Текст книги "Корпорация «Попс»"

Автор книги: Скарлетт Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 36 страниц)

Фёрлонг пару секунд раскачивается на носках туфель и вновь пересекает комнату. Картинка по-прежнему на экране, и Фёрлонг показывает на мобильный телефон:

– Средства коммуникации также очень важны для этой группы. «Хотмейл» [64]64
  «Хотмейл» – почтовый веб-сервис корпорации «Майкрософт».


[Закрыть]– это бренд, имеющий для них особенное значение. 79 процентов девушек, подключенных к Интернету, пользуются «Эм-Эс-Эн Мессенджером». [65]65
  «Эм-Эс-Эн Мессенджер» – программа для мгновенного обмена сообщениями разработки корпорации «Майкрософт».


[Закрыть] «Хотмейл» и его суббренды, вроде «Эм-Эс-Эн», достигли такого же всемирного признания, как «Кока-Кола», меньше, чем за пять лет.Это очень видимый бренд. Мы спросили девушек, чем им нравятся электронная почта и возможность мгновенно обмениваться посланиями. «Это легко». «Я могу поддерживать контакт с друзьями, когда я не в школе». «Никто не может подслушать электронное письмо». «Мои родители не в курсе, чем я занимаюсь, и это клево». Это лишь самые характерные отклики. Мобильные телефоны также очень важны для этой возрастной группы. Интимность и рассказывание тайн являются столь важной частью жизни этих девушек, что семейный телефон – часто расположенный в таком месте, где остальные домочадцы могут подслушать разговор, – их попросту не устраивает. Мальчики, традиционно обожающие всякие технические прибамбасы, не придают такого значения мобильникам и электронной почте. Как обычно, слишком сильно привязаны к своим игровым приставкам!.. Более 50 процентов девушек-тинейджеров в нашей выборке владеют мобильными телефонами. Самый популярный способ связи для этих девушек – «эсэмэски»; электронная почта стоит на втором месте. Девушки хотят, чтобы посылаемые ими сообщения воспринимались как «тайные», и такое общение к помощью текстов отвечает этой потребности. Интересно отметить, что все тинейджеры используют в общении какую-нибудь форму кода. Это не исчерпывается явлением, известным вам как «текст-спик», [66]66
  «Текст-спик» – примитивная «система кодировки», основанная на том, что многие английские цифры и буквы читаются так же, как целые слова. Так, например, «before» может быть записано как b4, a «you too» (что известно всему миру) – как U2.


[Закрыть]и затрагивает саму суть языка и тот способ, которым он используется. Такие слова, как «жутко», имеют для этих тинейджеров и позитивные, и негативные коннотации. У говорящих по-английски детей также есть своя собственная грамматика, вдохновленная американскими телешоу, видеоиграми и поп-музыкой. «Меня от него, ну, типа, не прет», – вот как одна девушка-тинейджер в нашем исследовании выразила свою неприязнь к бренду Гарри Поттера. Многие тинейджеры из нашей выборки продемонстрировали глубоко осознанное отношение к брендам и потребительским товарам. Они отслеживают модные тенденции, фазы и товарные циклы. «Двигайся дальше», «Так устарело», «Переболей этим» и «Оптовый подвальчик» – подобные фразы вызывают повышенный энтузиазм у этих тинейджеров и обыгрываются ими в повседневной речи… Сегодня меня попросили представить вам обзор тех результатов нашего исследования, которые могли бы найти применение в маркетинге игрушек и интерактивных товаров индустрии развлечений для девушек-тинейджеров. Как вы знаете, на данный момент не многие бренды из этих категорий пользуются успехом у этих девушек. Считаные единицы, получившие у них признание, связаны с физическими упражнениями, караоке и осовремененными версиями модных ремесел. Например, эти девушки обожают делать свои собственные футболки или ткать фенечки – «браслеты дружбы». Как вам известно, небольшая компания под названием «Везучая собака» добилась значительного успеха, выпустив «Ткацкий станок дружбы», с помощью которого девушки могут изготавливать фенечки гораздо быстрее, чем вручную. Фактически эти устройства распродаются так лихо, что к концу года толпы маленьких детишек из Азии наверняка останутся без работы.

