Текст книги "Дом Черновых"

Автор книги: Степан Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)

В широко раскрытые двери храма входила Наташа с открытой головой, в белом платье и белых цветах. Ее сопровождали Варвара и Елена. Начался обряд…

Опомнились молодые супруги уже в закрытой шестиместной карете, в которую битком набилась веселая, смешливая компания. Шумели, галдели, острили…

Весело мелькали пушистые снежинки. Зимний петербургский день уже смеркался. На улицах и в гостинице горели огни. Вся компания вошла в приготовленный отдельный кабинет из двух смежных комнат, с пианино в одной и накрытым столом в другой.

Все чувствовали себя отлично, даже посажёный отец, сидевший рядом с молодыми, не порицал более женитьбу художника.

Разглагольствовал известный трагик, оказавшийся самым веселым из всей компании. Композитор сел за пианино и с необыкновенным искусством заиграл бравурную арию.

– А ну-ка, сколько нас за столом? не тринадцать, надеюсь? – балагурил веселый трагик.

Вдруг в первую комнату, где играл пианист, вошел новый гость; это был доктор Зорин, которого Валерьян не звал на свадьбу, но позвала Варвара.

Появление доктора напомнило Валерьяну сцену в театре.

Поздно ночью разъехались по домам. Наташа уехала с сестрой, а Валерьян в свою холостую квартиру, как будто была не свадьба его, а прощальная пирушка с друзьями. Странная печаль охватила его, и не верилось, что он женился.

В его одинокой мастерской все оставалось по-прежнему: неоконченные эскизы и гипсовые фигуры мудрецов и богинь встретили своего творца и друга молчаливой знакомой толпой и, казалось, смотрели иронически…

III

Вечером в последний день масленицы все окна в имении Силы Гордеича были ярко освещены. Утром только что приехали из Петербурга молодожены. Из города по этому случаю ожидались гости.

Настасья Васильевна разговаривала в столовой с Варварой.

– Я ведь постылая дочь у отца, – криво усмехаясь, говорила Варвара. – Меня он наверно и в завещания наследства лишит.

– Ну, что написано в завещании, про то даже я ничего не знаю, один Кронид посвящен. Да, небось, в обиде и ты не останешься: не допущу я этого! Завещание он уже не один раз переделывал. Этого еще не доставало, чтобы после нас из-за наследства потасовка пошла!

– Жаль мне вас, мамаша. Всю-то жизнь вы мучаетесь. Замученный вы человек!

– Я исполняю свой долг. Вот хотя бы и Наташу взять: что от меня зависит – все сделаю для нее. Капитала при жизни отца она, конечно, не получит: будет получать проценты. Ну, а там уж как хотят, так и живут: сама себе муженька выбирала, не на кого пенять. Чтобы с домом Черновых породниться, надо что-нибудь иметь за собой. Думала я, не состоится эта свадьба. Ведь им год дали на размышление, а они через месяц окрутились!

– Ничего не вышло, мамаша: были у них недоразумения, да от этого только скорее обвенчались.

– Сухота одна мне с вами! Теперь вот новое сватовство начинается. У Блиновых-то два миллиона считается, единственная дочь! То-то бы хорошо Митю пристроить!

– А как же Елена-то, мамаша?

Старуха жестко засмеялась.

– Не понимаю, о чем ты говоришь. У Блиновой два миллиона, а у Елены что? Да и родство близкое: двоюродные ведь!

У двора глухо зазвенели бубенчики. Варвара подняла голову.

Вошла горничная Кати, хорошенькая, румяная, в белом переднике.

– Ряженые приехали на тройке…

– Ну, это, вероятно, свои. – Старуха встала, голова ее чуть заметно тряслась. – Я пойду распорядиться, а ты встреть их. Да братьев предупреди!

Властно кинула Кате.

– Самовар готов?

– Готов.

– Приготовь чай в столовой да закуски подавай! Поживей вы там поворачивайтесь, сама на кухню приду!.. Ох, не люблю я с гостями возжаться, да делать нечего, приходится! Шуму-то, небось, сколько будет! Скажи Косте, чтобы отца разбудили! Сам Блинов, наверное, приехал.

Настасья Васильевна вышла из комнаты.

В передней слышались голоса и смех приехавших гостей.

