Текст книги "Две невесты Петра II"

Автор книги: Софья Бородицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

Глава 2

Прошло несколько дней с памятной ночной прогулки молодого государя и его любимца князя Ивана, и всё более или менее приходило в норму обычной жизни, если не считать хлопот царского окружения по случаю предстоящей коронации Петра Алексеевича. Более всех беспокоилась великая княжна Наталья – сестра государя. Ей казалось, что парадный костюм, в котором он должен был короноваться, недостаточно богат, слишком мало украшен драгоценными камнями.

Однажды, придя к брату, она принесла небольшую серебряную шкатулку и, протягивая её Петру, сказала:

   – Посмотри, Петруша, что тебе подойдёт, то и возьми.

   – Что это? – удивился государь.

   – А ты открой шкатулку, там увидишь.

Осторожно, словно шкатулка была из хрупкого фарфора, Пётр откинул крышку, и его взгляду предстали немногие драгоценности сестры, которые ей достались после смерти их матери и были хорошо известны государю. Там было несколько колец с небольшими сапфирами в обрамлении мелких алмазов, такие же серёжки, жемчужное ожерелье.

   – Зачем это мне? – недоумённо спросил Пётр.

   – Возьми, возьми, братец, здесь хорошие камни, ты ими украсишь свой наряд.

   – Наряд? – повторил Пётр.

   – Да, наряд для коронации, – тихо ответила княжна, покраснев.

   – А разве он недостаточно украшен?

   – Конечно, недостаточно, – громче и твёрдо сказала Наталья и после недолгого молчания продолжала официальным тоном, обращаясь к брату на вы: – Вы, Пётр Алексеевич, совсем не следите за своим платьем.

   – Я не слежу? – удивился государь.

   – Ну не вы, – поправилась княжна, – а те, кому должно это делать. Они совсем забросили ваш гардероб, благо вы сами с них не требуете и одеваетесь просто как ваши любимые псари.

   – А что, разве мои псари плохо одеты? – улыбнулся государь.

   – Да я не о том, – начала было сестра, но не успела договорить, как дверь в покои государя отворилась и в широком её проёме показались двое гвардейцев, нёсших довольно большой, окованный серебром сундук. Предшествующий гвардейцам князь Иван, поклонившись государю и его сестре, сказал:

   – Дозвольте, государь, внести к вам этот сундук.

   – Сундук? – переспросил Пётр. – Зачем же мне сундук, разве здесь кладовая?

   – Нет-нет, конечно, я не позволил бы им, – князь кивнул в сторону застывших рядом с сундуком гвардейцев, – вас обеспокоить, если бы это был обычный сундук.

   – Что же такого в нём необычного? – взглянув на сестру, спросил государь.

   – Очень даже необычный, – с оттенком таинственности в голосе ответил князь Иван.

   – Раз уж он такой необычный, тогда проходите с ним сюда, – насмешливо улыбнулся Пётр Алексеевич, подразумевая и здесь какую-либо шутку своего любимца.

Князь Иван кивнул гвардейцам, и те не без труда подняли сундук, внесли его в покои государя и опустили на пол напротив окна, рядом с которым стоял Пётр.

   – А чтоб вам, государь, не гадать, как открыть крышку сего сундука, вот вам ключ.

   – Даже ключ, – всё ещё подразумевая какую-то выдумку фаворита, снова улыбнулся Пётр, беря у него из рук небольшой серебряный ключ.

   – Вот и замок, извольте взглянуть, – наклоняясь к сундуку, проговорил князь Иван.

Пётр собрался было повернуть ключ в замке, но князь Иван остановил его:

   – Нет-нет, ваше величество, мы сейчас все уйдём, и тогда вы сами с княжной Натальей осмотрите его.

   – Что ж там такое? – удивлённо спросил Пётр. – Кого ты туда спрятал? Может, медведь?

Князь Иван молчал.

   – Вы сейчас все уйдёте, мы с княжной останемся, откроем сундук, а он оттуда вырвется да и начнёт нас ломать, так? – глядя с улыбкой на князя Ивана, продолжал допрашивать его государь.

