Текст книги "Корпорация «Попс»"

Автор книги: Скарлетт Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 36 страниц)

Наша команда состоит из тех, с кем мы только что разминались и обучались приемам игры, а капитаном будет Ребекка. Мы сидим на траве в водянисто-розовом, грейпфрутовом солнце, наблюдая, как играют первые команды, и чуточку нервничая от мысли, что мы следующие на очереди.

– Хоть кто-нибудь знает, что требуется делать в этой игре? – спрашивает девушка в новехоньких с виду кроссовках.

– Нет, – отвечает другая. У нее черные волосы и голубые глаза, подведенные бирюзовыми тенями. – Меня больше беспокоит эта долбаная встреча с Маком. Кто из вас был в списке?

Я бросаю быстрый взгляд на Дэна.

– Мы были, – отвечает он ей. Все остальные помалкивают, после чего принимаются вполголоса обсуждать возможные позиции в игре, а мы тем временем кучкуемся втроем и сочиняем теории заговора, объясняющие, почему нас выбрали. Черноволосую зовут Эстер, и оказывается, что она работает в Баттерси, хотя мы с Дэном в первый раз ее видим.

– Впрочем, я постоянно в разъездах, занимаюсь исследованиями, – говорит она, слегка вспыхнув, – или сижу в компьютерном центре.

– А чем занимаешься в компьютерном центре? – спрашивает Дэн.

– Ой, да всякой фигней, – отвечает она. – Кстати, а как называется игра? Мы хоть это-то знаем? Я что, прослушала, или нам забыли сказать?

– Да-а, в этом есть смысл, – замечает Дэн. – Вполне в духе «Попс».

– Может, название еще не придумали, – возражаю я.

– Очень похоже на лакросс, – говорит Эстер.

– Я тоже об этом подумала.

– Ты играешь?

– Нет, но моя бабушка играла. А ты?

– О да. – Эстер копается в сумке, извлекает оттуда две ленточки, собирает половину волос в хвостик на левом виске и завязывает. – В школе я была капитаном команды старшеклассников, хотите верьте, хотите нет.

Дэн хмурится:

– Значит, ты умеешь делать все эти штучки-дрючки?

– Нет, – смеется она. – Ну, только левой рукой.

– О! Я тоже левша, – говорит Дэн.

– Жаль, что нельзя обеими руками, как в лакроссе. – Эстер губами зажимает вторую ленточку и делает вид, будто «баюкает» ракетку для лакросса. Выглядит это так, словно она мелет перец в редкостно скользкой ручной мельнице. Потом она собирает и завязывает второй хвостик. – Вот ведь дерьмо какое. Да я просто сдохну бегать тут сломя голову. Ненавижу игры, где по правилам нельзя стоять на месте. Однажды я чуть не сдохла, когда играла в нетбол. – Мы смеемся. – Нет, серьезно. Меня повезли в больницу на «скорой помощи» и все такое. Впрочем, больницы мне вроде как нравятся – сама атмосфера, или что еще… О черт, я несу ахинею. Простите.

– Как это, интересно, можно сдохнуть от нетбола? – спрашивает Дэн.

– Да, хороший вопрос. Сама не понимаю. Я тогда обкурилась в умат – может, все из-за этого. Я в шестом классе училась, – добавляет она, будто это все объясняет. Потом смотрит на меня: – Спорим, ты в нетболе была бомбардиром.

– А? – говорю я. – С чего ты взяла?

– Судя по твоему виду, ты умная, но тихоня. Типа, хитрая. И при этом высокая. Наверняка и с расстояния метко кидаешь.

– Хорошо, тогда спорим, что ты была боковой нападающей, – говорю я.

– Потому что?..

– Они еще хитрее – им при нападении запрещены дальние броски. А еще им нельзя ступать в полукруг, что интересно, так как…

– Что это? – говорит Дэн. – Что за ерунда? Дао нетбола?

– Нет, а правда? – спрашивает меня Эстер. – Ты была бомбардиром?

– Да, почти всегда. А ты?

– Ага. Боковой нападающей.

– О'кей, у меня уже крыша едет от вас обеих, – заявляет Дэн.

– Не беспокойся, в нетболе всего лишь семь позиций, – говорю я.