Фёрлонг смеется так, как смеются люди, отпустившие довольно рискованную шутку. Однако никто к его веселью не присоединяется. Я пытаюсь переварить то, что он сказал, и понять, было ли это и впрямь так оскорбительно, как мне показалось, и тут у меня за спиной скрипит стул. Я оглядываюсь. Это Бен.

– Меня от вас тошнит, – говорит он Фёрлонгу перед тем, как уйти.

Пару минут спустя нас отпускают на перерыв. Дэн, Эстер, Хиро, Хлои и я направляемся на кухню в западном крыле, чтобы найти Бена. На дворе очередной жаркий полдень, и неподвижный, вязкий воздух отнюдь не проветривает мою голову, пока мы идем вокруг Большого зала к жилым пристройкам.

Бен там, где мы и думали, пьет черный кофе. Хиро одаряет Бена странным взглядом, значения которого я не улавливаю, потом включает чайник.

– Vive la revolution, [67]67
  Да здравствует революция (исп.).


[Закрыть]– чуть ли не с вызовом говорит Бену Хлои.

Тот сердито смотрит на нее:

– Да ладно тебе. Я больше не мог это выносить. Парень как будто сбежал из «ЗооТеха».

Она тут же смягчается:

– Сам знаешь, я не об этом.

– Что такое «ЗооТех»? – спрашивает Эстер. – Злобные дядьки из какой-то игры?

– Да, типа того, – говорит Хлои.

– Что за игра? – спрашивает Дэн.

– Называется «Сфера», – отвечает Бен. – Ею мы бы и занимались, если б не были здесь.

– А вам не трудно, ну, понимаете, переключаться? – спрашиваю я Хлои. – В смысле, на все эти заморочки с девушками-тинейджерами?

Она нахмуривается и прихлебывает кофе, который поставил перед ней Хиро.

– Да, кошмар. Я хочу сказать, от этой игры делаешься таким… чокнутым.Вплоть до этих выходных мы безвылазно торчали в Терре – в мире этой игры. А теперь… Даже не знаю. Планета Земля и все эти двинутые идеи, которые люди имеют по ее поводу. Мне здесь не так уж нравится.

– Терра, – говорит Дэн. – Земля.

– Да, слегка лобово, – кивает Хлои, – но соответствует концепции игры.

– Это ролевая игра? – спрашивает Дэн.

– Да, – говорит Бен.

Ролевая игра.Я думаю о мирах, где пыталась затеряться, когда дедушка так сильно болел. О блещущих яркими красками ландшафтах, находящихся где-то за пределами прошлого и будущего, в которых смерть была преходящей, а рядом со мной сражались мои виртуальные друзья – каждый наделен каким-то особым даром. Мальчик с огромным мечом (как на рисунках Дэна, что он давеча показывал, только еще больше), женщина-лекарь, женщина-маг, повелевающая силами тьмы. От этих мыслей у меня внутри саднит. Есть что-то очень утешительное в том, чтобы быть героем в фантазийном мире, с большим мешком изюма в шоколаде и большой кружкой чая, упорно бодрствуя в три утра на диване.

До того, как я открыла для себя ролевые игры, я ни разу не прикасалась к игровой консоли. Я помню субботу, дождливую и печальную; я стояла в местном «Вулворте», пытаясь выбрать что-нибудь, подходящее к новой консоли, которую я купила, дабы, так сказать, консолидировать душевные силы. Помню, как дивилась этому странному созвучию. Консоль. Консолидировать.Пока внутренний голос распевал эти слова у меня в голове, а дождь снаружи хлестал по грязной улице южного Лондона, я одну за другой отвергала игровые концепции, пока не осталась только одна игра, которую я могла купить. Идеи, что вызревали три или четыре года, легли в основу далеко идущих маркетинговых планов и имели благоприятные результаты тестирования в фокус-группах, – я все их отвергла в считаные секунды. Слишком по-американски. Слишком по-детски. Недостаточно по-детски.Я подумала о японских отаку, прячущихся от мира в своих спальнях, и, поскольку именно этим, в сущности, мне и хотелось заняться, выбрала игру, которая, судя по описанию, больше всего пришлась бы по душе какому-нибудь отчужденному, страдающему агорафобией и социопатией японскому подростку. Я выбрала игру, решенную в наиболее кондитерских цветах – желтом, как резиновая утка, мятно-зеленом, младенчески розовом и голубом, – и с изображениями героев, чьи волосы торчали шипами, и странных животных из параллельного мира на задней крышке коробки. Вскоре я была занята по уши – подгоняла под себя оружие и броню и объезжала этих странных желтых птиц, – так что тревожиться мне стало некогда. Мой мир теперь был двумерным, пятнадцать на пятнадцать дюймов, и мне хотелось, чтобы он был включен всегда.