   – Не могу знать, – серьёзно ответил тот, – только вам лучше открыть да посмотреть без лишних людей.

   – Ну хорошо, хорошо, – быстро проговорил заинтригованный необычным случаем Пётр. – Ступайте, ступайте все, а ты, сестрица, останься, – обратился он к княжне Наталье.

Она вместе со всеми хотела покинуть покои государя.

   – Нет уж, нет! Я один с этим сундуком не останусь! – стараясь сделать озабоченное лицо и в то же время смеясь, сказал Пётр.

Все ушли. Несколько минут брат и сестра молча смотрели на объёмистый сундук. Пётр слегка толкнул его ногой, но он даже не сдвинулся с места.

   – Тяжёл, – сказал Пётр, наклоняясь к замку. – А ну как правда там зверь какой-то притаился? – спросил он у сестры, берясь за ключ и не решаясь повернуть его в замке.

   – Пустое, братец, пустое, – возразила княжна, – князь Иван известный выдумщик, но не до того же, чтобы зверье в сундуке перетаскивать. – Отстранив его руку, она без колебаний повернула ключ в замке.

К удивлению обоих, крышка сундука отворилась сама с тихим мелодичным звоном. Удивлённые брат и сестра заглянули внутрь.

Заполненный чем-то сундук был прикрыт сверху куском тяжёлой тёмной парчи, сверх которой лежало несколько исписанных листков.

   – Что ж это такое? – сказала княжна Наталья, беря в руки листки и принимаясь за чтение.

   – Сестрица, сестрица, – раздался сдавленный шёпот Петра, – взгляни, взгляни сюда!

Княжна Наталья, оторвавшись от чтения бумаг, обернулась на вскрик брата. Она увидела его стоящим на коленях рядом с сундуком. Парча, покрывавшая его содержимое, была снята, и оттуда выглядывали усыпанными камнями ножны шпаг, трости, ордена, коробки, коробочки, футляры большие и маленькие.

   – Откуда это, чей клад? – почти в испуге проговорил Пётр.

   – Это... – спокойно протянула княжна Наталья. – Это теперь, братец, всё ваше.

   – Моё? – недоверчиво переспросил он.

   – Да, ваше и принадлежит вам по праву.

   – По какому праву?

–По праву справедливости, поскольку всё это, – княжна дотронулась рукой до покрытой крупными алмазами трости, – было приобретено неправедным путём.

   – Неправедным? Но кем же?

   – Светлейшим князем Меншиковым.

   – Батюшкой?! – непроизвольно воскликнул Пётр.

   – Им, – кивнула княжна, – вот тут и список всего имущества, что изъято у светлейшего. Да здесь ещё не все!

   – Не все? – перебил её Пётр. – А что же ещё? И где?

   – А ещё много-много пудов посуды из серебра.

   – Посуды из серебра? Много пудов? – повторил за нею государь. – Где же она? – спросил он, оглядываясь и удивляясь тому, что не видит эту посуду.

   – Не волнуйся, братец, она тоже доставлена сюда в особых ящиках.

   – Хорошо, хорошо, – проговорил Пётр, – пускай пока подождёт, а мы с тобой давай посмотрим, что здесь-то, в этих коробочках.

Усевшись на пол рядом с сундуком, брат и сестра расстелили между собой на полу тёмный кусок парчи, прикрывавший изнутри сундук, и начали вынимать из него содержимое.

Сначала они делали это осторожно, медленно разглядывая каждую извлечённую из сундука вещь, но их было так много, что скоро они, утомившись, стали быстро вытаскивать футляры, коробки и коробочки и, наскоро раскрывая их, сваливали всё в одну блестящую груду. Тут были усыпанные бриллиантами, жемчугами, изумрудами кольца, серьги, запонки, булавки, алмазные пуговицы от камзолов, пряжки, литое золото в коробках, два огромных алмаза в серебре. Когда уже почти всё содержимое сундука было извлечено и лежало на полу сверкающей грудой, княжна Наталья в одном из углов сундука нашла небольшую коробочку, обтянутую блестящим алым атласом. Открыв её, она так долго рассматривала находившееся там кольцо, что её брат недоумённо обратился к ней:

   – Что ж там такого особенного, что ты так долго это разглядываешь?

