Текст книги "Змей книги бытия"

Автор книги: Станислас де Гуайта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 35 страниц)

По поводу этой гипотезы меня могут спросить, почему Великий Магистр Парижского капитула [450]450
  Филипп-Эгалите.


[Закрыть]и его приспешники, свергнув короля с престола, сами погибли на эшафоте! Я приведу в ответ достоверный факт: после своей победыиллюминаты разделились [451]451
  Публицист 1819 года не одинок в своем мнении: «Филипп (пишет, со своей стороны, Каде де Гасикур) растратил всю свою казну, и его погубило тщеславие. После смерти короля, за которую он сам голосовал, он полагал, что завладел браздами правления; он, несомненно, добился успеха, но посвященные разделились. Гибель Бурбонов, проклятых Тамплиерами, позволяла ему править лишь ценой потери собственного имени; он считал, что достаточно будет от него отказаться. Он отрекся от своего отца с трибуны Якобинцев, заявив, что его мать-проститутка разделила ложе с кучером и что он – дитя этой распутной любви. Он униженно умолял, чтобы его лишили собственного имени, и взял имя Эгалите. Но Робеспьер уже принял решение…» (Tombeau de Jacques Molay, р. 47–48.)


[Закрыть]; одна часть ушла к Якобинцам, а другая – в Конвент: Якобинцы властвовали вплоть до 9 термидора; тогда-то Камиль Демулен, Эбер, Шомет, Клотц и Великий Магистр Капитула были отправлены на казнь.Напрасно последний отрекался от своего отца с трибуны Якобинцев и торжественно заявлял, что его мать занималась проституцией; они знали, к чему вели его признания: это было предательством секты; его отдали в руки палача… (стр. 181–183).

Земля представляла бы собой огромную груду обломков и руин, если бы Провидение не породило вдруг одного человека… которого судьба призвала к высшей участи и чье падение, каким бы желанным оно ни было, вновь ввергло Европу в бесконечную череду Революций. Славный день 18 брюмера нанес страшный удар по секте Иллюминатов; она увидела, как дело пятидесяти лет было уничтожено за один день силами одного солдата (стр. 184).

Падение Буонапарте,вызванное, по большей части, Иллюминатами, возродило их влияние во всех отношениях; за несколько лет оно подвело нас к той ложной ситуации, которую мы принимаем за покой (стр. 203).

Эта лига Иллюминатов, невидимых ясновидцев, как никогда угрожает нашему благоденствию и нашей жизни; кровавая книга раскрыта,в ней записаны имена, и сто тысяч убийц, поклявшихся не щадить ни своих родителей, ни друзей, находятся в движении. Несчастный Фуальдес уже пал под их ударами (стр. 256)».

Простят ли нам эти длинные цитаты? Они были необходимы. Мнение, высказанное публицистом 1819 года – своеобразная гарантия правдивости утверждений, сделанных Элифасом Леви в 1855 году. А если добавить к ним разоблачения Каде де Гасикура, датируемые 1796 годом (« Гробница Жака Моле»,год V), то сомневаться больше не приходится.

Впрочем, сами события Революции несут на себе «тамплиеровский» отпечаток и подтверждают наш тезис.

Название Якобинцыпроисходит от Якобуса Молэ, а вовсе не от церкви монахов-якобитов, как обычно считают – места собраний, которое оккультная секта Масонов должна была, по причине номинального совпадения, предпочесть всем остальным. Эти заговорщики прежде основали на улице Платьер ложу Жан-ЖакаРуссо, в доме этого известного публициста, теории которого должна была претворить в жизнь партия Робеспьера. К моменту возникновения этой знаменитой ложи Якобинстводавным-давно получило свое название. Но это знаменательное наименование было известно только магистрам. Послушаем Каде де Гасикура:

«Стремясь посвящать в свои замыслы только надежных людей, они (Неотамплиеры) изобрели обычные масонские ложи, носившие имена св. Иоанна и св. Андрея. Они были известны во Франции, Германии и Англии; несекретные общества, служившие лишь для того, чтобы раздавать поручения и знакомить истинных масонов слюдьми, которые могут присоединиться к их большому заговору. Эти ложи, которые я мог бы назвать подготовительными, имеют чисто утилитарную цель; она посвящены благотворительности; они связали различные народы необычайно ценными узами братства; поэтому мы видели, как самые добродетельные люди усердно разыскивали подобные общества. Истинныетамплиеры, илиякобинцы, не держат лож; их собрания называютсякапитулами. Существует четыре Капитула, по одному в каждом городе, указанном Жаком Молэ [452]452
  «Сидя в тюрьме, он создал четыре материнские ложи: на Востоке – в Неаполе; на Западе – в Эдинбурге; на Севере – в Стокгольме и на юге – в Париже (Tomb, de J. Molay, page 17).»