Все по-прежнему обсуждают игру Бена и Хлои.

– Ну, и какова зловещая миссия «ЗооТеха»? – спрашивает Дэн. – Видимо, она у них есть.

– Да, – говорит Хлои. – Это что-то вроде…

– Обычная фигня насчет владычества над миром, – перебивает Бен. – «ЗооТех» – это такая продажная корпорация, которая контролирует Терру. Они разработали опасное химическое оружие, потому что хотят колонизировать космос, но программа вооружений расшатала экологический баланс Терры. «ЗооТеху» на это, в общем-то, наплевать. Как бы то ни было, природные ресурсы Терры практически израсходованы, особенно после того, как «зоотеховцы» начали добывать «Потерянные Элементы» и использовать их в своей военной технологии…

– Что за «Потерянные Элементы»? – спрашивает Хиро.

– Огонь, вода, воздух, электричество, лед, земля, грезы, дух и магия, – нежным голоском перечисляет Хлои. – По легенде, люди, живущие на Терре, обратили во зло божественные силы, данные им на заре времен, и в результате силы эти были отняты или спрятаны. Первой была утрачена магия, потом дух. Дело, разумеется, происходит в будущем, и к этому времени все природные стихии тоже утрачены – лед, огонь, воздух и так далее. Игра называется «Сфера», потому что от Терры, по сути, осталась лишь центральная сфера и множество связанных между собой пузырей, в которых живут и работают люди. Источником энергии для этих сфер являются грезы. Хотя люди в незапамятные времена утратили способность грезить, одно древнее племя мутантов все еще ею владеет. Никто во всей Терре особо не беспокоится из-за того, что это племя, Маки, давным-давно было захвачено «зоотеховцами» и что теперь его членов выращивают, как животных на ферме, принуждают к бесконечному сну и пичкают наркотиками, от которых их грезы становятся еще действеннее. Эта сновидческая энергия накапливается и используется как топливо для сфер. Когда огни в сферах мерцают, это значит, что один из Маки умер или проснулся. Если Маки просыпается, он или она обычно умирает от шока, и огни мерцают еще сильнее.

– А как начинается игра? – спрашивает Дэн.

– Один из Маки сбежал, – говорит Хлои. – Всю жизнь он видел во сне одну прекрасную девушку, и сперва его миссия – сбежать из «Лаборатории Снов Маки» и эту девушку найти. Само собой, потом выясняется, что судьбы сбежавшего Маки и девушки из его снов переплетены. Когда он находит ее и рассказывает, что с ним произошло, они объединяют силы, чтобы бороться с «зоотеховцами», используя его особый сновидческий талант и ее волшебные целительные способности. По ходу дела они встречают еще товарищей, но больше я вам ничего не скажу, чтобы не испортить эффект неожиданности…

– Структура игры достаточно линейная? – спрашивает Дэн. – Или у игрока есть возможность ее изменять?

Хлои прихлебывает кофе.

– Нам бы хотелось сделать ее нелинейнее, чем она есть, – говорит она. – Если честно, это был какой-то кошмар. Люди из отдела маркетинга «нелинейного» не любят. Для них это слишком сложно. Им не нужна «культовая» игра. Они хотят мейнстрим. Старая история. – Она вздыхает.

– А как же онлайновые игры? – спрашивает Дэн. – Ну, «ЭверКвест», «Ультима» и другие в том же духе? Они же нелинейные, правда? Вчера я разговаривал с этим парнем, Киераном, об исследованиях в области виртуальных миров – его команда этим занимается. Судя по всему, им предоставлена полная свобода разрабатывать для этих виртуальных миров виртуальные товары. «Попс» наверняка ведь знает, что все это происходит в нелинейных средах?

– Очевидно, не на рынке игровых консолей, – говорит Хлои.

– Кто-то здесь по правде зарабатывает на жизнь, изобретая виртуальные игрушки? – недоверчиво спрашиваю я.

Дверь со скрипом приоткрывается, и из-за нее высовывается голова Грейс.