   – Особенное, – многозначительно ответила княжна, протягивая коробочку брату. – Узнаешь? – спросила она, пристально глядя ему в лицо.

Взглянув мельком на коробочку и кольцо, Пётр нахмурился и отвернулся.

   – Узнаю. Конечно.

   – Это кольцо княжны Марии, что ты дарил ей на обручение, помнишь?

   – Да, да, – всё более и более сердясь, ответил брат, – брось его, брось.

   – Бросить? Куда бросить? – удивилась княжна Наталья.

   – Куда хочешь, а впрочем, – сказал он, помолчав и поворачиваясь к сестре, – дай-ка его мне. – Он взял из рук княжны коробочку, не разглядывая, закрыл её.– Нет, не стану его бросать. – Он спрятал коробочку с кольцом в карман. – Я лучше его уберу.

   – Уберёшь? Зачем?

   – А затем, – проговорил он, как-то странно улыбаясь, – что когда-нибудь подарю его своей новой невесте.

   – Новой невесте? – ещё больше удивилась сестра. – А разве уже есть такая на примете?

   – Нет, разумеется, нет. Слава Богу, что от одной-то избавился. – Помолчав, Пётр добавил с шаловливой улыбкой:– Но ведь будет когда-нибудь у меня новая невеста?

   – Конечно, будет, – ответила княжна Наталья, – только дарить это кольцо не следует.

   – Почему не следует? – по-детски изумляясь, спросил Пётр, вытаскивая коробочку и разглядывая кольцо. – Оно красивое, правда?

С этими словами он протянул кольцо сестре.

   – Красивое, – согласилась та. – Только дарить его больше никому не следует, – повторила она.

   – Почему? – допытывался брат.

–Потому что оно принесёт несчастье той, кто станет его носить.

   – Глупости! Такое красивое кольцо не может принести несчастье, – уверенно произнёс Пётр, пряча кольцо.

Составление описи имущества опального Александра Даниловича Меншикова началось 5 января 1728 года.

В присутствии Меншикова, членов его семьи и многочисленной челяди открывались один за другим подголовники, сундучки, ларчики, футляры, из которых извлекали драгоценности. В общей сложности в опись было включено 425 предметов различных наименований, принадлежавших Меншикову, его супруге, сыну и двум дочерям. Поскольку многие драгоценности записывались под одним наименованием и называлось их общее число (например, 15 булавок, на каждой по одному бриллианту, или две коробки золота литого, два больших алмаза в серебре, 95 камней лаловых больших и средних и столько же малых), то общее количество предметов достигало нескольких тысяч. Среди «пожитков» княжеской семьи интересны предметы домашнего обихода и гардероб вельможи, его супруги и детей. Вся посуда была сработана из серебра: чайники, подносы, кофейники, ножи, вилки. Даже «блюдо», что «бреютца», и «уринник» с ручкой были серебряными.

Современники Меншикова оценивали его сокровища в фантастических суммах.

«Одни говорят, что вещи, отнятые у него, превышают 20 миллионов, другие говорят, что только пять», – сообщал своему правительству саксонский посланник Лефорт.

Воображение современников, судачивших по поводу несметных сокровищ Меншикова, видимо, подогревалось просочившимися сведениями об изъятии у него крупнейшего в Европе яхонта. Эта драгоценность стала предметом особой заботы Верховного тайного совета в связи с тем, что камень стоил колоссальных денег: Меншиков заплатил за него какому-то сибирскому купцу 9 тысяч рублей. Вопреки молве общую сумму сокровищ и денег Меншикова можно определить в 400 тысяч рублей. Немалых денег стоила обстановка дворцов Меншикова, многочисленные вотчины, а также крепостные крестьяне.

Изъятые у Меншикова иностранные ордена без бриллиантов были отправлены в Иностранную коллегию, часть русских орденов обрела новых владельцев. Орден Святой Екатерины, изъятый у сына Александра Даниловича, царь отдал своей сестре Наталье. Орден Александра Невского он вручил своему фавориту Ивану Долгорукому. Прочие ордена с бриллиантами, принадлежавшие самому светлейшему, были употреблены самим государем.

