Текст книги "Под куполом"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 85 страниц) [доступный отрывок для чтения: 31 страниц]

10

Джуниор стоял возле подножия ступенек, которые вели вверх вдоль боковой стены аптеки Сендерса, не зная, способен ли он по ним взобраться, когда у него так болит голова. Возможно. Вероятно. В то же время он боялся, что на полдороги вверх его череп может взорваться, как новогодняя хлопушка. Снова у него перед глазами плавало пятнышко, дёргаясь туда-сюда с каждым ударом сердца, но оно не было больше белым. Оно стало ярко-красным.

«В темноте мне станет хорошо, – думал он. – В кладовке, с моими подружками».

Если здесь всё пройдёт надлежащим образом, он сможет пойти туда. Сейчас кладовка в доме Маккейнов на Престил-Стрит казалась ему самым желанным местом на земле. Конечно, там лежал ещё и Коггинс, ну и что? Джуниор запросто может убрать прочь этого сраного гимнослогателя. Но Коггинса надо придержать ещё какое-то время. Джуниора меньше всего интересовала судьба его отца (его ни удивило и ни встревожило то, что тот сделал; Джуниор всегда знал, что его отец способен на убийство), но он был очень заинтересован в том, чтобы утопить Дейла Барбару в нужнике.

«Если мы сделаем все надлежащим образом, мы не просто уберём его с нашего пути, – объяснял Большой Джим этим утром. – Мы используем его для объединения нашего города перед лицом кризиса. И эту никчёмную газетчицу тоже. В отношении неё у меня тоже есть идея. – Он положил свою рыхлую, мясистую ладонь Джуниору на плечо. – Мы одна команда, сынок».

Возможно, не навсегда, возможно, только теперь, но сейчас они действительно тянули один плуг. Итак, они должны позаботиться о Бааарби. Джуниору взбрело на ум, что это Барби виновен в том, что у него болит голова. Если Барби действительно побывал за океаном – в Ираке, ходили слухи – он мог привезти со Среднего Востока кое-какие чёртовы сувениры. Скажем, яд. Джуниор обедал в «Розе-Шиповнике» множество раз. Барбара легко мог подбросить ему кое-что в пищу. Или в кофе. А если Барбара даже не лично это сделал, он мог подговорить Рози. Эта пизда полностью находится под его чарами.

Джуниор медленно побрёл вверх, останавливаясь через каждые четыре ступеньки. Голова у него не взорвалась, и, добравшись до верхней площадки, он полез в карман за ключом от помещения, который ему вручил Энди Сендерс. Сначала он никак не мог нащупать ключ, и уже подумал, что потерял, но, наконец, пальцы наткнулись на него под мелкими монетами в глубине кармана.

Он осмотрелся вокруг. Несколько человек шли по улице, возвращаясь с сеанса в «Диппере», но никто не посмотрел вверх, не увидел его на лестничной площадке перед помещением Барбары. Ключ повернулся в замке, и Джуниор проскользнул внутрь.

Он не включал света, хотя генератор Сендерса, наверняка, подпитывал и эту квартиру. Полутьма делала менее видимым пятно, пульсирующее перед его глазами. Он начал заинтересованно осматриваться. Тут были книги: полки и полки книг. Или Бааарби бросил их на произвол судьбы, когда убегал из города, или договорился с кем-то – скорее всего с Петрой Ширлз, которая работает внизу, в аптеке, – чтобы их куда-нибудь ему переслали? Тогда он, вероятно, договорился и об этом ковре, который лежит на полу гостиной – произведение каких-то верблюжьих жокеев, который Барби, несомненно, подцепил на тамошнем базаре в своё свободное от пыток подозреваемых и лишения невинности маленьких мальчиков время.

Нет, он не договаривался о пересылке своего имущества, решил Джуниор. Не было потребности, потому что он и не собирался на самом деле покидать город. Только ему прострелила эта идея, как Джуниор уже удивлялся, почему он не додумался до этого раньше. Бааарби здесь нравится, он никогда не покинет этот город по собственной воле. Ему здесь классно, как червю в собачьей блевотине.

