Текст книги "Дом Черновых"

Автор книги: Степан Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

– Бросьте вы обо мне толковать, старики! – улыбаясь, прервал его Ленька. – Все еще ребенком меня считаете…

– Да, правда, – почему-то вздохнул Валерьян. – Ты уже самостоятельный человек, в моем руководстве не нуждаешься…

– Будем друзьями, отец! – с порывом возразил юноша. – Я помню, как ты мучился, когда болела и умерла мама, как тебе было тяжело жить. Глядя на твои мучения, я решил никогда не жениться.

Друзья рассмеялись.

– Ну, сэр, как твоя работа? – переменил тему Птица.

– Да вот не знаю, как и где мастерскую получить.

– Работай пока у меня. С минуты на минуту жду комиссию по устройству годовщины. Дадут и тебе заказ: если хочешь – работы по колено… Хотят они заказать хорошему художнику плакат в восемь сажен вышины. Валяй!.. Для большого театра тоже нужны новые декорации. В день годовщины вся Москва будет залита яркими красками, цветами… Интересно работать. Друг мой, великий художник Валерьян! Все должны служить коллективу, все – на фронт революции! Пупки вперед и – равняйся! А наши прежние заслуги, – Птица свистнул, – увы! – аннулированы.

– Каким языком ты стал говорить! – укоризненно сказал Валерьян.

– Я говорю языком плаката, улиц. Да! Скоро и мы с тобой будем работать для улицы: высекать статуи, строить памятники, писать картины для площадей, не вершками, а саженями. Пока идет перестройка всей жизни, и уж тут не попадайся под ноги задумчивая лирика, интеллигентская тоска и поэзия уюта в зимний вечер у камина… К черту все это!.. Сэр! Забудем наши старые заслуги, наденем рабочий фартук, засучим рукава, начнем строить новое на прочном грунте старой земли. Все – дыбом, все – сначала.

Валерьян слушал патетические речи Птицы и не знал, серьезно говорит он или смеется над собой.

Новый звонок прервал красноречие скульптора. Он заковылял к порогу, скрывшись за занавеской. В мастерской послышались два новых мужских голоса.

– Так это и есть Гюго?

– Да, сэр.

– Здорово! Конечно, будет принято…

– Еще не готово.

– Вот это жаль! Эх, жизнь треугольная!

– Но вы обещали нам известного художника, – добавил другой голос, – а фамилии не сказали. Где он? Давайте нам его.

– Есть! – по-матросски ответил скульптор и, откинув занавеску, сказал: – Сэр, пожалуйте!

Валерьян вошел в мастерскую.

– Евсей! – радостно вскричал он, засмеявшись. – Абрамов!

– Опять встреча, – улыбаясь, сказал бывший давосский редактор, в то время как зоолог, растроганный, обнимал Валерьяна.

– Вот так сюрприз! Ах, жизнь треугольная! Ведь про тебя ни слуху, ни духу. Сказали – на Волге застрял. А как нужно-то тебя!

Птица улыбался самодовольно.

– Сэры! – с театральным поклоном сказал он. – Я все это устроил нарочно.

Все засмеялись.

– А это кто? Неужели Ленька? – удивился Евсей. – Студент?

– Уже! – сказал Ленька.

– Куда ни кинь… О, жизнь треугольная! Наконец-то ты сошлась удобным клином для нас. Ленька! помнишь Виллафранку?

– Еще бы! И ваши рассказы про океан и медведицу.

– Ну, а где твоя семья, Валерьян: жена, последняя из тургеневских женщин, Митя, любитель бургундского, и вообще – что сталось с мрачным домом Черновых?

– Он погиб, – тихо сказал Валерьян.

– Мне жаль из них только твою жену, Валерьян, – сказал Евсей, – этот цветок прошлого. Но и то сказать: не жилица она была по нынешним временам.

Он тряхнул головой, выпрямился.

– Итак, ты один, свободен, еще не старик, и уж теперь-то не эскизы будешь писать! Много сил своих погубил ты, но вижу по глазам и сединкам на висках – все, что ты выстрадал, – выльется!

– Начнем с начала, – спокойно улыбаясь, иронически ответил Валерьян.

– Мы тебе дадим хороший заказ: фигуру рабочего в восемь сажен вышины и декорации в Большом театре. Сегодня в семь часов являйся на заседание комиссии, там все и обсудим. – Он взглянул на часы. – Ну, а теперь – пора! Товарищ Абрамов, едем! Скульптора с собой захватим: надо съездить на литейный завод.

