Текст книги "Красная Борода"

Автор книги: Сюгоро Ямамото

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)

Наконец Дзину удается вырваться, и он выбегает на улицу. Тут он дает волю своей ненависти.

–  Проклятая старуха! Чтоб ты подохла! – Этими словами он обычно начинает поносить Сэйко. Потом следуют такие образные эпитеты и сочные проклятия, какие редко услышишь даже из уст самого отпетого бандита.

Если любопытные соседи собирались послушать эту перебранку, Дзин, ни секунды не колеблясь, кидал в них палками и камнями.

–  Нельзя, сынок, так шуметь на улице, – мягко, словно заворачивая в шелк что-то драгоценное, увещевала Дзина Сэйко, выглядывая в окно. – Вернись домой, нехорошо становиться посмешищем для соседей.

–  Что ты болтаешь, дерьмо старое, подохла бы ты скорее! – смеялся в ответ Дзин.

Обычно после таких выволочек он надолго исчезал из дома, спал в сараях или кладовых, воровал у чужих людей еду.

Учитель Кандо задался благородной целью наладить отношения между сыном и матерью. Он заходил к Сэйко, подолгу беседовал с ней, убеждая, что виной всему отсутствие в доме мужчины. Он участливо расспрашивал Сэйко, почему ее муж живет отдельно, отчего так редко ее навещает. Сэйко постепенно прониклась к учителю доверием, рассказала, что муж завел себе другую женщину, перестал работать, интересуется только велосипедными гонками и приходит лишь тогда, когда нуждается в деньгах. Она призналась также, что они уже много лет не живут как муж и жена и, если бы нашелся подходящий человек, она согласилась бы завести новую семью.

– Раз муж завел на стороне женщину, с какой стати я обязана тянуть лямку в одиночку, – говорила она, многозначительно поглядывая при этом на учителя.

От этих слов и взглядов сердце Кандо начинало биться, как у восемнадцатилетнего юноши. Сэйко, видимо, замечала это и, невзирая на свой скудный заработок, стала готовить к приходу учителя угощение, даже ставила бутылочку сакэ. Накладывала на щеки белила и красила губы.

Наливая учителю сакэ, Сэйко кокетливо придерживала левой рукой широкий рукав на правой, которой подносила ему чашечку. Иногда учитель и ей наливал сакэ, и Сэйко, застенчиво улыбаясь, принимала чашечку из его рук.

Каким бы тупицей и болваном ни слыл учитель, он не мог не догадаться, что вся эта игра рассчитана на достижение определенной цели.

Он понимал, что поставлен в такое положение, когда отмалчиваться уже нельзя, и принялся увещевать Сэйко. Он говорил, что ей-де следует развестись с негодником мужем и выйти замуж за человека образованного, с положением, который мог бы позаботиться о будущем Дзина. Сэйко согласно кивала головой и, намереваясь, по-видимому, открыть учителю прямой путь к атаке, нежно клала ему руки на колени.

В этот ответственный момент язык его выходил из повиновения, и, чтобы придать себе уверенности, он произносил:

–  Великий Бисмарк сказал: «Тот генерал настоящий, кто, победив, не почивает на лаврах».

Но Сэйко еще надеялась, что именно сейчас учитель перейдет в решительную атаку. Он и сам хотел этого. Однако действительность всегда так прозаична! И хотя сердце учителя продолжало биться, как у восемнадцатилетнего, его язык упорно не желал сдаваться:

–  Бисмарк далее говорил: «Обращенный в бегство солдат подобен опавшему цветку. Вернуть его на фронт – все равно что возвратить опавший цветок на ветку дерева».

Сэйко все же не теряла надежды. Она рассчитывала, что разговор не ограничится цитатами из Бисмарка и наконец последуют слова, продиктованные страстью. Но Бисмарк был упорен и неумолим.

На лбу учителя выступали капельки пота, глаза наполнялись слезами, однако язык продолжал без устали сообщать, о чем говорил Бисмарк.

У Сэйко не было близких подруг, потому мы не узнаем точно, как она оценила поведение учителя, но, судя по выражению его лица, когда он в последний раз покидал дом Сэйко, слова эти были куда крепче, чем «болван» и «чурбан»...

В ссоре с рабочим в «пьяном» переулке тоже, по-видимому, свою роль сыграл язык учителя, который вопреки его воле продолжал гнуть свою линию. Чем иначе объяснить, почему вдруг учитель ни с того ни с сего стал распевать коммунистические песни?