«Найди что-то, от чего он не сможет отбрехаться, – инструктировал его Большой Джим. – Что-то такое, что может принадлежать только ему. Ты понимаешь, о чём я говорю?»

«Отец, я что, по-твоему, глуп? – подумал сейчас Джуниор. – Если я глуп, как это так вышло, что именно я спас твою сраку в прошлую ночь?»

Но у отца была мощная рука, он временами так ужасно замахивался на него, когда бесился, что заедаться не следовало бы. Он ни разу не ударил Джуниора по жопе, не дал ему пощёчины, когда тот был маленьким, Джуниор всегда относил это на счёт окультуривающего воздействия своей покойной матери. Теперь он подозревал, что причина заключалась в том, что отец глубоко в душе понимал: если начнёт, вряд ли сможет остановиться.

– Каков отец, таков и сын, – произнёс Джуниор и захохотал. Голова отозвалась болью, но он всё равно хохотал. Как там говорится, в старой прибаутке: смех – наилучшее лекарство?

Он вошёл в спальню Барби, увидел аккуратно заправленную кровать и подумал, как было бы классно наложить на ней прямо посредине большую кучу. Да ещё и подтереться подушкой. «Тебе нравится, Бааарби?»

Вместо этого он открыл комод. В верхнем ящике трое или четверо джинсов и пара шорт хаки. Под шортами нашёлся мобильный телефон, и он на мгновение подумал, что телефон – именно то, за чем он сюда пришёл. Но нет. Дешёвый аппарат с распродажи, типа тех, что дети в колледже называют «разовыми» или «выкидышами». Барби всегда может сказать, что это не его вещь. Во втором ящике лежало с полдесятка трусов и пар пять чисто-белых спортивных носков. Третий ящик был пуст.

Он заглянул под кровать, в голове загудели колокола – кажется, ему совсем не полегчало. Там ничего не было, даже пыли. Вот же Бааарби, такой аккуратист. Джуниор подумал, не достать ли с кармана-пистончика имитрекс, но не стал этого делать. Он уже проглотил пару пилюль, и абсолютно без всякого эффекта, кроме металлического привкуса на задней стенке горла. Он знал, какое лекарство ему нужно: тёмная каморка на Престил-Стрит. И компания его подружек.

Тем временем он все ещё здесь. И должен здесь найти хоть что-то.

– Что-то такое, – прошептал он. – Должен найти что-то такое.

Он уже хотел вернуться в гостиную, как вдруг, смахивая влагу из уголка своего дрожащего левого глаза (не зная, что он налился кровью), застыл, поражённый одной идеей. Он вернулся к комоду, вновь выдвинул ящик с трусами и носками. Носки были скручены в мячики. Джуниор, когда ещё учился в школе, иногда прятал траву или таблетки в своих скрученных носках; а однажды даже ажурные трусики Адриетты Недо. Носки – удобная вещь для тайника. Он начал перебирать пару за парой скрученные носки и внимательно прощупывать.

В третьем «мячике» он что-то нащупал, что-то наподобие плоского куска металла. Нет, два куска. Он раскрутил носки и вытряс оттуда наверх комода находку.

Армейские личные жетоны Дейла Барбары. И, несмотря на свою бешеную головную боль, Джуниор улыбнулся.

«Бааарби, ты влип, – подумал он. – Ты, козел, теперь уже точно влип».

11

По ту сторону Купола около дороги Малая Сука ещё изобиловали зажжённые ракетами «Фастхок» возгорания, но к наступлению тьмы они потухнут; пожарные команды четырёх городов, усиленные смешанными подразделениями армейской и морской пехоты, над этим работали, и очень успешно. Все погасили бы даже раньше, размышляла Бренда, если бы тамошним пожарным не противостоял ещё и порывистый ветер. Здесь, со стороны Милла, они не имели такой проблемы. Сегодня это благословение. Позже это может стать проклятьем. Нет смысла заранее что-то знать.

