Текст книги "Две невесты Петра II"

Автор книги: Софья Бородицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

На сей раз постоянную свиту государя составляло всё семейство Долгоруких, не исключая и жены Алексея Григорьевича – Прасковьи Юрьевны. Более всего неудовольствия высказывала отцу княжна Катерина, не любившая не только охоту, но и огромную шумную толпу, которая сопровождала государя.

Однажды вечером, чувствуя себя разбитой от предыдущей длительной охоты, она решила поговорить с отцом и отказаться от очередной охоты. Однако ей не пришлось объясняться с ним. Один, казалось, незначительный случай прояснил ей многое. Тёплым апрельским днём семья Долгоруких находилась дома, готовясь к новой охоте. У крыльца дома остановился лёгкий щегольской экипаж, в котором княжна Катерина узнала коляску своего жениха. Она уже бросилась было ему навстречу, как неожиданно появившийся перед нею отец удержал её словами:

   – Не спеши, дочка, не спеши.

   – Но почему? – удивилась княжна.

   – Потому что неприлично девице виснуть на молодом человеке.

   – Как это виснуть? – удивлённо повторила Катерина. – Ведь этот молодой человек, как вы, батюшка, его назвали, мой жених.

   – Был жених, – твёрдо и коротко ответил князь Алексей.

   – Как это – был? – бледнея и чуть слышно спросила княжна.

Князь молча наблюдал в окно за тем, как граф Мелиссимо после недолгого разговора с дворецким велел повернуть экипаж и отъехал от крыльца.

Княжна Катерина бросилась к дверям, но отец резко и больно схватил её за руку:

   – Постой, не торопись.

   – Пустите, пустите! – почти закричала княжна, вырываясь из рук отца и выбегая на крыльцо, но быстрая коляска уже скрылась за деревьями зеленеющего сада.

   – Вы, княжна, разве дома? – удивлённо спросил дворецкий, увидев её на крыльце.

   – Конечно, дома, – почти грубо ответила она. – Что ты сказал ему?

   – То, что велел ваш батюшка: вас нет дома и не будет, вы с государем на охоте.

Расстроенная княжна вернулась в дом, где ожидал её отец.

   – Это вы, батюшка, велели сказать, что меня нет дома?

   – Я велел, – так же решительно ответил тот.

   – Зачем?

   – Затем, что у меня для тебя другой жених на примете.

Взбешённая княжна не могла вымолвить ни слова, молча, почти с ненавистью глядя на отца.

   – Другой? – наконец еле выдавила она из себя. – А меня вы спросили, нужен ли мне другой жених?

   – Ас каких это пор я должен у тебя твоей воли спрашивать? Здесь я один распоряжаюсь: как велю, так тому и быть.

Увидев решительное, жёсткое выражение на лице отца, княжна едва выдохнула:

   – И кто же тот, другой жених вами для меня присмотрен?

   – А ты не очень-то разговаривай. Набралась там, в заграницах разных, воли и дерзишь отцу, перечишь ему.

   – Я же перед вами, батюшка, – смиряясь, проговорила княжна, – смирно стою, но могу же я знать, кого вы мне в женихи сулите?

   – Вот так-то лучше, – смягчаясь, ответил князь. – Я давно, дочка, хотел с тобой о том поговорить, да всё минуты нужной не было. Теперь вот самый раз тебе обо всём поведать.

Из разговора с отцом княжна Катерина узнала, что в женихи ей прочат молодого государя. Узнав эту новость, она чуть не лишилась чувств, но отец, не обратив внимания на эти «женские капризы», как он выразился, сказал ей, что это ещё лишь его большое желание, а всё остальное она должна сделать сама.

   – Что сделать? – едва понимая, о чём идёт речь, спросила княжна.

   – Как что? – удивился князь Алексей. – Государя к себе расположить.

   – Расположить? Но я ведь люблю другого.

   – Чтоб я больше ни о твоей любви, ни о том, другом, ни о какой иной глупости ни слова от тебя не слышал, – строго сказал князь, вновь крепко беря дочь за руку. – И запомни твёрдо: я никаких глупостей от тебя не потерплю. Знай, что я тебя с этой твоей любовью, ежели что, сам в монастырь отвезу.