– Пожалуйста, никакой теории вероятностей, – умоляет он.

Однако я могла бы это ему объяснить. В нетболе действительно всего семь позиций, и на одной из них – позиции бомбардира – Эстер вряд ли играла, хотя бы судя по тому, как описала ее. Таким образом, остаются шесть возможностей. Я исключила голкипера, потому что Эстер не хватает роста, а также центрального полузащитника, потому что ну не похожа она на центрального, не тот тип. Остаются четыре варианта. Я предположила, что она была нападающей: это дает всего две возможные позиции. Тогда шанс попасть в точку – пятьдесят на пятьдесят; точно такой же, кстати, как найти двух людей, родившихся в один день, в случайной компании из двадцати трех человек. Не из-за этого ли примера Дэн стал в свое время врагом теории вероятностей? Точно не помню, хотя как раз из-за таких вещей он заводится и принимается спорить. А может, его вывела из себя «проблема Монти-Холла» – большинство людей она просто бесит.

«Проблема Монти-Холла», популяризованная колумнисткой-математиком Мэрилин вос Савант, [25]25
  Мэрилин вос Савант (настоящее имя Мэрилин Мах, р. 1946) – американская писательница, лектор и драматург, впервые прославившаяся в 1986 г. благодаря «Книге рекордов Гиннеса», куда была включена как человек с самым высоким коэффициентом интеллекта в мире (228). С того же 1986 года вела, в частности, воскресную колонку «Спросите Мэрилин» в журнале «Пэрейд», где отвечала на любые вопросы читателей.


[Закрыть]заключается в следующем. Представьте, что вы участвуете в игровом телешоу и достигли последнего этапа, на котором вам показывают три совершенно одинаковые двери. За одной из дверей находится автомобиль. За двумя другими спрятано по козлу. Ведущий просит вас выбрать одну из дверей. Если за ней окажется автомобиль, он достанется вам. Если козел – вы не получите ничего, даже козла. Итак, вы наугад указываете на дверь. После этого ведущий устраивает целый спектакль и со всякими шутками-прибаутками открывает одну из не выбранных вами дверей; взглядам публики предстает козел. Все аплодируют. Конечно, ведущий знает, за какой дверью автомобиль, и теперь спрашивает вас, не хотите ли вы поменять свой выбор. За одной из оставшихся дверей – автомобиль, за другой – козел. Вы знаете это. Вы не знаете, что выбрали: автомобиль или козла. Вопрос таков: не лучше ли вам передумать и выбрать другую дверь?

Большинство людей, столкнувшись с такой дилеммой, остановятся на той двери, которую выбрали изначально. Они скажут, что и для той, и для другой двери вероятность обнаружить за ней автомобиль равна пятидесяти процентам, так что на самом деле без разницы, менять или не менять свой выбор. Но это неверно. На самом деле у вас больше шансов выиграть автомобиль, если вы решите выбрать другую дверь. Математика тут очень простая. Когда вы сделали первый выбор, вероятность угадать была 1/3, ошибиться – 2/3. Вероятность выбрать неверную дверь была больше. Теперь ведущий исключил одного из козлов. Учитывая, что изначально вы могли выбрать козла с вероятностью 2/3, есть смысл поменять выбор. Если вы так сделаете, ваши шансы выиграть автомобиль удвоятся. Не выиграть его вы можете только в том случае, если изначально выбрали правильную дверь. А так как вероятность этого равна 1/3, вам стоит передумать.

Но большинство людей в это не верят.

Глава шестая

Если прилечь на траву и закрыть глаза, легко представить, что это – матч по крикету в воскресный полдень. Слышны тихие, робкие птичьи голоса, и пахнет свежескошенной травой. Картину завершают приглушенные ветром крики игроков: давай! беги! не туда! поймал!Вот только в крикете никто не свистит в этот чертов свисток. А свистят в него, кажется, непрерывно – скорее всего, из-за «трехсекундного» правила. Впечатление от этого, по крайней мере слуховое, как от нетбола – в общем-то, неприятное. Я то и дело клюю носом и просыпаюсь от свистка. В конце концов я бросаю попытки вздремнуть и сажусь на траве, тоскуя по табаку или фляжке с какой-нибудь интересной жидкостью.