Сегодня Бренда не позволяла себе задумываться над этим вопросом просто потому, что ей было хорошо. Если бы утром кто-то у неё спросил, когда, по её мнению, она сможет вновь почувствовать себя хорошо, Бренда могла бы ответить: «Наверное, в следующем году, а может, и никогда». Однако она обладала достаточной мудростью для понимания того, что это чувство не будет продолжаться долго. Полтора часа напряжённой работы очень поспособствовали; физические упражнения освобождают эндорфины, неважно, какие эти упражнения: хоть бег трусцой, хоть прибивание горящих кустов лопатой. Но здесь было что-то большее, чем эндорфины. Здесь было управление важным делом, таким, с которым управиться могла только она.

На дым прибыли и другие волонтёры. Четырнадцать мужчин и три женщины стояли по обе стороны Малой Суки, кто-то держал в руках лопаты и резиновые коврики, которыми они гасили языки пламени, кто-то с портативными помпами, которые они таскали на спинах, а теперь поскидывали их с себя, и те стояли на твёрдом грунте немощенных обочин. Эл Тиммонс, Джонни Карвер и Нелл Туми сматывали шланги, запихивая их назад в кузов пикапа «Бэрпи». Томми Андерсон из «Диппера» и Лисса Джеймисон – хотя и крохотная нью-эйджерка, но сильная, словно лошадь, – тащили в другую машину глубинный насос, которым они качали воду из ручья Малая Сука. Вокруг звучал смех, и Бренда понимала, что не только она наслаждается выбросом эндорфинов.

Заросли по обе стороны дороги стояли чёрными и ещё тлели, пропало несколько деревьев, но это и все. Купол задерживал ветер и помог им также в другом смысле, частично заблокировав ручей, он превратил эту местность в разрастающееся болото. Пожар по другую сторону барьера выглядел совсем иначе. Люди, которые боролись с ним там, казались мерцающими призраками, едва видимыми сквозь пламя и сажу, которая скапливалась на поверхности Купола.

Ёрнической походкой к ней приблизился Ромео Бэрпи. В одной руке он держал мокрую метлу, во второй – резиновый коврик. На нижней стороне коврика так и остался висеть ценник. Надпись на нём была закопчена, но ещё читалась: КАЖДЫЙ ДЕНЬ РАСПРОДАЖИ В БЕРПИ! Он бросил коврик на землю и протянул ей измазанную сажей руку.

Бренда удивилась, но ответила. Она крепко пожала протянутую руку.

– За что это, Ромми?

– За вашу замечательную гоботу здесь, – ответил он.

Она рассмеялась неловко, но удовлетворённо.

– Любой бы мог сделать её в таких условиях. Огонь был лишь поверхностным, а под ногами здесь так плещет, что пожар мог бы, наверняка, ещё до ночи потухнуть сам собой.

– Возможно, – сказал он, и тогда показал рукой сквозь деревья на проделанную вырубку, через которую вилась полуразваленная каменная изгородь. – А возможно, огонь добрался бы до той высокой тгави, потом перешёл на деревья на другой стороне, а тогда хоть из дома убегай. Гореть могло бы неделю, а то и месяц. Особенно при отсутствии чёртовой пожарной бригады. – Он отвернулся и сплюнул. – Даже и без ветра огонь чудесно горит, пока ему есть что жрать. Там, на юге, есть шахты, где пожары длятся уже по двадцать-тридцать лет. Я об этом читал в «Нешнл Джеографик». А под землёй никакого ветра. И откуда нам знать, что ветер вдруг не поднимется? Мы и на волос не знаем, на что способна эта штука.

Они вместе посмотрели на Купол. Копоть и пепел сделали его видимым – до какой-то меры – на высоту почти сотни футов. Из-за этого также неважно стало видно, что делается по ту сторону, и Бренде это не нравилось. Она не хотела об этом глубоко задумываться, особенно когда такие мысли могут свести на нет её хорошее настроение от сегодняшней работы, однако серьёзно – ей почему-то это очень не нравилось. Это возвращало её к воспоминанию о вчерашнем странном, расплющенном закатном солнце.

– Дейл Барбара должен позвонить по телефону этому своему приятелю в Вашингтон, – произнесла она. – Сказать ему, когда там погасят пожар, они должны помыть из брандспойтов это что-то со своей стороны. А мы сделаем то же самое со своей.

– Хорошая идея, – согласился Ромео. Но было и ещё что-то у него в мыслях. – Мадам, вы заприметили что-то в вашей команде? Потому что я да.