Как ни была свободолюбива и решительна княжна Катерина, но угроза отца подействовала на неё.

   – Да, вот ещё что. Всё хотел тебя спросить, – продолжал отец, – ты со своей любовью далеко ли зашла с красавчиком этим?

   – Да что вы такое говорите?! – задохнувшись от возмущения, едва вымолвила княжна, вырываясь из крепких рук отца.

   – А то и говорю, что вы там, по заграницам, совсем стыда девичьего не знаете.

Княжна молчала, по её пылающим от унижения щекам катились слёзы.

   – Реветь-то после будешь, как узнаю, ежели что не так.

Княжна молча глотала слёзы.

   – Запомни, – погрозил ей князь Алексей толстым коротким пальцем, – ты должна дите только от государя родить! Поняла? Запомни это твёрдо! Тут дело идёт о короне, а не о твоей дурацкой любви, – решительно закончил он свой разговор с дочерью и, не обращая на неё больше никакого внимания, вышел вон, оставив её одну с терзающей душу новостью.

Оглушённая известием, строгим тоном отца в разговоре с ней, княжна Катерина, едва не теряя сознание, добралась до своих покоев и кинулась на постель. Закрыла глаза и вновь, как там, внизу, явственно услышала голос отца, без конца повторявший одно и то же: «Тут дело идёт о короне, а не о твоей дурацкой любви». В её мозгу застряло лишь одно слово – «корона». Оно стучало в висках, отдавалось болью в сердце, от него немели руки и ноги, не хотелось ни видеть никого, ни слышать. Княжна зарылась лицом в подушку, обхватила голову руками, зажала уши, но это слово было где-то внутри. Словно длинная заноза, оно причиняло страдание, как только она пыталась забыть о нём.

Корона, корона! Она рывком села на постели, огляделась. Кругом было темно, тёплая летняя ночь плотно прилегала к окну, отгораживая её от всего мира. Ни один звук не долетал до неё. И лишь одно слово звенело вокруг – «корона», «корона», «корона». Застонав, она закрыла глаза и снова зарылась лицом в подушку. Запоздалые слёзы вдруг хлынули из глаз. Они текли и текли, княжна не в силах была остановить их. Да что ей корона? Зачем ей этот нелюбимый царь-мальчик? Что она будет делать с ним? А её любовь, её красавец жених? При мысли о нём княжна вновь поднялась с измятой, мокрой от слёз подушки. Какое-то возбуждение охватило её. Надо было немедленно что-то предпринимать, что-то решать, пока эта самая корона не сдавила ей голову. Но что делать? Что? Она металась по комнате. Бежать! Бежать не медля! Бежать к нему, он спасёт её и от этого царственного мальчика, и от сурового отца, он защитит её!

Вдруг она остановилась, прислушалась и в ночной тишине явно различила стук конских копыт, затихший у крыльца.

– Это он, он, он, – лихорадочно шептала княжна, – он приехал меня спасти, увезти отсюда, из этого дома, от грядущей страшной судьбы.

Отворив дверь, она вслушивалась в звуки дома, но кругом было тихо. Крадучись, боясь, как бы её не заметили, она спустилась вниз, тихо пробралась к заднему крыльцу и с замирающим от страха сердцем толкнула тяжёлую дверь. Она бесшумно открылась. Тёплый летний ночной воздух, напоенный пряным запахом цветов и скошенного сена, охватил её. Спустившись с крыльца, она прислушалась, вглядываясь в непроглядную темноту ночи и стараясь разглядеть всадника и лошадь, стук копыт которой она явственно слышала у себя в комнате наверху.

Но вокруг было тихо. Вдруг вдали, возле конюшни, ей послышался какой-то шум, показалось даже, что она различила лошадь и всадника.

«Он, он, он!» – радостно застучало в голове, и уже не таясь и не пугаясь, она помчалась туда, откуда доносились неясные звуки.

Княжна, казалось, совсем не обратила внимания, что бежала она без башмаков, которые то ли сбросила сама, то ли они свалились позже, когда спешила. Мокрая трава хлестала её по ногам, намочив подол платья, ставший тяжёлым и липким. Он мешал бежать, она подняла его и, придерживая одной рукой, неслась всё дальше от дома. Не найдя никого возле конюшни, она побежала быстрее.