Наиболее ценные предметы из сокровищ Меншикова Пётр II подарил своей сестре Наталье Алексеевне: бриллиантовый складень, бриллиант к прусской кавалерии, золотой пояс с пряжкой, усыпанный бриллиантами, и другие.

Использование остальных сокровищ связано, во-первых, с коронацией Петра II, во-вторых, со смертью его сестры. Серебряная посуда весом около центнера употреблена на гробницу княжны Натальи Алексеевны. Многие алмазы, изумруды, жемчуга ушли на изготовление короны. Их извлекали из пуговиц, пряжек, запонок. Всё, что осталось от дележа, попало в руки императрицы Анны Иоанновны. Она затребовала драгоценности на другой день по восшествии на престол (февраль 1730 года).

Какова дальнейшая судьба сокровищ светлейшего? Кто стал владельцем осыпанного бриллиантами складня, бриллианта к прусскому ордену «Чёрного орла»?

Кому достались запонки, серьги, перстни, булавки? Неизвестно.

Попытки обнаружить следы сокровищ Меншикова в собрании главных музеев – Эрмитажа, Оружейной палаты, Исторического музея – не увенчались успехом.

День коронации государя Петра Алексеевича на царство приближался. И без того многолюдная Москва с прибытием в неё государя со всем двором шумела, суетилась, толкалась. Триумфальные ворота, сооружённые на Тверской, в Китай-городе, ко дню приезда государя в Москву, так и стояли неразобранными, ожидая торжественного дня коронации. Даже украшения домов разноцветными тканями и коврами остались неубранными. Правда, кое-где триумфальные сооружения немного покосились, но их тщательно подделывали, укрепляя новыми ёлочками и тонкими, только что срубленными берёзками.

В Лефортовском дворце, где разместился государь со всем двором, суматоха была невообразимая. То спохватывались, что государю необходимо для коронации новое облачение, и бросались искать мастеров, умеющих шить по серебру и золоту, то опасались, что в казне недостанет драгоценных каменьев для украшения царской короны и нового платья. Однако с доставкой государю сокровищ светлейшего князя, что были изъяты у него, всё уладилось.

Особенно была рада за брата великая княжна Наталья Алексеевна, считавшая, что теперь наряд для коронации государя будет выглядеть достойно.

Она каждый день приходила в покои брата, где стоял сундук с сокровищами, открывала серебряным ключом замок, склонившись над сундуком, вынимала оттуда несколько драгоценных вещиц, устроившись удобно рядом, осторожно вытаскивала из колец, брошей, запонок, пуговиц драгоценные камни и раскладывала их по разным серебряным вазочкам, стоявшим тут же, на полу, возле неё.

Как-то раз, когда вазочка с алмазами была уже полна доверху, княжна взяла её в руки, всё так же сидя на полу, высыпала в подол платья и стала перебирать сверкающие камни, подолгу держа каждый в руках, словно не желая расстаться с ним. Неожиданно дверь в покои отворилась, и на пороге появилась цесаревна Елизавета, одетая для прогулки в бархатную голубую шубку, отделанную пушистым мехом черно-бурой лисы. Увидев княжну Наталью в столь странной позе, она подошла ближе, любопытствуя узнать, чем та так занята, что не может даже подняться навстречу. И только подойдя, цесаревна Елизавета сама замерла возле раскрытого сундука.

   – Что это вы, княжна, делаете? И что это такое? – указала цесаревна на раскрытый сундук, в котором было полным-полно дорогих украшений.

   – Это... это... – несколько раз повторила княжна, растерявшись, – это светлейшего князя Меншикова убранства.

   – Светлейшего? – удивлённо переспросила Елизавета.

   – Да-да, – торопливо ответила княжна Наталья. – Их лишь вчера доставили Петру Алексеевичу.

   – Вче-ера? – протянула недоверчиво цесаревна.

   – Вчера, вчера, – скороговоркой продолжала княжна Наталья. – Он, ну Пётр Алексеевич, хотел тебе всё показать, но я упросила его поторопиться с этим... – Она взяла из подола горсть камней и пересыпала их из руки в руку.