[Закрыть], и каждый из них состоит из двадцати семи членов. Их пароль – Иахин, Воаз, Мак-Бенак, Адонаи 1314, начальные буквы которого совпадают с Jacobus Burgundus Molay beat anno 1314» [453]453
  «Якоб-Бургундец Молэ, скончавшийся в 1314 году» (лат.). Tombeau de]. Molay, pages 21–22.


[Закрыть].

Каде де Гасикур добавляет к этим подробностям другие откровения об их паролях и условных знаках, философских доктринах и эмблемах. Я вынужден отослать читателя к этому произведению, не имея возможности привести здесь все сведения, несмотря на то, что они обладают известной ценностью.

Существуют весьма красноречивые совпадения, констатация которых дает большую пищу для размышлений! Так, наследники Иакова, Якобуса, или Жака, Молэ, потомки и продолжатели тех разбойников, которых средневековье окрестило Жаками, поселившись в доме самого Жан -Жака(истинного философа Революции), в конце концов, обосновались у Якобитов,и под именем Якобинстваони превозносят и распространяют свои зажигательные учения.

Как объяснить тем, у кого подобные сопоставления (отмеченные уже Элифасом) вызывают лишь сострадательную улыбку, что в выборе помещения, которое Якобинцы предназначали для несчастного свергнутого короля, возможно, было нечто странное и знаменательное? Национальная ассамблея, ввиду срочного ремонта дворца Тюильри, назначила Люксембургский дворец в качестве резиденции Людовика XVI после событий 10 августа. Но Якобинцы не могли допустить, чтобы преемник Филиппа Красивого нашел там убежище, подобающее его непризнанному величеству: в Люксембургском дворце король-пленник всё еще сохранял бы подобие свободы; быть может, Ассамблея пыталась вернуть ему призрачную власть… Для их мести необходима была тюрьма: и какая же тюрьма? – тампль! [454]454
  Φρ. Temple, «Храм».


[Закрыть]

Ирония безжалостной судьбы! Именно в Бастилию [455]455
  «Именно с взятия Бастилии началась Революция, и посвященные указали на нее народу, потому что она была тюрьмой Жака Молэ.Авиньон стал ареной самых жестоких зверств, поскольку он принадлежал папе и поскольку там хранился прах Великого Магистра. Все статуи королей были повержены, для того чтобы уничтожить статую Генриха IV, закрывавшую то место, где был казнен Жак Молэ. На этом самом месте, и ни в каком другом,посвященные хотели воздвигнуть колосса, попирающего короны и тиары, и этот колосс был всего лишь эмблемой корпорации Тамплиеров» (Tombeau de J. Molay,pages 42–43).


[Закрыть]были брошены Жак Молэ и его сторонники по неправедному приказу короля Франции, когда король Франции был еще в силе! В Бастилию – тогда еще обычные городские ворота с двумя башнями по бокам… И вот, спустя четыре с половиной столетия терпеливых и мрачных интриг, когда король Франции, в свою очередь, побежден, изгнан, унижен и свергнут… наследники Жака Молэ, на сей раз всемогущие, водворяют его в сырой мрак своей прежней башни; зловещее место, некогда бывшее одновременно казармой и монастырем, а ныне обычная тюрьма: El пипс, Reges, intelligite; erudimini, quijudicatis terram! [456]456
  Итак, вразумитссь, цари; научитесь, судьи земли! (Пс. 2:10)


[Закрыть]

Когда Монархия была осквернена, повержена и уничтожена, Якобинцы обратились против Католицизма. Шомет и Анахарсис Клотц начали преследования в предыдущем году; при Робеспьере они достигают апогея. Ненависть Неотамплиеров не была утолена зрелищем того, как Филипп Красивый был наказан в лице Людовика XVI; необходимо было, чтобы бедняга Пий VII, в свою очередь, заплатил страшный долг Климента V…