Варвара пошла в гостиную, где Митя и Костя играли в шахматы, Кронид в новом пиджаке и крахмальной рубашке ходил из угла в угол, заплетая свою веревочку, а бледная Елена в пышной прическе и лиловом гладком платье грустно сидела на диване.

– Гости приехали! – заявила Варвара.

– Слышим, слышим, – отозвались игроки.

– Эх, маненько игру не докончили!

– Костя, пойди папашу разбуди, мамаша велела!

В гостиную вошли четверо. Приземистый, широкоплечий старик с длинной седой бородой, с волосами в скобку, в сюртуке и высоких сапогах – купец старинного типа; молодой человек в мешковатом костюме и сам мешковатый, с маленькими черными усами, остриженный ежиком – купчик Федор Мельников, давно вздыхавший по Елене. Об этом было известно в семье Черновых. Федор знал, что Елена имеет чувства к своему двоюродному брату, и поэтому бывал у них редко, только по делам, но теперь почему-то приехал с Блиновым. За ними вошли две девушки в маскарадных костюмах и масках. Одна была в дорогом наряде русской боярышни, в кокошнике и светло-голубом атласном сарафане, другая – в ярком цыганском костюме. В первой все сразу узнали дочь Блинова, но цыганку не могли угадать.

Варвара с деланной улыбкой поплыла навстречу гостям и заговорила громко, нараспев:

– Милости просим, гости дорогие! Не забыли нас в деревенской глуши. Хорошо ли доехали? Озябли, чай?

– Как на крыльях летели к вам, – возразил старик, зорко озирая комнату: – на тройке и двух часов не ехали, гладкая дорога!

Боярышня шутливо поклонилась по-старинному в пояс Варваре и Мите, мрачно стоявшему в своей черной студенческой рубашке, подпоясанной узким кавказским ремешком.

– Здравствуйте, молодые хозяева, приютите нас! С дороги сбились.

– Милости просим, боярышня!

– Здравствуй, хозяйка! – смело низким альтом сказала другая маска. – Угости цыганку, цыганка тебе поворожит!

– Что уж мне ворожить? Ворожи кавалерам молодым да холостым!

В дверях появился Костя, усмехаясь и кланяясь.

– Дорогие гости, очаровательные маски! милости просим в столовую, обогреться с дороги.

С шутливой развязностью он предложил мнимой цыганке руку. Митя неуклюже и серьезно взял под руку боярышню, и все гуськом перешли в столовую, где уже кипел на длинном столе самовар, стояли вина и закуски.

– Как здравствуете, Варвара Силовна? Дома ли родители-то ваши? – говорил, присаживаясь к столу, старый купец.

– Благодарю вас, дома все: ждали вас!

– Дома! дома! – раздался гремучий бас Силы Гордеича: он стоял в дверях и, улыбаясь характерной для него лисьей улыбкой, смотрел на гостей поверх очков.

Блинов подошел к нему, раскрывая объятия.

– Кого я вижу! – рычал Сила, троекратно целуясь с приятелем. – Наконец-то!

– Здравствуй, здравствуй, Сила Гордеич, как здоров?

– Да все вашими молитвами, как шестами, подпираемся!

– А я гляжу тебя по всем комнатам: народу молодого много, только главного хозяина нету.

– Здесь я, не иголка, не пропаду! Ну вот, большое спасибо, что пожаловал! Чайку не угодно ли?

– Чайку можно и после. Пущай тут молодежь обзнакомится, а мы с тобой покалякаем покудова!

– И это можно. Пойдем-ка, друг!

Сила Гордеич увлек гостя в кабинет, плотно притворив двери за собой.

– Садись-ка, брат! Нам с тобой есть о чем поговорить!

– Ишо бы! – подтвердил гость, присаживаясь и приглаживая сивую длинную бороду. – Дело, сам знаешь, сурьезное. С тем и приехал, а то рази, стал бы я с молодежью путаться? Другое время бы нашел.

– Дело важное! – согласился, садясь рядом, Сила. – Семь раз примерь, один раз отрежь! Что ж, потолкуем. Да не выпить ли водочки сначала?

– Успеем: разговор-то будет недолгий!

Купец погладил колени, вздохнул, помолчал и сказал, понижая голос:

– Уж я решил, Сила Гордеич!

Сила посмотрел на него пытливо, поверх очков.

– Значит, по рукам?

Блинов протянул ему короткую, толстую, поросшую седыми волосами руку.

