Текст книги "Змей книги бытия"

Автор книги: Станислас де Гуайта

מכשפה לא תחיה: (ספר ואלה שמות)

Maleficos non patieris vivere [360]360
  «Ворожеи не оставляй в живых» (лат.). «Картина непостоянства» по этому поводу. – Ланкр неточно переводит מכשפה как Maleficos; это единственное число женского рода, означающее Ведьма. (Точный перевод – Praestigiatricem, который дает Б. Арий Монтан в своей «Biblia hebraica», включающей в себя латинский подстрочник.)
  В XX главе Книги Левит читаем также (стих 27): «Мужчина или женщина, если будут они вызывать Дух Лоб или волхвовать (Идони), да будут преданы смерти; камнями должно побить их, кровь их на них».
  И во Второзаконии, глава XVIII, стих 10–12: «Не должен находиться у тебя проводящий сына своего или дочь свою чрез огонь, прорицатель, вопрошающий Время, или Нахаш, чародей;
  Обаятель, вызывающий Аоб или Идони, и вопрощающий мертвых (Некромант);
  Ибо мерзок пред Иод-хеве всякий, делающий эго…»


[Закрыть].(Исход, 22:18)

Этот лаконичный стих Моисея, предписывающий не оставлять ведьму в живых (дословно!), служит эпиграфом к фанатичному произведению советника Пьера де Ланкра, и все юрисконсульты, рассуждавшие о преступной магии, обязательно приводят его в подтверждение своего кровавого тезиса, словно Божью заповедь, для которой наиболее варварские законы и предписания, вынесенные против колдуна различными законодателями, служили лишь юридической адаптацией и как бы правовым «отголоском», передававшимся из века в век.

Нелепые и жестокие обычаи, введенные в средние века, вовсе не исчезли вместе с этой эпохой: усилением фанатизма отмечено всё XVI и 1-я половина XVII столетия.

Даже самым умеренным судьям костер представлялся тогда не только вполне справедливым, но и едва ли достаточным искуплением подобного злодеяния; так как, по словам Бодена (одного из авторитетов в данном вопросе), колдовство делится на пятнадцать гнусных преступлений [361]361
  См. главу III, стр. 289.


[Закрыть], наименьшее из которых, по его мнению, заслуживает лютой смерти па медленном огне [362]362
  Demonomanie des Sorciers,pages 217–220.


[Закрыть].

В эту эпоху раздалось лишь два голоса, возражавших против чрезмерной строгости, вошедшей в обыкновение: медика Иоганна Вира, или Вируса, и протестантского пастора Бальтазара Беккера.

Вир в своем трактате «De Lamiis» [363]363
  Basileae, 1577, in-4.


[Закрыть]и, особенно, в своем большом произведении о «Дьявольских наваждениях и обманах» [364]364
  Geneve, 1579, in-8.


[Закрыть], утверждает, что колдун – это не преступник, которого следовало бы сжечь, а больной, подлежащий лечению. Суждение тем более редкостное и неожиданное, что Вир не оспаривает ни власти демонов, ни реальность колдовства. Этот благородный мыслитель вызвал всеобщий вопль негодования: доказывать безумие колдунов – не означало ли это открыто встать на их сторону?.. К тому же он был учеником и другом Корнелия Агриппы, автора «Оккультной философии»: еще один повод для подозрений. Одним словом, намекали на то, что он защищал pro domo et patria [365]365
  свой дом и родину (лат.).


[Закрыть]и сам был приспешником Ада.

Боден тотчас же опубликовал, вслед за «, Демономанией», «Опровержение взглядов Иоганна Вира» [366]366
  Paris, 1587, in-4.


[Закрыть],которое начинается так: «По окончании сего произведения и перед тем, как отдать его в печать, Печатник, которому я дал это поручение, прислал мне новую книгу «De Lamiis»медика Иоганна Вира, где он защищает колдунов… Что дало мне возможность ответить ему не из ненависти, а, во-первых, во имя Господа, против коего он ополчается. Во-вторых, дабы опровергнуть взгляды иных судей, которых сей человек заставил изменить свои взгляды и сим похваляется, кичась тем, что добился этого своими книгами, благодаря чему ряды самых отъявленных колдунов ныне расширяются [367]367
  Таким образом, уголовное право было подвержено в это время странным «перебоям»; но именно в эту эпоху и, особенно, в начале XVII столетия, было сожжено, возможно, больше всего колдунов.


[Закрыть], и называя палачами тех судей, кои отправляют их на костер: что меня чрезвычайно удивляет, ибо подобное мнение должно принадлежать человеку весьма невежественному и весьма злобному. Однако же Иоганн Вир показывает своими книгами, что он вовсе не невежда, и даже лекарь, и, тем не менее, он учит в своих книгах множеству чародейств, достойных порицания… что я не мог читать без отвращения» [368]368
  Стр. 238–239.


[Закрыть]. Далее необходимо видеть, с каким высокомерием Боден отсылает его, «коновала», не способного к высшей теологии, к «ипостаси мочи»!

Глас бедняги Вира вопиял в пустыне! Примерно столетие спустя Бальтазар Беккер в своем «Волшебном мире» [369]369
  Голландское произведение, переведенное на французский язык (Amsterdam, 1694,4 vol. in-12).