Эстер набивает маленькую трубку – похоже, анашой.

– Да нас вот-вот вызовут, – говорит Дэн.

– А кто на какой позиции играет? – спрашиваю я.

– Нападающие, – бормочет Эстер, – все нападающие.

Она закуривает трубку и жадно присасывается к ней, задерживая дым на вдохе. Не говоря ни слова, передает трубку Дэну – тот подозрительно смотрит на дым и сразу же передает мне. Дэн не любитель запрещенных веществ. Он их все перепробовал, когда был «моложе» – по крайней мере, так он мне говорит, – и теперь у него от них бывают только припадки паники. Я, напротив, почти всю юность провела в зимней спячке, с головой зарывшись в берлогу, состоявшую из бабушки, дедушки, картошки с тушенкой, кроссвордов и радио. С тех пор я обнаружила массу оправданий для знакомства с легкими наркотиками, заняв по отношению к ним ту же позицию, с какой смотрю на прочую экзотику, о которой дедушкин старый барахлящий радар никогда не сообщал (тайское карри, морепродукты, тофу, мисо, чеснок, сухарики для супа, несоленое масло, сыр пармезан и так далее): если что-то привлекательно выглядит, или если кто-то это что-то рекомендует, и при этом оно содержит меньше добавок, чем детский оранжад, то хотя бы раз это стоит попробовать. (Впрочем, тут я очень даже руководствуюсь дедушкиным девизом все хорошо в меру.)

Трубка Эстер – такая маленькая зеленая эмалевая штучка на цепочке.

– Это трубка для крэка, – объясняет она. – Но я ее использую только для шмали.

– Да помилуй, где это продаются трубки для крэка? – спрашивает Дэн.

– На Камденском рынке, – отвечает Эстер.

Я беру у нее зажигалку и подпаливаю комок маслянистых зеленых листьев и семян в трубке. Потом вдыхаю тяжелый дым, стараясь не закашляться. В самом деле, это приятно: вкус у шмали душистый и сладкий, вроде как у густого меда. Я передаю трубку обратно, киваю – мол, добрый товар, – и на пару секунд откидываюсь на траву и смотрю в облака. Когда я снова сажусь, спортивное поле плавает в приятной дымке.

– Спасибо, – говорю я Эстер. – Мне это было необходимо.

Она приканчивает трубку и набивает еще одну. Я больше не хочу; мне обычно хватает самого вкуса шмали.

Когда к нам подходит Ребекка, глаза у Эстер похожи на две лужицы розовых чернил.

– Подъем, – говорит Ребекка.

– Мы трое – нападающие, – твердо заявляет ей Эстер.

– Да, конечно, о'кей, – слегка испуганно бормочет Ребекка.

– Спрячь свои кровожадные глаза, – говорю я Эстер по пути на площадку.

– Почему?

Я смеюсь:

– Вид у тебя совершенно безумный. Будто под костюмом к телу примотана взрывчатка, например.

– Хорошо, – серьезно говорит она. – Давайте убьем представителей оппозиции.

– Господи, – говорит Дэн. – Только не это. О нет. Не смотрите туда.

Но мы смотрим. И видим, что Мак, судя по всему, играет за команду противника. И – да что же это? – Жорж в серебристом (серьезно!) костюме трусцой бежит к нам – видимо, чтобы присоединиться к нашей команде. Перед тем как занять позицию в центре площадки, он подмигивает мне. О боже, чего это ради он мне подмигивает? Дэн обеспокоенно смотрит на меня. Я качаюсь, что ли? Я вопросительно таращусь на него, а он в ответ лишь ухмыляется. Я смотрю на Эстер – она и правда похожа на злокозненного уличного ребенка: маленькая, жилистая, подпрыгивает на месте, корча рожи противникам. Мы трое – действительно форварды нашей команды, которая, несомненно, вляпается в беду. Дэн играет как бы на позиции «бомбардира», а мы с Эстер – на позиции боковых нападающих: я на левом фланге, она на правом (она решила, что так будет лучше всего, раз я правша, а она левша). Я бы комфортнее себя чувствовала, будь я «бомбардиром», но совершенно очевидно, что левши на обоих флангах – это полный бред. Вдруг меня осеняет: а на каком я, собственно, фланге? Мой мозг вертолетом взмывает над полем, пытаясь представить вид с воздуха. Полагаю, все зависит оттого, с какой стороны смотреть. Я совсем сбита с толку. Я могу играть и в онсайде, и в оффсайде. Могу быть и «слипс», и «мид-викит», и «кавер», и «пойнт», и «силли-мид-офф», и «сквэр-лег». [26]26
  Крикетные термины, обозначающие различные позиции игрока на поле по отношению к воротцам.