– По рукам! У нас – товар, у вас – купец, как говорится.

Сила Гордеич молча и торжественно пожал протянутую руку.

– Ну и слава богу! Век мы с тобой друзьями были, не грех и породниться. В час добрый!

Оба встали.

– Дай бог!

Друзья обнялись, троекратно поцеловались, потом опять сели.

– Значит, принципиально вопрос можно считать решенным, – совсем другим, более спокойным тоном сказал Сила. – Остается деловая сторона. – Он крякнул, пожевал губами. – Могу сообщить, что Дмитрий получает вот это имение!

– И мы не с пустыми руками дочь отдаем! – Гость тоже помолчал, сдвинув седые косматые брови, побарабанил пальцами. – Сто тысяч за ней… покудова… а там… Ведь одна она у нас! С собой в могилу денег все равно не возьмешь.

– Что верно, то верно. Конечно, оформим все это промежду себя.

– Само собой! В руки больших денег молодым людям давать не годится.

– Как можно? Ведь им еще жить хочется. Как раз и проживут! Я Дмитрию на имение документа выдавать не буду, а так – пускай живут.

Блинов искоса взглянул на Чернова.

– Гм! это самое лучшее. Вот именно, что им еще жить хочется. Я тоже капитала в руки не дам, а будет дочь получать ежемесячно, что полагается…

Сила насторожился, посмотрел на друга из-под очков и помолчал. Собираясь не давать своим детям ничего, кроме подачек по своему усмотрению, купцы опасались друг друга, ибо на свадьбу детей смотрели как на коммерческую сделку, в которой оба держали ухо востро.

– Как вы, так и мы! – неопределенно ответил Сила и затем перешел в благодушный тон. – Ну-с, сватушка, с окончанием такого дела не грех бы и выпить, пожалуй. Хе-хе! большое дело порешили; два капитала, две фирмы соединили узами родства и дружбы. Такое будет дело – золотое дно, одно слово! Пойдем-ка спрыснем нареченных, да и в картишки. Чего время терять?

– Хе-хе, правильно! Теперь и я выпью.

Два свата встали и, тяжело шагая, вышли в столовую, крепко затворив кабинет за собой.

В это время из-за портьеры другой двери, соединявшей кабинет с зимним садом, неслышно выскользнула Елена.

Бледная, взволнованная, ломая пальцы белых тонких рук, она некоторое время смотрела вслед ушедшим, потом, как птица в западне, закружилась по комнате; она металась по ней, то подходя к дверям, то возвращаясь. и наконец, грустно поникнув, села на диван.

Безвольного Митю просватали за богатую невесту, не считаясь с его чувствами и чувствами Елены. Не такой человек Митя, чтобы бороться, да и она бессильна. Для отцов на первом плане – деньги, а детей засасывает, ломает и тянет вниз это денежное болото – золотое дно.

Ей хотелось плакать, рвать на себе волосы, разодрать шелковое платье, упасть на ковер и биться головой о пол.

Ну, что с того, что она с детства привыкла считать Митю своим женихом, что оба они любят друг друга, а близкое родство не считают помехой? Их воспитывали в имении, вдали от посторонних людей, которых они привыкли дичиться, а детская привязанность друг к другу естественно перешла в любовь. Кого еще, кроме нее, мог полюбить ипохондрик Митя, больной, страдающий заиканием и, как все люди с физическими недостатками, самолюбивый, мнительный, никогда ни с кем не имевший возможности сблизиться, кроме нее. Племянница миллионера, она росла в его доме сиротой-бесприданницей, людей, как и вся семья Силы, не видала в этой золотой клетке. О ком же ей было мечтать, кроме своего двоюродного брата, которого она привыкла любить и жалеть за его беспомощность и одиночество?

