Текст книги "Корпорация «Попс»"

Автор книги: Скарлетт Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 36 страниц)

Врача, к чьим услугам Стивенсон прибегнул в этот период, местные жители считали «ведьмаком». Известный под именем Джон Кристиан и обращенный в христианство, этот невезучий «индеец» несколько лет назад был схвачен где-то в Виргинии и обменян на какие-то безделушки. Как «собственность» капитана, который его «приобрел», этот человек был доставлен в цепях в Плимут и в конце концов продан в рабство в Лондоне. В то время это было не очень обычно, но не совсем неслыханно – чтобы «индейцев» или африканцев таким образом обменивали и привозили в Англию в качестве экзотических слуг. Джон рассказал Фрэнсису свою историю – от ужаса поимки и путешествия в Англию до выматывающего, скучного и унизительного периода в услужении у богатой аристократической семьи в Лондоне; по сути, он был в рабстве, которое длилось, пока однажды ночью он не встретил таинственную женщину – она дала ему денег и помогла бежать. Джон, бывший ранее довольно миролюбивым, обзавелся оружием и направился в Плимут, расправляясь со всеми разбойниками, которые на него нападали; он поставил себе целью вернуться в Америку тем же путем, которым был оттуда привезен. Но как-то так вышло, что два с лишним года спустя он все еще торчал в Плимуте, оказывая платные врачебные услуги и пытаясь собрать деньги на дорогу домой. Фрэнсис спросил, почему он не нанялся хирургом или хотя бы палубным матросом на какое-нибудь судно, плывшее в Виргинию. «Я не собираюсь работать на людей, продавших меня, – ответил Джон. – Да и в любом случае, они меня бы не наняли». В Плимуте Джону всегда приходилось быть начеку; на него в любой момент могли наброситься, обзывая «дикарем» или «животным». Впрочем, плимутские моряки часто вели торговлю с «индейцами» вроде Джона; не относясь к нему с особым дружелюбием, они по крайней мере не держали его за чудовище. Джон и Фрэнсис стали добрыми друзьями.

Фрэнсис знал, каково это – когда не можешь вернуться домой. В этому времени его мечты вновь оказаться в деревне своего детства растаяли без следа. Молли наверняка замужем и забыла его. Возможно, будь он по-настоящему богат, тогда… Надеяться, что она его хотя бы узнает, означало ждать от жизни слишком многого.

Примерно тогда Фрэнсис узнал, что некий Джон Делбридж, богатый торговец из Байдфорда, что на севере Девоншира, ищет капитана, который возглавил бы плавание на Бермуды, где Делбридж надеялся основать колонию. Он был соучредителем «Компании островов Сомерс», в которую Фрэнсис вкладывал деньги. Отчего-то упоминание об этой инвестиции достаточно впечатлило Делбриджа, и тот предложил Фрэнсису стать капитаном первого из отплывавших на Бермуды судов. Ему предстояло довести 180-тонное судно до Виргинии, высадить там нескольких поселенцев, забрать груз табака и поучаствовать в торговле с местными жителями. После этого судно покинет Виргинию и направится на Бермуды, везя остальных поселенцев и несколько человек из Виргинской колонии, согласившихся переехать. А потом вернется в Плимут. Делбридж был рад, что Фрэнсис взялся выполнить это поручение. Хотя раньше ему не случалось возглавлять команду, он теперь был уважаемым мореходом. Более того, он был единственным, кто не испугался отправиться на Бермуды. Многие моряки почему-то не желали туда плыть. Это ужасное место, говорили они.

Следующей ночью новоявленный капитан позвал своего врача.

– Ты знаешь еще кого-нибудь, кто хочет вернуться домой? – спросил Фрэнсис.