   – Поторопиться? Зачем? – ещё ничего не понимая, спросила цесаревна.

   – Ну как же, – медленно и значительно произнося каждое слово, ответила княжна, – ведь скоро коронация государя.

   – Коронация, – как эхо отозвалась цесаревна, – так что ж из того?

   – Как что? Ведь ему нужны камни для новой короны.

   – Новой короны? – вновь повторила Елизавета. – А что, старая разве не годна?

   – Старая? – Княжна Наталья вопросительно посмотрела на цесаревну.

   – Ну да, старая, та, в которой матушка моя короновалась.

   – Ах, эта, – вздохнула княжна, опустив глаза и перебирая камни в подоле платья. – Она очень велика государю, – наконец промолвила она.

   – Велика?

   – Да, очень. Так Андрей Иванович Остерман сказал. Он сказал, что надобно новую корону изготовить, благо каменьев для неё теперь предостаточно.

   – Теперь-то да, – едва заметно улыбнулась Елизавета.

   – Послушай, тётушка, – обратилась к ней Наталья, – помоги мне: одной не управиться со всем этим.

   – Помочь? – раздумчиво произнесла цесаревна. – Да я вроде хотела на санях по Москве прокатиться.

   – Прокатиться? Одна? – спросила княжна.

   – Нет, не одна. Думала, Пётр Алексеевич составит мне компанию.

   – Полагаю, что он с удовольствием бы поехал с тобой, только... – замялась княжна.

   – Что только? – насторожилась Елизавета. – Небось с Иваном к собакам своим отправился?

   – А вот и нет, а вот и не угадала, – радуясь, ответила княжна.

   – Так где же он?

   – Он с Алексеем Григорьевичем да с Остерманом секретно толкуют о чём-то, в кабинете запёрлись.

   – Секретно? – повторила Елизавета и тут же, весело рассмеявшись, сбросила с плеч шубку и села на пол рядом с княжной. – Пусть себе секретничают, а я тебе помогать стану.

25 февраля 1728 года под немолчный перезвон колоколов, громкие восторженные крики бесчисленных толп народа состоялась в Кремле торжественная коронация государя Петра Алексеевича.

Погода в этот день была неустойчивой. С раннего утра летел мокрый снег, но позже, когда пышная процессия ступила на Ивановскую площадь, подул сильный ветер, небо прояснилось и показалось солнце, в один миг преобразив всё вокруг.

Идя впереди сопровождающих его вельмож, Пётр Алексеевич испытывал необыкновенный восторг от бесконечных людских толп, приветствовавших его громкими криками, от замерших солдат, от грома труб и литавр, сопровождавших процессию до самой церкви. Ему самому хотелось кричать от радости вместе со всеми. Порой ему казалось, что всё происходящее ему лишь чудится во сне, но сне отчётливом, ясном, где он всё видит и слышит. Захлестнувшая его радость была настолько велика, что, высоко подняв голову, не видя дороги, он споткнулся обо что-то и едва не упал, и упал бы наверно, если бы его не поддержал идущий следом его фаворит, его любимец, его обер-камергер – князь Иван Долгорукий.

Охваченный восторгом, он не заметил, как многолюдная площадь, до сей поры такая громогласная, вдруг замерла в минутном молчании, и уже кое-где раздавался тревожный шёпот о плохой примете. Но ничего этого не слышал и не видел молодой государь, переживающий в этот день самый торжественный момент в своей жизни.

Он плохо понимал всё, что творилось вокруг до того мгновения, когда на голову его, чуть царапнув кожу лба, была надета корона – та самая корона, богато украшенная драгоценными каменьями из сокровищ светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова.