Бедный Митя, что он может поделать против железной воли отца-деспота? Уйти вместе с Еленой, обвенчаться без его согласия – немыслимо: отец тогда не даст ему ни копейки, а зарабатывать Митя неспособен. Неспособна и она: так их всех воспитали. Ужас положения детей Силы в том, что все они должны смотреть в отцовский карман. К борьбе за существование никто из них не годится. За стенами этого дома шумит неизвестная, страшная для них жизнь, в которой они тотчас же погибнут, как выброшенные в реку слепые котята. Митю насильно женят, за Костей охотятся невесты, но что же делать Елене? Не сидеть же до старости на чужой шее? Пожалуй, прикажут выйти замуж, за кого найдут нужным. Так уж лучше за Федора Мельникова: он сегодня не спроста приехал, учуял, чем пахнет. Что ж, теперь ей все равно: Федя – так Федя! Может, так оно и лучше будет: он давно любит ее, а за Федора, пожалуй, и дядя не прочь выдать племянницу, стало быть, даст и приданое какое-нибудь. Да и любила ли она по-настоящему Митю? Пожалуй, что прав был дядя: росли вместе, привыкли, вот и вся любовь. Только жалела его всегда. А если жалела, то и теперь пожалеет: не уходить же ему от отца из-за нее на нужду и погибель, когда ему дают жену покрасивее, да еще с миллионами!

В столовой задвигали стульями, слышно, как все пошли в гостиную.

Вдруг в кабинет вошел Федя Мельников и остановился, притворяя за собою дверь.

– Елена Ивановна, вы здесь? Что с вами?

Елена улыбнулась.

– Ничего особенного.

– Как – ничего? – Федор подошел, сел на диван лицом к Елене, на почтительном от нее расстоянии. – Вы какие-то сегодня задумчивые: сидите одни и к гостям не идете. Не рады, что ль?

– Что вы, Федя! Я всегда рада вас видеть. А гости не ко мне приехали, я и сама-то здесь чужая.

– Вот тебе и раз! – Федор рассмеялся тонким, заливчатым смешком. – Почему чужая? и как это не ваши гости? Что касается меня, то ведь вы знаете из– за кого сюда езжу!

Елена потупилась.

– Нет, не знаю.

– Знаете, да только никакого внимания не обращаете. Все смеетесь, а мне не до смеху!

Федор вздохнул.

– Я не смеюсь, – серьезно сказала Елена.

– Эх, Елена Ивановна, простой я человек, необразованный, пренебрегаете вы мной! И о чувствах моих, – Федя ударил себя в грудь, – конечно, знаете, только никогда мне прямо не говорите, всегда уклоняетесь. Измучился я! – Большие мужицкие руки Федора дрожали, голос оборвался. – Сейчас у меня такое на душе: либо пан, либо пропал! Не могу больше, скажите мне прямо!.. – Он слегка придвинулся к Елене.

– Что вам сказать?

– Ну, скажите, чтобы я отвязался, исчез!

– Что вы, Федя!

– Измучился! Жизнь не мила! Провалиться мне, что ли, куда-нибудь? Елена Ивановна! я и ехать-то сюда не хотел, но пущай уж один конец! Все равно мне! Не мастер я говорить, но за вас, Елена Ивановна, жизнь отдам: то есть, ежели она вам нужна на что-нибудь – возьмите!

Елена молча смотрела на него глубоким, говорящим взглядом. Она не была красива, но большие серые, выразительные глаза в этот момент были прекрасны.

– Я согласна, Федя, – тихо сказала она.

Федор вскочил.

– Как?! Что?! – закричал он радостно. – Елена Ивановна! Господи! вы что-то сказали, или я с ума сошел?

– Я согласна быть вашей женой – внятно и раздельно, с застывшим лицом сказала Елена. – Так к передайте дяде!

Вскочила, быстро прошла через кабинет в столовую, оставив дверь открытой.

Федор стоял с разинутым ртом и растопыренными руками: у него словно отнялся язык. Кинулся за ней, но ее платье уже мелькало по лестнице наверх.

Из гостиной доносилось пение Варвары:

 
Гайда, тройка! Снег пушистый,
Ночь морозная кругом!..
 

– Елена Ивановна! – жалобно взывал на лестнице тонкий, срывающийся голос Федора, заглушаемый музыкой и пением Варвары…

Из гостиной молодежь перекочевала в обширную комнату зимнего сада. Доносились молодые голоса, пение и взрывы смеха.

В гостиной остались только старики.

Горничная Катя раздвинула ломберный стол, крытый зеленым сукном, положила нераспечатанную колоду карт, приготовляла мелки.

– Ну, карты на столе, пора и за дело! Э-хе-хе!

Блинов благодушно улыбался.

– А что ж время терять? В преферансик, что ли, по маленькой?

– Я только и умею, что в преферанс, – вздыхала Настасья Васильевна.

– И я тоже эту игру предпочитаю. Игра умственная, головным шарикам упражнение, не то, что стуколка, не дай бог азартная игра! А преферанс игра благородная, знай шарики работают! – Блинов постучал себя по лбу.