–  Учитель, это просто возмутительно! – возбужденно заговорил юный Яда после того, как разлил по чашечкам принесенный им самогон и они глотнули этой живительной влаги. – Представляете, только что я просмотрел в винной лавке газету. Там напечатано, что в Доме собраний открывается общенациональный съезд правых организаций, а вам почему-то даже не прислали обычного приглашения.

Учитель задумался и с сожалением поглядел на Яду.

–  И когда ты только научишься хоть что-нибудь понимать! Да будет тебе известно, что там соберется всякая мелочь. Они незаконно присвоили себе название «правые». На самом деле среди них нет ни одного стоящего деятеля. Так, отребье одно!

–  Но на съезде будут Тайги Кохэй и Кокусуй Дзюнь-ити[70]70
  Тайги Кохэй, Кокусуй Дзюньити и, ниже, Асихара Мидзухо – имена нарицательные, составленные из националистических лозунгов: национальная чистота, священная империя и т. п.


[Закрыть].

Учитель замотал головой, замахал руками.

–  Подумаешь, невидаль какая, – сказал учитель, презрительно скривив губы. – Знаю я всех их как облупленных. Они были учениками Асихары Мидзухо, потом их с треском изгнали. Вместо того чтобы печься о будущем государства, они думали только о собственном кармане, пугали и обманывали честных обывателей, вымогали у них деньги.

Яда с интересом слушал разгневанного учителя, всем своим видом стараясь выказать одобрение.

–  Я хотел бы задать тебе вопрос, Яда, – сказал в заключение учитель. – Неужели ты думаешь, что великий Бисмарк согласился бы присутствовать на съезде, к примеру, нацистской партии?

Яда широко открыл рот, словно собираясь закричать, но вовремя остановился, зажал себе рот рукой и закашлялся.

–  Учитель! – наконец воскликнул он. – Не в похвалу себе будет сказано... – Он снова закашлялся и густо покраснел. – Именно теперь я понял, что все же немножко разбираюсь в людях. Недаром я избрал вас своим учителем.

–  Да, жизнь сложна... Налей себе, юноша, – задумчиво произнес учитель. – Жизнь сложна, и трудно уследить за всеми ее переменами. Выпьем!

–  Выпьем! – словно эхо, откликнулся юный Яда.

Что же представляла собой Школа патриотического служения родине? Иероглифы, составлявшие ее название, означали: «Болеть о будущем государства». По общему мнению, она принадлежала к организациям правого толка. Основываясь на идее защиты национальных традиций от подрывных экстремистских мыслей, она должна была проводить какую-то работу, направленную против левых. Деятели правых группировок, которых учитель назвал «мелочью», по-видимому, подобную работу вели, о чем время от времени сообщалось в прессе. Но в Школе патриотического служения родине не было и намека на деятельность такого рода. Только изредка учитель пускался в теоретические рассуждения, развивая свои идеи, а юный Яда выступал в роли слушателя.

Короче говоря, учитель и ученик проводили время в праздном безделье, пили, когда появлялись деньги.

Долго такое продолжаться не может. И Яда понял это, когда в третий раз отправился добывать деньги. Оказалось, что три журналиста из трех газет, на которых с самого начала учитель возлагал надежды, никогда с учителем не истрепались и даже не знали о его существовании. Два раза они дали деньги не думая – то ли потому, что пребывали в благодушном настроении, то ли крупный гонорар получили. На этот раз они, по-видимому, начисто забыли, что дважды оказали помощь какой-то Школе патриотического служения родине.

Все это Яда выложил учителю без прикрас. Тот воспринял сообщение спокойно, не выказывая смущения и не пытаясь оправдываться.

–  Так-так, – пробормотал он себе под нос и, недовольно глядя на Яду, спросил: – Ты с ними встречался?

–  Нет, – ответил Яда. – Мне сообщил об этом рассыльный. Но и раньше они передавали деньги через рассыльного, – поспешно добавил он. – Сами, должно быть, очень заняты.

–  А мою визитную карточку ты показывал?

Яда молча развел руками, будто хотел сказать: а как же могло быть иначе!