– Началась вторая половина, – говорит Грейс. – Велели вас найти.

– Черт. Я не собирался возвращаться, – хмурится Хиро.

– Нет, слушай, нам лучше пойти, – возражает Хлои.

Хотя до этого я избегала зрительного контакта с Беном, теперь я смотрю на него. Черные как смоль глаза на миг косятся влево, а потом он встречает мой взгляд. Поднимает густые брови, и я киваю. Сообщение принято. Мы ждем, пока все остальные слиняют из кухни, и следуем за ними, чуть отстав, но, дойдя до арки, разворачиваемся и бежим в мою комнату.

Как только дверь захлопывается, он целует меня, и мы падаем на кровать – его жилистые, сильные руки толкают меня вниз, и он срывает с меня только самые важные тряпки: трусики, футболку, лифчик. Сам почти не раздевается – лишь приспускает штаны и секунду мешкает, надевая презерватив. Вскоре это превращается в головокружительный, нереальный секс – возможно, такой секс снится персонажам видеоигр. Я лежу на спине на кровати, потом вдруг прижимаюсь к ней грудью, юбка задрана аж до самой талии. О боже. Мне это нравится, но не слишком ли, не слишком ли быстро? Как бы то ни было, двигаться я не могу, так что расслабляюсь и ловлю кайф, пока не сносит башню. Тогда я толкаю Бена – он падает навзничь, я забираюсь на него и замечаю длинный шрам, рассекающий волосы у него на груди. Я провожу по шраму пальцем, но Бен хватает меня за запястье и отводит мою руку. Потом я снова на спине, и его толчки вдруг становятся неистовее. Головокружительный секс, мы хватаем друг друга, царапаем, тянем за волосы, и тут все кончается, и для него, и для меня.

Бен сползает с кровати и наливает в стакан воды из-под крана. Минуту-другую, пока он пьет, в комнате тихо.

– Прости, – говорит он в конце концов, уставясь в пол.

Трясущимися руками я сворачиваю сигарету.

– За что?

– Если я был чересчур… Если все было слишком…

Я улыбаюсь:

– Нет. Было очень даже здорово.

Внезапно он тоже улыбается – сладкая кривая ухмылка на таком серьезном обычно лице.

– Правда?

– Да.

– Стало быть, теперь мне можно разговаривать?

– В смысле?

– В прошлый раз ты мне велела молчать.

– Не люблю болтать во время секса, – говорю я.

– Ага. – Теперь он хмурится – опять лицо серьезное.

– Но теперь – другое дело. Можем и поговорить.

– Слушай, все это… ну, ты понимаешь… это просто ебля? – спрашивает он. – Ну, чтобы я знал.

– Пока не знаю, – говорю я. – А вы с Хлои?..

– Что? – Он качает головой. – Ох. Нет. Просто коллеги.

– О. Хорошо. В смысле… Я еще не знаю, но… может, нужно просто подождать – ну, поживем-увидим, типа того.

Он кивает, чуть ли не поспешно:

– Клево.

– Наверняка сейчас идет какая-нибудь общественная кампания, предостерегают молодежь от такого…

– Прекрасно. – Бен затягивается моей сигаретой. – Надеюсь, мы подцепим друг от друга вшей, чуму и гигантизм.

Я опять улыбаюсь:

– Точно.

Мы засыпаем на кровати и дрыхнем весь ужин и даже дольше.

Глава восемнадцатая

Когда я просыпаюсь во второй раз, Бен уже ушел. Некоторое время назад я сняла контактные линзы, и теперь ночная комната подернута дымкой – расплывчатые силуэты мебели и скругленные углы. Я преодолеваю короткую дистанцию до ванны и пускаю в нее воду; от пара все еще больше замутняется. Если бы Бен остался, он тоже был бы пятном, бесформенной грудой в кровати. А также целой коллекцией запахов, тихих звучков и загадочных сочленений. Если бы он разглядывал меня, я бы почувствовала, даже если бы смотрела в другую сторону. С полгода назад я прочла одну книжку об экстрасенсорном восприятии, так как подумывала предложить набор под названием «КидКинез». Идея была обречена изначально. Чтобы дети развивали свои телепатические способности и проводили спиритические сеансы? Не очень здоровая форма развлечения с точки зрения современного рынка.