– Я готов, – заявил Птица, сбрасывая рабочий костюм.

Все поднялись с мест к выходу.

– А я здесь поработаю до твоего возвращения, – сказал Валерьян скульптору. – Дай бумагу и карандаш!

– Валяй! Я – скоро! Ты куда, Леня?

– В институт. У нас тоже собрание.

– Люблю жизнь! – весело воскликнул скульптор и неожиданно сделал балетное па, повернувшись на своей хромой ноге.

Когда мастерская опустела, Валерьян подошел к окну, растворил его и остановился, пораженный величественной панорамой.

Вся Москва была как на ладони. Сиял ясный, тихий, солнечный день. Солнце играло на бесконечных, уходивших за горизонт зеленью, эмалью, синью и золотом бесчисленных куполах церквей, колоколен и башен. С громадной высоты казалось, что Кремль со своими соборами и Иваном Великим стоит где-то внизу, как сказочное видение. Игрушками казались разноцветный храм Василия Блаженного, Красная площадь с Лобным местом, откуда когда-то Грозный кланялся народу.

Трехсотлетние, уходившие в землю златоглавые церкви, возвышавшиеся когда-то над бревенчатыми теремами древней Москвы, теперь казались задавленными многоэтажными громадами. Московская старина доживала свой век, теснимая грандиозной, быстро катившейся новизной. Еще недавно блистала здесь родовая и денежная аристократия, кипела жизнь верхов.

Теперь пришел рабочий и сразу занял верховное место. Что-то произошло небывалое, серьезное. Это видно по обгорелым многоэтажным домам, исцарапанным снарядами, по рабочей толпе, хлынувшей во дворцы и палаты, по деловым учреждениям вместо прежних увеселительных мест, по плакатам, где преобладает новый властитель жизни – рабочий. О нем пишут, о нем говорят. Он – мировая сила! Богачи, цари и вельможи, еще недавно властные, вынуждены были уступить ему дорогу.

Мрачное прошлое, умирая, еще дышит в этих толстых, несокрушимых стенах! Вот палаты бояр Романовых, сохранившиеся так, как будто Романовы только что оттуда выехали. Чудится, что еще совсем недавно Гришка Отрепьев с кремлевской стены разбился, а из Красных ворот, того и гляди, появится на коне царь Петр в зеленом камзоле.

Вот кряжистое здание Московского университета, напоминающее о бесчисленных поколениях русской молодежи, прошедших через эти старые, низкие двери. Вспоминается вся история русской интеллигенции…

Валерьян долго смотрел на этот ни с чем не сравнимый, полуазиатский, красочный, нелепо-разнообразный, неправильно раскинувшийся древний город, и в его воображении вставала тысячелетняя история России. Многое прошло здесь через душу русского человека, одаряло, обогащало или терзало ее.

Теперь пришла революция. Жизнь забилась с необычайной полнотой и силой.

Москва, как магнит, могучим своим притяжением втягивает в себя наиболее живые силы, все лучшие материалы страны, выковывает, переплавляет их. Скопляется небывалая энергия, растекается и вновь приливает. Мощный гул великого города напоминал тяжко бьющееся гигантское сердце.

Скиталец (С. Г. Петров)

Имя Скитальца прочно вошло в историю русской литературы. В приветствии Президиума Правления ССП СССР в 1939 году, по случаю 70-летия Скитальца, дана высокая оценка творческой деятельности писателя-реалиста: «В тяжелых условиях царского самодержавия вместе с демократическими писателями „Знания“ под непосредственным руководством Алексея Максимовича Горького, в борьбе с реакционным писательским лагерем создавали вы передовую русскую литературу, связанную с трудовыми низами общества. Гуманистическими, демократическими тенденциями, горячим интересом и сочувствием к трудящимся и обездоленным проникнуто все ваше творчество»[1]1
  «Литературная газета». 11 ноября 1939 г,


[Закрыть]. Лучшие произведения Скитальца, друга и литературного соратника Максима Горького, тесно связаны с первой русской революцией.

Степан Гаврилович Петров-Скиталец родился 28 октября 1869 года (по старому стилю) в селе Обшаровке, Самарской губернии, в семье отставного солдата, бывшего крепостного столяра.

Жизнь, по словам самого писателя, прошла по нему всеми своими колесами и научила многому. С 1885 по 1887 год Скиталец учился в Самарской учительской семинарии.