Искусственные сближения! Обманчивое совпадение совершенно случайных и отнюдь не взаимосвязанных событий! Очень просто задним числом устанавливать причинную связь между фактами, которые не объединены ничем, кроме смутной аналогии!.. Мы сознаем, что большинство наших читателей выскажутся подобным образом, несмотря на довольно большое число, по меньшей мере, странных симптомов, которые мы постарались соединить в компактное целое. Тем не менее, если мы, раскрыв книгу, напечатанную еще до великих революционных катаклизмов, покажем двойной план этой Революции (антибурбоновской и антиклерикальной), давным-давно принятый в масонских ложах, объявлявших себя тамплиеровскими, что возразят на наш тезис те, кто называет его надуманным и парадоксальным?

Всем известен процесс Калиостро, приговоренного к смерти Инквизицией, – наказание, которое было заменено папой на пожизненное заключение. Обратимся к «Жизни Иосифа Бальзамо, графа Калиостро, извлеченной из Процесса, проведенного против него в Риме в 1790 году, переведенной с итальянского оригинала, напечатанного в апостольской палате»(Paris, 1791, in-8, портрет). На страницах 129–132 помещен подробный рассказ о посвящении в мистерии Иллюминатов, представленный Калиостро судьям. Действие происходит в загородном доме, в трех милях от Франкфурта-на-Майне, в 1780 году. Мы приводим эти показания дословно: «…Мы спустились по четырнадцати или пятнадцати ступеням в подземелье и вошли в округлую комнату, посредине которой я увидел стол; мы раскрыли его, и под ним находился железный ящик, который мы тоже раскрыли, и в нем я заметил множество бумаг: эти две особы [457]457
  Двое иллюминатов, сопровождавших Калиостро.


[Закрыть]взяли оттуда рукописную книгу, сделанную в виде молитвенника, в начале которой было написано: мы, великие магистры тамплиеров и т. д… За этими словами следовала формула клятвы, изложенная в самых ужасных выражениях, которых я не могу припомнить, но которые заключали в себе обязательство уничтожить всех деспотических государей.Эта формула была написана кровью и имела одиннадцать подписей, помимо моего шифра, который был первым; всё это тоже написано кровью. Я не могу припомнить всех имен в этих подписях, за исключением неких N., N., N. и т. д. Это были подписи двенадцати Великих Магистров Иллюминатов; но, по правде, мой шифр был проставлен не мною, и я не знаю, как он там оказался. То, что мне сказали о содержании этой книги, которая была написана по-французски, и то немногое, что я из нее прочитал, еще больше убедили меня в том, что эта секта решила нанести первый удар по Франции; что послепадения этой монархии она должна поразить Италию, и, в частности, Рим; что Хименес, о котором уже говорилось, был одним из главных вождей; что интрига была тогда в самом разгаре и что Общество обладало большим количеством денег, рассредоточенных по банкам Амстердама, Роттердама, Лондона, Генуи и Венеции…» [458]458
  В той же «Жизни Калиостро», опубликованной на основании документов священной Службы (итальянское издание, 1790 г.; французский перевод, 1791 г.) читаем следующую знаменательную фразу по поводу секты Иллюминатов, прозванной сектой Высшего Устава: «Последняя исповедует самое явное безбожие и могла бы использовать магию в своих действиях; под благовидным предлогом мести за смерть Великого Магистра Тамплиеров, она, главным образом, стремится к полному уничтожению католической религии и монархии» (стр. 90).


[Закрыть](стр. 180–181).

Настаивать на ценности этих показаний означало бы оскорблять проницательность читателя. Итак, когда Престол был упразднен, принялись за Алтарь: церкви закрыты и разорены; священники вынуждены изменять своей клятве; богиня Разума восседает в качестве живой эмблемы блудницы на архиепископском алтаре Нотр-Дам; всё церковное имущество находится под секвестром или передано другим владельцам: всё это и множество других вещей были лишь первыми последствиями якобинской злопамятности; и когда шестнадцать лет спустя Бонапарт оскорбил величество папы, плененного в Фонтенбло, и побледнев от бешенства, дошел в своей горячности (говорят) до того, что рассек сверху вниз белую рясу понтифика ударом своей стальной щпоры, этот враг всех сект сделался, конечно, не догадываясь об этом, запоздалым исполнителем мести Тамплиеров.