[Закрыть]подхватил и подчеркнул, во имя Иисуса Христа и милосердия, тот самый тезис, который Вир отстаивал во имя физиологии и медицины: он тоже не имел успеха. Беккера обвинили в том, что он отрицает существование Дьявола; случай наделал много шума… По настоянию своих же единоверцев, он был освобожден от обязанностей священника своими голландскими коллегами, собравшимися по этому поводу на синод.

Отрицая a prioriсаму личность колдуна, Беккер пошел еще дальше: лучше бы он придерживался взглядов Вира. С тем, что адепты гоэтии – безумцы, я соглашаюсь в большинстве случаев; но это, прежде всего, зловредные безумцы. Нам известны страшные слова председателя суда присяжных: «Если мономания – болезнь, то, когда она приводит к преступлениям, карающимся смертной казнью, ее следует лечить на Гревской площади».

Многие сочтут это средство немного радикальным… Со своей же стороны, я полагаю, что человеческое правосудие не может и не должно преследовать кого бы то ни было по обвинению в колдовстве [370]370
  Дело не в том, что я оспариваю ответственность колдунов в отдельных случаях и, в особенности, криминальный характер порчи; но я не признаю компетенцию судьи в вопросе чистой магии.


[Закрыть]; но процесс маршала де Рэ скоро предоставит нам пример чудовищных преступлений, для которых колдовство служит иногда прикрытием; вне всякого сомнения, долг человеческого правосудия – расследовать эти преступления и находить их виновников.

Чтобы справедливо судить о жестоком средневековье и беспощадных судах, переживших его на несколько столетий, необходимо знать, до каких пределов могло распространяться злотворное влияние тех, кого они преследовали под именем колдунов. Хорошо понять обряды, свойственные некромантам, и озарить ярким светом тьму Черной магии; определить долю вымысла и истории, воображения и реальности; трезво оценить злодейство и глупость этих эксплуататоров общественного легковерия, которые часто обманывали первыми самих себя; значение их оружия, порой иллюзорный, а порой действенный характер их махинаций – это более трудная задача, чем можно было бы себе представить.

Рассудительность, проницательность и специальные знания, которые необходимо здесь применить, превращают ее в весьма деликатную проблему… И, не оправдывая пыток, всегда жестоких и достойных осуждения, лишь немногие эрудиты смогут понять и признать, что виновники колдовства заслуживали, по большей части, если не костра, то, по крайней мере, эшафота.

Не уместно ли, впрочем, сослаться, в оправдание безжалостных судей, на панику населения, выступавшего в роли пособника, и обскурантизм столь прискорбной эпохи? Это двойное смягчающее обстоятельствоповлияет на приговор беспристрастной истории, когда все документы высшего процесса будут окончательно собраны и классифицированы, а советники и прокуроры предстанут, в свою очередь, перед судом потомства.

Несомненно, следует сожалеть о казни множества невиновных, немало из которых было раздавлено колесом слепой Фортуны!.. Растерянность обвиняемых, глупость свидетелей, недостаточная криминалистическая подготовка, слишком часто поверхностное и отданное в неспособные или предвзятые руки: всё способствовало тому, чтобы сделать иллюзорной ту безопасность, которой любой справедливый законодатель всегда старается окружить беззащитного обвиняемого. Сколько раз этот последний, преждевременно признанный виновным, становился жертвой личной жестокости прокурора или коллективной недобросовестности предубежденных судей!

Впрочем, в вопросе колдовства обычная процедура более не надевала на следственных судей свою спасительную «узду» и не обеспечивала подсудимому гарантию благодетельной рутины: это было исключительное преступление!Судьи получали дискреционные полномочия, и часто их юрисдикция заранее объявлялась верховной и не подлежала обжалованию. Так было в 1609 году, когда король Генрих IV делегировал гг. д’Эспанье, Председателя Парламента Бордо, и советника де Ланкра «для розыска колдунов в Лабуре и окрестных землях… Дабы они могли вершить и завершить верховный процесс, невзирая на любые опротестования и обжалования» [371]371
  Pierre de Lancre, Inconstance,etc… (Aduertissement).


[Закрыть]. Так было и в 1634 году, когда король Людовик XIII, страстно желая удовлетворить злобу кардинала, предоставил неограниченные полномочия господину Лобардемону, для того чтобы он поехал в Луден и расправился с неукротимым кюре де Сен-Пьером – Юрбеном Грандье.

С другой стороны, подобные криминалисты-демономаны вознамерились сформулировать в своих сочинениях Кодекс фанатизма [372]372
  Я намекаю, в первую очередь, на книгу Боге (уже упоминавшуюся), переиздания которой осуществлялись с необычайно для этой эпохи частотой: Discours execrable des Sorciers, avec six aduis en faict de Sorcellerie, et vne instruction our vn luge en semblable matiere: par Henri Boguet, Dolanois, Grand luge en la terre de Saint-Oyan de Ioux, dicte de Saint Claude au comte de Bourgongne, n’estant ce que l’autheur a cydevant mis en lumiere sur le meme suiect, qu’un eschantillon de ce qui est traitte en ce liure (3 ^eedition) (Рассуждение о колдунах, с шестью сообщениями о фактах колдовства и наставлением для судьи в подобном вопросе: написано Анри Боге, из Доля, великим судьей в земле Сент-Уан-де-Жу, прозванной Сен-Клод, в графстве Бургундия, всё, что автор опубликовал прежде на ту же тему, является лишь образчиком того, о чем трактуется в этой книге, 3-е издание). A Lyon, chez Pierre Rigaud, 1610, fort vol. in-8.
  Это единственное полноеиздание данной книги, которое давно признано авторитетным.