[Закрыть]Я просто думала, что мои крылья отпали миллион лет назад.

Этот матч начинается следующим образом: Мак и Жорж несколько минут фехтуют лопастями, пока рефери, член «Игровой команды», не велит им занять места в маленьком центральном круге. Тут Мак крадет шарик и убегает, но Жорж как-то умудряется отобрать его у Мака и спрятать в заднем кармане штанов. Они столько хохочут, что игра рискует никогда не начаться. В конце концов они перестают валять дурака, и рефери свистком дает стартовый сигнал. Он высоко подбрасывает шарик, Мак ловит своей лопастью и бежит к нам, пока кто-то не кричит ему, что он бежит не в ту сторону. Несмотря на оживление, особых причин куда-то двигаться я что-то не вижу. Но смотрите-ка: Эстер вдруг срывается с места, во всю прыть припускает по полю и вот уже наседает на Мака – стукает по его лопасти из-за спины, пока шарик не слетает в траву. Она подхватывает его одним безукоризненно плавным движением и бежит обратно, перебрасывая шарик с лопасти на лопасть, что получается у нее не так уж и безобразно плохо. Вообще-то выглядит это вполне впечатляюще. Даже Мак стоит и смотрит с чуть ли не довольным видом.

– Алиса! – кричит Эстер.

О господи. Шарик летит в меня по воздуху. Нужно отдать ей должное: это идеально рассчитанная передача. Мне остается только пробежать вперед несколько шагов и… Черт. Я его поймала. О'кей, теперь я бегу вперед – прошло уже секунды две, но я подумать боюсь о том, что сейчас нужно будет перебросить шарик на левую лопасть, так что передаю его понизу обратно Эстер. Какая-то искорка вспыхивает в ее темных обкуренных глазах, и не успеваю я очухаться, как она делает то же самое – бежит с шариком на лопасти секунду-другую и передает его мне. Таким манером мы бежим через поле к Дэну; пара защитников из другой команды преследует нас, но не может догнать. У них не было шансов нас перехватить: может, они не ожидали, что баланс сил в игре изменится так быстро. Это действительно очень эффективная тактика.

– Дэн! – зову я, когда мы оказываемся рядом с ним.

Он мотает головой, но я швыряю шарик как можно ближе к его левой лопасти. Словно во сне, в котором просыпаешься от удивления, Дэн ловит шарик и забрасывает прямо в ворота. Несколько секунд мы трое носимся вокруг них, как угорелые; тем временем шарик извлекают из сетки и кидают обратно в круг. Вскоре Эстер прекращает ликовать, и в глазах ее вновь загорается жажда убийства. Когда мы возвращаемся на исходные позиции, я случайно ловлю взгляд Мака. Он беззвучно хлопает в ладоши. Сарказм? Или нет?

Потом он снова оказывается в центральном круге, лицом к лицу с Жоржем. Как это называется? «Розыгрыш»? «Отыгрыш»? В этой игре чуток не хватает терминов – непонятно, как что зовется. Как бы то ни было, Жорж опять упускает шарик, но на этот раз Мак передает его своему капитану, краснолицему парню из игровиков. Тот пробегает всю длину площадки, отточенными движениями перебрасывая шарик с лопасти на лопасть, а потом передает его своему «бомбардиру», который тут же его роняет. Девчонка из наших подлетает к ним и вполне успешно подцепляет шарик с травы, но потом удерживает его на лопасти дольше трех секунд; раздается свисток. Мак с Жоржем стоят рядом с кругом и о чем-то разговаривают, но почти все остальные игроки на поле обступают форварда противников, который осуществляет штрафную подачу. Толку от того, что мы его окружили, ровным счетом ноль. Подачу принимает краснолицый парень, и шарик вписывается в сетку прежде, чем кто-нибудь успевает сообразить, куда он полетел. Рефери дует в свисток, и все начинается снова.