В двухклассном училище Скиталец прочел почти всех русских классиков, а из иностранных – Шекспира и Байрона. Перед пытливым взором открылся новый мир, пробудилось желание писать. В своих ранних поэтических опытах он подражал Некрасову, Никитину и Кольцову. Прочел Скиталец также Чернышевского, Михайловского и Щедрина. В годы «безвременья», 1885–1887 гг., Скиталец увлекается Надсоном, стихи которого произвели на него сильное впечатление[2]2
  «Ответы на анкету». Государственный литератур, музей, Москва, рукоп. отд., № 1650, 1911 г.


[Закрыть].

Влияние этого поэта-демократа чувствуется во многих стихах молодого Скитальца. Ему близки были идеи демократизма, гражданственность призывов, свойственные поэзии Надсона, идущей от традиций поэтов-шестидесятников.

После исключения из последнего класса семинарии «за политическую неблагонадежность» Скиталец исколесил Поволжье, Украину, Крым, Бессарабию, Западный край в поисках не только работы, но и новых жизненных впечатлений. Он видел не только интересное, но жестокое и страшное в жизни. В 1888 году он впервые привлекается к допросу за политическую пропаганду среди рабочих[3]3
  Автобиографии, справка для «Словаря советских писателей», ф. 484, оп. 2, № 52, 2 нюня 1935 г.


[Закрыть].

В годы скитаний ему пришлось перепробовать самые различные специальности: он был архиерейским певчим и оперным артистом; голодал и замерзал в Самаре и Харькове. Однажды, зимой 1895 года, оставшись без всяких средств к существованию, сидя в холодной комнате, дрожа от холода, в шапке, пальто и чуть ли не в рукавицах, Скиталец написал свой первый фельетон и отнес в редакцию харьковской газеты «Южный край». В канцелярию редакции он постеснялся зайти «по оборванности своего костюма», а передал рукопись швейцару редакции. Фельетон был напечатан, автору заплатили гонорар и в лестных выражениях просили писать еще. Так началась литературная деятельность Петрова, будущего Скитальца, в «Южном крае», который им самим назван «литературным балаганом». Но писатель не подделывался под направление этой газеты. «Я ничего общего не имею с направлением этой газеты, в которой участвую, я пишу совершенно в своем направлении… я ясно вижу, что мое участие вносит свежую струю в вонь „Южного края“», – заявлял он[4]4
  Письмо Горькому 1893–1894 гг. Центральный Государственный архив литературы и искусства (в дальнейшем – ЦГАЛИ), ф. 484. оп. 2, д. 18. 1893–1894, л. 60 обор.


[Закрыть].

Вернувшись в Самару, писатель с 1897 по 1900 год сотрудничает в «Самарской газете», где еженедельно печатались его большие злободневные стихотворные фельетоны под псевдонимом Скиталец, под общим названием «Самарские строфы». В этой же газете печатаются его лирические стихи, поэмы, сказки, легенды, рассказы и статьи за подписью «С. Петров». С «Думой» поэта, напечатанной в «Самарской газете» 20 июня 1897 года, связано рождение его псевдонима.

В «Самарских строфах» Скиталец, вслед за Горьким, которого он заменил как фельетониста «Самарской газеты», обличает самарских толстосумов, наживающихся на голоде, «отцов города», «кривду толстопузую», дает описание пьяных дебошей в трактирах, где «резвились кони-люди или саврасы без узды».

Встреча в 1899 году с Горьким и дружба с ним оказали решающее влияние на жизнь и творчество «поэта и певца Самары», как называл себя Скиталец. Эта дружба ободрила и вдохновила его, Горький был для молодого писателя, по его словам, другом, воспитателем, старшим братом и вдохновителем.

 
Ты освещаешь путь твоим горящим сердцем
Всем, кто идет из тьмы к заре святой свободы…
 

Так определил Скиталец роль Горького. Его творческая помощь, вовлечение в литературные объединения («Среда», «Знание») способствовали идейному и художественному развитию Скитальца[5]5
  Подробнее о влиянии Горького см. П. Бейсов. Заметки о Скитальце (Горьковское влияние «Гусляр»). «Ученые записки» Ульяновского государственного педагогического института, в. VII, 1955.


[Закрыть].

До встречи с Горьким Скиталец напечатал почти все рассказы, вошедшие в первый том. Появление повести «Октава», напечатанной в легальном марксистском журнале «Жизнь», означало, что в большую русскую литературу пришел значительный писатель горьковского толка. Вслед за этой повестью печатается его «Ранняя обедня» в «Журнале для всех» и «Сквозь строй» – в «Мире божьем». После этого Скиталец большею частью печатается в горьковских сборниках «Знание». В 1902–1907 гг. «Знание» издало три тома рассказов, повестей и стихов Скитальца. Примкнув к «знаньевцам», Скиталец включается в активную революционную деятельность.