–  Ничего не поделаешь, такое часто бывает, – сказал учитель, стараясь успокоить Яду. – У этих журналистов иногда ломаного гроша не найдется. В этом вся прелесть их существования. Чтобы добыть информацию, подчас тратятся сотни тысяч, а у самих в кармане пусто. Именно поэтому великий Бисмарк говорил...

–  Как быть с ужином? – перебил его Яда. – У нас не осталось ни горстки риса.

Учитель сразу забыл про то, что говорил Бисмарк, ибо, когда дело касалось еды или питья, он становился большим реалистом, чем Яда. В тот самый момент, когда Яда сообщил ему, что риса нет, в желудке учителя угрожающе заурчало и он ощутил такой голод, словно в течение по меньшей мере трех дней у него не было во рту ни крошки.

–  Почему ты своевременно не предупредил меня об этом?

–  Я думал, сегодня все же удастся раздобыть денег у журналистов.

–  Ничего не поделаешь, – повторил учитель, поглаживая бороду. – В таком случае тебе придется сходить к старику Тамбэ. Скажи, что учитель Кандо просит дать взаймы риса. Завтра я сам попробую раздобыть деньги. Тебе же сегодняшний опыт, которым не следует пренебрегать, поможет лучше понять человеческую натуру.

Юный Яда поспешил выйти из дома прежде, чем учитель заговорит о Бисмарке и его изречениях.

По-видимому, у учителя имелись про запас другие, неизвестные Яде источники добывания денег, так как на следующий день он куда-то ушел, а к вечеру вернулся в дымину пьяный.

–  Юноша, ты думаешь, я пьян? – заплетающимся языком бормотал учитель. – Нет, это не простое опьянение в обывательском смысле слова. Это, понимаешь, это...

–  Через заднюю дверь, через заднюю дверь... – шепотом сказал кому-то Яда.

–  Что ты там бормочешь? – глядя на Яду налитыми кровью глазами и покачиваясь, спросил учитель. – Ты перебиваешь меня, это неприлично... При чем тут задняя дверь?

–  Это все кошка, – ответил Яда, вытирая губы тыльной стороной ладони. – Чья-то кошка забрела на кухню. Ужин готовить?

–  С какой стати ты собираешься готовить для кошки ужин?

–  Не для кошки, а для вас, учитель, – возразил Яда, кому-то усиленно подавая знаки за спиной.

Дверь в кухне отворилась и со стуком захлопнулась в тот самый момент, когда Яда поспешно закашлялся.

–  При чем тут ужин? Разве тебе не известно, что нужно принципиальному борцу? Выпивка!

Учитель сел на циновку,  скрестив ноги,  подтянул у колен полосатые брюки, расправил складки и сказал:

–  Теперь будем пить по-настоящему. Сбегай за самогоном. Я угощаю.

–  Деньги, – сказал Яда, протягивая руку.

–  День-ги, день-ги, день-ги, – нараспев произнес учитель, вытащил из кармана пиджака бумажник, неожиданно ловким движением извлек из него ассигнацию и, передавая ее Яде, сказал: – Забочусь о будущем отчизны, забочусь и о деньгах. Много забот у учителя Кандо. Когда-то великий Бисмарк говорил...

Так и не узнав, что сказал Бисмарк по этому поводу, Яда вышел из дома, предварительно заглянув на кухню и захватив пустую бутылку. Послышались приглушенные голоса. Яда разговаривал с кем-то, ожидавшим его на улице. Учитель, конечно, не мог услышать, о чем шел разговор. Продолжая свою бесконечную беседу с великим Бисмарком, он вдруг обнаружил на старой циновке тонкую шпильку. Поднял ее и, не сообразив, что это такое, выбросил в прихожую. Потом лег на спину и уснул.

На следующее утро во время завтрака Яда, обращаясь к учителю, сказал:

–  Только теперь я понял, какой я еще желторотый.

–  Скромность – одна из человеческих добродетелей, – изрек учитель.

–  Как я ни старался, в деньгах мне отказали. А стоило вам, учитель, ненадолго выйти из дома, и вы сразу вернулись с полным бумажником. Преклоняюсь перед вашими способностями.

Хитрый Яда решил переложить на плечи учителя заботы о деньгах. Учитель же, не будучи человеком взыскательным, принял признание Яды за чистую монету и сказал, что для пользы дела возьмет временно на себя поиски средств к существованию.

Однажды учитель опять поднял шпильку со старой циновки. На этот раз он принялся внимательно ее разглядывать.