– Знаем мы эти шарики, – возразил Сила. – В прошлый раз разъехались перед заседанием на часок, а просидели до утра, заседание отменили, лошадей отослали: насилу через сутки жены по домам развезли!

– Всяко бывает. По совести говоря, я бы тыщу рублев дал ворожее, чтобы от карт отворотило, но не могу отстать. Тянет, хоть ты что!

– Азартные вы оба, а я этого вашего азарту совсем не понимаю: сыграю игру-две, и скучно станет. Только тогда и играю, когда гости соберутся.

– Какая ты картежница! – с пренебрежением возразил Сила. – Что с тобой играть, что с болваном – все одно! Астрономия у тебя в голове-то.

Настасья Васильевна насупилась.

– Да, астрономия – страсть моя. Когда посмотришь в трубу на звезды – вся наша жизнь пустяками кажется.

– Ну, не все же на небо смотреть, Настасья Васильевна, иногда и до нас, грешных, с облаков спуститесь.

– Я и сама грешница. Небо-то высоко, до звезд далеко. Ну, готово, что ли? – спросила она Катю.

– А четвертого-то партнера и нету! – рычал Сила. – Где же Федор?

– Они с Еленой Ивановной наверх пошли, – ответила Катя.

– Подь, позови его!

Сила Гордеич, Блинов и Настасья Васильевна сели за карточный стол.

Из зимнего сада, смеясь и галдя, вернулась вся компания: Варвара, барышни, Митя, Костя и Кронид.

– Что же будем петь, господа?

– Тройку!

Все запели разрозненным, нестройным хором:

 
Гайда, тройка! Снег пушистый…
 

В дверях появился Федор с сияющим от счастливой улыбки лицом и заорал не в тон:

 
Ночь мор-роз-ная кругом!
 

Все засмеялись.

– Замолчи ты! – закричал Костя. – Песню расстроил! Медведь на ухо тебе наступил!

– Федор! – зычно, делая вид, что сердится, крикнул из-за стола Сила: – где ты там пропадаешь? Сидим, ждем его, как путного, а он…

– Сила Гордеич! – с беспричинной радостью раскрывая объятия и смеясь, с возбужденным видом отвечал Федор, подходя к столу: – вот я, здесь! «Не брани меня, родная!» Ха-ха! В ударе я нынче, вроде как без вина пьян, ей-богу! Счастливый нынче день у меня! Берегись, душа, потоп будет!

Он сел на свое место и, сделав широкий жест, заявил:

– Играю сегодня без проигрыша!

Сила Гордеич засмеялся, взглянув поверх очков:

– Ну, это еще бабушка надвое сказала: либо дождик, либо снег, либо будет, либо нет! Что-то уж больно весел ты. Не хватил ли за галстук? Сдавай-ка!

Блинов постучал себя по большому лысому лбу.

– Ну, шарики, работайте! Рра-ботай-те, шша-рри-ки!

Варвара заиграла вальс. Костя закружился с маской в цыганском костюме, Митя – с боярышней.

В длинные венецианские окна старинного дома смотрели ветки акаций, покрытых снегом, светила зимняя луна, освещавшая безмолвные снежные поля, печально уходившие в безграничную даль.

Блинов проигрывал, горячился, стучал себя по лбу костяшками пальцев и, замахиваясь картой, прежде чем бросить ее, кричал о шариках.

Везло Мельникову: на игорном столе уже лежала перед ним с пригоршню мелкого серебра.

Сила смеялся.

– Везет ему сегодня, как незаконнорожденному!

– Значит, в любви не везет, – шутила Настасья Васильевна.

– Не могу и этого сказать. Когда человеку везет, то уже везет во всем!

– Ой ли?

– Да уж верно!

– Ну, дай бог нашему теляти волка поймати!

– Я сам норовлю, как бы у чужого дяди овечку сманить.

– Ты, я вижу, молодец, да только на овец, а на доброго молодца сам овца! Ну-ка, сдавай, нечего зубы заговаривать!

– Эх, шарики, р-работайте! – волновался Блинов, держа карты веером.

Молодежь все время танцевала. Костюмированные гостьи не снимали масок. Костя танцевал с цыганкой.

В перерыве танцев она сказала, обмахиваясь веером:

– Жарко здесь. Пойдем в сад!