В 1901 году Горького и Скитальца арестовывают за пропаганду среди сормовских рабочих и заключают в Нижегородскую тюрьму. Через несколько месяцев Скитальца освобождают и высылают в Обшаровку, под гласный надзор полиции, «впредь до окончания дела». Прошел год, и Скиталец опять заключен за революционную деятельность в Таганскую тюрьму в Москве.

Участие в революционной работе обогатило Скитальца как писателя. В эти годы он пишет автобиографическую повесть «Сквозь строй», рассказ «За тюремной стеной», повести – «Полевой суд», «Лес разгорался» и др. В этих произведениях рассказывается о революционном пробуждении трудящихся. Его революционные песни и стихи («Колокол», «Нет, я не с вами», «Кузнец», «Алмаз», «Гусляр», «Я и меч» и др.) являются составной частью поэзии 900-х годов. Это цикл боевых гражданских произведений, широко известных революционной России тех лет. Поэт выражает в своих лучших стихах буревестнические настроения людей, зовущих бурю, жаждущих ее. Говоря о представителях господствующего класса: «Я ненавижу глубоко, страстно всех вас; вы – жабы в гнилом болоте», поэт с чувством восхищения воспевает народ:

 
Солнце выйдет, смеясь, из-за туч
И народ-то, как солнце – могуч![6]6
  В одном из писем Горький сообщал, что газету «Курьер» закрыли за опубликование стихотворения «Гусляр», откуда взяты приведенные строки, и «говорят, что автору стихотворения сие даром не пройдет. Цензор сидит на гауптвахте», «Архив А. М. Горького», т IV, Гослитиздат, 1954, стр. 114.


[Закрыть]
 

Повесть «Огарки» (1906), так полюбившаяся и автору и демократическому читателю того времени, была «талантливой повестью совсем горьковского типа» (Блок). Сборник «Знание», вышедший с этой повестью, разошелся в несколько месяцев в 60 тысячах экземпляров. Вся провинциальная Россия нарасхват читала «Огарки», а буржуазная петербургская литературная критика, во главе с Амфитеатровым, «яростно ругала автора этого произведения „отборными словами“ за непочтительность героев повести к интеллигенции». Демократического читателя привлекали образы талантливых, остроумных и бодрых духом «поднадзорных» из рабочих и крестьян: кузнеца – с широкой натурой волжского атамана, слесаря из петербургских подпольщиков – человека щедринского остроумия и их буйных сотоварищей. Картины их жизни на грани «подонков общества» обличали собственнический мир, который уродовал, коверкал и душил талантливых люден из народа. В своей статье «Интеллигенция и „Огарки“» (литературное воспоминание), написанной, по-видимому, в 1918 году, Скиталец говорит об «огарничестве» как о социальном явлении, проявлявшемся в различных вариантах в жизни молодежи того времени… Это была форма борьбы с «по степеновщиной», непринятие «тусклого безвременья царствования Александра третьего».

Рассказывая историю создания «Огарков», автор подчеркивает самостоятельность в разработке этой трудной и большой темы и указывает на ее родственность и одновременность с горьковской темой «На дне». По мнению Скитальца, «огарничество» – детская болезнь роста возникающего рабочего движения в России, «гримаса боли, когда еще слабые, нежные побеги кто-то пытался затоптать или вырвать с корнем».[7]7
  ЦГАЛИ, ф. 484, oп. 1, д. 40, 1930-е годы.


[Закрыть] В этой попытке связать «огарничество» с рабочим движением проявилась слабость мировоззрения писателя.

В 1902 году вышел том «Рассказов и песен» Скитальца, подготовленный и отредактированный Горьким. Эту книгу «с очень большим интересом» читал В. И. Ленин. «Сам читал и другим давал», сообщает Владимир Ильич своей матери, приславшей ему книгу Скитальца за границу[8]8
  В. И. Ленин. Письма к родным. Партиздат, 1934, стр, 284.


[Закрыть]. В годы первой революции Скиталец печатался в большевистской печати («Новая жизнь», «Молодая Россия»), что дало ему возможность встречаться с В. И. Лениным.

Знаменателен следующий факт. 3 декабря 1905 года на квартире Скитальца в Петербурге Ленин и Горький провели экстренное заседание сотрудников закрытой в этот день легальной большевистской газеты «Новая жизнь»[9]9
  Сборник «О Ленине», ГИХЛ, 1939, стр. 125–126.