«Верно, он пошёл на наше заветное место и ждёт там. Скорее, скорее туда». Она мчалась к берегу пруда, к тому месту, где узенькие мостки вели на поросший кустарником остров. В её затуманенном мозгу была только одна мысль: «Скорее, скорее, скорее!»

В тот самый момент, когда княжна уже ступила на шатающиеся Мостки, кто-то схватил её сзади. Она даже не испытала страха, уверенная, что это тот, кого она больше всего сейчас хотела видеть. И лишь тогда, когда за спиной услышала голос брата, испугалась и вся сжалась, втянув голову в плечи.

– Сестра, ты куда? Ночью, в такую темень? – донеслись до неё слова встревоженного князя Ивана.

   – Это ты? Это ты только сейчас приехал? – не отвечая на его вопрос, проговорила Катерина.

   – Ну я, – ответил князь Иван, ещё ничего не понимая.

   – Ас тобой никого больше не было, никто не приехал? – допытывалась она, стараясь в темноте разглядеть его лицо.

   – Нет, никто не приехал, только я, – всё так же недоумённо ответил он. – А разве кто-то должен был приехать? Ты ждёшь кого-то?

   – Нет, не жду, – едва слышно выдохнула Катерина.

   – Тогда что же ты здесь делаешь, да ещё босиком? – удивился князь Иван, разглядев в проблесках лунного света её голые ноги. – Что-то случилось? – озабоченно спросил он сестру.

Княжна Катерина стояла перед ним поникшая, растрёпанная, в мокром платье, подол которого она всё ещё придерживала рукой.

   – Ты что? Что с тобой? – Князь Иван потряс её за плечо.

   – Ты знал? Знал? – наконец проговорила она, глядя на него огромными чёрными глазами.

   – Что знал? – спросил он.

   – Знал, что батюшка хочет меня за государя отдать?

   – Ах, это, – казалось, с облегчением вздохнул князь Иван. – Тебе уже сказали?

   – Нет, ты мне ответь: ты знал?

   – Об этой затее батюшки знал, – не сразу и серьёзно ответил князь Иван.

   – Что ж ты мне-то ничего не сказал, – несколько раз повторила княжна.

   – Зачем? – так же серьёзно спросил брат. – Не сказал затем, чтоб ты глупость какую не сотворила.

   – Глупость? – задохнувшись, переспросила Катерина.

   – Да, глупость. Бросилась бы, вот как сейчас, бежать незнамо куда и зачем.

   – Как это – незнамо куда? – повторила Катерина.

   – Да, именно так. Или ты думаешь, что, прибежав к своему жениху, правильно бы поступила?

Уставшая от пережитых волнений и разочарования, княжна стояла безмолвно, безвольно опустив руки: казалось, она слушала и не слышала брата.

   – Да что с тобой, Катюша? – ласково проговорил князь Иван, обнимая сестру за плечи.

Она прижалась к нему, и вновь слёзы потекли по её лицу.

   – Ну ладно, ладно, перестань, перестань, – уговаривал князь Иван сестру, – давай-ка лучше пойдём в дом да поговорим с тобой серьёзно обо всём.

Княжна покорно пошла за ним.

   – Ты должна меня, сестрица, послушать. Ведь я твой старший брат и худого тебе не присоветую, – не обращая внимания на молчание сестры, говорил князь Иван.

Тихо, никого не потревожив в доме, они поднялись в комнату княжны. Лишь там в слабом свете ночника Иван увидел, в каком жалком состоянии сестра, и ему стало жаль её.

   – Катюша, смотри, ты совсем измочилась.

   – Да, да, – безучастно согласилась она, как будто только сейчас заметив мокрое, липнувшее к босым ногам платье.

   – Давай я тебе помогу. Где тут у тебя другое платье? – деловито суетился князь Иван.

Он помог сестре переодеться, насухо вытер её промокшие холодные ноги, поправив постель, сказал:

   – Ложись, Катюша, отдыхай, а я рядом сяду, побуду у тебя.