Комната зимнего сада, заставленная широкими пальмами, магнолиями и другими растениями, сверху освещалась матовым шаром, дававшим иллюзию лунного света.

– Очаровательная цыганка, не пора ли снять маску? – насмешливо спросил молодой человек.

– Ах, нет! Ни за что! – играя веером, жеманно смеялась маска.

– Сними, ведь жарко!

– Нет, нет!

– Но почему же?

– Который из вас Дмитрий?

– Ах, ты не знаешь даже, который из нас Дмитрий? Я Дмитрий! Я разговаривал с тобою раз пять по телефону.

Маска звонко засмеялась.

– Почему ты знаешь, что именно со мной разговаривал?

– Да по голосу! Твой чудный голос звучит в моем сердце.

– Ах, какой! – кокетливо воскликнула маска.

Костя был очень красив с раскрасневшимся, смуглым лицом, с черными густыми волосами и маленькими усиками.

– Ну, что же я тебе говорила?

– Гм! Да ведь мы много с тобой рассуждали, много раз! Почти что любовь закрутили.

– Ах, ха-ха! Ах ты, купчик-голубчик! Вот какой ты хорошенький! Ты теперь лучше говоришь, по телефону все заикался!

– Пустяки! Это телефон у нас такой, заикающийся. Сними же маску! Ведь ты обещала мне приехать на этот вечер с тем, чтобы открыть свое имя.

– Ой, страшно! Снять-то я сниму, только не сейчас. Я пить хочу. Угости лимонадом!

– Пожалуйста! Только для этого лучше в столовую пойти.

– Идем!

Едва они вышли, как из гостиной явилась и села на ту же скамейку новая пара: Митя с другой маской.

– Ну, угадайте! – кокетничала боярышня.

– Угадать не трудно, – заикаясь, ответил Митя. – Вы Аня Блинова!

Блинова сняла маску. У нее оказалось хорошенькое, миловидное личико с мягкими чертами и серыми глазами.

– Мы с вами знакомы немножко, – дружеским тоном сказала она.

– Да! встречались когда-то. Я вас по голосу сразу узнал.

– А вот цыганку эту ни за что не узнаете.

– Потому что, вероятно, и совсем ее не знаю.

– Нет, вы разговаривали с ней по телефону. Мне все известно.

Митя покраснел.

– Ах, вон что! Действительно, меня за последнее время интриговала по телефону какая-то незнакомка. Так это она?

– Она.

– Странно: интриговала меня, а ухаживает за моим братом!

Анна расхохоталась.

– Я думаю, что она перепутала: никогда не видала ни вас, ни вашего брата.

– Тем лучше.

– Почему?

– Потому что я другую люблю.

– Разве? – смущенно спросила девушка.

– Между прочим, кто она, эта цыганка?

– Спросите ее сами. Могу только сказать, что она дворянка из небогатой семьи, ищет себе богатого жениха.

– Ах, мой бедный брат!

– Нет, он не бедный, он богатый жених. Как раз то, что ей нужно.

– Насколько я знаю, брат и не думает о женитьбе.

– Вот это всего опаснее, когда не думают. Тут-то и попадают в ловушку. А я бы хотела видеть ту, о которой вы думаете.

– А вы думаете замуж выходить?

– Конечно. Выйти замуж – это значит освободиться от родительского гнета. Ведь мои родители еще потяжелее ваших! Если бы мне сделал предложение один человек, который мне нравится… выйду с удовольствием.

– А кто он?

– Много будете знать – скоро состаритесь!

Из гостиной послышался дружный смех игроков.

– Ну, шша-ри-ки, рра-ботайте! Вы-ручай-те! – азартно кричал Блинов.

– Ваша карта бита! Хи-хи-хи! – тонким смехом валился Федор.

– Вот тебе и шарики! – рычал Сила.

– Идемте танцевать! – сказала Анна, вставая.

Наверху, при лампе с красным абажуром, в ярко освещенной комнате художник писал портрет своей жены. В уголке молча сидела Елена.

– Кто там приехал? – спросила Наташа.

– Блинов с дочерью, Федя Мельников да еще какая-то таинственная незнакомка. На Костю насела. Обе ряженые, в масках.

Вошел Кронид.