В ванной я дочитываю книжку о девочке и ее коне, поднеся страницу к самому носу – я же без линз. Разумеется, в конце концов она находит мальчишку и узнает его тайну. Оказывается, он нищий сирота, живет в каком-то сарае и видится только со своим конем. В финале девочка решает спросить своих родителей – мол, можно, парень поселится у нас? Все это становится слегка мелодраматично, слегка попахивает Кэти и Хитклифом; [68]68
  Кэти и Хитклиф – главные действующие лица «готического» романа английской писательницы Эмили Бронте (1818–1848) «Грозовой перевал» (1847).


[Закрыть]впрочем, я с удовольствием прочла бы второй том из этой серии, если бы он здесь был. Однако что нового о девушках-тинейджерах я узнала из этого романа? Мало чего. Девочка в книжке никогда ничего не покупала, она интересовалась только своим конем. Ну что такой можно продать? Подозреваю, что к пятнадцати годкам такие девушки вырастают из своего увлечения конями и Хитклифами и начинают проявлять интерес к модным брендам. Но даже тогда – что им продашь, за исключением мобильников, компакт-дисков, косметики, шмоток и дешевого алкоголя? Вот уж точно головоломка.

За последнюю пару дней мои волосы достигли консистенции соломы, смешанной с клеем. Я споласкиваю их в ванне – душ, как я недавно заметила, тут отсутствует. Надо во что-то набрать чистую воду, чтобы полить на голову. Оглядываюсь, ищу подходящую емкость. Внезапно затея кажется мне довольно зряшной. Может, это как-то связано с болотами и с тем фактом, что мы не в городе. В городе вода – что-то вроде чуда. Поворачиваешь кран – и на тебе, вода. Из ниоткуда! Настоящая магия. Но здесь холодная вода поступает из источника (и не отдает хлоркой), и поэтому кажется, что она по-прежнему принадлежит земле, или, по крайней мере, еще недавно принадлежала. Здесь земля вполне может наблюдать – а что ты делаешь с ее драгоценной чистой водой? Вообще-то я знаю, откуда у меня такие мысли. Это все из-за разговора о «Потерянных Элементах». Если я стану зря расходовать воду, поливать ею голову – не отнимут ли ее у меня? Еще одна головоломка.

В конце концов я еще раз споласкиваю волосы в ванной, потом закутываюсь в пушистое полотенце и надеваю контактные линзы. Комната тут же становится четкой – цвета больше не сливаются, а углы предметов не смазаны. Мне нужно чем-нибудь подкрепиться. А может, и с кем-нибудь пообщаться? Только одевшись и приготовившись выйти, я замечаю белый конверт, засунутый под дверь. Злясь на то, что мой неизвестный корреспондент так не вовремя дал о себе знать, я швыряю конверт на конторку – разберусь позже, – и даже не удосуживаюсь побеспокоиться, что его могут найти или перехватить.

Лапша с соусом хой-син и маленькие жареные грибочки-ситаке, посыпанные зеленым луком. Кофе глясе. Эти повара вообще все на свете умеют, что ли? Кто-то оставил в ресторанчике модный журнал, и я пролистываю его за едой. По сути, это просто каталог товаров, рассчитанных на тех, кто ведет слегка немейнстримовый образ жизни. Мне как-то всегда казалось, что в журналах публикуют не только рекламу и статьи о товарах. Возможно, все дело в том, что я работаю в такой своеобразной отрасли и все время общаюсь с ребятами из отдела маркетинга; может быть, из-за этого я и воспринимаю интервью со скандальным рэппером как «статью о товаре». Как скрытую рекламу, типа того. В общем, этот парень недавно подписал контракт с компанией, производящей безалкогольные напитки, и теперь они требуют, чтобы он избавился от непристойностей в своих текстах. Журналист его спрашивает: а тебе не кажется, что ты продался? По-моему, попасть в такой журнал и значит продаться. У меня от всего этого путаница в голове. Ловлю себя на том, что пялюсь на какую-то «антирекламную» рекламу джинсов и прицениваюсь к темно-серому лаку на ногтях модели – интересно, а мне такой пойдет? – а потом напоминаю себе, что не хочу быть клевой и не хочу выглядеть, как все. Я отодвигаю тарелку, зная, что кто-нибудь за мной приберется, и на миг вспоминаю, какой у меня в детстве был любимый ужин: домашний суп с хлебом и сыром, а на десерт – фрукты в собственном соку из жестянки.