[Закрыть]. Не удивительно, что В. И. Ленин использовал в своей работе «Победа кадетов и задачи рабочей партии» (1906) стихотворение Скитальца «Тихо стало кругом» для характеристики «обожравшегося зверя» – самодержавия и «могильных червей революции» – кадетов[10]10
  В. И. Ленин. Соч., т. 10, стр. 194.


[Закрыть]

Как видим, произведения Скитальца девятисотых годов насыщены боевым революционным духом; они звучали в свое время колоколом, зовущим к борьбе.

Поражение первой русской революции Скиталец переживал очень тяжело. Его настроение находит выражение в «Этапах» – хроникальной повести о трагических переживаниях растерявшегося в связи с поражением революции героя-интеллигента. не связанного с народом. Повесть была напечатана в 1908 году в «Знании» вопреки желанию Горького, осудившего Скитальца за создание этого пессимистического произведения. «Три года тому назад, – писал Горький Скитальцу, – наша страна пережила великое сотрясение своих основ, три года тому назад она вступила на путь, с коего никогда уже не свернет, если бы даже и хотела этого. Неужели этот поворот, историческое значение которого так огромно и глубоко, прошел для вашего героя незамеченным, не оживил, не расширил, не взволновал вашей души радостным волнением, не зажег огонь вашей любви к родине новыми, яркими цветами? Повесть говорит нет…»[11]11
  М. Горький Собр. сочинений, том 29. М., 1955, стр 82.


[Закрыть]

С повестью «Этапы» и этим суровым письмом Горького обычно связывают отход Скитальца от горьковских позиций и разрыв со «Знанием». В действительности же это было значительно сложнее. Самого Скитальца «вопрос об „отказе“ от Горького» сильно волновал, и он рассказал об этом в своих записках, относящихся к тридцатым годам, когда работал над воспоминаниями о Горьком. Нам известны два его объяснения на эту тему: «Судьба книгоиздательства „Знание“». Из «дневника» и «По вопросу „об отказе от Горького“. Годы реакции»![12]12
  ЦГАЛИ, ф. 484 (в дальнейшем номер фонда не называю), oп. 1, д. 47, 1930-е годы. «По вопросу „об отказе от Горького“» получено мною в ноябре 1955 года от Г. Г Петрова, брата Скитальца


[Закрыть] И в том и в другом объяснении рассказывается о конфликте не с Горьким, а с Пятницким, фактическим хозяином деловой стороны «Знания». Пока был Горький, все доверяли ему, но с его отъездом за границу во главе самого большого издательства в России остался заведующий «Знанием» Пятницкий, – пишет Скиталец. «Знаньевцы», недовольные денежной стороной порядков книгоиздательства, потребовали от Пятницкого отчета в денежных делах издания и предложили организовать «Знание» на товарищеских началах, как это уже давно предполагалось. Для переговоров с Пятницким была избрана делегация, в которую вошли Л. Андреев, Бунин и Скиталец. Издатель, не желая разговаривать по щекотливому вопросу с делегацией, сказал: «передайте писателям: все останется по-старому, недовольные могут не сотрудничать в „Знании“. – И добавил: был бы у меня Горький, а вместо всех вас можно других набрать». «После такого ответа, – заканчивает Скиталец, – „знаньевцы“ демонстративно ушли из „Знания“ и рассыпались кто куда!..»[13]13
  ЦГАЛИ, oп. 1, д. 47, л. 6.


[Закрыть]. Ушел и Скиталец. Неблаговидная роль Пятницкого была до конца раскрыта Горьким, заставившим отчитаться компаньона. При этом отчете выяснилось, что Пятницкий скрыл истинные размеры колоссального тиража «Знания», что сам Горький оказался в неоплатном долгу у него, что само издание числилось частной собственностью того же Пятницкого. Горький также порвал с издательством, которое вскоре захирело. Таково объяснение самого Скитальца о причинах разрыва с издательством «Знания». Следует заметить, что не совсем убедительно его объяснение причин, приведших к разрыву. Так, Скиталец ни словом не обмолвился о том, что Горький, вынужденный жить за границей, требовал, чтобы «Знание» усилило борьбу за высокоидейную литературу. В этом плане, в частности, высказывался Горький и об «Этапах» Скитальца. Но этого требования не мог осуществить Пятницкий, буржуазный демократ, что и привело к разрыву Горького с издательством. Учитывая этот недостаток в объяснениях Скитальца, мы не можем не считаться с теми фактами, которые он освещает в своих объяснениях «Судьба книгоиздательства „Знание“».