Княжна забралась на постель, села, привалившись к высокой спинке массивной деревянной кровати, подтянула согнутые в коленях ноги к груди и обхватила их руками. Она плохо понимала, что говорил брат. А он говорил всё о том, что ждёт её впереди, если она станет супругой молодого государя. Она по-прежнему слушала и не слышала, но вот что-то в его словах заставило её насторожиться. Она открыла глаза, посмотрела на брата. Он сидел в глубоком кресле, пододвинув его к самой постели. Его красивое лицо было едва освещено, отчего казалось ещё более красивым и незнакомым. Княжна впервые за весь вечер внимательно взглянула на него, пытаясь припомнить то, о чём он только что говорил.

   – Корона, сестрица, это не шляпа и не колпак – её так просто сам на себя не наденешь.

Она всё ещё не уловила нить предыдущего разговора и вопросительно смотрела на него.

   – Ты лишь представь себе, сестрица, как будет раздосадована Лизка, когда ты станешь государыней.

   – Лизка? Какая Лизка? – недоумённо переспросила княжна.

   – Да одна у нас Лизка и есть, зазнайка непутёвая. Воображает себя первой красавицей, а тебе-то она и в подмётки не годится.

   – Это ты о цесаревне? – оживилась княжна.

   – А то о ком же? О ней, конечно. Нет, ты только представь себе, – возбуждённо продолжал князь Иван, вставая с кресла, быстро шагая по комнате и потирая руки. – Представь, – повторил он, – ты, княжна Долгорукая, станешь её государыней! А, каково?

   – Представляю, – слабо улыбнулась княжна.

   – Вот то-то! Мы, Долгорукие, имеем более прав, чем эта незаконнорождённая цесаревна, – не без злорадства проговорил князь Иван.

   – Как это? – оживляясь, проявила интерес к разговору Катерина.

   – Да так. Родилась-то она тогда, когда батюшка её, государь Пётр Алексеевич, был ещё не венчан с её матушкой.

– Верно? – всё более и более оживляясь, спросила княжна.

Казалось, что высказанная братом мысль о том, что, став государыней, она сполна рассчитается с цесаревной Елизаветой за её высокомерие, воскресила Катерину.

После ухода брата она ещё долго сидела, обхватив колени руками и склонив к ним голову.

Его слова, его убеждённость, его спокойствие поколебали её непримиримость, посеяли в душе смятение, она растерялась. Что ей делать? Упорствовать ли в своей любви к жениху, в своём желании поступить по-своему, другими словами, по своей любви, или, вняв доводам брата, подчиниться строгому приказу отца? Но тут её размышления прервались. Подчиниться чему? Ведь от государя ещё не было и намёка на какое-то особое к ней расположение. Из слов отца княжна поняла одно: это особое к ней расположение она, княжна Катерина Долгорукая, обязана создать сама. При мысли, что она, уже взрослая девушка, должна добиться любви царя-ребёнка, ей стало смешно, она даже улыбнулась сама себе, представляя, как она станет этого добиваться, но воспоминание о любимом человеке, которого ей предстояло оставить, вновь нагнало на неё грусть. Так, перемежая грустные мысли с какими-то неясными надеждами, она уснула. Сон её был короток и тревожен. Ей мерещилось, что она бежит туда, где ждёт её любимый, то кто-то неведомый останавливает её и, наклонив её голову, с силой пытается надеть на неё тесный металлический обруч. В страхе она просыпалась, ощупывала руками горячую голову и вновь забывалась в тревожном сне, полном неясных призраков, смутных желаний, сквозь которые всё отчётливее и отчётливее проступало только одно слово – КОРОНА.

Выйдя утром к столу, княжна Катерина была спокойна, тщательно причёсана и одета, как всегда.

И лишь необычайная бледность её лица выдавала в ней пережитое волнение. Ласково и покорно поздоровавшись с матерью и отцом, она села за стол подле князя Ивана, который, встав со своего места, ждал, пока сестра усядется рядом. Обеспокоенность князя Ивана мигом прошла, как только он увидел улыбку на бледном лице сестры.

За завтраком говорил лишь князь Алексей Григорьевич. Прасковья Юрьевна вступала в разговор только тогда, когда он обращался к ней с вопросами, большей частью касавшимися хозяйственных распоряжений.

   – Батюшка, – неожиданно прозвучал чуть охрипший голос княжны Катерины, – дозвольте мне вместе с братцем уехать.