– Бросайте ваше дело, Валерьян Иваныч! Там староста пришел с мужиками и бабами: хотят вам хлеб– соль поднести. Да и гостям безусловно надо показаться. Неловко же! Поздравлять вас приехали, а вы тут словно как спрятались.

– Как мужики-то узнали? – удивилась Наташа.

– Не беспокойся, вся деревня знает, без телефона. Это, конечно, делается не для вас, а для дяди.

Валерьян поморщился, складывая кисти и палитру.

– Не люблю я помпы!

– Что вам? – ухмыльнулся Кронид. – Выйдите к зим, скажите речь! Гы-гы!

– Никаких речей! – отмахнулся художник.

– Непременно надо мужиков принять, – сказала Наташа.

– Они в кухне ждут, я им сейчас скажу. Елена Ивановна, пойдемте и вы, – посмотрим.

Все четверо спустились вниз, в столовую. Кронид пошел на кухню и тотчас же вернулся. За ним, теснясь, вошло несколько мужиков, баб и девок. Впереди всех был степенный мужик средних лет в дубленом полушубке, с умным лицом. На деревянном резном блюде с вышитым полотенцем он держал серый хлеб с солью в деревянной солонке.

– Здравствуйте, дорогой наш гостюшка, Валерьян Иваныч! – певуче заговорил он, низко кланяясь. – Дозвольте нам, крестьянам здешней деревни, поздравить вас с приездом! Не обессудьте на нас! Хлебом живем, хлебом и подносим!

Мужик передал блюдо Валерьяну и еще раз низко поклонился.

Художник взял хлеб и покраснел, не зная, что делать.

– Благодарю вас! – пробормотал он.

– С приездом проздравляем! С приездом! – хором закричали остальные, улыбаясь и кивая головами.

Кронид взял у Семова хлеб, поставил на стол, вынул из буфета большой графин с водкой, штоф с наливкой, закуску и орехи на тарелке.

– Проздравляем и вас, Наталья Силовна, с приездом в родительское гнездо, – продолжал мужик, обращаясь к Наташе. – Дай бог вам счастья и всего лучшего!

Кронид налил чайный стакан водки и поднес ему. держа наготове закуску. Староста выпил единым духом, крякнул, возвратил стакан и сказал, кланяясь на обе стороны:

– Покорно благодарим на угощении! Валерьян Иваныч! Наталья Силовна! будьте здоровы!

Кронид стал обносить водкой, наливками и орехами всех остальных.

Валерьян, Наташа и Елена вошли в гостиную. Игроки все еще сидели за картами. Молодежь, собравшись в кружок, чему-то смеялась. Цыганка оказалась уже без маски.

– Вот, позвольте представить! – сказал Сила Блинову. – Мой зять!

Блинов встал и торжественно пожал руку Валерьяну.

– Очень рад познакомиться! Поздравляю вас и Наталью Силовну! Значит, все мы теперь породнились.

– Именно все, – подтвердил Федор. – Елена Ивановна, пожалуйте сюда!

Елена подошла.

– Сила Гордеич! – с внезапным волнением продолжал Мельников, вставая: – я прошу руки вашей племянницы Елены!

Митя вскочил с места.

– Елена! – пробормотал он побелевшими губами.

– Что ж, дело доброе, – благодушно ответил Сила, не замечая волнения Мити. – Я давно ждал. Елена, я надеюсь, ты уже дала свое согласие?

– Да, – опуская глаза, тихо прошептала она.

Ужас отобразился на помертвевшем лице Мити.

Елена быстро пошла к двери, но он нагнал ее, загородив дорогу. Губы его дрожали.

– Митя, не волнуйся! – звенящим голосом сказала Елена. – Все кончено. Так будет для всех нас лучше, милый мой.

Слезы текли по ее щекам.

Сила большими шагами подошел к сыну, крепко взял за руку, стиснул ее, как в железных тисках, зарокотал низким гулом:

– Дмитрий, не срами отца! Все уже решено и подписано.

Митя отшатнулся, вырывая руку.

– Папа, что вы делаете со мной?

Отец повелительно сдвинул седые брови.

– Молчи! После! Ты слышал, что сказала Елена?

Митя вырвался и, шатаясь, ринулся в дверь, больно ударившись плечом о косяк.

Елена выбежала в столовую, где Кронид все еще угощал мужиков и баб. Вслед за ней вышел сияющий Федор, выгреб из кармана полную горсть мелкого серебра, широко размахнулся и бросил в толпу.