Бренда всполошилась:

– Я никому здесь не командир.

– Да нет. Вы отдавали приказы, и поэтому вы командир, а они ваша команда. Вы видите среди них кого-то из копов?

Она пригляделась.

– Никакого, – продолжал Ромео. – Ни Рендольфа, ни Генри Моррисона, ни Фрэдди Дентона или Рупи Либби, ни Джорджа Фредерика… и также никого из новичков. Тех пацанов.

– Возможно, они заняты с… – она не знала, что сказать.

Ромео кивнул.

– О-ля-ля. Заняты чем? Вы не знаете, я тоже не знаю. Но чем бы они там себе не занимались, я не уверен, что мне это нравится. И ещё меньше уверен, что оно того стоит. На вечер четверга назначено городское собрание, и если у нас здесь так и будет это продолжаться, думаю, должны произойти какие-то, – он сделал паузу. – Может, я лезу поперёд батьки в пекло, но, я считаю, вы должны стать шефом пожарной команды и полиции.

Бренда задумалась об этом. Вспомнила найденную ей папку под названием ВЕЙДЕР, и уже тогда медленно покачала головой.

– Ещё очень рано для чего-то подобного.

– А что, если бы пгосто шефом пожарных? Что в отношении только этого? – льюистоновский говор ещё сильнее прорезался в его голосе.

Бренда оглянулась вокруг на закопчённые кустарники и обожжённые деревья. Конечно, отвратительное зрелище, словно фотокарточка с поля битвы времён Первой мировой войны, но больше не опасное. Люди, которые прибыли сюда, получили боевое крещение. Они команда. Её команда.

Она улыбнулась.

– Над этим я подумаю.

12

Впервые, начиная с того времени, как Джинни Томлинсон начала ходить по госпитальным коридорам, она беспрерывно бегала, бросаясь на громкое визжание вызовов, которые звучали, как плохие новости, и сейчас у Пайпер не было возможности поболтать с ней. Она и не старалась даже. Она просидела в приёмной достаточно долго, чтобы представить себе картину: трое людей – двое медиков и одна волонтёрка по имени Джина Буффалино – управляют целой больницей. Они справлялись, однако, не полностью. Когда Джинни наконец-то вернулась, шла она медленно. С опущенными плечами. В одной руке у неё мотылялась чья-то медицинская карточка.

– Джинни? – спросила Пайпер. – Все хорошо?

Пайпер подумала, что Джинни сейчас огрызнётся, но, вместо ворчания, та подарила ей вымученную улыбку. И села рядом.

– Хорошо. Только устала, – она помолчала. – И ещё, Эд Карти только что умер.

Пайпер взяла её за руку.

– Мне очень жаль это слышать.

Джинни сжала её пальцы.

– Не надо. Ты знаешь, как женщины говорят о родах? Эта легко рожала, а та тяжело.

Пайпер кивнула.

– Смерть очень похожа на это. Мистер Карти долго тужился, а теперь он разродился.

Пайпер эта идея показалась красивой. Она подумала, что могла бы использовать её в проповеди… хотя тут же осознала, что людям не захочется слушать проповедь о смерти в это воскресение. То есть если Купол никуда не денется.

Некоторое время они просто сидели. Пайпер старалась придумать, как ей лучше всего спросить о том, о чём она должна была спросить. Но вопросы не понадобились.

– Её изнасиловали, – произнесла Джинни. – Скорее всего, не один раз. Я боялась, что Твичу придётся подвергнуть себя испытанию в наложении швов, но у меня как-то получилось остановить кровотечение вагинальным тампоном, – она помолчала. – Я плакала. По счастью, девушка не была полностью в сознании, чтобы это заметить.

– А дитя?

– В общем-то, здоровое восемнадцатимесячное создание, но оно тоже доставило нам хлопот. Небольшие судороги. Наверное, из-за чрезмерного пребывания на солнце. Плюс обезвоживание… голод… ну, и, собственно, ранение, – Джинни провела рукой наискось себе по лбу.

В коридоре появился Твич и присоединился к ним. Вид он имел такой, словно на световые года отдалился от себя бывшего, бойкого говоруна.