Государь веселился. Вместе с ним веселился весь его двор. Как по заказу, после дня коронации установилась ясная погода. Днём пригревало солнышко, а к ночи вступал в свои права мороз, крепко сковывая всё, что за день прогрело солнце. На Москве-реке образовался такой крепкий наст, что по нему можно было ходить и ездить на санях до самого полдня без боязни увязнуть в снегу. С раннего утра шумная ватага молодых придворных государя выезжала на тройках, запряжённых в расписные санки, для катания на самой реке или же отправлялась в ближайшее Подмосковье, где и проводила время до вечера. Пётр Алексеевич гулял в окружении своих постоянных спутников – обер-камергера Ивана Долгорукого, сестры Натальи Алексеевны, красавицы цесаревны Елизаветы. Лицо цесаревны, раскрасневшееся от мороза, с огромными голубыми глазами, всегда улыбчивое и приветливое, заслоняло государю всё остальное. Он не видел вокруг ничего: ни сверкающего на солнце снега, ни безлюдных утренних московских улиц, по которым они мчались прочь из города, ни опушённого инеем леса. Даже звериные следы, которые вдоль и поперёк перечерчивали заснеженные поля, не привлекали к себе его внимания. Лицо прекрасной цесаревны вытесняло собой всё проносящееся мимо их стремительно летящих саней.

Вернувшись к вечеру в Москву и наскоро пообедав, вся молодёжь вновь собиралась вместе, чтобы танцевать, танцевать до утра, а потом, утром, всё вновь повторялось: бешеная скачка коней, сверкающий снег, блестящий взгляд обожаемой тётки. Казалось, так будет вечно, и никогда не кончится эта зима, никогда не устанут нестись вперёд кони, никогда не померкнет ласковый взгляд.

Однако так только казалось. Озабоченные безудержным весельем государя его наставники – Андрей Иванович Остерман и отец его любимца князь Алексей Григорьевич Долгорукий, получившие после коронации множество наград и повышений в должности, часто вели между собой разговоры о времяпровождении государя и не находили выхода.

Как-то раз Андрей Иванович предложил князю Алексею Григорьевичу попробовать переключить внимание государя и на другие стороны жизни.

   – Ведь надобно ж ему чему-то научиться, ну хотя бы военному делу, – предложил Андрей Иванович.

   – Это как же? – удивился князь Алексей. – Войну, что ли, для него, для его науки кому объявить? – шутя, заметил он.

   – Что вы, что вы, – взмахнул руками Остерман, – избави Бог. Слава Господу, сейчас в России всё спокойно, не то...

   – Так как же ты, Андрей Иванович, мыслишь научить государя военному ремеслу без войны? – перебил Остермана князь Алексей.

   – Просто.

   – Как это просто? – не понял князь.

   – Так же, как поступал его дед, будучи в его летах.

   – Потешные войска, что ли, собрать для него?

   – Именно, именно так, – подтвердил Остерман. – Хотя бы в том же Измайлове городок военный построить, солдат туда определить, и пусть с ними занимается.

Алексей Григорьевич молчал, задумавшись, а Остерман продолжал:

   – Сделать всё по-настоящему, а в учителя ему дать, – он на секунду задумался, – ну хоть бы и фельдмаршала Михаила Михайловича Голицына.

Услышав фамилию фельдмаршала, с которым князь Алексей Григорьевич Долгорукий постоянно находился в распрях, он помрачнел, покачал головой.

   – Нет, дорогой Андрей Иванович, с этим военным городком ничего не получится.

   – Почему же?

   – Да потому что государь, кроме войны против зайцев, лисиц да прочей живности, ничего и знать не желает.

   – Да-да, – кивая, согласился Остерман, – это верно, и вы, дорогой князь, совершенно в этом правы.

   – Прав, конечно прав, – самодовольно согласился князь Алексей.

Несколько минут собеседники молчали, наконец Андрей Иванович произнёс:

   – А тогда, дорогой князь, давайте поступим по-иному.

   – Это как же?

   – Просто, – оживился Остерман. – Раз государь любит охоту и, кроме неё, ничего другого знать не желает...

   – Верно, его от охоты никак оторвать невозможно, – опять прервал Остермана Долгорукий.

   – Ну и прекрасно.

   – Что прекрасно?

   – А то и прекрасно, что хотя бы охота его влечёт. Вот и давайте определим к нему опытного, знающего человека, который, охотясь с ним, будет ему сообщать различные полезные для государя сведения.

   – А что, Андрей Иванович, – оживился Долгорукий, – это, пожалуй, хорошая мысль. И на охоте, и в то же время как бы на уроке.