   – Это куда ж князь Иван изволит отбыть? – настороженно спросил старый князь.

   – Нужда мне ехать до государя. Надо бы в царском лагере охотников побывать.

   – Это какая ж такая нужда вдруг приспела?– спросил Алексей Григорьевич, подозрительно оглядывая сына.

   – Да испанский посол де Лириа одолел совсем. Требуется ему государь, и всё тут. Хочет знать, когда его величество пожалует в Москву, не то грозится совсем уехать.

   – А, этот, – успокоенно ответил Алексей Григорьевич. – Ну ничего, ничего, никуда не денется.

   – Ну так можно мне с братцем в царский лагерь ехать? – вновь попросила княжна Катерина, пристально глядя на отца.

   – Отчего ж нельзя? Можно, можно, поезжай, княжна, прогуляйся малость, а то всё дома да дома, – ответил старый князь. – Вон и лицо совсем побледнело, – добавил он, почти ласково взглядывая на дочь.

Брат и сестра вышли.

   – Правильная у нас девка Катерина, – сказал жене князь Алексей.

   – Жаль её, сердешную, – отозвалась Прасковья Юрьевна на слова мужа. – Вон бледненькая какая, небось проплакала всю ночь над своей судьбой.

   – Нашла об чём плакать! Да любая другая девка на её-то месте рада-радёшенька была. Да и наша Катька своего не упустит, не тот характер, чтоб от такого отказываться. Это Ваньке у нас ничего, кроме баб, не надобно. А она нет! Она вся в меня!

Прасковья Юрьевна молчала.

Глава 5

Поросшая травой лесная дорога с глубокими колеями от многочисленных телег вывела княжескую коляску на обширную поляну, с трёх сторон окружённую тёмным лесом, казавшимся непроходимым. Коляска остановилась возле длинного сооружения из неокоренных стволов тоненьких осин и берёз, вместо крыши была натянута потемневшая от дождей парусина. Из глубины этого сооружения доносились громкие мужские голоса. Как только коляска, в которой ехали князь Иван и его сестра, остановилась возле этого строения, как выяснилось потом, конюшни, появились несколько конюхов. Узнав князя Ивана, они приветствовали его громкими радостными возгласами. Сойдя на землю, князь Иван дружески поздоровался с встречающими, помог сестре выйти из коляски. Появление молодой, нарядно одетой княжны вызвало некоторое замешательство. Кто-то с любопытством разглядывал красивую девушку, а те, кто узнали княжну, низко ей поклонились.

Ступив на землю, княжна Катерина с удовольствием сделала несколько шагов, разминая затёкшие от долгого сидения ноги. Служители „бросились выпрягать лошадей, беспрестанно рассказывая о всех новостях жизни в лагере. Как и ожидал князь Иван, государь со всей свитой, собаками, псарями, лошадьми с раннего утра был на охоте. На вопрос князя: «Когда обещал вернуться?» – ответили, что обычно вся охота возвращается к вечеру.

   – Государь и ночь бы охотился, – сказал пожилой низенький конюх, – да собакам отдых требуется. – Он улыбнулся.

   – А сам-то государь может и сутки в поле быть без еды? – засмеялся князь Иван.

   – Он-то? Он может! – утвердительно кивнул головой пожилой конюх.

Княжна Катерина, оглядываясь кругом, пошла к дальнему краю поляны, где стоявшие плотным кольцом телеги привлекли её внимание. Подойдя ближе, она увидела и людей, суетящихся возле телег. Остановившись, княжна с любопытством наблюдала за происходящим. На телегах были разложены разные товары: от деревянных больших и маленьких кадушек до женских украшений, сделанных довольно искусно из кожи, бисера, кружев. Возле товара сновали мужики и бабы, торгуясь, споря, примеряя. Как позже узнала княжна, такой базар всегда сопровождал государеву охоту. Вернее, государев лагерь привлекал к себе торговцев из ближних и дальних деревень, а те в свою очередь манили покупателей. Оживлённый торг стихал лишь к вечеру, когда царская охота возвращалась в лагерь, поскольку торговцам было известно, что государь не терпел торговой суеты рядом со своей охотой.