[Закрыть]. Неслыханная вещь! Эти невероятные постановления принимались бальи, парламентами, церковными или смешанными судами как имеющие силу закона.

То была победа бредовых предрассудков над справедливостью и здравым смыслом; то был апофеоз произвола, попирающего право.

Возбуждаемое ошибочно или справедливо малейшими уликами, общественное осуждение указывало пальцем на подозреваемых – и последние могли считать себя заранее обреченными на неизбежную казнь на костре.

Все это печальное положение вещей, по-видимому, больше связано с самим временем, чем с людьми… Каковы бы ни были эти беды и сколько бы колосьев чистейшей пшеницы ни легло под серп вместе с плевелами, не будем необдуманно предавать анафеме судей былых времен: они считали себя обязанными «прижигать» каленым железом повсюду процветающую и возрождающуюся «проказу»; свою миссию эти жуткие «хирурги» выполнили; и завершение этого произведения станет, я думаю, конечно же, не их оправданием, но, несомненно, их уважительным извинением.

Истина обязывает нас признать, что колдовство запрещалось во все времена законодателями всех народов и повсюдунаказывалось с величайшей строгостью. Приведем основные примеры.

«Вендидад-Саде» [373]373
  Vendidad-Sade, I, pages 52–56.


[Закрыть]запрещает под страхом самых суровых наказаний обряды вызывания и волшебства. Эта сакральная книга приписывает их изобретение Яшу, врагам Зороастра. Если верить Франсуа Ленорма-ну, аккадские жрецыучили еще задолго до этого теократа искусству предотвращать порчу и отсылать ее обратно, путем своеобразного возвратного удара, на голову наславшей ее колдуньи: «Пусть она умрет, а я останусь в живых!..» – такова была формула отражения [374]374
  La Magie chez les Chaldeens,Paris, 1874, in-8, pages 55–56.


[Закрыть].

В папирусе Гарриса, очень древнем манускрипте, обнаруженном в Фивах в 1855 году, содержатся ценные сведения о практической магии Египта. Переводчик этого важного документа [375]375
  Опубликован им в 1860 г.


[Закрыть], г-н Шаба, расшифровал сохранившуюся часть еще одного манускрипта того же происхождения, также написанного тайными иерограммами: речь идет о процессе и осуждении на смерть в правление Рамзеса III одного управляющего стадами, возможно, простого египетского пастуха… Среди колдовских чар, вменявшихся в вину этому хаи(«развращенному человеку»), упоминается парализация руки посредством человечков Менха [376]376
  Всё это наводит на мысль о том, что речь идет о наведении порчи с помощью восковой фигурки.


[Закрыть],а также другие «великие мерзости». Туманно изложенный приговор гласит: пусть сам он умрет, согласно приказу фараона и согласно тому, что написано в строках божественного языка.

Нам остается лишь напомнить о трех категоричных текстах Моисея, приведенных в начале этой главы.

Все хорошо помнят характерный эпизод из Книги Царств:Саул у Аэндорской волшебницы [377]377
  1-я Книга Царств, XXVIII, ст. 7-21.


[Закрыть]. Измученный вещими страхами, которые его совесть, насколько бы она ни огрубела, не могла в себе подавить, переодетый царь приходит к женщине, известной в народе своими пророчествами, совершаемыми под защитой призраков Аоботон приказывает ей вызвать тень наби [378]378
  пророк (др. – евр.).


[Закрыть]Самуила. Волшебница не желает подчиняться ему, ссылаясь на закон, грозящий смертью прорицателям, восстановленный самим Саулом. Последний успокаивает ее, и она, наконец, принимает решение; но как только привидение появляется перед глазами ворожеи, она издает громкий крик: «Зачем ты обманул меня? Ты – Саул!..» – «Не бойся, – сказал царь, – что ты видишь?» – «Я вижу разверзшуюся землю и как бы бога, выходящего из глубин… Это муж престарелый, одетый в длинную одежду».Узнав святого наби,

Саул падает ниц на землю; но – заслуживающая нашего внимания деталь – перед тем, как предсказать царю, отвергнутому Йод-хеве, его поражение и смерть, Самуил горько упрекает его за то, что он нарушил его загробный покой, и особенно за то, что он заставил его вновь пройти через мрачную дверь, которую всякий смертный должен пройти лишь однажды.

Если мы перейдем к Греции, то обнаружим изданный там закон против волшебников: «Он гласит, что все те, кто колдовскими чарами, речами, лигатурами, восковыми изображениями или другими видами порчи околдовывает или очаровывает кого-нибудь, и те, кто пользуется ими для того, чтобы погубить людей или скот, будут наказаны смертью» [379]379
  Traite de la Police,de M. de Lamarre, tome I, titre VII.