Сколько подобных сближений можно было бы сделать, если бы это позволяли рамки нашей книги!

Позаимствуем у Элифаса Леви, прекрасного рассказчика, еще одну из этих весьма красноречивых историй о Французской революции. Дело было в 1792 году.

«Король был пленником в Тампле, а элита французского духовенства – в изгнании, или в Аббатстве. Пушка гремела на Новом мосту, и грозные дощечки объявляли, что родина в опасности. Тогда неизвестные устроили резню. Отвратительный исполинский человек с длинной бородой появлялся повсюду, где можно было зарезать кого-нибудь из священников. «Эй! – говорил он им со зверской ухмылкой. – Вот вам за Альбигойцев и Вальденсов! Вот вам за Тамплиеров! Вот вам за Варфоломеевскую ночь! Вот за севеннских изгнанников!..» И он с яростью наносил удар, всегда или саблей, или резаком, или дубиной. Оружие ломалось и заменялось новым в его руках; он был весь в крови с головы до ног; его борода вся слиплась от нее, и он клялся чудовищными богохульствами, что отмоет ее только кровью.

Именно он предложил ангельской мадемуазель де Сомбрей тост за нацию…

После смерти Людовика XVI, в тот самый момент, когда он испустил дух под топором Революции, человек с длинной бородой – этот Вечный Жид убийства и мести – взошел на эшафот перед испуганной толпой; он набрал полные пригоршни королевской крови и, вылив ее на головы народа, сказал жутким голосом: «Французский народу я крещу тебяименем Жакам свободы!» [459]459
  Histoire de la Magie, pages 443–444.


[Закрыть]

Еще одна цитата ученого Элифаса подведет нас к личности и процессу посвященного Жака Казотта, необычный случай которого мы выбрали для завершения этой главы.