Княжна Катерина с интересом разглядывала женские безделушки. Некоторые ей очень понравились, но, несмотря на все уговоры торговок, она ничего не купила. Подойдя к возу, на котором в больших и маленьких берёзовых туесках продавались ягоды, она выбрала небольшой туесок, доверху наполненный крупными красными ягодами душистой земляники, и купила его.

   – Ешь, красавица, – говорила ей, подавая туесок, молодая краснощёкая крепкая баба, до бровей повязанная белым платком. – Сама собирала, – продолжала она, – ягодка к ягодке. Ешь, ешь, красавица.

Взяв туесок с земляникой, Катерина направилась обратно к конюшне, где князь Иван всё ещё беседовал с конюхами.

   – Гляди-ка! – весело вскричал он, увидев подошедшую княжну. – Сестрица уже и ягод насобирала. Когда успела?

Продолжая балагурить, он запустил руку в туесок и поддел большую горсть спелых ягод.

   – Вкусно! – сказал он, опрокинув в рот всю горсть сразу и протягивая руку за следующей порцией.

   – А ты, ваше сиятельство, так-то все ягоды у сестрицы отберёшь, – заметил князю Ивану всё тот же словоохотливый конюх.

   – Ничего-ничего, пусть ест, там ещё много ягод осталось, – махнула она рукой в сторону телег.

Солнце ещё не спряталось за полосой чернеющего леса, когда поляна огласилась собачьим лаем, ржанием коней и громкими голосами людей, возвращавшихся с охоты. В лагере всё пришло в движение, все засуетились. Те из царского окружения, кто не ездили на охоту, поторопились выйти из палаток, тесно одна к другой разместившихся в центре поляны, и спешили встретить усталых охотников. Тут же сновали конюхи, лакеи, повара, оставившие на время свои котлы, под которыми с утра уже был разложен огонь и в которых что-то кипело, варилось и жарилось, издавая дразнящий запах вкусной еды.

Государь легко соскочил с седла, отдав поводья подбежавшим конюхам. Он увидел князя Ивана и обрадованно пошёл к нему.

   – Ванюша, наконец-то и ты решил нас навестить, – не то радуясь, не то укоряя, сказал Пётр. – Да ты, я вижу, не один приехал, – продолжал он заметив склонившуюся перед ним княжну Катерину.

Государь подошёл к ней, поднял её и слегка обнял.

   – Вот радость-то какая! Рад, рад, княжна, видеть вас здесь, – произнёс Пётр с улыбкой и снова обнял её за плечи.

От него остро пахло лошадью, потом, лесным простором, и этот резкий и необычный запах взволновал княжну, которая, слегка отстранясь, внимательно оглядела государя. Она удивилась тому, что перед ней стоял совсем не мальчик, как она говорила недавно отцу, а высокий, крупный для своего возраста молодой человек. Его тонкая белая кожа загорела до черноты, что несколько огрубляло его красивое лицо. Большие серые глаза смотрели без улыбки, хотя рот его улыбался. Длинные русые волосы были спутаны, он пригладил их рукой.

   – Извините, княжна, что я в таком неприбранном виде, но я сейчас искупаюсь и снова буду здесь. – Обернувшись в сторону, он подозвал лакея: – Готова ли вода для умывания?

   – Как есть, всё готово, ваше величество, – ответил тот, низко кланяясь.

   – Не хотите ли, княжна, искупаться?

   – Искупаться? – удивлённо повторила княжна Катерина, оглядываясь и не видя нигде ни речки, ни пруда.

   – Да, искупаться, – повторил Пётр и махнул рукой: – Вон там.

   – Там?

   – Да, там у меня и баня изготовлена, походная, но весьма удобная.

   – Удобная?

   – Очень. А банщик мой такую вам воду с сосновыми ветками приготовит, что не пожалеете.

   – Благодарю вас, государь, – наконец вежливо отказалась княжна, – как-нибудь в другой раз.

   – Ну в другой, так в другой, – сразу согласился Пётр. – А ты, Ванюша, мне составишь компанию?

   – Ну куда ж я денусь? Беспременно искупаюсь!

   – Вот и хорошо, – обрадовался государь, – там и расскажешь мне, что тебя сюда занесло. Знаю-знаю, – погрозил он пальцем, – так бы не приехал.

   – Ну почему же? – возразил было князь Иван.

   – Да потому, – перебил его Пётр, – что тебя другая охота манит, оттого из Москвы и не едешь. Знаем, наслышаны и в лесу о твоих амурах.

   – Уж так и амурах, – улыбнулся князь Иван, скромно опуская глаза.

Походная баня для государя была устроена на краю у самого леса. Это было такое же временное сооружение, как и конюшня, крышу и стены которого заменяла толстая, потемневшая от дождей парусина. Внутри просторного помещения на дощатом полу стояли огромные деревянные лохани, на скамейке возле стены лежали мочала, полотенца, отдельной стопкой высилось чистое бельё. Стоял крепкий хвойный запах, а в ведре, прикрытом деревянным кружком, были запарены свежесломанные ветки сосны, некоторые даже с зелёными неровными шишечками.

Пётр, быстро раздевшись, подошёл к одной из лоханей, потрогал рукой воду, даже понюхал её и велел добавить в неё ещё хвойного настоя. Банные служители тут же принялись исполнять его повеление, отчего остро запахло сосной, а вода в лохани стала светло-зелёной.

   – Будет, будет, – проговорил Пётр, погружаясь в тёплую, пахучую воду. – Остальное туда лейте, – указал он на стоявшее рядом глубокое корыто, куда собирался окунуться князь Иван.

Некоторое время государь и князь Иван молчали, слышалось только довольное фырканье и плеск воды.

   – Какова, Ванюша, у меня здесь банька? – довольным тоном спросил государь, выкручивая длинные мокрые волосы.

   – Банька что надо! Пожалуй, не хуже, чем в Горенках.

   – Нет, не говори так. В Горенках в баньке попариться можно, а здесь только обмыться.

   – Да, попариться – это хорошо.

   – А потом холодной водицей окатиться, – мечтательно улыбаясь, продолжал Пётр.

   – Так за чем дело стало? – наполовину высунувшись из своей лохани, спросил князь Иван. – Можно ведь и в Горенки податься, недалеко тут.

   – Верно, что недалеко, но охота сейчас хорошо пошла, не хочу прерывать. Вот пойдут дожди – тогда ждите меня в Горенках.

Они помолчали.

   – Ты мне только, Ванюша, сейчас о делах ничего не говори, – сказал Пётр, фыркая и отплёвываясь от воды, попавшей ему в рот и нос, когда он погружался с головой.

   – Нет, какие дела сейчас? Да если правду говорить, то особо важных дел и нет. Один лишь посол испанский недоволен тем, что самого государя увидеть никак не может. Дескать, это даже для его государя оскорбительно.

   – Чем же оскорбительно, Ванюша? – не понимая, спросил Пётр.

   – Дескать, вопросы государственной важности не с кем решать.

   – Как это не с кем? А Андрей Иванович Остерман на что?

   – Верно, Остерман, – согласился князь Иван. – Только его тоже в Москве нет.

   – Как это нет? – удивился государь.

   – Да так вот и нет. Как узнали, что ваше величество здесь долго пробудет, так и разъехались все по своим имениям.

   – И Остерман уехал?

   – И он тоже.

   – Ну погоди, я до них доберусь, – беззлобно пообещал Пётр. – Дожди начнутся – приеду, с ними разберусь!

И, словно совсем не говорил о делах, он совсем другим тоном спросил:

   – Слыхал, что цесаревна на богомолье отправилась. Верно?

   – Верно.

   – С Санькой Бутурлиным, говорят, так?

   – Да, с ним, – подтвердил князь Иван.

Они помолчали.

   – Может, её на охоту не позвали? Обиделась, – осторожно предположил государь.

   – Какое там! Звал! Отказалась: говорит, пойду на богомолье. Грехи, видно, замаливать, – то ли спросил, то ли подтвердил князь Иван.

   – Ну и пусть! А у нас с тобой, Ванюша, грехов нет! Ведь нет?

Пётр, развеселясь, ударил руками по воде так сильно, что высокая струя поднялась вверх и рассыпалась тысячами мелких брызг, долетев даже до князь Ивана.

   – Слушай, Ванюша, – неожиданно серьёзно сказал Пётр, – а сестрица у тебя красивая, даже очень.