После «Этапов» Скиталец отходит от активной литературной деятельности. В этом проявилось чувство растерянности в связи с реакцией в стране, в связи с тем, что опять поднял голову «дракон, обожравшийся человеческой крови», но поэт все же верит, что «там – внизу – побежденные точат мечи» («Тихо стало кругом»). Без того тяжелое состояние писателя усугублялось обострением его личной драмы – трагической болезнью и смертью любимой жены (1907–1917). Это была «чугунная ноша жизни» Скитальца. «До крови врезалась она в мои плечи, вся душа моя в крови», – говорил он сам об этой «чугунной ноше». В письме к брату А. Г. Петрову Скиталец прямо указывает на связь этой драмы с творческой деятельностью: «„Незаметная драма“ конфликта личности и семьи, пережитая мною сначала в ранней юности, а потом повторившаяся в расцвете сил, дала отрицательные результаты в моем творчестве»[14]14
  Письмо не опубликовано, написано в декабре 1900 г., хранится у Г. Г. Петрова, брата Скитальца.


[Закрыть].

В 1909–1910 годах Скиталец живет за границей, где лечилась его жена. Затем живет в Крыму. Но заграничное лечение и Крым не помогли Александре Николаевне Ананьевой-Петровой – она болела неизлечимой болезнью, ее потянуло на родину, на Волгу. В 1913 году Скиталец с женой и маленьким сыном приезжает в Симбирск и поселяется на Старом Венце, в деревянном домике. Здесь в 1917 году умирает жена. Писатель живет в Симбирске до 1921 года. Симбирский период жизни Скитальца подтверждает, что писатель остался верен своим демократическим убеждениям. Начавшийся в 1912 году подъем революционного движения в стране помог ему осознать ошибочность своей позиции в «Этапах» и глубже воспринять наказ Горького.

В Симбирске зреют замыслы произведений о том новом историческом повороте, на который указывал Горький в своем письме по поводу «Этапов». Связи Скитальца с Симбирском многообразны. В Симбирске он бывал наездами у родных жены. Один из его приездов вошел в историю революционного движения нашего края. В начале 1905 года Скиталец по просьбе Симбирской организации РСДРП выступил на платном вечере с чтением своих стихов. Собранные деньги поступили в партийную кассу. Вечер, на котором Скиталец читал лучшие свои произведения «Гусляр», «Кузнец», «Нет, я не с вами», закончился пением «Марсельезы» и демонстрацией по городу с пением «Варшавянки», «Интернационала». Полиция пыталась разогнать демонстрацию, но демонстранты держались стойко. Это была первая демонстрация в Симбирске[15]15
  П. Бейсов. Литературный вечер Скитальца и первая демонстрация в Симбирске. «Ульяновская правда», 16 октября 1955 года, № 206.


[Закрыть].

Более глубокие связи Скитальца с нашим краем устанавливаются с 1913 года. В 1915 году им была написана на основе повести «Огарки» пьеса «Вольница», запрещенная царской цензурой. Эта пьеса с участием автора впервые поставлена в 1918 году на сцене Симбирского Дома народного творчества. В печати «Вольница» появилась в 1923 году, она была издана в Рязани Русским театральным обществом. Пьеса имела большой успех. Скиталец выступал с нею не только в Симбирске и Сызрани, но и в других городах Поволжья. Неоднократно выступал он в Симбирском городском театре и на студенческих вечерах (1914–1916) с чтением своих стихотворений «Кузнец», «Гусляр». Исполнение этих произведений, а также песен «Колокольчики-бубенчики», «Дубинушка», чудесная игра Скитальца на гуслях покоряли слушателей.

Сохранилась печатная программа его выступления в театре в августе 1917 года. В программе сказано, что в театре будет исполнен «Очерк Скитальца „Волжские песни и сказания о Стеньке Разине“». Очерк читал автор, он же исполнял под аккомпанемент гуслей народные песни: «Любовь Стеньки Разина», «Стенька Разин и княжна», «Меж крутых бережков», «Волжские частушки»[16]16
  Архив Г. Ф. Аверьянова. Ульяновский областной архив, ф. 2928.


[Закрыть].