Я снова в восточном крыле; из кухни доносится шум, и я иду глянуть, что там происходит. Кухня в восточном крыле побольше, чем в западном, и сводчатым проходом соединяется с просторной гостиной. Вечер нынче зябкий, и кто-то разжег огромный камин, нашпиговав его сухими дровами. Здесь толпа народа – почти все участники проекта, – слоняются из одной комнаты в другую, мажут джем на тосты, наливают кофе, угощаются вином. Похоже, основная тусовка происходит у стола в гостиной, за которым Хиро играет с кем-то в «го» – с кем именно, не пойму. Заглядываю в холодильник и обнаруживаю, что он набит бутылками с холодным пивом. Я почти желаю, чтобы пива тут не было, чтобы я могла испытать мазохистское наслаждение – типа, хочу того, чего не могу получить. С другой стороны, пожалуй, получить все же как-то приятнее. Когда ледяная горькая жидкость проскальзывает в горло, я и представить себе не могу, как можно пить что-то другое.

– Алиса Батлер – сачкующая клуша, – говорит Эстер. Я оборачиваюсь и вижу ее за кухонным столом. – Хочешь? – Улыбаясь, она протягивает мне полускуренный косяк.

– Давай, колись, – говорю я, принимая его и усаживаясь рядом. – Много я пропустила?

– До хрена и больше. Кучу статистики – сколько всяких брендов подростки знают к семнадцати годам, как они в этом возрасте проявляют к этим брендам лояльность и так далее. Оказывается, вся эта поебень насчет «маркетинга от колыбели до могилы» – это действительно поебень…

– А что это?

– Ну, теория, по которой из человека за всю его потребительскую жизнь можно выжать 100 000 фунтов, если в раннем возрасте заинтересуешь его своим брендом. Выясняется, что современные дети никакой лояльности к брендам не питают. Они знают, что клево, а что нет, но это регулярно меняется. Даже раскрученные марки проигрывают новым брендам, стоит тем появиться и заявить, что они клевее. Ха!

– В смысле, «ха»?

– Ну, иначе ситуация была бы довольно зловещая, правда?

– Да уж. Хотя этот расклад, по-моему, слишком уж смахивает на проповеди Чи-Чи.

– Хм-м. О! Вообще-то ты действительно кое-что пропустила, – говорит Эстер. – На лекцию пришел Мак, и…

Она делает паузу, чтобы разжечь потухший косяк, который я ей только что передала, и тут к нам подсаживается Бен. Он и я обмениваемся застенчивыми улыбками.

– Что происходит? – спрашивает он.

– А… Второй, етить тебя, сачок, – говорит Эстер, выдувая дым. – Я просто рассказываю твоей подельнице, что вы нынче днем пропустили.

– Сначала выяснилось, что я пропустила «до хрена и больше», – говорю я Бену. – Но, по-моему, важное она вспомнила только что.

– Да, – продолжает она. – Приходил Мак – весь из себя довольный, улыбочка до ушей. Ну и, значит, Фёрлонг излагает всю эту чушь насчет маркетинга для тинейджеров. Все то, что мы, по сути, знаем и так, но с чем маркетологи, похоже, не желают смириться: бренды не должны слишком отдавать мейнстримом; они не должны походить на то, что могли бы купить наши родители; делайте акцент на антиавторитарности и подчеркивайте: это бренд для тех, кто не вписывается в социум; избегайте рекламы по ТВ – пусть дети думают, будто нашли бренд сами, и так далее…

– О чем я и говорю, – замечаю я. – По-моему, это чистой воды «К».

– Да, но ведь «К» эффективен, правда?

– Ну, и…

– Ну, и в самый разгар лекции кое-кто из отдела видеоигр и этот чудик из отдела виртуальных миров давай спрашивать Мака, почему «Попс» ничего такого не делает, да как от нас можно ждать успешной конкуренции на тинейджерском рынке, если наши маркетологи – сплошь динозавры, мыслящие о целевой аудитории только в категориях «возраста» или «пола», не понимая, что она состоит из скейтбордистов, поклонниц стиля «ска», фанов группы «Бунт против машины» и так далее, а потом кто-то из ребят заметил, что, мол, мы испокон веков пытаемся вдолбить это отделу маркетинга, а нас попросту игнорируют, и это при том, что мы все – креативные работники, и, в общем, какой смысл в этой лекции, раз мы ничего не можем с этим поделать…

– Не забывай дышать, Эстер, – говорит Бен.