Известно, при каких условиях каббалист Паскуалис-Мартинес предложил инициацию автору «Влюбленного Дьявола»; это совершенно загадочная легенда, к которой мы, наверняка, вернемся в другом месте. Как бы то ни было, аббат Констан, набросав в общих чертах эту историю, помещает в конце своего рассказа следующие размышления: «Инициация Казотта должна была сделать из него преданного сторонника порядка и опасного врага анархистов; и, действительно, мы видели, что всё дело в горе, на которую поднимаются, чтобы духовно возродиться, если воспользоваться символами Калиостро; но эта гора может быть белой от света, как Табор, или красной от крови, как Синай или Голгофа. Существует два хроматических синтеза, как учит «Зогар»: белый синтез гармонии и духовной жизни и красный синтез войны и материальной жизни: цвет дневного света и цвет крови. Якобинцы хотели поднять знамя крови, и их алтарь уже возвышался на красной горе. Казотт встал под знамя света, и его мистическая скиния стояла на белой горе. Кровавая гора на время одержала верх, и Казотт был изгнан… Казотт предсказал собственную смерть [460]460
  Насыщенность этой главы не позволяет нам воспроизвести in extenso самое поразительное пророчество, которое когда-либо изрекали людские уста. Впрочем, каждый желающий может прочесть его в первом томе посмертного собрания сочинений Лагарна, очевидца и свидетеля, который сохранил его для нас в мельчайших подробностях. Так что мы вкратце изложим его рассказ.
  Дело происходило за столом, у герцога Нивернейского, в начале 1788 года. Компания, столь же многочисленная, сколь и блистательная, состояла из знатных вельмож и не менее знатных дам, придворных и судейских чипов, наконец, академиков и поэтов. Негативная и вольнодумная философия Вольтеров и Дидро была в ге времена строгой обязанностью, даже для дам; поэтому гости перемыли косточки священникам, а затем рассказали несколько непристойных анекдотов, прерываемых хвалебными возгласами в честь будущей Революции, которая упразднит ханжество, той Революции, к которой призывали все.
  Казотт слушал восхваления с нетерпеливым беспокойством. Внезапно он встал, бледный, со взором, горевшим пророческим огнем, пред всеми этими гостями, возбужденно мечтавшими о будущем, он резко разорвал завесу грядущих времен:
  – Радуйтесь, господа, ибо все вы увидите эту прекрасную Революцию, которая убьет вас всех, во имя Братства и Разума. Вы, г-н де Кондорсс, умрете, осужденный Ею, в тюремном застенке от яда, который эта «счастливая» эпоха заставит вас всегда носить с собой; вы, г-н дс Шамфор, тоже осужденный, умрете от двадцати двух ударов бритвой; вас, г-н де Вик дАзир, постигнет точно такая же смерть; вы, Аймар де Николаи, я вижу, как вы взбираетесь по ступеням на эшафот; вы, г-н Бальи, умрете на эшафоте; и вы тоже, г-н Руше – на эшафоте!
  Далее я цитирую дословно: «О, это немыслимо, – послышалось со всех сторон, – он поклялся уничтожить нас всех!
  – Нет! Это не я поклялся!»
  Стало быть, кто-то поклялся во всех этих осуждениях? Но кто? Якобинцы, Неотамплиеры!.. Это ясно как Божий день.
  Продолжим. – «К счастью (это уже говорит Лагарп), вы не упомянули меня во всех этих предсказаниях!» – «Вы попадете в них, г-н Лагарп, из-за чуда нс менее великого; вы станете христианином». – «Если наши головы, – послышалось вокруг, – должны пасть лишь в этот день, тогда все мы бессмертны!»
  – Нам, женщинам, повезло, – сказала герцогиня де Граммон, – мы не имеем никакого отношения к вашим Революциям!.. По крайней мере, наш пол никогда не трогают.
  – На этот раз ваш пол вас не защитит. Да, герцогиня, вы гоже подниметесь на эшафот. Палач подвезет вас к нему на своей повозке.
  – Ах, ну вы оставите мне хотя бы мою карету, задрапированную черной тканью?
  – Отнюдь, и еще более знатные дамы обойдутся без нее…
  – Вы хотите сказать, принцессы крови?
  – Еще более знатные дамы…
  Здесь мадам де Граммон сочла более благоразумным перевести разговор на другую тему:
  – Вот увидите, он не оставит мне даже духовника!
  – Вы его не получите; ибо последним, кому из милости его предоставят, будет…
  – Говорите же!
  – Король Франции.
  Все вскакивают; гости находят, что шутка зашла слишком далеко и, прежде всего, вышла за границы приличий. Хозяин дома подбегает к Казотту и проникновенным тоном умоляет его отказаться от этого мрачного фарса. Но Казотт не отступается от своих слов. Он даже добавляет, что не пройдет и шести лет, как все эти пророчества сбудутся.
  Когда он уже собирается уйти, мадам де Граммон, желая разрядить обстановку, окликает его:
  – Г-н Пророк, вы предсказали наше будущее, а свое?
  – Вы читали, герцогиня, об осаде Иерусалима у Иосифа?.. Один человек во время осады семь дней подряд ходил вокруг крепостных стен, восклицая заунывным голосом: «Горе! Горе Иерусалиму и горе мне!..» На седьмой день огромный камень, брошенный одной из вражеских метательных машин, угодил ему прямо в лоб и убил его.
  Больше ничего не объясняя, Казотт поклонился и вышел.


[Закрыть], поскольку его совесть обязывала его бороться до самой смерти против анархии. Итак, он продолжал слушаться голоса своей совести, был вновь арестован [461]461
  Впервые он был арестован и спасен, подобно Сомбрею, своей дочерью в период сентябрьских убийств.


[Закрыть]и предстал перед революционным Трибуналом: он был заранее обречен. Вынеся ему приговор, председатель обратился к нему со странной речью, исполненной уважения и сожаления: он призывал его до конца оставаться достойным самого себя и умереть как мужественный человек, каковым он был при жизни» [462]462
  Histoire de la Magie, pp. 439–440.


[Закрыть].

Эта страница Элифаса возбудила наше любопытство, и мы решили побольше разузнать о последних часах Казотта. По счастливой случайности, к нам в руки попала несомненно редкая и малоизвестная брошюра, ставшая для нас ценным откровением. Это процесс Казотта in extenso, опубликованный во времена Директории, вероятно, по ее же приказанию, под названием: мистическая переписка жака казотта с Лапортом и Путо, интендантом и секретарем Цивильного листа, за 1790, 1791 и 1792 гг., с последующим протоколом допроса и судебным разбирательством» [463]463
  Paris, Lerouge, Deroy et Maret, an VI de la Republique, 1 vol. in-12 de 182 pages, c портретом.