В Симбирске писатель подготовил к печати «Огарки» (1917 и 1918 гг.), восьмитомное собрание сочинений, вышедшее в 1918 году в Петрограде, и «Песни Скитальца», изданные в 1919 году в Москве. Здесь же в 1918 году были написаны «Воспоминания», «Семинария», «Юность». В Симбирске Скиталец начал работать над двумя крупнейшими произведениями. В декабре 1919 года в симбирской газете «Заря» был напечатан рассказ Скитальца «Лаврентий Щибраев» (Вожди революции 1905 года)[17]17
  «Заря», 1919 г. 3 сентября, №№ 163–166.


[Закрыть]. Этот рассказ лег в основу исторического сказа «Кандалы», над которым писатель работал последние двадцать лет своей жизни. В Симбирске же был написан рассказ «Старый Венец (эпизод из событий 1918 года)»[18]18
  ЦГАЛИ, оп. 2, д. 31, л. 7.


[Закрыть], вошедший в роман «Дом Черновых» как заключительная глава романа.

Таким образом, в Симбирске восстанавливается творческая деятельность Скитальца, создаются произведения, свидетельствующие о том, что писатель стоит на позициях реализма, что он продолжает работать над темой революционного пробуждения трудящихся масс.

14 мая 1921 года Скиталец выехал во Владивосток с группой писателей, направленных Луначарским для организации советской газеты. В мандате, выданном Скитальцу литературным отделом Наркомпроса, за подписью А. Серафимовича, сказано, что писатель командируется в Дальневосточную республику для организации отделения ЛИТО в крупных центрах ДВР, для связи с местными литературными организациями и для собирания образцов народного революционного творчества. Был указан и срок действия мандата – до сентября 1921 года[19]19
  Мандат литературного отдела Наркомпроса, 1921 г. ЦГАЛИ. оп. 2, д.7. Подчеркнутые слова выделены в мандате.


[Закрыть].

До Владивостока Скиталец не доехал. Когда его группа прибыла в Читу, Владивосток заняли белые. Писатели остались в Чите, где организовали газету, которая выходила до конца 1921 года. Скиталец также участвовал в работе газеты. В том же году в Благовещенске было организовано кооперативное издательство «Утес» и издан литературный альманах под тем же названием. В «Утесе» были напечатаны рассказы Н. Ляшко, А. Новикова-Прибоя, Скитальца, М. Сивачева и Б. Зайцева, а также стихи С. Обрадовича, М. Герасимова, А. Дорогойченко, Г. Шпилева и Ф. Чудакова.

Следовательно, группа писателей, командированная Луначарским во Владивосток для издания советской газеты, эту задачу выполнила в Чите. Кроме этого, ими было создано кооперативное книжное издательство «Утес», которое «взяло на себя трудную задачу по возрождению родной литературы». Издательство обратилось к русским писателям с просьбой поддержать его в выполнении поставленной задачи как распространением изданий «Утеса», так и вступлением в члены кооператива.

Кроме участников первого выпуска, названных выше, дали согласие участвовать в отделе художественной литературы: Иван Вольный, С. Подъячев, Павел Низовой, А. Бибик, С. Есенин, Брюсов, В. Казин, Г. Нечаев. В обращении «От кооперативного книгоиздательства „Утес“» сообщалось, что ведутся переговоры с видными писателями и поэтами, находящимися в Советской России, о сотрудничестве их в «Утесе». Книгоиздательство намеревалось также объединить вокруг себя всех наиболее талантливых молодых писателей и поэтов Дальневосточной республики и Сибири.

Таким образом, можно сказать, что в 1921 году в Благовещенска возник литературный центр Дальневосточной республики, в создании которого принял участие и Скиталец. В «Утесе» был напечатан его очерк «Лаврентий Щибраев», что говорит о литературных интересах писателя. Здесь Скиталец продолжает работу, начатую в Симбирске. Готовился к изданию второй номер «Утеса», но в свет не вышел.

В конце декабря 1921 года Скиталец, по его словам, был командирован правительством ДВР в Харбин для постановки пьесы «Вольница», куда прибыл в январе 1922 года. Постановка этой пьесы, с участием автора, действительно была осуществлена в Харбинском «Рабочем клубе» и драматическом театре[20]20
  ЦГАЛИ, оп. 2.


[Закрыть]. Скиталец остался в Харбине. С декабря 1927 года он пытается вернуться в Советскую Россию, но только в 1934 году ему удалось осуществить это желание.