Она переводит дух.

– Ой, и правда. Спасибо. Ну, значит, Мак отвечает: в результате этого исследования мы пришли к выводу, что нам необходимо запустить несколько новых зеркальных брендов. Один для видеоигр – услышав это, Хлои так и расцвела, – второй для механических игрушек, третий для игрушек мягких, и четвертый – для товара, рассчитанного на девушек-тинейджеров, если кто-нибудь его, конечно, придумает. В рамках этих зеркальных брендов мы будем сами разрабатывать маркетинг-планы – типа, делать маркетинг-план составной частью товара… Или товар будет частью маркетинг-плана? Не помню, что из чего растет. Может, товар и естьмаркетинг-план. О, и еще Мак сказал, что многое станет яснее завтра, и понадеялся, что «без вести пропавшие», то есть вы двое, почтите семинар своим присутствием, так как это очень важно.

– Господи Иисусе, – говорит Бен.

– Все ужасно довольны – думают, что у нас появится больше свободы разрабатывать всякие безумные штуки и что нас перестанут тыкать носом – мол, и то нельзя, и это нельзя, – говорит Эстер. – Но у меня такое странное предчувствие, что в результате нам придется только напропалую врать бедным тинейджерам.

– Ты, Эстер, заняла на редкость подрывную, антикорпоративную позицию, – говорит Бен с полуулыбкой.

– Ну что ж. Можете назвать меня старомодной, но…

– Это кто тут старомодный? – спрашивает, подойдя, Дэн.

– Эстер, – отвечаю я. Потом шутливо добавляю: – Она не хочет врать детям – веришь, нет?

– Кто врет детям? – говорит Дэн.

– Мы, – откликается она. – Все рекламные слоганы и…

– Ой, не надо глупостей, – перебивает Дэн. – Детей этим не обманешь. Они теперь развитые не по годам, мы такими не были. Вот почему мы должны придумывать тексты все изощреннее, чтобы их зацепило. Они способны просеять информацию, которую получают, и вычленить то, что действительно важно. Насчет этого не волнуйся.

– Как бы то ни было, по-моему, она просто шутит, – говорит Бен. – Правда, Эстер?

– Что? Да, как скажешь.

– Эй, – говорит Дэн. – Слыхали новость? Грейс вполне успешно справляется с Хиро. – Он машет рукой в сторону гостиной. – Не хотите глянуть?

Мы перемещаемся в соседнюю комнату; тепло камина тут же накрывает нас мягким шерстяным одеялом. Посмотрев на доску, я понимаю, что партия близится к концу. Свободного пространства почти не осталось; вся территория 19×19 уже колонизирована фигурами из черных и белых камней. Конечно, все финальные позиции в «го» отличаются друг от друга, каждый узор уникален. И все же, несмотря на свою уникальность, каждый узор похож на древний символ из какого-то забытого языка или на скопление пикселей, фрагмент более масштабной картины. Мастера «го» могут глянуть на финальную позицию и подробнейшим образом описать, как развивалась игра – так судебные детективы, посмотрев на мельчайшую пылинку, способны точно сказать, как, где и когда произошло преступление. Вид этой доски сообщает мне, что игра и вправду шла практически на равных, хоть я и не могу сказать, кто победил. Игрокам это, конечно, известно. Им не придется считать пересечения – они знают и так.

Бен разговариваете парнем – я его видела на семинарах, но имени не помню. С виду сущий неряха, в старых джинсах и черной футболке. Волосы до плеч, яркого, розово-рыжего цвета – вполне может статься, они от природы такие. На носу у парня очки в тонкой серебряной оправе, а на правой руке вытатуирован странный символ. Сперва он кажется мне незаконченной восьмеркой, лежащей на боку, – вроде символа бесконечности, только с незамкнутыми петельками и короткой черточкой внизу. Потом я его узнаю. Это N, он же алеф-один, символ второго уровня трансфинитности в теории Георга Кантора. [69]69
  Георг Фердинанд Людвиг Филипп Кантор (1845–1918) – немецкий математик, создатель теории множеств. Доказал, в частности, что существует бесконечно много разных «мощностей» бесконечных множеств.