Когда «Офелия» покинула Плимут, ее команда из сорока человек включала Джона в качестве судового хирурга и несколько недавно сбежавших слуг, взятых на борт артиллеристами, поварами и боцманами. Фрэнсис был строг со своей командой. В дополнение к обычным правилам – не проводить тайком женщин, переодетых мужчинами, не играть в азартные игры и так далее, – он ввел на судне новое правило. С «индейскими» членами экипажа, сказал он, следует обращаться так же, как со всеми остальными; каждый, уличенный в неподобающем с ними обращении, будет немедленно высажен на необитаемом острове. И вот «Офелия» со своей командой беглецов, возвращавшихся домой, и капитаном-беглецом, безмолвно, стремительно двинулась через глубокие синие воды Атлантики на Виргинию и прибыла туда всего через пятьдесят один день. Однако встретили их не совсем так, как надеялся Фрэнсис. Новые поселенцы высадились без особых трудностей, но староста колонии решил устроить бучу. Едва «индейские» члены экипажа ступили на берег, он взял их в плен. Фрэнсис места себе не находил от злости. Разве он привез всех этих людей через океан для того, чтобы их немедленно схватили и выслали обратно в качестве слуг – или ради еще худшей участи? Разве он привез их на историческую родину, чтобы они служили людям, прибывшим сюда чуть более пяти минут назад? Посовещавшись с оставшейся командой, он решил напасть на колонию, чтобы освободить Джона Кристиана и остальных.

«Офелия» была нагружена табаком и мехами и готова к отплытию; Фрэнсис и его команда терпеливо ждали наступления темноты. Они атаковали в тот самый момент, когда, по мнению местных, судно должно было поднять паруса. Располагая внушительной огневой мощью, вооруженные острыми мечами, Фрэнсис и его люди сметали с дороги всех сопротивлявшихся, пока Джон и остальные пленники не были освобождены. К несчастью, в пылу атаки Фрэнсис убил старосту поселения. Фрэнсис знал, какое наказание последует. Смерть.Вот что ждало его по возвращении в Плимут. Кромешная тьма, пороховой дым, в ушах звенят крики детей и женщин; Фрэнсис и его люди – в том числе Джон и другие освобожденные пленники – забрались на борт «Офелии» и отплыли в ночь, совершенно не представляя, что делать дальше. Судно везло табака на 1000 фунтов с лишним и на 500 фунтов мехов, но на ее капитана вскоре начнется охота. Выбора не было. Они стали пиратами.

Фрэнсис попросил команду проголосовать. Каждого, кто выступит против пиратства, он пообещал высадить на каком-нибудь обитаемом берегу, но заявил, что не потерпит инакомыслящих на борту своего судна. Голосование было единогласным. Судно переименовали в «Ребекку»; был написан новый «Устав». «Устав» «Ребекки» так и не был найден, но, скорее всего, в него входили обычные условия и правила, какие можно было обнаружить в «Уставах» пиратских кораблей того периода. Конечно, там был стандартный пункт «нет добычи – нет платы», хотя «Ребекка» начала свои пиратские приключения, уже завладев ценными товарами. В «Уставе» наверняка было точно оговорено, как следует делить эту и любую будущую добычу, как людям будут компенсироваться увечья и что приемлемо – или неприемлемо – на борту судна. Придя к соглашению об «Уставе», команда проголосовала за капитана. Разумеется, выбрали Фрэнсиса Стивенсона. После этого судно отправилось в Вест-Индию.

Табак удалось с легкостью продать на Ямайке, и люди с «Ребекки» внезапно разбогатели. Потом началось настоящее пиратство. Поблизости полно объектов – испанские, португальские, французские суда. У Фрэнсиса был очень интересный подход к захвату сокровищ. Захватив судно, он извинялся перед его командой, а потом, попросив их отвести глаза, убивал капитана. Выведя из строя все пушки на судне и конфисковав все оружие, он просто желал команде удачного дня и плыл себе дальше. Именно благодаря этой практике Стивенсон получил прозвище «пират-джентльмен», хотя каким уж он был джентльменом на самом деле, остается неясным. Наверняка он был не менее жесток, чем все пираты тех времен; в конце концов, делом его жизни было убивать ради сокровищ. Единственное, что можно сказать в его защиту, – он был верен своему договору с Богом и никого не брал в плен. Вместо этого он убивал. И все же, поскольку его намерения с самого начала были гуманны, едва ли он насильничал и применял пытки, подобно многим пиратам. Ему не нужно было захватывать города. Он был чисто морским пиратом – грабил суда и продавал добытые сокровища на Карибских островах.