[Закрыть].

Название немного обманчивое, по крайней мере, в том, что касается формы. Если не считать восьми страниц предисловия и одной страницы эпилога, это, как мы уже говорили, подлинник судебного процесса, проходившего 24 сентября 1792 года: революционный Трибунал приговаривает Казотта к смертной казни за государственную измену и заговор против конституционных властей. Однако судебное заседание почти целиком посвящается чтению писем, которые Казотт писал Лапорту и Путо, для того чтобы с их помощью показать их королю.

Время от времени между посланиями проскальзывают обрывки допроса: обвиняемого расспрашивают уважительно и сдержанно; он отвечает спокойно, кротко и твердо:

В. – Возможно, вы утомились: Трибунал готов предоставить вам время, которое вы сочтете нужным, для того чтобы принять пищу, освежиться или отдохнуть.

О. – Я весьма тронут вниманием Трибунала. Волнение, которым я охвачен в данный момент, позволяет мне продолжить судебное разбирательство; к тому же, чем скорее завершится процесс, тем скорее я от него освобожусь, равно как и господа судьи и присяжные.

Когда обвиняемый отказывается отвечать, председатель не настаивает. Ни слова упрека или порицания! Какой учтивый процесс!..

Чтобы «разбудить» читателя, поистине зачарованного этой вежливой беседой, в каждом слове которой сквозит взаимное уважение, достаточно напомнить ему недавнюю страшную фразу: Казотгп был заранее обречен!

Тогда, посреди разнузданных политических страстей и великой, кипящей ненависти, эта кротость прозвучит мучительным диссонансом, эта вежливость покажется напускной; наконец – если воспользоваться вульгарным выражением – от этого процесса мороз проберет по коже.

Заранее обречен! Ужасающие слова… и это сущая правда. Поскольку Трибунал без всякой мотивировки отклоняет оспаривание компетенции суда , выдвинутое у барьера защитником Жюльеном, и если когда-либо компетенция суда была справедливо оспорена, то это произошло именно в тот день.

«Обвиняемый основывал свой протест на том, что, поскольку 2 сентября его судил суверенный народ и муниципальные служащие, облеченные в свои перевязи, которые выпустили его на свободу, то нельзя было, не посягая на суверенность этого же народа, вести против него судебное разбирательство по фактам, из-за которых он был арестован, а затем освобожден» (стр. 19).

Non bis in idem [464]464
  Нельзя дважды [судить] за одно и то же [преступление] (лат.).


[Закрыть]. Аксиома хорошо известная, неоспоримая и господствующая во всех правовых системах. Как же поступает Трибунал?

«Трибунал, не останавливаясь и не обращая внимания на протест, предъявленный господином Казоттом, приказывает, чтобы он продолжал дальше…»(стр. 17).

Он добавляет, что «заверенные копии упомянутого протеста и настоящего судебного постановления будут, по просьбе национального комиссара, направлены министру Юстиции, для того чтобы он передал их в Национальный конвент, буде он состоится!..» (Ibid.)Но поскольку смертный приговор, вынесенный днем, приводился в исполнение в тот же вечер, около семи часов, эта оговорка немногого стоила! Какая варварская ирония!

Впрочем, следует признать, что переписка Казотта, принимая во внимание обстоятельства, была максимально компрометирующей.

Подобно Сен-Мартену, ученику самого Мартинеса, а затем посмертного последователя Якоба Бёме; подобно Дютуа-Мамбрини, женевскому теософу, опубликовавшему в 1793 году, под псевдонимом Келеф-бен-Нашан, замечательное, несмотря на некоторые ошибки, произведение [465]465
  La Philosophie divine, S.-L., 1793. 3 vol. in-8. Дютуа был «духовным сыном» теософа Сен-Жоржа де Марсе.


[Закрыть]; подобно Фабру д’Оливе, инициация которого относится к этой же эпохе; подобно немногим другим, Казотт был частью самой древней традиции; он принадлежал к ортодоксальномупосвящению, о котором шла речь выше. Но, будучи менее благоразумным, нежели Дютуа и Сен-Мартен, он был из тех, кто активно трудился на всех трех планах– астральном, моральном и интеллектуальном– на благо Контрреволюции.