[Закрыть]Я все еще его рассматриваю, когда Бен поворачивается ко мне.

– Алиса, – улыбается он. – Познакомься с Киераном.

– Привет, – говорю я. – Ты?..

– Киеран занимается виртуальными мирами, – объясняет Бен. Смотрит на Киерана и поднимает бровь. – Алиса не верит, что ты существуешь.

– Кто-то сказал, что вы разрабатываете виртуальные товары для продажи в виртуальных мирах, – подозрительно говорю я.

– Ну да, – кивает он и от души хлебает пиво из бутылки.

– Серьезно?

– Серьезно. Хотя на дизайн я припахиваю других. Я скорее старший дизайнер. – Он смеется «смехом техника». – Я выясняю, какие товары должны пойти, придумываю тесты и заказываю художественное оформление. Мы выпустили парочку опытных версий внутри контролируемого виртуального пространства, с аватарами, которые и дальше можно настраивать, и… да, они идут нарасхват.

– Что такое аватар? – спрашиваю я.

– Это вроде твоего экранного персонажа, – объясняет Киеран. – Ну, знаешь, такой человечек, который перемещается по экрану. На самом деле термин позаимствован из индуизма и обычно означает инкарнацию божества…

– Какие товары можно продать изображению человека? – неуверенно спрашиваю я.

– Ха! – опять смеется Киеран. – Ну а кусок проволоки – это сколько сантиметров?

Я заметила, что это – типичный отклик компьютерщиков на любой вопрос. Или это, или какая-нибудь фраза, где используется сокращение WYSIWYG (произносится визивиг): «What You See Is What You Get». [70]70
  «Что видите, то и подумаете» (англ.).Имеется в виду, что изображение или текст на мониторе точно соответствует тому, что будет получено при распечатке.


[Закрыть]Эта формула всегда меня интриговала, так как она, кажется, напрочь неприменима к реальной жизни, в которой всем управляют совершенно невидимые силы – энергия, вера, желание, электричество и так далее.

– Давай, – говорю я. – Удиви меня.

– Ну, кроссовочные и одежные компании вкладывают бешеные бабки в эти исследования – это уже о чем-то говорит, правда? – объясняет он. – В крупных корпорациях разработками занимаются целые команды, двадцать четыре часа в сутки, без выходных. Идея такова, что через несколько лет у тебя появится возможность подключиться к онлайновой мультиюзерской игре – к «ЭверКвесту» или еще какой, – и покупать маленькие фирменные кроссовки и футболки для своего персонажа. Ты когда-нибудь лазила в «ЭверКвест»?

Я качаю головой:

– Нет.

– Ах. Ну ладно. «ЭверКвест» происходит в мире под названием Норрат. Масштаб у этой штуки – с чем бы сравнить? – в общем, просто огромный.Норрат по ВВП на душу населения опережает Китай и Индию, по ВНП [71]71
  ВНП – валовой национальный продукт.


[Закрыть]находится где-то между Россией и Болгарией, а его валюта при переводе в доллары США дороже йены и итальянской лиры…

– Что, правда? И это виртуальный мир?

– О да. Принадлежит «Сони». Кто-то сказал, что, будь вы гражданином Болгарии, самым экономически разумным решением для вас было бы бросить работу и весь день напролет играть в «ЭверКвест». В итоге вы бы заработали больше. – Он от души прикладывается к бутылке.

Я нахмуриваюсь:

– А как делать деньги, играя в игру?

– Люди продают свои аватары на онлайновых аукционах. Или обменивают валюту Норрата – «Платиновые Монеты» – на фунты или доллары на сайтах аукционов. Типичный игрок может зарабатывать где-то 3,5 доллара в час, разводя и продавая роботов. Вы бы поразились, узнав, сколько богатые детки и подсевшие на игру менеджеры готовы заплатить за сделанного на заказ персонажа или «Платиновые Монеты», чтобы не проходить трудные участки игры самим. В реальном мире у них есть деньги, на которые они могут купить власть в мире виртуальном. Только представьте, сколько такие люди заплатят за пару кроссовок «Найки» для своего аватара или, скажем, за «порш». Обычно, конечно, предполагается, что персонажи должны всюду ходить пешком – неписаное правило для всех фэнтезийных игрушек, – но что, если ваш персонаж сможет купить машину? Клево же, правда?