[Закрыть].

Об этом законе сообщает Платон [380]380
  Платон, De Legibus,книга II.


[Закрыть]. Демосфен рассказывает о его применении: колдунья Лемния была предана смерти по доносу своей служанки. Павсаний [381]381
  Павсаний, In Elia…,книга V.


[Закрыть]упоминает о судебной палате, специально учрежденной Афинской республикой с целью подавить преступное колдовство и положить конец всем суевериям, опасным и пагубным для культа национальных божеств.

В Риме Законы двенадцати таблиц [382]382
  Leg. duodecim tabular…,art. 55, 68, 69, etc.


[Закрыть]также карали смертью всякого гражданина, виновного в нанесении вреда, с помощью чар или заклинаний, людям, скоту или урожаю. Этот старый юридический текст клеймит самого колдуна, называя его «мерзостным»: Sacer esto! [383]383
  Римская формула, означающая «да будет он предан инфернальным богам» и дававшая право палачу убить осужденного. (Прим. перев.)


[Закрыть]Известно, что римляне не злоупотребляли этим проклятием, которое было у них, как совершенно верно отмечает Ламар, проявлением высочайшего негодования.

Пьер де Ланкр [384]384
  L'Inconstance, etc…,page 138.


[Закрыть]напоминает о казни ста семидесяти колдуний в Риме в консульство Клавдия Марцелла и Валерия Флакка: они насылали порчу на различных людей, натирая двери волшебными мазями.

При Августе пунктуально разыскиваются все книги по магии, которые могли находиться в Риме; они были сразу же сожжены, в количестве двух тысяч экземпляров, по категорическому приказу Императора. Тиберий и Нерон подтверждают новыми указами силу древних законов. Последний даже изгоняет из Италии всех философов под тем предлогом, что они тайно предаются искусству гадания: что не помешало этому государю, воодушевленному столь похвальным рвением, вызывать манов своей матери Агриппины.

Христианские государи подавляют, разумеется, с величайшей суровостью, занятия проклятыми науками, смешивая под этим названием самую высокую Магию и самую низменную Гоэтию – которые Собор в Анкире огульно предает анафеме (314 г.).

Константин издает в 319 году закон, направленный против Гарус-пиков; но два года спустя новый закон частично отменяет старый… Борьба усиливается при Констанции, который приказывает (357 г.), чтобы каждому волшебнику отрубали голову.

После попытки политеистической реставрации при Юлиане Мудром (прозванном Отступником) магия обычно смешивается с собственно язычеством в указах последующих христианских императоров: Иовиана, Валентиниана, Валента, Гонория, Феодосия, Аркадия и Льва.

Что же касается варваров, обосновавшихся с этого времени в Галлии, то их государи проявляют не меньшую суровость. Задолго до обращения Хлодвига в христианство (496 г.) салические законы упоминают и карают преступное колдовство. Хильперик III датирует 742 годом указ против колдунов, а Карл Великий основывает в 772 году Святой Вем с целью их истребления в Германии.

Несколько королей Франции, с помощью издававшихся подряд указов, заботились о том, чтобы это «отродье» преследовалось и уничтожалось по всей строгости закона. Мы завершим этот утомительный, но всё же далеко не полный перечень сообщением об ордонансах Карла VIII (1490 г.), Парижского прево (1493 г.), Карла IX в Орлеанских штатах (1560 г.) и Генриха III в Блуаских штатах (1579 г.); о королевских грамотах Людовика XIII, датируемых 20 января 1628 года, и, наконец, об уже менее варварском указе Людовика XIV, датируемом июлем 1682 года, который Парламент Парижа зарегистрировал 31 августа того же года [385]385
  Существует два взаимосвязанных указа; оба они воспроизводятся in extenso(лат., «целиком, полностью») в конце произведения Данги: Traitesurla Magie, le Sortilege, les Possessions, Obsessions et Malefices…A Paris, chez Pierre Prault, 1732, in-12:
  1)  Королевский Указ о наказании за различные преступления, совершаемые прорицателями, волшебниками, колдунами, отравителямии т. д… (прорицатели изгоняются из королевства, а святотатцы и отравители предаются смерти…)
  2)  Королевская декларация против цыган и тех, кто предоставляет им убежище…(пожизненная каторга для цыган; цыганки обриваются, а в случае рецидива– высекаются и изгоняются).


[Закрыть].

Что же касается папских булл против колдунов, решений Соборов, епископских посланий и других документов, исходивших от религиозных властей, то рамки моего сочинения не позволяют мне касаться их даже мимоходом. Приступить к рассказу о соперничестве между церковной и гражданской Властями, о конфликтах между трибуналами двух юрисдикций, о создании смешанных судов и т. д. означало бы увлечь моего читателя в запутанный лабиринт, где я серьезно рисковал бы заблудиться вместе с ним, если только у него не хватило бы жестокого здравого смысла, чтобы не составить мне компанию: что я считаю вполне возможным, поскольку его терпение уже на пределе (как я полагаю) после сухого и монотонного перечисления, через которое он только что любезно за мной проследовал.

Я мог бы сказать только в целом, в том, что касается Франции, что акт парламента Парижа, изданный в 1281 году по просьбе парижского епископа, оставлял рассмотрение занимающих нас преступлений исключительно за духовенством [386]386
  Подробнее см. Goerres (La Mystique, tome V, page 358).


[Закрыть]; но к XV веку судебная практика, наконец, закрепилась, и они вновь перешли в ведение светского судьи.

Я сообщил бы также о неслыханной булле Иннокентия VIII (1484 г.), предписывавшей судьям не допускать, чтобы колдуна (часто слабоумного и совершенно не способного защитить свою жизнь) представлял адвокат или даже добровольный защитник. В подавляющем большинстве случаев наиболее беспощадные и наименее щепетильные судьи вовсе не принимали в расчет этот запрет; но, тем не менее, он остается типичным и показательным для общей атмосферы средневековой церковной жизни.

Впрочем, с этим запрещением обходились так же, как всегда обходятся с чрезмерными предписаниями, способными возмутить общественное сознание: их открыто нарушают, и каждый стремится к тому, чтобы они поскорее вышли из употребления.

Вам нужны другие примеры? Римско-католический требник напоминает больным, что, согласно постановлениям Латеранского собора и посланиям нескольких пап, любому врачу запрещается под страхом самого сурового наказания посещать своих пациентов более трех раз, не потребовав у них доказательства того, что они исповедались и получили отпущение грехов [387]387
  Вот точный текст из требника: «Ап si opus fuerit, tam infirmo quam ejus familiaribus vel propinquis in memoriam revocet, quod Latranensis Concilii, ac plurum Summorum Pontificum decretis cavetur sub gravibus poenis, ne medici ultra tertiam vicem aegrotos visitent, nisi prius certo constet confessionis sacramento rite expiatos fuisse». (глава DE VISITATIONE ET CURAINFIRMORUM).


[Закрыть]. Когда соблюдался подобный запрет?.. Не думаю, что его принимали во внимание даже в эпоху самого оголтелого фанатизма.

Третий пример: те предписания, в которых мы так горько упрекаем Рим варварских веков, правительство Луи-Филиппа не постыдилось воспроизвести в 1832 году, после мятежа в монастыре Сен-Мерри. Нет, я ошибаюсь: оно отважилось на еще более низменный шаг. Г-н Жиске, префект полиции, выпустил циркуляр, предписывавший всем медикам доносить в военные советы на раненых, которым они будут оказывать помощь!.. К чести французского медицинского корпуса следует отметить, что этому неудачливому функционеру никто не стал повиноваться по всей линии фронта: не было представлено ни одного доноса. Данный циркуляр вызвал такое отвращение среди общественности, что король Луи-Филипп (то ли заразившись всеобщими настроениями, то ли из деликатности) счел своим долгом засвидетельствовать, что он тоже испытал омерзение.

Но вернемся к юридическим порядкам последних столетий в вопросе колдовства. Мы говорим «последние столетия», поскольку, какими бы чудовищными ни были средние века , никогда в истории число смертных казней, «сдобренных» неописуемыми зверствами, не вырастало до таких масштабов, как при последних Валуа и первых Бурбонах.

Юристы, как мы уже говорили, классифицировали интересующие нас факты как исключительные преступления; но мы увидим, что они под этим понимали: этипреступления являются «более тяжкими, наносят более непосредственный вред обществу и поражают Общественное благо удивительным и совершенно особым образом, как, например, оскорбление Величества… ересь… колдовство… измена… вызывание… подделка монет… разбой… каковые преступления обычно называются исключительными, поскольку они действительно исключены из общих и обычных правовых положений, так что в судебных преследованиях и наказаниях, производимых за подобные преступления, необязательно выполнять общие и обычные процедуры, которые закон предписывает для других» [388]388
  Aduis aux Criminalistes sur les abus qui se glissent dans les Proces de Sorcellerie, etc… a Lyon, chez Claude Prost, 1640, in-8, очень редкое издание (стр. 7).


[Закрыть].

Таким образом, в вопросе магии большинство юристов соглашаются с тем, что молва, указывая на какую-либо особу, узаконивает ее арест и пытки (Боге).

Что возрастные, половые и должностные привилегии должны быть отменены (Дельрио).

Что допускается, когда сын доносит на отца, а дочь – на мать [389]389
  У Бодена мы находим следующую гнусную фразу: «Что касается девушек, если они обвинили своих матерей до того, как их взяли под следствие, то они заслуживают прощения. Достаточно будет наказания розгами, если они еще в детском возрасте и раскаиваются в содеянном» (Bodin, Demonomanie, page 293).


[Закрыть] (Боден).Достаточно одного свидетеля (Боге).

Что, во всяком случае, не следует избегать пыток, «которые отлично подходят для девочек, младенцев или нежных и миловидных женщин» (Боден).

Что необходимо обрить всё тело обвиняемого, как мужчины, так и женщины, чтобы увидеть, не прячет ли он амулет молчания, «etiam in partibus secretioribus, si feminae, sint a feminis, si viri a viris» [390]390
  «Также и в сокровенных частях тела, если у женщин – то женщинами, если у мужчин – то мужчинами» (лат.).


[Закрыть] (Дельрио).

Что «можно выносить приговор по этим чудовищным и тайным злодеяниям на основании улик, догадок и предположений» (Боге).«На самом деле, колдовство является более тяжким преступлением, чем отравление» (Боден).

Что если имеются улики либо серьезные косвенные доказательства или если обвиняемый признается под пытками, то ему крайне редко отрубают голову; почти всегда его ждет казнь на костре. Иногда его погребают заживо. Если он глубоко раскается, то сможет добиться того, что его «задушат и обезглавят, прежде чем сжечь»: именно это пообещали бедняге Грандье, но так и не сдержали слова; читатель помнит, что он был заживо брошен в огонь [391]391
  См. главу I, стр. 91. – Можно обратиться также к Urbain Grandier et les Possedees de Londun,par le D' Gabriel Legue (Paris, Baschet, 1880, in-4, fig.).


[Закрыть].

Что если улики совершенно отсутствуют, то применяют наказание изгнанием «без возможности оправдания» (Боге).

Нам настоятельно советуют поставить в церквях кружки для изобличения колдунов с помощью анонимных записок (Боден).

Чтобы добиться признания от подозреваемых, необходимо убедить их в том, что, поскольку их сообщники уже выдали их, то вам хорошо известно об их преступлениях. Таким способом судья сможет увидеть, придет ли обвиняемый в замешательство (Боден).

Всё, что вы только что прочитали, в высшей степени отвратительно, не правда ли? Но это еще пустяки, ведь следующие примеры переходят всякие рамки!

Разрешается «с добрым умыслом» ( sic)убеждать колдуна в том, что признание принесет ему большую пользу для искупления его жизни: разумея под этим жизнь вечную, которая наверняка должна быть для негодороже всего и которую он всегда может заслужить своим раскаянием и искренностью перед судьями и своей стойкостью во время пыток! (Иезуит Дельрио.)

Еще один пример: можно пообещать колдуну, что если он признается, то его будут кормить мясом и поить вином до конца его дней и даже обязуются построить ему дом. Можно отделаться небольшой мысленной отговоркой, разумея под домом деревянную клетку, где он будет сожжен заживо, а под оставшимися днями – те, что пройдут до его казни.

Подобная хитрость дозволена закономи делается с добрым умыслом(тот же самый Дельрио).

Item [392]392
  Кроме того, а также (лат.).


[Закрыть]: адвокату колдуна разрешается откровенно беседовать со своим клиентом один на один; но секретарь суда, спрятавшийся в углу комнаты, должен вести протокол, чтобы затем уличить беднягу, застигнутого в момент признания (Дельрио – Боден).

Но довольно этих беззаконных постановлений.

Нам осталось подробно описать различные пытки, использовавшиеся для того, чтобы ускорить «признание» виновного, но мы отказываемся довести эту задачу до конца, по крайней мере, своими силами; мы просим пощады: у нас слабеет сердце! Сапог, кнут, дыба, «колье», «лошадка», допрос [393]393
  Допрос с пристрастием!.. Не является ли это выражением, служащее синонимом предварительной пытки, неожиданным эвфемизмом, исполненным поистине зверской иронии?… Допрос… призыв к чистосердечному признанию!..


[Закрыть]с помощью воды, огня и т. д. и т. п… Мы просто называем, а не описываем, глубоко уверенные в том, что нас ждет благодарность за эту сдержанность: жалея самих себя, не щадим ли мы и своих читателей [394]394
  Однако важно бегло указать на наиболее употребительные пытки. Д-р Реньяр резюмировал самые важные детали в нескольких точных и лаконичных строках. Нам удалось пощадить чувствительность публики, опустив данные описания в основном тексте, так как мы решили привести в подстрочном примечании этот любопытный отрывок из д-ра Реньяра:
  «Самой обычной пыткой в процессах по колдовству был допрос с помощью сапога. Ногу обвиняемого помещали между двумя пилами или между двумя досками, стянутыми веревками, и между ногой и доской вбивали клинья с помощью деревянного молотка. Зажатая нога, в конце концов, ломалась, и, как пишет старинный автор, видно было, как из нее вытекал костный мозг.
  Затем следовала пытка на дыбе. Подсудимого подвешивали за руки на веревке, привязанной к потолку, а к его ногам прикрепляли груз. Его оставляли висеть в таком положении, пока он не начинал выть от боли. Тогда судья приказывал ему сознаться; если он отказывался, палач неистово сек его розгами, и содрогания, которые боль сообщала его телу, удваивали его мучения. Если признания не происходило, палач поднимал ведьму с помощью блока до самого потолка и внезапно ронял ее на каменный пол каземата. И это повторялось до тех пор, пока не добивались признаний.
  Если дыба оказывалась бессильна, переходили к «лошадке». Она представляла собой треугольный деревянный брус с острым верхним углом, на который сажали верхом подсудимую. Затем к ее ногам подвешивали ряд грузов. Ребро бревна медленно, но уверенно впивалось в плоть, и после каждого отказа сознаться палач добавлял еще один груз. (Тринадцатилетняя Мари Карлье был посажена на шевалет в 1647 году и сидела на нем в течение нескольких часов. Пришлось трижды добавлять грузы, для того чтобы заставить ее сознаться. Она была сожжена заживо. По причине ее юного возраста и дабы не разжалобить толпу, было решено, что казнь состоится на рассвете.)
  Можно было также прибегнуть к «колье». Так называли железный обруч, изнутри утыканный гвоздями. Его привязывали к столбу, и вставляли в него шею обвиняемой. Гвозди были размещены с таким расчетом, чтобы их острые концы едва впивались в плоть. Однако ноги подсудимой обжигали пылающими углями, и, извиваясь от боли, она сама вонзала железные острия себе в горло» (D‘ Paul Regnard, Sorcellerie, magnetisme, morphinisme, delire des grandeurs. Paris, Plon et Nourrit, 1887, grand in-8, p. 32–35).