   – Вот-вот, и я так полагаю: и на охоте, и на уроке, – согласился Остерман, принимая своё же предложение от Долгорукого как только что тем измысленное.

Однако совсем другие, более важные события отвлекли внимание Остермана и князя Алексея от вопроса образования государя.

Однажды, через несколько дней после коронации государя, князя Ивана, собиравшегося сопровождать его в очередной прогулке, остановил отец.

   – Всё веселишься? – недружелюбно взглянув на сына, проговорил князь Алексей.

   – А что, нельзя? – пожал плечами князь Иван.

   – Можно-то можно, но смотри, Иван, знай меру, – погрозил князь Алексей сыну пальцем.

   – Меру в чём? – чуть насмешливо спросил тот.

В последнее время отношения отца и сына заметно испортились. Чем лучше государь относился к своему любимцу, тем больше и больше Алексей Григорьевич испытывал к нему неприязнь, очень близкую к ревности.

   – Смотри, парень, доиграешься, – вновь погрозил он сыну. – О твоих художествах мне всё доподлинно известно.

   – Ну, о моих художествах вам известно, – с иронией повторил князь Иван слова отца, – а вот о том, что дочка светлейшего была в Москве на коронации государя в Кремле, полагаю, вам совсем неизвестно.

Ошеломлённый новостью князь Алексей Григорьевич несколько мгновений молча смотрел на сына, наконец произнёс прерывающимся от волнения голосом:

   – Это какая ж дочка светлейшего? Порушенная невеста, что ли?

   – Она самая, – спокойно ответил сын.

   – Ты что, сам её видал или слыхал от кого?

   – Нет, зачем же слыхал? Сам видал, вот как теперь вас вижу.

   – Что ты говоришь! Это зачем же она здесь оказалась?

Но князь Иван ничего не успел ответить отцу. С крыльца, окружённый тесным кольцом придворной молодёжи, спускался государь. Князь Иван устремился ему навстречу.

   – Постой, постой, Иван! – крикнул вдогонку сыну князь Алексей. – Вечером, как вернётесь, зайди ко мне, поговорить надо!

   – О чём это князь Алексей хочет с тобой говорить? – спросил государь, услышав последние слова Долгорукого.

   – Не знаю, ваше величество, – улыбнулся князь Иван, – наверно, прослышал о чём-нибудь.

   – О твоих похождениях? – полюбопытствовал государь.

   – А что? И вам уже что-то донесли?

   – Донесли, донесли! Иван, смотри, не очень-то шали! – смеясь, погрозил ему кнутом государь, собираясь самостоятельно править лошадьми.

Вечером, когда вся шумная ватага, окружавшая государя, рассыпалась по многочисленным покоям дворца, князь Алексей Григорьевич подкараулил сына, когда тот выходил от государя, и, ничего не говоря, взяв крепко за руку, повёл его за собой.

Они расположились в караульном помещении, откуда князь Алексей выпроводил дежурного офицера, сказав, что ему надо осмотреть, всё ли сделано так, как он велел, то есть закреплены ли железными скобами окна и двери, чтобы никто посторонний не мог проникнуть в караульню. Оставшись наедине с сыном, князь Алексей усадил его на небольшой деревянный диванчик, стоявший у стены, сам сел рядом.

   – Ну, Иван, – сказал он необычайно ласково, – расскажи всё подробно.

   – Это о чём же? – притворяясь непонимающим, спросил Иван.

   – Не дури, Ванька, говори всё, как есть. Или ещё не понял, что светлейший и в изгнании для нас опасен?

   – Опасен? – насторожился Иван.

   – И очень.

   – Это чём же?

   – Тем, что изгнание его от Москвы всего в каких-то трёхстах вёрстах, а это почти что в самой Москве.

Иван молча, без шутовства, внимательно слушал отца.

   – Да и денег у него, полагаю, ещё осталось – не пересчитать.

   – Так ведь не нашли у него никаких денег при описи.

   – Не нашли, не нашли, – передразнил сына князь Алексей. – Он что, по-твоему, дурак, чтобы деньги в сундуке под кроватью прятать?

   – Не дурак, – улыбнулся князь Иван.

   – Вот то-то! Кем-кем, а вот дураком светлейший никогда не был.