На сей раз Жорж завладевает шариком, но забывает, что его надо кому-нибудь передать, или повибрировать, или перебросить на другую лопасть, так что опять раздается свисток, и шарик вручают Маку для штрафной подачи. Он пытается перебросить его между лопастями, но складывается слегка неудачно, и, пока он неуклюже возится, Ребекка с легкостью шарик отбирает. Она передает шарик Эстер, та передает мне, и мы пробуем повторить наш коронный номер. Но противники осаждают нас, и один игрок как-то очень уж близко подбирается ко мне – наседает на меня слишком агрессивно, мне это не по нутру (по-моему, я уже говорила, что не люблю, когда меня трогают незнакомцы). Это парень с ланча – худой, стремительный и пахнущий мятой. Я пробую податься назад, но он следует за мной. В следующий раз, когда Эстер посылает шарик мне, парень его перехватывает и бросается бежать по полю. Эстер моментально садится на хвост его партнерше – девушке с бежевыми волосами – а Ребекка догоняет Мака. Даже растяпа Жорж исполняет что-то вроде первобытного танца перед краснолицым капитаном противников. Таким образом, парню с шариком оказывается некому пасовать. Он пытается передать шарик самому себе, но тут я проскальзываю поближе и умудряюсь перехватить шарик, пока парень неловко перебрасывает его с лопасти на лопасть. Эстер теперь вовсю блокирует девушка с бежевыми волосами, так что я делаю длинный пас Дэну. Поразительным образом он ловит шарик и вновь отправляет в сетку. 2–1.

Однажды я чуть не переспала с Жоржем, поэтому стараюсь не встречаться с ним взглядом, когда мы уходим с поля. Наша команда победила со счетом 3–1. У Эстер такой вид, будто сейчас она и впрямь помрет. Кто-то весьма предусмотрительно принес маленькие, на четверть литра, коробочки оранжада и лимонада, так что Дэн и я садимся и потягиваем из них через соломинки; Эстер, то и дело заходясь кашлем, валяется на земле.

Никто так и не узнал про меня и про Жоржа. Однажды вечером он заглянул, чтобы сводить нашу команду расслабиться, и мы очень душевно поладили. Он мне понравился. В нем было что-то мальчишеское и бунтарское, но также и глубоко, глубоко властное. Мы разговаривали – сперва об игрушках, а потом, позже, о других вещах: о музыканте-экспериментаторе, который нам обоим нравился, об одном писателе. Беседа была совершенно не похожа на потребительские вопросники, по которым вас порой прогоняют новые знакомые (какой твой любимый фильм? группа? клуб? альбом? дизайнерский лейбл?).Нет, мы говорили о том, как этот музыкант – а я думала, о нем, кроме меня, никто слыхом не слыхивал, – внушает желание улечься в постель в одиночестве, взяв с собой плоды цитрусовых, и тереть ими свое тело, и как писатель использует сумасшедшие, полуосознанные метафоры, от которых так и хочется съесть саму книгу. То была напряженная ночь, какие бывают в Сохо, – жаркая и душная, когда в любой момент может хлынуть дождь. Когда мы вышли из клуба (стрип-клуба, конечно же), загромыхало, и мы, хихикая, рванули к служебной машине. Как далеко зашло дело? Его руки на моей груди, моих бедрах, юбка задрана, мы на заднем сиденье, его пальцы ползут к моим трусикам и… Тут я его остановила. Со своим боссом же не спят, так ведь? Этого просто нельзя делать. Но я хотела его; правда хотела, пускай до сих пор не знаю, почему. Как можно чувствовать такое влечение к мужчине, если он на десять с лишним лет тебя старше, если он регулярно водит женщин – которые на него работают! – в стрип-клубы, не задумываясь, что это их может смутить, если он владеет таким процентом акций компании, что это попросту непристойно, если у него, вполне вероятно, в Нью-Йорке есть жена? У него даже были наманикюренные ногти. Но быть рядом с ним – это было как… нет, не как в кино, это бы меня скорее оттолкнуло. Нет, мы будто были в комиксе или графическом романе, уютно заключенные в квадратиках на странице, когда со всех сторон окружает дождливое, заштрихованное чернилами зло, но остается одно безопасное место, тайное, темное место, которое существует лишь ночью – убежище, позволяющее обрести цельность. Но ведь тайны прекрасны только ночью? Может, поэтому я и не смогла пойти до конца. Наверное, поняла, что не вынесу наступления утра. К его чести, Жорж не стал мне мстить и даже ни разу не упомянул о случившемся. Наверное, он вообще об этом забыл. Он и раньше мне подмигивал, но, возможно, он всем подмигивает.