Этот адепт стал одной из первых жертв якобинской, или неотамплиеровской, братии.

Нужно видеть, как судьи Казотта хотели заставить его рассказать о своем посвящении. Послушайте коварный вопрос, который ему задают:

В. – В какую секту вы вступили? В секту Иллюминатов (Просвещенных)?

О. – Все секты состоят из просвещенных людей; но та, о которой я говорю в своем письме, это секта мартинистов. Я был связан с ней в течение трех лет; различные причины вынудили меня уйти из нее; тем не менее, я всегда остаюсь ее другом (стр. 45).

Казотт отвечает с редкостным присутствием духа. Он сам чувствовал в тот момент, когда между двумя соперничающими посвящениями должна была начаться борьба, каким опасным мог быть удар: всё наводит на мысль о том, что он хотел вначале избежать его. Обратимся к письму под литерой N., датируемому 4 апреля 1792 года:

«Копья обратятся против копий, мой дорогой друг; наберитесь еще немного терпения… Вы не посвященный? Радуйтесь же этому!Вспомните слова: Et scientia eorumperdet eos [466]466
  И знания их погубят их (лат.).


[Закрыть]. Если даже я нахожусь в опасности, несмотря на то, что божественная милость вытащила меня из западни, судите о риске для тех, кто в ней остается.

Когда-то давно мы восхваляли безопасность суши, ЗНАНИЕ ОККУЛЬТНЫХ ВЕЩЕЙ – ЭТО БУРНОЕ МОРЕ, ОТКУДА НЕ ВИДНО БЕРЕГА» (стр. 94–95).

И, тем не менее, он меняет решение. Страшная борьба столь неизбежна, что он активно в нее включается. Казотт остро ощущает, что для всех встает вопрос жизни и смерти, и этот добрейший человек, ортодоксальный теософ и кроткий старик, открыто призвав во Францию чужеземца, для того чтобы вернуть королю абсолютную власть, восклицает: «Король должен остерегаться одной из своих наклонностей – милосердия… Пусть ни в коем случае не останавливает меч; пусть поразмыслит над теми карами, которые испытали вожди Израильтян, пощадившие жертв, предназначенных Господу. Человек не ведает, что творит, когда хочет сберечь эту кровь, его сострадание перерастает в жестокость… Наивысшее счастье, которое может произойти с преступником, состоит в том, чтобы быть казненным на земле, поскольку дважды не платят [467]467
  Non bis in idem! Бедняга Казотг! Этот неоспоримый принцип будет однажды оспорен, во время его процесса, и это будет стоить ему жизни!


[Закрыть]и страшно попасть виновным и ненаказанным в руки или под суд Бога живого» (стр. 64–65).

Сколько же сведений можно почерпнуть из этой книги! Сколько поучительных и неизвестных подробностей о людях и скрытых причинах великой Революции!.. Увы, мы вынуждены ограничить себя. И так уже слишком насыщенная, эта глава выходит за положенные ей рамки. Перейдем же к развязке. Послушаем заключительную часть обвинительной речи Реаля, общественного обвинителя:

«…Скажите, – говорит он обвиняемому, – почему я вынужден признавать вас виновным после того, как вы прожили семьдесят два года добродетельной жизни? Почему те два года, которые за ними последовали, были употреблены на обдумывание замыслов тем более преступных, что они были направлены на восстановление деспотии и тирании? Зачем вам нужно было замышлять заговор против свободы своей страны? Мало быть хорошим сыном, хорошим мужем и хорошим отцом, нужно быть, прежде всего, хорошим гражданином…» И далее: «Он не мог оправдать себя незнанием, он, философ ипосвященный; он, даже в холоде старости сохранивший огонь кипучей и просвещенной молодости… (стр. 173–174)».

После защитительной речи Жюльена, Лаво, председатель революционного Трибунала, с помощью граждан Дюбаля, Жайанаи Нолена, зачитывает смертный приговор.

После оглашения этого судебного постановления председатель обращается к осужденному со следующей речью [468]468
  Эта краткая речь обладает таким характером и таким значением, что я считаю себя не вправе выбросить из нее хотя бы одно слово. Я привожу ее in extenso (стр. 178–181).