–  Подойди-ка сюда, Яда, – позвал он ученика и показал ему шпильку. – Что бы это могло быть?

В глазах Яды промелькнула тревога. К счастью, учитель этого не заметил.

–  Недавно я подобрал здесь точно такую же вещь, – задумчиво проговорил учитель, держа шпильку между большим и указательным пальцами. – Пахнет маслом, – добавил он, нюхая шпильку. – Что это? Кто ее здесь забыл?

–  Может быть, кошка?

–  Кошка? Такую штуку?!

–  В последние дни какая-то кошка стала посещать наш дом, – проговорил Яда, судорожно глотая слюну. – Должно быть, очень хитрая кошка. Она неторопливо так пересекает дом от входной двери к кухне и обратно.

–  Должно быть, отыскала кратчайший путь, – высказал предположение учитель, выбрасывая шпильку в прихожую. – В следующий раз ты ее припугни, скажи, мол, поймаем, зажарим и съедим – пусть не дурачит людей.

Однажды утром, страдая отсутствием аппетита после тяжелого похмелья, учитель с трудом проглотил мисосиру, возвел глаза к потолку и спросил:

–  Яда, не ты ли нынешней ночью так странно стонал?

На этот раз юный Яда без тени страха повернулся к учителю и отрицательно покачал головой.

–  Значит, это был сон, – проворчал Кандо. – Но мне так явственно послышалось, будто кто-то стонет таким тоненьким голоском.

–  Наверное, это кошка мяукала.

–  Нет, не кошка. Мне даже послышались слова: «Больно! Ты меня поранил». Так кошка говорить не может.

–  Кошки, когда они вступают в пору любви, и не такое говорят. Помню, у нас в деревне на заднем дворе у торговца дровами жила кошка, которая каждый вечер мяукала: «Ребенок умер, ребенок умер». А у него как раз в это время заболел ребенок. Торговец дровами всполошился, подумал, что кто-то из зависти решил накликать на его дом беду. А потом оказалось – это кричала кошка в любовном экстазе. А вот еще у торговца мешками был случай...

–  Нет, это была не кошка. Я совершенно четко слышал шепот: «Больно! Ты меня поранил», а потом еще и тихий стон.

–  В таком случае вам это во сне приснилось. Вы ночью сильно храпели, то и дело ворочались и даже разок лягнули меня в бок ногой. Правда!

–  Может быть, и так. – Учитель нахмурил брови. – Может, и так. Извини.

Как-то днем, вернувшись после очередного похода за деньгами, учитель нашел входную дверь запертой. Ни замка, ни засова не было видно, но дверь не открывалась. Похоже, ее заперли изнутри. Такого никогда еще не случалось, и сбитый с толку учитель стал громко звать Яду и стучать в дверь.

Вскоре Яда откликнулся. Послышались какие-то странные звуки, и в окне появилась его физиономия.

–  Добро пожаловать, учитель. Сегодня вы возвратились раньше обычного, – смущенно приветствовал его Яда, наскоро затягивая ремень на брюках.

–  Что случилось с дверью? – раздраженно спросил учитель.

–  Минуточку, сейчас открою. – Дверь отворилась, и Яда отступил в сторону, пропуская в комнату учителя. – Я дверь вот этим запер. – Он показал старый гвоздь длиною в пять сун[71]71
  Сун – мера длины, равная 2 см.


[Закрыть].

–  Зачем?

–  От кошки.

–  От той самой, которая ходит через дом?

–  Ага. Она грязные следы на циновке оставляет. Вот я и решил больше не впускать ее.

Учитель снял костюм, переоделся в домашний халат и теплую накидку и удивленно потянул носом воздух.

–  Что за странный запах? Кто-нибудь приходил, пока меня не было дома?

–  Не было никого. Вы ведь знаете, что в ваше отсутствие я чужих в дом не пускаю. Чаю хотите?

Учитель еще раз повел носом, подозрительно оглядывая комнату, но ничего не обнаружил. Спустя несколько дней среди ночи ему снова послышалось, как кто-то стонет, потом сдавленным голосом говорит: «Пусти, я больше не могу, не могу». «Должно быть, опять померещилось», – подумал он наутро.