– Алиса? – Это Дэн.

– А?

– Через минуту снова играем.

– Боже.

Когда все заканчивается, нам раздают анкеты, будто мы дети в фокус-группе. Общее ощущение от игры? Сможет ли она прижиться? Как вам понравилась терминология?Ну и так далее. Наконец: Предложения по поводу названия для этой игры? (Победитель получит акции «Попс» и ящик шампанского.)Мы добрались до финала турнира, но проиграли 2–1 команде, которая хохотала всю разминку и в которой были Чи-Чи и Кармен.

Мы все принимаем душ и переодеваемся в нормальную одежду; следующий пункт программы – речь Жоржа, которую он произнесет в Большом зале. Молча переглянувшись, мы с Эстер понимаем, что обе туда не пойдем. Дэна и след простыл, но в любом случае вряд ли он станет сачковать и пропускать такое. Я лично просто не смогу смотреть на этого человека целый час, а может, и больше, представляя, как его руки ползают по моим ногам и тому подобное, а Эстер слишком взвинчена и не усидит смирно в огромном зале. Вид у нее, точно у кошки, которая просится пописать на улицу – скорее всего, в огород к соседям.

– По-моему, я перестаралась, – говорит она, когда мы линяем в сторону леса за автостоянкой. – Слишком много беготни.

А Эстер мне, по-моему, нравится. Интересно, почему мы с ней ни разу не сталкивались в Баттерси? Если б я ее там увидела, вряд ли равнодушно прошла бы мимо. Она как фосфор, все время так и горит. Встреться мы в Баттерси, глядишь, и подружились бы. Как бы то ни было, она не похожа на других людей, с которыми я работаю. Она переоделась в короткую зеленую клетчатую юбку, футболку с черепом, старый кардиган и стоптанные красные кроссовки. Определенно, она ловит какую-то другую волну, чем толпа «своих в доску» на работе. Я одета в вельветовую юбку до колен, парусиновые туфли на резиновой подошве и толстый джемпер. Сегодня у нас имидж школьницы, да, Алиса?Но рядом – никого, кому есть до этого дело.

– Так чем, ты говоришь, ты занималась в Баттерси? – спрашиваю я.

– Да так… всякой фигней. Дурью маялась.

– Я имею в виду, ты дизайнер или кто?

Мы уже в лесу. Тут темно и слегка пахнет сыростью. Я рада, что на мне джемпер: сегодня один из тех деньков, когда приходится либо носиться сломя голову, либо стоять прямо на солнце, чтоб хоть чуть-чуть согреться. Мы ступаем на тропу, ведущую меж деревьев; нас окружают звуки – одинокие птичьи голоса, влажное шебуршание насекомых, короткое хлопанье крыльев и непрерывное жужжание. Тропа довольно широкая; под ногами – красноватая сухая земля. Я вдруг понимаю, что ступать мне как-то очень уж мягко, и праздно воображаю, что под тропой – какая-то полость. Хотя это вряд ли. Возможно, плотность почвы такая. По ассоциации я думаю о гончарном деле, особенно о старых керамических сосудах.

– Готова поспорить, когда-то здесь кто-то умер, – говорит Эстер, морща нос. Кажется, она не собирается признаваться, чем занималась в Баттерси. И, кажется, не стоит на нее давить. Я, конечно, не вполне понимаю, какая тут может быть тайна, – но, впрочем, это не мое дело.

– Раньше это был интернат, – отвечаю я. – Так что наверняка случались всякие страсти-мордасти. – Я опять вспоминаю свой разговор с Маком и шум «Детской лаборатории». – Интересно, куда подевались все дети? – внезапно спрашиваю я вслух.

– Какие дети? Из интерната?