Нужно сказать о том, что произведения Скитальца издавались и печатались в советских изданиях и журналах и в годы жизни писателя в Харбине. В 1923 году в Москве были изданы его повесть «Юность» и «Воспоминания», а в 1924 году – «Полевой суд», В 1925 году в Москве вышло второе издание этого рассказа, а в 1926 году – повесть «Лес разгорался», в Харькове – «Полевой суд». В 1923 году – «Вольница» в Рязани. С 1928 года произведения Скитальца стали печататься в журнале «Красная новь»; с 1934 года печатаются в «Новом мире» отрывки из «Дома Черновых».

Живя за границей, писатель сохранял связь со своей Родиной. Его переписка, произведения свидетельствуют о том, что с 1927 года Скиталец не только напряженно следил за жизнью Советской России и молодой литературы, но включился в эту жизнь и литературу. В свете изложенных фактов правдиво и искренне звучат его слова, сказанные в 1934 году, в связи с возвращением на Родину: «Ураганом событий надолго оторванный от моей страны, я сердцем, мыслью не отрывался от нее, взоры мои всегда были прикованы к ней»[21]21
  Открытое письмо Скитальца. «Литературная газета», 24 апреля 1934 года.


[Закрыть].

В Советскую Россию Скиталец возвращался без сомнений в душе, он верил в великое дело, совершаемое на его Родине, он ехал «жить и работать в советской литературе»[22]22
  Из письма к брату А. Г. Петрову 2 августа 1934 г. «Фотографии, документы и книги из личного архива писателя С. Г. Скитальца и его брата Г. Г. Петрова, 1952 г.». Ульянов, краевед. музей, рукописн. отдел, № 1263.


[Закрыть]. Готовясь к выступлению в связи с возвращением на Родину, Скиталец писал в вагоне, по дороге из Маньчжурии в Москву: «Я не экономист, и не политик, я обыкновенный наблюдатель жизни, поэт, бродящий по миру, но и для меня ясно, что настала великая эпоха, когда жизнь властно требует для всего мира совершенно нового строя, иначе при старом строе вечной войны всех со всеми, борьбы труда с частным капиталом и неизбежно враждующих государств – весь мир погибнет… Наша страна идет к необъятно великому будущему. За победный исход нашей борьбы всегда трепетало мое сердце»[23]23
  Выступление Скитальца в связи с возвращ. из-за гран. ЦГАЛИ, oп. 1, д. 45, 1934 г., л. 10.


[Закрыть].

В Москве, куда он приехал 17 июня 1934 года, Скитальца встретили представители писательской общественности, во главе с Телешовым, близким Скитальцу по совместной деятельности в «Знании». Тотчас же по приезде Скиталец навестил Горького. Встреча была трогательной. Обнимая друга, Горький прослезился и «старая дружба возродилась почти с такой же силой, как в молодости»[24]24
  С. Скиталец. Наши встречи. «Волжская коммуна», 1936 г, от 21 июня.


[Закрыть].

Скиталец приехал в Москву в то время, когда шла деятельная подготовка к первому съезду писателей. Горький, стремясь помочь Скитальцу активно включиться в жизнь советской литературы, предложил ему выступить на съезде писателей. Скиталец подготовил доклад «Эмигрантская литература» и представил в президиум съезда[25]25
  Письма Скитальца Горькому, 20 августа 1934 г., oп. 1. «Эмигрантская литература». ЦГАЛИ, оп. 2, №№ 64, 49.


[Закрыть].

На съезде писателей Скиталец присутствовал как делегат съезда от Московской организации. В своем выступлении он с энтузиазмом говорил о величии наших дней, о нашей эпохе – эпохе героизма, о бодром и радостном чувстве, «вере в лучезарное будущее». Восторженно отзывался писатель и о «юной советской литературе, рожденной в горниле революции»[26]26
  Стенографич. отчет о работе первого съезда писателей. М., 1935, стр. 602. Скиталец выступал 30 августа 1934 г., председательствовал А. Фадеев.


[Закрыть].

Имя Скитальца не было забыто советскими читателями. Редакции газет и журналов, по словам Скитальца, отнеслись и теперь к нему хорошо, наперебой просили рукописи, а издательства вели с ним переговоры об издании книг. И действительно, в ближайшие годы после приезда Скитальца в Москву вышли в свет: «Дом Черновых» (1935), «Этапы» (1937), четырехтомное собрание сочинений (1935–1937), а также однотомники его избранных рассказов, стихов и песен (1935, 1936, 1939 гг.).

Вместе с тем Скиталец продолжал работать над очерками «Максим Горький», «Ульянов-Ленин. Встречи», «Гений Ленина» и над историческим сказом «Кандалы». Очерк «Ульянов-Ленин» был напечатан в 1939 году в сборнике «О Ленине».