[Закрыть]?

Если среди них найдется чрезвычайно добросовестный человек, доведший мужество духа до желания вникать во все подробности, или какой-нибудь извращенец, упивающийся деталями этих картин иной эпохи, мы отсылаем их к демонографам и историкам Инквизиции. Там они отыщут полный и систематический перечень всех видов пыток [395]395
  Уже отдавая свою книгу в печать, мы познакомились с новой книгой г-на Жюля Бессака: Les grands jours de la Sorcellerie(Paris, 1890, grand in-8, более 700 стр.). Хотя мы и не подписываемся под всеми выводами автора, мы не можем не признать боль


[Закрыть]. Мы обращаем их внимание, в частности, на Книгу V «Магических контроверз»Дельрио [396]396
  Сокращенный перевод Андре дю Шена, 1611, p. in-8.


[Закрыть], которую этот святой отец посвятил почти исключительно пыткам. Наконец, мы указываем на замечательные лекции профессора Реньяра, собранные в одном прекрасном томе под названием «Колдовство, магнетизм, морфинизм и мания величия» [397]397
  Это то самое произведение, из которого мы заимствовали примечание на предыдущей странице.


[Закрыть].Автор, который представляется нам утонченным человеком, исследователем и библиофилом, воспроизводит великое множество старинных деревянных и весьма любопытных медных приспособлений, взятых из довольно редких и почти неизвестных произведений Гуакция(1608), Жильбера де Воса(1625) и Авраама Палинга(1659). Некоторые из этих гравюр изображают разнообразные пытки.

Г-на Реньяра посетила счастливая мысль воскресить несколько удивительных и давным-давно забытых стихов, которые он позволил нам процитировать вслед за ним. Их автор – тот самый знаменитый лотарингский судья, Никола Реми (или Ремигий), утверждавший, что из трех человек, взятых наугад на улице, по крайней мере, двое окажутся колдунами. Мы помним, как он отомстил за относительное недоверие, которое выказывали ему современники, изобличив себя самого, и умер с полным удовлетворением, сожженный заживо на основании своих же вполне добровольных признаний! Поэма, которую он написал, прежде чем позволить себе эту последнюю «прихоть», и оставил в качестве необычного завещания своей мономании, стала библиографической редкостью. Она представляется довольно любопытной и заслуживает почетного переиздания, которого так часто удостаиваются посредственные и бесцветные произведения. Пусть же какой-нибудь издатель-художник исполнит это пожелание!

 
…А как-то раз была оказия такая:
На всякий мой вопрос колдунья, как немая,
Ни слова мне в ответ так и не проронила.
Я понял: от меня секрет она свой скрыла.
То долу, то горе взор ведьма обращала
И, руки заломив, о помощи взывала…
 
 
Я повелел сказать, чего она страшится,
И вот что мне сия поведала девица:
«Увы мне, – начала стенать в тоске глубокой, —
Сей есть виновник всех невзгод моих жестокой!
Он прячется в щели и ужас мне внушает,
Всем видом он своим дар речи отнимает.
И лапы у него – как раковые клешни,
Выглядывает он, как слизень из скворешни!
Вот пятится назад, перепугать желая,
Рогами грозными ужасно помавая!»
 
 
Вы, общества столпы, ревнители порядка,
Караете вы всех злодеев без остатка,
Не бойтесь проявить излишнюю суровость…
 
 
Чтоб ведьму осудить, нам не пристала кротость…
Отправьте на костер негодную девицу,
Юстицией такой века должны гордиться!..
 

Слог устарел, и рифма бедновата…но этот отрывок вызывает желание познакомиться с оставшейся частью.

Похоже, мы уже собрали достаточно материала, чтобы избавить себя от новых перечней.

Невозможно описать в нескольких строках «подвиги» демонологов, почти каждый из которых был вместе с тем судьей и законодателем. Но еще предстоит создать большую книгу, страшную и захватывающую! У всех этих клевретов узаконенного фанатизма были свои отличительные черты: каждый из них налагал на свои труды собственный отпечаток – и мы легко обнаружим эту психологическую «печать» при рассмотрении различных гекатомб, которыми они вкруговую обагряли территорию своей соответствующей юрисдикции.

Николай Ремигий был мистиком беспощадности; об этом свидетельствуют не только девятьсот ведьм, сожженных им в Лотарингии за короткий промежуток времени: сорок женщин покончили с собой, чтобы не попасть в его руки, и он хвастает этим в предисловии к своей книге с посвящением кардиналу Лотарингии (1596).

Епископ Женевский, один из самых надменных вельмож, проявил не меньшую «оперативность» примерно семьюдесятью пятью годами ранее: за три месяца он сжег пятьсот ведьм.