– Люди, которые её изнасиловали, также ранили дитя? – голос Пайпер звучал ровно, но в её уме зияла тонкая красная трещина.

– Малыша Уолтера? Думаю, он просто упал, – произнёс Твич. – Сэмми что-то говорила, что там развалилась колыбель. Я с её слов не все разобрал, но почти уверен, что это была просто случайность. То есть эта часть истории.

Пайпер удивлённо посмотрела на него:

– Так вот что она приговаривала. А я думала, она водички просит.

– Я уверена, что она хотела пить, – сказала Джинни. – Но у её мальчика действительно двойное имя – Малыш Уолтер. Они его назвали так в честь блюзмена, кажется, тот играл на губной гармошке. Она с Филом… – Джинни показала жестами, как затягиваются травой и задерживают в лёгких дым.

– О, Фил, это было что-то большее, чем простое курении марьиванны, – сказал Твич. – Когда речь шла о наркотиках, он был многоцелевой личностью.

– Он умер? – спросила Пайпер.

Твич пожал плечами.

– Я его не видел где-то с весны. Если и так, то, наконец, избавилась.

Пайпер посмотрела на него неодобрительно.

– Извиняюсь, преподобная, – слегка поклонился ей Твич и обернулся к Джинни. – А есть ли вести от Расти?

– Ему надо немного отдохнуть, – ответила она. – Я приказала ему уйти прочь. Он скоро вернётся, я уверена.

Пайпер сидела между ними, на вид спокойная. Но внутри неё расширялась красная трещина. Во рту поселился кислый привкус. Она вспомнила тот вечер, когда отец запретил ей пойти на скейт-арену на моле из-за того, что она наговорила грубостей матери (тинэйджеркой, грубости сыпались из Пайпер Либби, как из дырявого мешка). Она пошла наверх, позвонила подружке, с которой договаривалась встретиться, и сообщила той – абсолютно приятным и ровным голосом, – что, дескать, планы изменились, кое-что случилось, и она не сможет с ней увидеться. На следующий уик-энд? Конечно, ага, конечно, счастливо поразвлекаться, нет, со мной все хорошо, бай. А потом устроила погром в своей комнате. Закончила тем, что содрала со стены любимый плакат «Оазиса»[233]233
  «Oasis» – британская группа, в 1990-х самая популярная в стиле брит-поп.


[Закрыть] и изорвала его в клочья. На тот момент она уже хрипло плакала, не из жалости, а в очередном припадке той злости, которые прокатывались через её юношеские года, как ураганы пятой категории. Где-то посреди этого безумия наверх поднялся отец и стоял в дверях, внимательно глядя на неё. В конце концов, заметив его, она начала задиристо смотреть ему в глаза, задыхаясь от мысли, как она его ненавидит. Как она ненавидит их обоих. Если бы они умерли, она бы жила со своей тёткой Рут в Нью-Йорке. Тётка Рут умела жить весело. Не то, что некоторые. Он протянул к ней руки, протянул с открытыми ладонями. Это был какой-то такой жест, от которого рассосалась её злость, и едва не распалось на куски её сердце.

– Если ты не будешь контролировать свой гнев, твой гнев будет контролировать тебя, – произнёс он, и тогда ушёл, ступая по коридору со склонённой головой. Она не громыхнула за ним дверьми. Она прикрыла их, очень-очень тихо.

Это был тот год, когда она определила частые вспышки гнева для себя приоритетом номер один. Убить их полностью означало убить часть себя, но она чувствовала, что, если у ней не получится в чём-то фундаментально измениться, она останется пятнадцатилетней надолго, очень-очень надолго. Она начала учиться самоконтролю, и в большинстве случаев это удавалось. Когда чувствовала, что контроль выскальзывает, она вспоминала отцовские слова и те его открытые ладони, и то, как он медленно шёл по коридору верхнего этажа в доме, где она выросла. Через девять лет, когда он умер, во время траурной службы она произнесла: «Мой отец сказал мне самую важную в моей жизни вещь». Она не уточнила, что именно он ей когда-то сказал, но мать знала; она сидела на передней скамье в церкви, настоятелем которой теперь была её дочь.