[Закрыть]: «Слабая игрушка в руках старости, несчастная жертва предрассудков всей жизни, проведенной в рабстве! Ты, чье сердце оказалось недостаточно великим, для того чтобы почувствовать цену священной свободы, но кто доказал своей стойкостью во время судебного разбирательства, что способен пожертвовать даже собственной жизнью ради защиты своего мнения, внемли последним словам судей! Пускай они прольют в твою душу драгоценный бальзам утешений! Пускай, побуждая тебя оплакивать участь тех, кто тебя осудил, они вдохнут в тебя тот стоицизм, который должен руководить твоими последними мгновениями, и наполнят тебя уважением, которое закон внушает нам по отношению к самим себе!.. равные тебе выслушали тебя; равные тебе осудили тебя; но их приговор был, по крайней мере, таким же чистым, как их совесть; по крайней мере, никакой личный интерес не помешал их решению мучительными воспоминаниями об угрызениях совести. Так что воспрянь духом, соберись с силами и бесстрашно встреть кончину; думай о том, что она не вправе удивить тебя: это не тот миг, который должен страшить такого человека, как ты!

Но прежде чем расстаться с жизнью, прежде чем заплатить закону дань за свои происки, взгляни на величественную позицию Франции, в лоно которой ты не побоялся громко призвать врага… да что я говорю?.. наемного раба! Посмотри, с каким мужеством твоя бывшая отчизна, которую ты подозревал в трусости, противостоит нападкам низменных клеветников. Если бы закон мог предвидеть, что ему предстоит выносить приговор такому виновному, как ты, то, даже принимая во внимание твой преклонный возраст, он не наложил бы на тебя иного наказания; но успокойся: если он суров во время преследований, то после вынесения приговора меч выпадает у него из рук. Он сетует о гибели тех, кто стремился его поносить. То, что он совершает для виновных вообще, он делает специально для тебя. Взгляни, как он проливает слезы над этими сединами, которые он считал себя обязанным почитать вплоть до момента осуждения; пусть это зрелище принесет тебе раскаяние; пусть оно обяжет тебя, несчастный старик, воспользоваться тем временем, что еще отделяет тебя от смерти, для того чтобы изгладить малейшие следы твоего заговора справедливо испытанным сожалением [469]469
  Здесь фанатизм Неотамплиера граничите высочайшим умилением! Это сектант, которому захотелось обратить своего врага, перед тем как его убить!


[Закрыть].

Еще несколько слов. Ты был мужчиной, христианином, философом, посвященным; сумей умереть как мужчина, сумей умереть как христианин; это всё, чего твоя страна может еще от тебя ожидать!»

Автор брошюры продолжает: «Эта речь, повергшая в изумление часть аудитории, не произвела никакого впечатления на Жака Казотта. При словах: так что воспрянь духом, соберись с силами и бесстрашно встреть кончину; думай о том, что она не вправе удивить тебя: это не тот миг, который должен страшить такого человека, как ты, он воздел руки и покачал головой, подняв глаза к небу со спокойным и решительным выражением лица. Когда его отвели в камеру, он сказал тем, кто его окружал, что он сожалеет лишь о своей дочери… Упомянутый приговор был приведен в исполнение на площади Карузель около семи часов вечера: осужденный демонстрировал во время всего пути и на эшафоте удивительное присутствие духа и хладнокровие (стр. 178–185, passim )».

Не знаю, какое впечатление осталось у читателя от этого процесса и этого приговора; но я заверяю его, что он присутствовал при торжественной и потрясающей драме; он, несомненно, почувствовал в этом нечто большее, чем обычный уголовный процесс… Я боюсь извратить его собственные эмоции, примешав к ним выражение своих, и закончу возвышенными словами Элифаса:

«Революция, даже в судилище, была гражданской войной, и брат приветствовал брата, перед тем как его убить. С обеих сторон были искренние и, следовательно, уважительные убеждения. Тот, кто умирает за то, что считает истиной, является героем, даже если он ошибается, и анархисты с кровавой горы не только отважно отправляли других на эшафот: они и сами поднимались на него, не бледнея. – Пусть же их рассудят Бог и потомки!» [470]470
  Hist, de la Magie,page 440.


[Закрыть]