В стране усиливалась депрессия. Упорнее становились слухи о застое в экономике и ожидаемом банкротстве ряда мелких и средних предпринимателей. Это носило характер эпидемии гриппа. Власти пытались урегулировать создавшееся положение, кое-как восстанавливали конъюнктуру за счет мелких и средних предпринимателей и лиц с низким доходом. Но поскольку никто не думал о радикальном способе лечения, болезнь через некоторое время наступала снова. По не претендующему на гениальность мнению старика Тамбы, принимаемые меры были направлены на спасение ростовщической экономики Японии. Услышав это, учитель Кандо возмущенно пожал плечами, назвал Тамбу «красным» и заявил, что этому проповеднику опасных мыслей в будущем не поздоровится, и поделом!

Но не поздоровилось самому учителю, хотя он и не проповедовал опасные мысли, причем значительно раньше, чем старому Тамбе. Однажды в сумерки, когда он возвращался из очередного похода за деньгами, к нему подскочил поджидавший его Дзискэ.

–  Эй, учитель! Куда ты дел мою жену? – закричал он, сжимая кулаки.

Дзискэ было лет сорок семь – сорок восемь. Из шестерых его детей при нем осталась младшая дочь, остальные разбрелись кто куда. Он был женат третий раз. О-Хати была моложе его почти на двадцать лет, белокожа и миловидна, как многие женщины из Тохоку. За два года супружеской жизни она не родила Дзискэ ребенка. Дзискэ слыл человеком положительным, спокойным, никогда не ввязывался в спор, не то что в драку.

И вот этот безобидный человек буквально сотрясался от гнева и уже закатывал рукава своей куртки, чтобы поколотить учителя.

–  Чего ты кричишь? В чем дело? – спросил его учитель и выставил руку вперед, намереваясь отразить ожидаемый удар. – Если ты считаешь меня в чем-то виноватым – прости. Только успокойся.

–  Верни мою жену! – снова завопил Дзискэ. – Где ты прячешь мою жену О-Хацу? Говори!

–  Ты имеешь в виду О-Хати?

–  Ее правильное имя – О-Хацу. Но это не имеет значения. Называйте ее как хотите, только не морочьте мне голову. У меня есть свидетели. Они не способны умничать, как вы, но у них есть глаза, и они все видели.

–  Да ты успокойся, Дзискэ, и объясни все по порядку. Я никак не пойму, что тебе от меня надо.

Разгневанный Дзискэ продолжал укорять учителя: мол, как ему, учителю, не стыдно соблазнять чужую жену.

–  Я и не собирался ее соблазнять. Это чей-то злостный навет, – оправдывался учитель.

–  Но люди видели собственными глазами, как чертовка О-Хацу вошла в твой дом через заднюю дверь, а через час потихоньку выскользнула на улицу и, поправляя прическу, отправилась домой. Ну так как же, учитель?

–  Погоди, Дзискэ, – сказал учитель, взволнованно поглаживая бороду. – Вот оно что... В самом деле, такое могло быть...

–  Что ты там бормочешь?

–  Главное не в том, что видели или не видели люди. А вот если бы О-Хати...

–  Ее зовут О-Хацу.

–  ...если бы ее позвать сюда, мы смогли бы сразу все выяснить. По-моему, это самый простой путь установить истину, – заключил учитель таким тоном, словно выложил главный козырь.

–  Вот я и говорю: верни ее, учитель!

–  Ты считаешь, будто я с твоей женой?..

–  Учитель, перестань морочить мне голову!

–  Это я морочу тебе голову?! – вышел из себя Кан-до. – Женщина, о которой идет разговор, твоя жена, не так ли? Так вот: если ты хочешь выяснить мою причастность к поступкам твоей жены, ты, само собой, должен ее привести сюда.

И вдруг учителя осенило.

–  Это проделки моего ученика Яды! – воскликнул он. – Он поступил в мою школу три месяца тому назад.

–  Ты хочешь сказать, что она ходила не к тебе?

–  Как ты смеешь сомневаться? Пристало ли мне заниматься такими вещами? Недаром я твержу тебе: приведи сюда О-Хати и спроси у нее – все сразу станет ясно.

–  Но ее нет дома, учитель! – сокрушенно произнес Дзискэ. Он сел на приступок и задумался, захватив пальцами свои толстые губы. – Наверное, она ушла ночью. Утром, когда я проснулся, О-Хати, – Дзискэ даже не заметил, что перестал называть ее О-Хацу, – уже не было, и до сих пор нет.