Грилланд, инквизитор из Ареццо (1520), признает тысячу семьсот семьдесят жертв: непреклонный и торжественный, не проявляя ни гнева, ни жалости [398]398
  Один штрих к портрету Грилланда, рассказанный Мишле: «Некий молодой человек, идя по полю на ранней заре и следуя вдоль ручья, слышит, как кто-то зовет его очень приятным, но робким и дрожащим голосом. И вот он видит объект жалости – белую женскую фигуру, почти совсем нагую, не считая маленьких кальсон. Стыдясь и дрожа, она спряталась в кустах ежевики. Юноша узнает свою соседку; она умоляет его вытащить ее оттуда. «Что ты там делала?» – «Искала своего осла». Он не верит ей, и тогда она разражается слезами… Дьявол повез ее на Шабаш; отвозя ее обратно, он услышал звон колокола и уронил ее. Она пыталась заручиться его молчанием… К несчастью, дурачок не смог удержать язык за зубами. Она была сожжена. Грилланд отзывается о ней снисходительно и говорит (чувственный мясник): «Она была красива и довольно жирна, pulchra el satis pinguis» (La Sorciere,page 445).


[Закрыть], он просто исполнял свой долг священника; и ни один другой богослов, за исключением, возможно, иезуита Дельрио, не был более систематичным и казуистичным.

Шпренгер, наоборот, сострадателен и добр; только из милосердия он поджаривает несколько тысяч подсудимых; вначале он хочет спасти их от адских мук; затем, глубоко тронутый бедами и несчастьями народа, обычно приписываемыми адептам Черной магии, он желает положить конец такому положению вещей, уничтожив всех волшебников до одного.

Пьер де Ланкр – советник при Парламенте Бордо, человек добродушного нрава и нестрогой морали, влюблявшийся в красивых ведьм, когда он их не сжигал, – признается с невероятной бесцеремонностью в том, что осудил шестьсот женщин в течение трех месяцев в области Лабур (1609 г.). По словам некоторых историков, следовало бы говорить о целой тысяче.

В это же самое время, самый недалекий из всех, Анри Боге, судья из Сен-Клода, отправляет шестьсот человек на бургундские костры (ок. 1602 г.).

Автор «Республики»,красноречивый адвокат, а впрочем, либеральный и довольно передовой для своего времени писатель, Жан Боден, набрасывает свой собственный портрет росчерком пера: он высказывает пожелание собрать вместе сотни тысяч колдунов, наводняющих мир, чтобы он сам, Боден, мог поджарить их всех за один раз.

Что же касается аутодаферимско-католической Инквизиции, то мы не станем останавливаться на них в этой главе; добрые души, возможно, расценили бы как кощунство, если бы мы приравняли к человеческому правосудиюисполнение того, что они считают правосудием Божьим. С другой стороны, видя, как мы требуем права на эту номинальную категорию, другие добрые души вполне могли бы счесть нас ироничными – и вот мы плывем по воле волн между Харибдой и Сциллой!..

На всех не угодишь, гласит пословица. Позволительно ли нам, по крайней мере, выпутаться из этой ситуации путем компромисса? Это означало бы ограничиться указанием источников, к которым каждый будет волен «припасть». «История Инквизиции и ее происхождения» [399]399
  Cologne, a la Sphere, chez Pierre Marteau, 1693, petit in-8.


[Закрыть], с одной стороны, и «Донесение об Инквизиции Гоа» [400]400
  Paris, 1688, in-12, рисунки.


[Закрыть]– с другой, всегда представлялись нам безупречными в этом отношении. Можно обратиться также с пользой к большому труду Льорренте, генерального секретаря Инквизиции, «История Инквизиции в Испании» [401]401
  Paris, 1817, 4 vol. in-8.


[Закрыть]:нельзя было бы написать более рассудительную и взвешенную книгу по такому «жгучему» вопросу.

Одним из самых значительных судебных процессов по делам о Магии, отразившихся на всей последующей истории, был, конечно же, процесс Тамплиеров. Хронологически он должен был предшествовать двум или трем другим, о которых мы собираемся рассказать; но мы полагаем, что у нас есть основательные причины для того, чтобы оставить его про запас. Мы вернемся к нему в последнюю очередь.

Оставляя в стороне «архангельскую» фигуру Жанны д’Арк и ее головокружительную эпопею, завершение которой представляется равно постыдным как для короля Англии (настойчиво стремившегося к этой низости), так и для короля Франции (не рискнувшего своей короной и жизнью, для того чтобы ее предотвратить) – все этапы этого процесса навязли в зубах и известны в самых мельчайших подробностях, – пора вспомнить, что мы обещали набросать портрет знаменитого маршала Бретани, которого предание превратило в Синюю Бороду.

Этот великолепный и жалкий Жиль де Лаваль, сеньор де Рэ, принадлежавший к благородной фамилии Монморанси, был в первой половине XV столетия одним из самых бесстрашных воинов и, прежде всего, одним из самых пышных сеньоров. Его черная, как смоль, борода отбрасывала циановые отблески цвета воронова крыла, откуда произошло прозвище Синяя Борода, а его косые глаза метали искры затаенной свирепости и подозрительного сластолюбия.