За последние двадцать лет, когда она чувствовала страшное желание наброситься на кого-то – и часто это желание было на границе контроля, потому что люди умеют быть такими глупыми, такими упрямо тупыми, – она обращалась к отцовским словам: если ты не будешь контролировать своего гнев, твой гнев будет контролировать тебя.

Но сейчас красная трещина распространялась, и она чувствовала старое желание бросаться чем-нибудь. Царапать кожу до кровавого пота.

– Ты не спрашивала её, кто это сделал?

– Конечно же, спрашивала, – ответила Джинни. – Она не говорит. Потому что напугана.

Пайпер вспомнила, как, увидев мать с ребёнком на обочине, она подумала, что там лежит кем-то брошенный мешок с мусором. И именно так их и воспринимали те, кто это сделал. Она встала.

– Я пойду с ней поболтаю.

– Прямо сейчас это не очень удачная идея, – сказала Джинни. – Она на седативах, к тому же…

– Пусть попробует, – произнёс Твич. Лицо у него было бледное. Руки сцеплены между колен. Непрерывно потрескивал костяшками пальцев. – И удачи вам, преподобная.

13

Глаза у Сэмми были полузакрыты. Она их медленно открыла, когда Пайпер села рядом с её кроватью.

– Вы… та, кто…

– Да, – взяла её за руку Пайпер. – Меня зовут Пайпер Либби.

– Спасибо вам, – сказала Сэмми, и её глаза вновь затуманились, начали закрываться.

– Отблагодаришь мне тем, что назовёшь тех, кто тебя изнасиловал.

В полузатемненной комнате – тёплой, потому что госпитальный кондиционер был отключён – Сэмми покачала головой.

– Они сказали, что сделают мне плохо. Если я расскажу. – Она поглядела на Пайпер. Коровьим взглядом, преисполненным тупой покорности. – Они могут сделать плохо и Малышу Уолтеру тоже.

Пайпер кивнула.

– Я понимаю, тебя напугали. Но скажи мне, кто они были. Назови их имена.

– Вы что, меня не слышите? – Она смотрела теперь мимо Пайпер. – Они сказали, что сделают плохо…

Пайпер не имела на это времени, девушка могла отключиться в любой миг. Она ухватила Сэмми за запястья.

– Мне нужны их имена, и ты мне их назовёшь.

– Я не смею, – у Сэмми вновь начали сочиться слезы.

– Тебе нужно, потому что, если бы я тебя не подобрала, ты бы сейчас уже была мёртвой, – она помолчала, а потом начала вгонять нож ещё глубже. Позже она может пожалеть об этом, но не сейчас. Сейчас эта девушка в кровати была препятствием между Пайпер и тем, что она желала знать. – Не говоря уже о твоём сыне. Он бы тоже умер. Я спасла тебе жизнь, спасла его, я требую их имена.

– Нет, – однако, девушка всё более слабела, и какой-то частицей своей души преподобная Пайпер Либби этому радовалась. Позже ей станет противно; позже она будет думать о себе: «Ты ничем не отличаешься от тех мужиков, насилие есть насилие». Но сейчас здесь присутствовало наслаждение, как наслаждение было в том, чтобы сдирать со стены и рвать в клочья драгоценный плакат, конечно же.

«Мне это нравится, потому что от этого больно, – думала она. – Больно в моём сердце».

Она наклонилась над заплаканной девушкой.

– Прочисти себе уши, Сэмми, потому что тебе нужно услышать, что я тебе скажу. Они сделали это раз, они сделают это вновь. И тогда, когда появится другая женщина с кровоточащим влагалищем, а то ещё и беременная дитятей кого-то из тех насильников, я приду к тебе, и я скажу…

– Нет! Перестаньте!

– Что ты поспособствовала этому. Это ты была там и подстрекала их.

– Нет! Это не я, это Джорджия! Джорджия их подстрекала, – зарыдала Сэмми.

Пайпер сразу ощутила холод. Женщина. Какая-то женщина была там. В голове её красная трещина разошлась ещё шире. Скоро она начнёт изрыгаться лавой.

– Назови мне имена, – повторила она.

И Сэмми назвала.