–  Мой ученик тоже не появляется со вчерашнего вечера. Похоже, они сбежали вместе.

–  Жена и вещи с собой прихватила, – прошептал Дзискэ. – Почему она так поступила? Ведь мы женились по обоюдному согласию.

Учитель думал о своем и больше не прислушивался к жалобам Дзискэ. Утром, когда он не обнаружил Яду, он еще надеялся, что тот вернется. Со времени поступления в школу Яда впервые отлучился по личным делам, и учитель решил, что он отправился повидаться с кем-либо из друзей. Теперь стало ясно, что юноша сбежал вместе с О-Хати, и учитель испытал чувство глубокого разочарования и обиды – Яда его предал.

–  Какой толк в твоих причитаниях? – сказал учитель. – Подумай лучше, куда могла направиться твоя жена.

Этого Дзискэ не знал. С О-Хати он познакомился на земляных работах. Она помогала на кухне. Когда работы закончились, они поженились, но Дзискэ так и не удосужился с ней зарегистрироваться и не знал даже места ее постоянного жительства. Надо сказать, что большинство местных жителей обычно не регистрировались с женами до рождения первого ребенка. «А зачем? – говорили они. – Пока нет детей, наши жены в любой момент могут убежать с кем угодно».

–  Тяжелый случай, – произнес Кандо.

–  А тебе, учитель, известны родители твоего ученика? – спросил в свою очередь Дзискэ.

Учитель вынужден был отрицательно покачать головой.

–  А кто его рекомендовал?

Учитель и этого не знал. Он вспомнил свой первый разговор с Ядой, когда тот пришел поступать в школу, и поморщился.

–  Такое легкомыслие тебе не к лицу, учитель. Как же ты нанимаешь человека, не зная, кто его родители, и не имея рекомендаций? – упрекнул его Дзискэ. – Ведь это нарушение закона. Даже на собаку надо получать ошейник с регистрационным номером.

–  Он не наемный, – возразил учитель. – Я взял его учеником в свою Школу патриотического служения родине.

Дзискэ вздохнул. Вздох был глубокий, на редкость продолжительный и печальный. Дзискэ трудно было что-либо возразить, ибо он не знал, насколько резонным был ответ учителя. Он лишь взъерошил на голове волосы и снова вздохнул.

–  Как ты намерен поступить с беглецом? – спросил после длительного молчания Дзискэ.

–  Никак, – спокойно ответил учитель. – Великий Висмарк говорит: «Вернуть на фронт беглого – все равно что возвратить опавший цветок на ветку дерева». Мой принцип – не преследовать того, кто уходит.

–  Мне этого не понять. Скажи все же, как я должен поступить?

–  Выход один: заяви в полицию. Пусть объявят розыск.

–  Нет. – Дзискэ энергично затряс головой. – В полиции, наверное, уже есть такие заявления от ее прежнего мужа, а может быть, и не от одного. Представляешь, даже если и найдут эту чертовку О-Хати, в полиции у всех голова пойдет кругом: кому из мужей ее возвращать? Скандал!

–  Н-да, – глубокомысленно произнес учитель, изучающе разглядывая потемневшее лицо Дзискэ. – В таком случае надо оставить ее в покое – другого выхода нет. А если она сама вернется?

–  Понимаю: другого выхода нет, – словно эхо, повторил Дзискэ. – Говоришь, вернется... Не вернется. Как представлю ее себе в объятиях этого подлеца, на душе муторно делается.

Спустя примерно неделю учитель получил от Яды почтовую открытку следующего содержания:

«Я отвергаю пустые разглагольствования Школы патриотического служения родине. Древние говорили: «Действие – вот удел настоящего мужчины». Позвольте мне объявить вам, учитель, что я, Яда, решил стать знаменосцем движения за освобождение женщин и готов добиваться этого, не жалея собственного тела. Вот так. Яда».

Прочитав сие послание, учитель разорвал открытку на мелкие кусочки и выбросил в мусорную корзину. Он скорчил брезгливую гримасу, потом стал раздраженно дергать себя за бороду.

– Дерьмо! Самое время сейчас напиться. Можно пойти в «пьяный» переулок, да местная шантрапа – все сплошь эти самые люди действия.

Учитель поднялся с циновки, постоял в раздумье и, словно решившись на что-то, вышел из дома со словами: «Начну-ка со старого Тамбы».