   – Думаю, что так, – отозвался князь Иван.

   – Что – так? – не понял отец.

   – Я говорю, что дураком он никогда не был в отличие от некоторых.

   – Смотри, Ванька, не зазнавайся! Это ты сейчас такой весёлый да храбрый, когда у тебя за спиной государь! А не то – так не очень-то умничай, – строго взглянув на сына, сказал князь Алексей и продолжал: – Я полагаю, что денег у него ещё много припрятано, а с деньгами-то да с нашим народом всё можно сотворить. Сегодня он в изгнании, а завтра, гляди, и здесь окажется. А вот ты тогда – неизвестно где.

   – Так что ты предлагаешь? – уже серьёзно обеспокоясь, спросил князь Иван.

   – Что предлагаю! Я для того тебя и на разговор секретный вызвал, что надобно обсудить, как того супротивника отослать куда подальше, чтоб не только он сам, но и детки его выбраться оттуда вовек не смогли.

   – Не смогли, не смогли, не смогли, – повторял последние слова отца князь Иван.

   – Что ты заладил одно и то же, словно попугай! Лучше посоветуй, как государю обо всём донести так, чтобы он сам распорядился услать светлейшего куда подальше.

   – Куда подальше, куда подальше, – вновь повторил князь Иван.

   – Кончай, Иван, я тебе дело толкую, а ты дурачишься.

Князь Иван молчал, глядя мимо отца и что-то обдумывая.

   – Может, говорить государю кажинный день о том, что светлейший очень опасен тут рядом, что враг он ему?

   – Нет-нет, – прервал князя Алексея сын, – так не годится.

   – Это почему же?

   – Да потому что он и сам его не больно-то жалует, иначе не свалил бы его так скоро.

   – Тогда как же?

   – Как же, как же? – повторил князь Иван.

Но князь Алексей на этот раз промолчал.

   – Знаю, знаю, – радостно и почему-то шёпотом проговорил Иван.

   – Что знаешь-то?

   – Знаю, как расположить государя так, чтобы он отослал светлейшего туда, куда и Макар телят не гонял.

   – И как ты это мыслишь?

   – Мыслю так, что надобно наоборот, говорить государю о светлейшем только хорошо, а нас, Долгоруких, всячески поносить.

   – Что ж из этого выйдет? – не понимая, куда клонит сын, спросил князь Алексей.

   – А выйдет то, что государь совсем на него осерчает, поскольку сейчас без нас, Долгоруких, – Иван самодовольно легонько ударил себя в грудь, – он не мыслит своей жизни.

   – А что, сын, – оживился князь Алексей, – ты, я вижу, не так-то уж и глуп, хотя честить тебя есть за что, но это уж разговор особый.

Скоро, в конце марта, в Кремле у Спасских ворот было найдено подмётное письмо, без подписи, на имя государя, которое и было ему тут же доставлено.

В том анонимном письме, переданном Петру Алексеевичу, выражалось неудовольствие по поводу ссылки Меншикова в Ранненбург, осуждались поступки государя, его поведение и подавался совет вернуть изгнаннику бразды правления. Восхвалялись его «великие способности» и ум сего несчастного министра. Говорилось о том, что Меншикова надо вернуть к власти, не то «дела никогда не пойдут хорошо». В письме также возбуждалось недоверие к новым фаворитам.

Реакция на подмётное письмо была скорой и неотвратимой. Собравшийся Верховный тайный совет, в составе которого из пяти его членов двое были из семьи Долгоруких – Василий Лукич и Алексей Григорьевич, при руководстве Андрея Ивановича Остермана принял решение, тут же подписанное государем, о высылке князя Меншикова с семьёй в сибирский город Берёзов и о полной конфискации его имущества. Таким образом, судьба опасного для Долгоруких соперника была решена.

Позже вдобавок ко всем мерам против светлейшего было принято решение переименовать бастион Меншикова в Петропавловской крепости в «Бастион Его императорского величества Петра Великого». С влиянием Меншикова при дворе было покончено навсегда.

Как-то встретив сына возле покоев государя, князь Алексей Григорьевич, остановив его, сказал: