Текст книги "Две невесты Петра II"

Автор книги: Софья Бородицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Часть вторая
СЕСТРА ОБЕР-КАМЕРГЕРА

Глава 1

Я довольно знала обыкновение

своего государства,

что все фавориты после

своих государей пропадают.

Записки Н.Б. Долгорукой

пустел Петербург, как только позднее осеннее тепло сменилось зимним холодом и установился санный путь. Множество экипажей, растянувшись вереницей почти на версту, тронулись от Зимнего дворца в Москву, сопровождая императора.

Его нарядный экипаж, окружённый конными гвардейцами, отъехал от дворца ранним морозным утром 9 января 1728 года. Распространившийся накануне по городу слух о том, что государь навсегда покидает ненавистный Петербург, для того чтобы навсегда обосноваться в Москве, сорвал со своих мест не только придворных, но и многих служителей, ремесленников, торговцев, ямщиков и прочий работный люд.

Всю ночь перед отъездом юный государь провёл беспокойно. Он то засыпал ненадолго, то, встревоженный какими-то неясными видениями, пробуждался. То ему казалось, что он забыл взять с собой шпагу отца в дорогих ножнах, которую ему как-то передал Меншиков, то чудилось, что «батюшка» всё ещё рядом с ним, укоризненно и пристально смотрит на него. Он вскакивал в испуге, кидался к князю Ивану, который спал рядом с его постелью, и будил его, а тот, проснувшись, не мог понять, что случилось и почему Пётр так волнуется.

   – Послушай, Ванюша, – прерывающимся от волнения голосом говорил государь, – беги сейчас же к цесаревне.

   – К кому? – удивлённо спрашивал князь Иван, мотая головой и ничего не понимая со сна.

   – К цесаревне Елизавете.

   – К цесаревне? – удивлённо повторял князь. – Сейчас, ночью, к ней? Зачем же?

   – Узнай, голубчик, не надумала ли она остаться?

   – Остаться? – всё более удивляясь, повторял Иван.

   – Ну да, да, – торопливо подтверждал государь. – Вдруг ей вздумается здесь остаться и она не поедет со мной в Москву?

   – Не может такого быть, – совсем проснувшись, уверенно отвечал князь Иван.

   – А ты почему знаешь, что не останется?

   – Знаю. Я вчера видал её.

   – Видал? Где же?

   – Я был у неё, – немного помешкав, сказал князь.

   – Ты был у ней? – подозрительно переспросил Пётр.

   – Был.

   – Зачем же ты был у ней? – терзаемый ревностью, допытывался молодой государь.

   – Не боись, ваше величество, – улыбнулся князь Иван, поняв настроение друга, – я не по своей воле там был.

   – Не по своей? – обрадованно выдохнул Пётр. – А по чьей же?

   – Да Андрей Иванович Остерман велел у неё побывать.

   – Это зачем же? – успокоившись, спросил Пётр.

   – Не знаю, только он велел мне передать ей, чтоб непременно ехала в Москву, у него к ней какой-то особый интерес.

   – Так ты видал её?

   – Видал, видал, – равнодушно ответил князь Иван. – Собирала свои пожитки, так что не волнуйся, Петруша, – ласково добавил он, – поедет она с тобой, здесь не останется.

Окончательно успокоившись, Пётр снова ложился, и снова его преследовали видения. Порой ему казалось, что всё это происходит не с ним. Он всё ещё не мог привыкнуть к мысли, что завтра он отправится со всем своим двором в Москву, где его ожидает самый торжественный момент в его жизни.

Там, в Москве, он будет коронован на царство. Он вновь пробуждался, садился на постели, склонив голову на руки, ощупывал её, как бы примеряя корону. Мысль о короне наполняла его детскую душу неизведанной радостью, холодком восторга отзывалось его сердце.

Поздний зимний рассвет высветил длинную вереницу экипажей, саней, лошадей, всадников, толпу людей. Кругом стоял немолчный гул от скрипа полозьев по снегу, фырканья и ржания коней, людских голосов. Взволнованный суетой Пётр поместился в одном экипаже с князем Иваном, чем сильно обидел свою сестру княжну Наталью, но ему было ни до чьих-либо обид. Всё происходящее целиком захватило его самого, не оставляя места для переживаний других.

Ему казалось, что он лишь сейчас впервые увидел и это зимнее светлеющее прозрачное небо, эту узкую розово-красную полоску зари на горизонте, из-за которого уже показался красный край восходящего солнца. Всё было таким необыкновенно новым, может быть, ещё и потому, что всё время на дворе стояла пасмурная, слякотная погода, нагонявшая на него порой беспричинную тоску. Может быть, поэтому такими неожиданно новыми казались и эта гладкая, ровная дорога, припорошённые белым снежком придорожные кусты и сказочные деревья леса, бесконечно тянувшегося по обеим сторонам дороги. Длинные ветки берёз, покрытые инеем, розовели под лучами зимнего яркого солнца, тогда как с другой стороны – там, куда не проникали солнечные лучи – всё было сумрачным и тёмным.

Пётр смотрел только на освещённую солнцем сторону дороги, где сказочные розовые деревья манили к себе неразгаданной тайной, такой же волнующей и манящей, как и то, что ждало его впереди, в Москве.

4 февраля 1728 года царский поезд торжественно въехал в Москву. У самой заставы молодой государь вышел из крытого экипажа и велел подать открытые санки, чтобы стоя приветствовать огромные толпы народа, вышедшего встречать его.

Ему подали шестёрку каурых, без единого пятнышка коней, запряжённых цугом в лёгкие санки с высокой задней спинкой, обитые изнутри медвежьей шкурой. Вместе с ним в эти санки поместился князь Иван Долгорукий, но в отличие от государя он сел сзади, привалившись спиной к стенке саней, совсем скрывшей его.

После недолгой остановки у заставы поезд во главе с государем вновь тронулся в путь.

Видя стоявшего в санях молодого государя, толпы встречающих разражались ликующими криками, которые как волны перекатывались всё дальше и дальше по мере движения саней.

Торжественную встречу государя довершал праздничный перезвон колоколов множества храмов. И всё это – немолчный колокольный звон, радостные крики толпы, весеннее солнце, высокое голубое небо, гомон встревоженных шумом ворон и галок – наполняло душу Петра восторгом, никогда ранее им не испытанным.

Москва сразу же заворожила его, и не только торжеством встречи, а чем-то другим, совершенно отличным от Петербурга. Может быть, это был чистый белый снег, лежащий в сугробах по обочине дороги, его лёгкое весёлое поскрипывание под полозьями санок, возможно, холмистость улиц, так непохожих на длинные ровные улицы Петербурга, где их однообразие ничем не радовало глаз, тогда как здесь, съезжая с горки, он ощущал давно забытую им детскую радость. Да и небо над Москвой было другим: высоким, светлым, прозрачным, в Петербурге же оно серое и низкое, казалось, лежало на крышах домов, прижимая их к земле.

Из-за огромного скопления встречающего народа поезд продвигался медленно. Наконец он выехал на Красную площадь, тоже всю запруженную людьми. Хорошо ещё, что по обеим сторонам дороги стояли войска, оберегая поезд от наиболее ретивых, пробиравшихся как можно ближе к царским санкам.

Государь с любопытством смотрел на красные зубчатые стены Кремля. За ними блестели золотом купола Успенского собора, знакомые ему по картинкам, которые когда-то показывал бывший наставник и названый «батюшка» Александр Данилович Меншиков.

Мысль о нём на какое-то время отвлекла Петра Алексеевича от увиденного, но очень скоро он отогнал её от себя, как и мысль о его дочери и об их теперешней судьбе.

Оставив Красную площадь слева от себя, прибывшие вскоре свернули на довольно длинную улицу, по сторонам которой стояли большие каменные дома, оштукатуренные и покрашенные в светлые тона, отчего улица казалась празднично чистой, словно её вымыли к светлому Христову Воскресению. Наконец государевы сани остановились возле трёхэтажного дома, окна двух этажей которого – первого и третьего – были значительно меньше окон второго этажа. Ажурные кованые ворота отгораживали дом и усадьбу, видневшуюся за ним, от проезжей части улицы.

Не дожидаясь, пока служители торопливо отворят ворота, государь выпрыгнул из саней, с удовольствием разминая ноги, уставшие от долгого стояния в санях. Наконец ворота широко распахнулись, и служители, встретившие государя, низко кланяясь, расступились перед ним.

Возле самого входа в дом, который по обычаю всех таких домов располагался внутри двора, Петра Алексеевича догнал князь Иван. Отстранив подбежавших слуг, он сам распахнул перед ним тяжёлую тёмного дуба дверь, украшенную по углам бронзовыми фигурками львов.

Широкая мраморная лестница, устланная ковром, вела в небольшие квадратные сени, украшенные картинами в золочёных рамах. Высокий молодой дворецкий в красной ливрее встретил приехавших у входа.

   – Сюда пожалуйте, ваше императорское величество, – сказал он, указывая рукой налево от входа, куда уходил довольно длинный коридор со множеством выходящих в него дверей. Идя впереди гостей, дворецкий распахнул одну из них и отошёл в сторону, пропуская их вперёд.

   – Хорошо, хорошо, – скороговоркой поблагодарил его государь. – Теперь ступай, я сам расположусь, где понравится.

Комната, где оказались Пётр Алексеевич и князь Иван, была просторной. Четыре её высоких окна выходили во двор, где виден был по-зимнему редкий сад с аккуратно расчищенными дорожками. Голубого изразца печь в углу комнаты испускала тепло, отчего в комнате было по-домашнему уютно. Наборный дубовый паркет натёрт и не застлан ковром, что понравилось государю, не любившему излишнего убранства: ни ковров, ни мебели. Однако он не остался в ней, а отворив дверь, вышел в коридор, приглашая за собой князя Ивана. Они долго бродили по коридору, пока наконец не обнаружили двух смежных комнат, к которым примыкала довольно большая, тёмная, без окон комната, служившая, вероятно, гардеробной.

   – Вот здесь, Ванюша, мы с тобой и поселимся, – весело сказал Пётр Алексеевич, быстро обежав всё помещение, где ещё не было ни кроватей, ни другой какой-либо мебели.

   – Тут же, ваше величество, пусто, – недоумённо оглядывая пустые комнаты, ответил князь.

   – Ничего, ничего, Ванюша, я сейчас прикажу поставить здесь кровати. Зато мы тут рядом с тобой будем! Не придётся, как тогда у «батюшки», – он опять назвал Меншикова забытым именем «батюшка», – стену рубить, помнишь?

   – Ну как не помнить! Это ведь тогда Лизхен к тебе туда приходила? – многозначительно улыбнувшись, спросил государя князь Иван.

   – Будет, будет тебе, Ванюша, не вспоминай о том! Не вспоминай!

   – Хорошо, хорошо, не буду больше о том поминать...

Они не закончили разговор, как в комнату вошли сестра Петра Алексеевича княжна Наталья, Андрей Иванович Остерман и целая толпа озабоченных придворных.

   – Господи! – воскликнула княжна Наталья. – Наконец-то мы тебя сыскали!

   – Сыскали? – удивился Пётр Алексеевич. – Разве мы потерялись?

   – Не потерялись, нет, – смешалась сестра, – но вас все разыскивают, чтобы отвести в приготовленные покои. А вы, ваше величество, – добавила она не то шутя, не то серьёзно, – изволите скрываться ото всех.

   – Приготовленные покои? – изумлённо протянул Пётр Алексеевич, вопросительно глядя на князя Ивана.

   – Да-да, ваше величество, вам приготовлены покои в другой половине дома, – стараясь говорить строго, произнёс Остерман.

   – Нет-нет, – резко оборвал его молодой государь, – мы с князем Иваном уже сыскали себе покои и никуда отсюда не уйдём. Ведь так? – обратился он к князю, молчаливо стоявшему рядом.

   – Как вашему величеству будет угодно.

   – Да-да, – начиная сердиться и притопнув ногой, сказал государь.

   – Но тут же нет ничего, – заикнулся было Остерман.

   – Нет, значит, должно быть, – всё тем же повелительным тоном произнёс Пётр Алексеевич.

   – Хорошо, хорошо, – тут же согласился Андрей Иванович, – я сейчас же распоряжусь, чтобы сюда внесли всё необходимое.

   – Только без ковров и разных столиков, – приказал Пётр Алексеевич.

   – Хорошо, хорошо, – снова согласился Остерман, – как прикажете.

   – Вам дай волю, – смягчаясь, ответил Пётр Алексеевич, – вы натаскаете сюда всякой всячины, так что и ступить будет некуда.

   – Послушай, Петруша, а чем тебе столики и всякие мелочи, как ты говоришь, не угодили? – недоумевая, спросила сестра.

   – Не угодили, и всё тут! – ничего не объясняя и вновь начиная сердиться, ответил государь.

   – Хорошо, хорошо, – примирительно сказал Остерман, – а сейчас, ваше величество, извольте пройти в столовую, обед уже подан. Ведь вы с самого утра, как в Москву въехали, ещё не ели.

   – А вот это верно! – обрадовался Пётр Алексеевич. – Я совсем позабыл про обед. Идём, князь Иван, ты ведь тоже небось есть хочешь?

   – Очень хочу, – улыбнулся тот.

Первые несколько дней пребывания в Москве прошли в суматохе. Погода, вначале такая весенняя, резко изменилась. Чуть ли не каждый день было темно и сыро, а с низкого, как в Петербурге, неба летел мокрый липкий снег. А то вновь подмораживало, светлело, на небе по вечерам перемигивались далёкие звёзды, а выпавший снег сковывало морозом так сильно, что можно было не проваливаясь ходить и ездить по нему до тех пор, пока полуденное солнце не пригревало его.

Однажды, когда кругом все крепко спали, не исключая и стражи, расположившейся рядом с покоями государя, дверь в его опочивальню тихо отворилась и, неслышно ступая, в неё вошёл князь Иван. Подойдя близко к постели государя, он легонько коснулся его плеча и тихо позвал:

   – Ваше величество!

Государь крепко спал, что-то шепча во сне. Князь Иван вновь дотронулся до плеча спящего, потряс сильнее и громче позвал:

   – Ваше величество, Петруша!

Пётр Алексеевич, пробудившись, рывком сел на постели и, протирая глаза, с удивлением уставился на неожиданного гостя.

   – Ванюша! Ты? – наконец произнёс он, разглядывая одетого по-уличному друга. – Что так рано? – Он посмотрел на зашторенное окно, сквозь которое не проникал даже самый слабый свет.– А что ты так вырядился? – спросил он, ничего не понимая со сна и по-прежнему разглядывая необычный наряд князя, на котором был надет короткий овчинный тулупчик и такая же шапка.

   – Тс-с-с! – тихо произнёс князь Иван, прикладывая палец к губам, и едва слышно проговорил: – Вставай, Петруша, я и тебе такое же платье припас.

   – Мне? Зачем? – удивился государь.

   – Вставай, одевайся, потом узнаешь.

Пётр поспешно соскочил с постели, прямо на ночную рубаху послушно натянул протянутый князем Иваном тулупчик, на ноги – длинные сапоги.

   – Рубаху-то заправь в голенища, – посоветовал князь Иван. – Гляди, как у меня.

Распахнув полы тулупчика, он показал такие же длинные сапоги, в которые была заправлена его рубаха.

   – Так, так, – одобрил он, оглядывая уже одетого государя, – только шапку надень – холодно, и пошли.

   – Куда пошли? – всё ещё ничего не понимая, спросил Пётр.

   – Сейчас сам всё увидишь, – всё так же шёпотом ответил князь Иван и, взяв государя за руку, повёл его за собой.

У дверей, ведущих в его покои, князь Иван остановился, прислушался. Кругом было тихо. Быстро миновав комнату князя, они очутились в чуланчике, примыкавшем к его покоям. Там, на удивление Петра, вместо заколоченного большого шкафа оказалось довольно широкое окно, которое теперь было растворено, отчего в чуланчике стало много светлее, чем в других комнатах.

   – Это что же? – удивлённо спросил государь, подойдя к окну и выглядывая наружу. – Да здесь и лестница! Что ты задумал? – спросил он молчавшего всё время князя Ивана.

   – Тише, тише, спускайся, – не отвечая на вопрос друга, проговорил тот.

Заинтригованный придумкой, ничего больше не спрашивая, Пётр перекинул было ногу через подоконник, но князь Иван остановил его:

   – Погоди, погоди, Петруша, – удержал он его за руку. – Давай я вперёд стану спускаться, а ты сразу за мной, хорошо?

   – Давай, – согласился государь и, поднявшись, пропустил князя.

Лестница была высокая, ступеньки довольно широкие. Они без приключений спустились вниз. Снег вокруг был расчищен, и узкая, утоптанная тропинка вела куда-то вдаль, где терялась в темноте и кустах, обильно припорошённых инеем.

Сойдя на землю вслед за князем Иваном, Пётр вновь спросил:

   – А теперь-то куда?

   – Тише, тише, вдруг услышат, шуму тогда будет, – проговорил князь, беря Петра за руку и увлекая его за собой.

Скоро утоптанная дорожка упёрлась в высокую ограду, где князь Иван невидимым Петру движением отворил едва заметную калитку. Пройдя через неё, молодые люди оказались на широкой пустынной улице, освещённой лишь выглянувшей из-за облаков луной и мерцающими в просветах неровных туч звёздами. Они шли довольно долго, пока где-то впереди них на небе не появился розовый отблеск восходящего солнца. Стало светлее. Наконец они остановились на высоком берегу, где внизу была слабо различима расчищенная от снега замерзшая река.

Солнце поднялось уже довольно высоко, и перед глазами необычных путников развернулась огромная, изумительная панорама Москвы. Бледный зимний луч солнца косо скользнул по расходящемуся веером от Кремля городу, касаясь заснеженных крыш и кое-где зажигая яркие блики над белыми крышами, над которыми возвышались купола храмов и монастырей.

Нельзя было представить себе ничего более прекрасного, богатого, роскошного, сказочного, чем эти купола с крестами, сияющими золотом, эти колоколенки с луковичными маковками, эти шести– или восьмигранные шпили с ребристыми, сквозными, округлыми гранями, заостряющиеся над неподвижным скопищем покрытых снегом крыш.

Позолоченные купола, отражая свет, казались чудесно прозрачными, а на их выгнутых поверхностях он сиял точно звёзды. А там, далеко, виднелись лазурные шпили, купола из гладких медных пластин, пригнанных друг к другу. Кое-где купола были выполнены черепицей, подобно чешуе сказочного дракона, а где-то их луковицы были окрашены в зелёный цвет. Совсем далеко виднелись лишь нагромождения куполов, шпилей, башен всевозможных форм, чьи силуэты на голубеющем фоне неба поблескивали золотом, серебром, медью, сапфирами или изумрудами, и над всем этим вставало разгорающееся зимнее солнце.

Задохнувшись от красоты увиденного, юный государь повернулся к своему другу. В его больших светлых глазах стояли слёзы восторга.

   – Ванюша, Ванюша, – прошептал он, – как ты мне угодил! Как я рад, что ты меня сюда привёл, ведь я не видал никогда такой красоты!

Помолчав немного, он добавил чуть громче и торжественнее, раскинув руки, словно обнимая всё увиденное им:

   – Всё это моё, моё, моё!

   – Кроме солнца, – слегка улыбнувшись, заметил князь Иван, – оно ведь не только здесь, но и там, далеко. – Он махнул рукой туда, откуда всё выше и выше поднимался круглый красный шар солнца.

   – Хорошо, хорошо, – согласился Пётр, но по его тону князь Иван понял, что он обиделся.

   – Полно, Петруша, пошли обратно, а то уж хватились, верно, ищут тебя повсюду.

   – Да-да, пошли, – примирительно сказал Пётр, и, повернувшись, они быстро зашагали к дому по той же пустынной дороге.

Подходя к дому, князь Иван увидел впереди девицу с коромыслом на плечах, на котором мерно покачивались бадейки, полные воды.

   – Погоди-ка, – остановил он Петра и, ничего не объясняя, скинул с себя тулупчик, вывернул его наизнанку, быстро надел мехом наружу, нахлобучил до самых глаз лохматую шапку и пустился догонять идущую впереди девицу.

Подойдя к ней сзади почти вплотную, он легко снял с её плеч коромысло с бадейками и повесил на себя. Девица от неожиданности остановилась, оглянулась поглядеть, что же такое происходит, но увидев одетого в вывороченный тулуп человека, закричала от страха:

   – Сгинь, сгинь, нечистая сила!

Оставив коромысло с бадейками, из которых полилась вода, она помчалась вперёд так быстро, что стали видны её голые ноги, обутые в короткие валяные сапоги.

Весело посмеявшись над глупой девкой, они направились к дому. Шли той же дорогой, что и уходили. К их обоюдному удивлению, всё было тихо: видно, ещё никто не хватился, что государя нет в его покоях. Однако такое затишье было обманчиво.

Не успел князь Иван скинуть с себя и спрятать вывороченный тулупчик, как у него в спальне появился князь Алексей Григорьевич.

   – Признавайся, это твои проделки? – сказал он строго, подходя к кровати, в которую успел юркнуть молодой человек.

   – Какие проделки? – глядя на отца непонимающим взглядом, переспросил князь Иван.

   – Не притворяйся спящим! – проговорил отец, сдёргивая с сына одеяло и глядя на его ноги в мокрых от снега сапогах, которые тот, заслышав чьи-то шаги, не успел скинуть.

   – Какие проделки? – всё ещё упрямясь, повторял князь Иван.

   – Девку, что воду несла, не ты, что ли, до смерти перепугал? До сей поры кричит, что на неё нечистый дух напал.

   – Как же, – улыбнулся князь Иван, – нужна она нечистому духу, такая толстая да рябая.

   – Смотри, Иван, – погрозил князь Алексей сыну пальцем, – сам сколь хочешь куролесь, а государя побереги: не ровен час, случится с ним что...

   – Поберегу, поберегу, – скороговоркой пообещал князь Иван, стаскивая с ноги сапог.