Эти его переходы от весёлости к серьёзности часто удивляли князя Ивана.

   – Красивая, – коротко согласился князь.

   – Даже, может, не хуже цесаревны, а?

   – Совсем не хуже.

   – Послушай, Ванюша, ты сегодня же в Москву отправишься?

   – Сегодня попозже.

   – А она тоже с тобой уедет?

   – Кто она? – делая вид, что не понимает, о ком идёт речь, спросил князь Иван.

   – Как кто? Сестрица твоя.

   – Ах, она! Об этом надобно у ней самой полюбопытствовать.

   – Хорошо, хорошо, – быстро проговорил Пётр, вылезая из воды и закутываясь в большое полотенце, тут же поданное банщиком.

Оставшись одна, княжна Катерина вдруг почувствовала, что она страшно проголодалась. Съеденные ягоды не утолили голода, а лишь усилили его. Бродя по лагерю, она оказалась около кухни, где несколько поваров суетились возле жаровни, над которой поднимался вкусный запах мяса и пирогов. Остановившись невдалеке, она вдыхала сытный запах, постоянно сглатывая набегавшую слюну.

   – Не желаете ли, княжна, отведать наших пирожков? – вдруг услышала она рядом с собой женский голос.

Обернувшись, княжна увидела толстую рябую бабу в переднике и аккуратно повязанном цветастом платке, с деревянным лотком в руках, на котором лежали небольшие, румяные, пышные пирожки.

   – Пирожков? – обрадованно спросила княжна, удивляясь тому, как вовремя их предложили.

   – Попробуйте, попробуйте, – потчевала её рябая баба, – государю нашему очень по вкусу мои пирожки.

   – А с чем они? – скрывая нетерпение как можно скорее взять пирожок, спросила княжна.

   – А со всем. Вот энти с зайчатиной, а те с морковью, вот с яйцом и зелёным луком, – указывала баба на разложенные по кучкам пирожки, – а энти сладенькие, с ягодками. Чего душа пожелает, то и отведайте.

   – Спасибо, спасибо, – поблагодарила княжна, – я возьму вот этот и этот.

Она взяла по одному пирожку из разных кучек.

   – Да что больно мало берёте, – удивилась баба, – они такие махонькие: на один укус всего-то. Вот потому, видно, и худенькая вы больно, что едите, словно птичка.

   – Вкусно, – сказала княжна, откусив сразу чуть не полпирожка с луком и яйцом.

   – Ну а я что говорила? Вестимо, вкусно. У меня на пирожки энти мамушкин ещё секрет есть. Ни у кого таких пирожков нет, – хвастливо добавила баба.

Ужин был накрыт на большом столе, сколоченном из досок, покрытых скатертью. Вокруг стола тянулись длинные доски, положенные на врытые в землю берёзовые кругляки. Народу к столу набралось много. Государь, умытый и причёсанный, в чистой рубахе с закатанными до локтей рукавами, в узких синих штанах и высоких сапогах был весел, оживлён и смешлив.

Всё, что видела теперь перед собой княжна Катерина, было так ново, так непривычно. Освещённая последними лучами заходящего солнца поляна, палатки, конюшня, кухня, толпа знакомых и совсем незнакомых княжне лиц, одетых просто, как и государь, были так не похожи на собрания этих людей в другой обстановке, где ей случалось бывать при дворе. Это так поразило княжну, что некоторое время она неподвижно стояла возле стола, с удивлением разглядывая окружающих.

   – Что это вы, княжна, к столу не торопитесь? – услышала она рядом с собой знакомый, ни на что не похожий голос государя.

Княжна оглянулась. Пётр стоял перед нею. Высокий, стройный, от него вкусно пахло свежестью, длинные волосы были тщательно расчёсаны, загорелое лицо, озарённое косыми лучами заходящего солнца, было картинно красиво. Красиво настолько, что у княжны перехватило дыхание и в какую-то минуту ей показалось, что она знает и любит его давным-давно.

   – Идёмте, княжна, – проговорил Пётр, беря её за руку и ведя к столу, где все ждали только государя, чтобы занять свои места.

   – Садитесь сюда, – указал ей Пётр место по левую руку от себя, – а тут Ванюша сядет, это его место.