– Нет. Прости – думаю две мысли сразу. Утром я видела детей – там, на спортивном поле. Интересно, куда они подевались.

– Ты, похоже, много чего знаешь про это место, – говорит Эстер.

– Ну, я сюда приехала довольно рано.

Я не собираюсь рассказывать ей ни про Мака, ни про свое ночное путешествие. Так что теперь у нас обеих свои секреты.

В глубине леса стоит бельведер – старый, с облупившейся краской на стенах и ржавыми дверными петлями. Мы возбужденно бросаемся к нему и пытаемся открыть дверь. После нескольких безуспешных попыток она все-таки открывается с прерывистым скрипом, и мы забираемся внутрь, как озорные школьницы, нашедшие секретную пещеру. На полу валяются хрусткие старые листья, и есть помост, на котором можно сидеть. Оконные рамы позеленели от плесени, и сквозь грязные окна виден лишь абстрактный намек на деревья. Мы садимся на помост, и Эстер принимается скручивать косяк.

– Вот жопа, – говорит она.

– Что такое?

– Ничего. – Она вздыхает. – А почему ты не там, в зале, и не слушаешь речь Жоржа?

– Потому что я тут? – говорю я наугад.

– Нет, не валяй дурака. Правда, почему?

– Правда? – Я вздыхаю. – Ох… Можно я тебе как-нибудь потом расскажу?

Эстер пожимает плечами. Я так и жду, что сейчас она примется меня допрашивать – в конце концов, я сама ей только что подкинула этот вопросительный знак, – но она молчит. Только пинает ногой листья на полу.

– Интересно, как там все продвигается, – говорит она. – Жорж и его речь.

– В смысле?

– Почему они считают себя лучше нас? – вдруг выпаливает она.

– Кто?

– Мак. Жорж. Директора.Почему? Да, здесь они важные персоны. Но, скажем, в моем местном супермаркете они были бы никто. Если бы ты не знала, кто они такие, ты могла бы как следует стукнуть их тележкой и была бы не обязана париться из-за этого два месяца, посылая друзьям письма – типа, вы не поверите, кого я видела в супермаркете и какая стряслась беда… Они были бы никто, ты была бы никто, и все это не имело бы никакого значения.

– Ну, в каком-то смысле они и так никто. Все мы никто, на самом-то деле.

– Нет, не все. Только не… – Она снова пинает листья стоптанными кроссовками. – Только не поп-звезды. Или кинозвезды. Если бы вокалист… ну, скажем… – Она задумывается и называет самую успешную рок-группу страны. – Если бы он сейчас сюда зашел, ты бы не стала с ним разговаривать, будто он никто. Просто не смогла бы.

Вообще-то меня больше интересует их соло-гитарист, но я не хочу запутывать вопрос. Вообще-то чудно, что она упомянула эту группу, потому что мне часто снятся странные сны о соло-гитаристе – нет, я не хочу его трахнуть, ничего подобного, я, скорее, хочу бытьим. И даже хочу такую же прическу. Но все это я держу при себе.

– Ну так и что?

– Ты едешь в этом году на какие-нибудь фестивали?

– Нет. Не люблю толпу.

– Ты не любишь толпу? – Голос у нее довольный.

– Нет.

– Быть в толпе, или вид сверху?

– В смысле? – Я нахмуриваюсь. – Что значит «вид сверху»?

– Ну, по-настоящему видно, как ужасна толпа, только если видишь ее сверху – знаешь, как фестивали по телевизору. Когда ты в гуще толпы, ты… кто? Точка, пустое место, элемент статистики. Чьей статистики? Какой-то пиар-фирмы? Рекламного агентства? – Она говорит таким голосом, будто озвучивает рекламный ролик. – Разве было бы не чудесно, если бы все мы были подключены к одной мобильной сети? Разве было бы не прекрасно, если бы мы все могли одновременно посылать друг другу фотографии самих себя, стоящих в одной и той же толпе и смотрящих на одну и ту же группу?Черт побери, я не хочу быть в толпе. Я не насекомое. Я не хочу быть копией человека, стоящего рядом со мной. И вообще не хочу быть частью долбаной публики. Я хочу… – Она умолкает, рассеянно глядя в окошко на призрачный лес.

Я понимаю, что она имеет в виду, а такое бывает редко. Обычно, когда кто-то начинает говорить с пафосом, я в конце концов отключаюсь, даже если этого не хочу. Мне трудно проникнуться чужими чувствами. Но тут другое дело: мне самой никогда не нравились толпы, и от рекламы я тоже далеко не в восторге. И я тоже не люблю делать то, что делают тысячи других людей.

– Я хочу… – повторяет она.

– Ты хочешь играть в группе, – подсказываю я.

Она странно смотрит на меня.

– Да. Может быть, но…

– Что?

– Если играешь в группе, получается, что эти насекомые придают тебе смысл. Получается, что ты – причина существования толпы, ты несешь ответственность за возникновение новой прослойки населения: фанов твоей группы. Что мы можем им продать? Гамбургеры, жареные на открытом огне, или гамбургеры с маринованными огурчиками? Ой! В этой демографической группе почти все вегетарианцы? Что ж, о'кей, давайте устроим мозговой штурм и придумаем упаковку для этого фруктового напитка – я думаю, это должен быть такой аллюзивный, продвинутый, игривый, утопический пастиш, типа в хипповском стиле, – а может, для овсяных лепешек?Тем временем в «Попс»: О мой Бог, крутые рок-звезды в этом году все без исключения носят противопотные повязки! На этой неделе мы обязаны придумать повязки с эмблемами Урсулы и Детки Со Звезд! Разместите их прямо сейчас на веб-сайте, а я свяжусь с производственным отделом…

– Но знает ли об этом сама группа? – перебиваю я.

– Конечно, знает. Компании звукозаписи у меня еще только на очереди. Известные рок-группы стараются казаться врагами истеблишмента, – говорит Эстер. – Ну, некоторые. Стало быть, мы впариваем их фанам всякие прибамбасы, символизирующие враждебность к истеблишменту. Мы смотрим, во что музыканты одеваются на сцене, и продаем такие же шмотки с наших веб-сайтов. Звукозаписывающим компаниям на это наплевать, покуда есть рынок – они знай себе рассылают заказы на оформление альбомов с пометкой «в расчете на противников истеблишмента». Этим пиздюкам насрать, что ты против них, – главное, чтобы на тебе можно было заработать. Так что, ты в этой системе звезда? Знаменитость? Отлично. Ты приносишь кому-то другому кучу денег. Давайте же дружно пойдем и нажремся гамбургеров в честь праздника! Словно стая вампиров, которые высасывают досуха чей-то труп. Кому охота быть вампиром или трупом? Никому. Но все ими являются. Все, кроме Жоржа, Мака, им подобных и всех гребаных акционеров в мире.

По-моему, я только что услышала, почему Эстер не пошла на речь Жоржа.

– Слушай, я знаю, что ты не хочешь говорить, чем именно занимаешься, – говорю я, – но ты ведь наверняка разрабатываешь «К» вместе с Чи-Чи. То есть… – Разработчики «К» то и дело сгорают; я видела, как это происходит. У них случается нечто вроде жесткой поп-культурной перегрузки, а это очень неприятно – хуже, чем болеть корью. Это чуть не произошло с Дэном, но потом они с Чи-Чи разругались, и это его спасло.

Эстер смеется, чуть ли не взвизгивая:

– Черт, я гоню, как на трибуне, да? Слушай, ты уж запомни: в следующий раз просто вели мне заткнуться, и все… Блин. Нельзя, чтобы я превратилась в неисправную версию одного из злобных автоматов Чи-Чи.

Она встает и принимается шаркать по маленькому бельведеру, как робот, выставив руки вперед.

– Я… буду… клевым… я… использую… свои… злобные… мысли… с позитивной… целью… бунт… это… клево…

– Значит, ты неразрабатываешь «К»?

– Мне правда не разрешается говорить, чем я занимаюсь, – отвечает она. – Мне даже в этом, по идее, нельзя признаваться, так что ты лучше перестань меня спрашивать.

– О'кей, – чересчур поспешно выпаливаю я. – Я ничего не слышала.

Виду Эстер слегка встревоженный.

– Это вовсе не так уж и важно, – говорит она. – Но все равно спасибо. Хотя Жоржа я действительно пиздец как ненавижу… а ты?