Так продолжалось несколько месяцев; потом все пошло вкривь и вкось. Многие члены экипажа решили обосноваться на Ямайке или на других островах, с которыми торговала «Ребекка», а это означало, что требовалось найти новых матросов. Джон Кристиан и несколько других индейцев высадились на одном из Карибских островов; они уговаривали Фрэнсиса остаться с ними. Но он не мог бросить судно. «За нашим столом для тебя всегда будет приготовлено место, – заверил его Джон. – Может, в один прекрасный день ты к нам присоединишься». И, возможно, Фрэнсис так и планировал. Но шанса не представилось. Через месяц новая команда избавилась от него. Не желая больше подчиняться такому капитану и мириться с его странными порядками, желая по-настоящему грабить города и практиковать насилие посерьезнее, они попросту проголосовали за кого-то другого и высадили Фрэнсиса на необитаемом острове.

Однако Фрэнсис был умен. До того, как Джон и остальные покинули «Ребекку», он закопал сокровище – вероятно, на одном из тихоокеанских островов, недалеко от острова, известного нам как Таити. Фрэнсис был единственным человеком в мире, знавшим, где находится клад. Хотя и неясно, как он этого добился, он все же записал в судовой журнал, что с «дьявольским хитроумием использовал повязки на глазах и разные трюки»; своей команде он к тому времени не доверял совершенно. Фрэнсис нарисовал карту, указывавшую местонахождение сокровища, – все надписи на ней были зашифрованы кодом, который он изобрел много лет назад. Он спрятал эту карту за пазуху, вернулся на «Ребекку» с матросами и вновь поднял паруса. Никто не знает, почему Фрэнсис закопал сокровище именно в тот момент. Быть может, он знал, что не сможет пиратствовать вечно, и намеревался вернуться за кладом. Никто не знает, что он планировал. Высаженный на необитаемый остров – судя по всему, неподалеку от Испаньолы, – он взялся строить лодку. Опять же неясно, как долго он сумел прожить вдали от большой земли, хотя отчасти его история и подробности повседневной жизни были записаны в дневник, который он вел, пока у него не закончилась бумага и не исписался единственный карандаш. Будучи на острове, Фрэнсис еще кое-что предпринял. Он написал версию карты – разумеется, зашифрованную, – и адресовал ее Молли Янг. Потом запечатал карту в бутылку – бутылку, содержавшую ту малость воды, которую ему позволили взять с собой, – и швырнул в море.

Глава семнадцатая

Утро среды. Мне прискучили все мои шмотки. Прискучили? Хм-м, пожалуй, это не то слово. Может, проблема попросту в том, что все вещи, которые я привезла с собой, успели слегка пропотеть и запачкаться. Где нам брать чистое нижнее белье и так далее? О чем, интересно, думали «попсовские» координаторы? Наверняка они что-нибудь да измыслили на этот счет – у них, похоже, все схвачено. Наверное, где-то здесь, в этом огромном здании, есть целая комната, полная чистеньких трусиков от известных модельеров; я бы этому совсем не удивилась. Или прачечная. Точно. Здесь должна быть прачечная. Почему я раньше об этом не подумала? Спрошу у кого-нибудь попозже.

Здесь есть группка девушек – по-моему, одна из них занимается дизайном кукол, – которые укладывают волосы похожим способом. Я его изучила. Они закалывают волосы назад маленькими серебряными зажимами; эти зажимы образуют своего рода нимб из симпатичных, немного диковинных, плоских секций. Почему сегодня меня так и подмывает сделать что-нибудь подобное со своими волосами? Я ни за что не стану воплощать в жизнь такие позывы. Почему эта мысль вообще начала формироваться у меня в голове? Я что, забеременела какой-то новоявленной мерзкой модой? Аборт, срочный аборт. Это нежелательная беременность. Сосредоточившись на вражеской мысли, пытающейся вселиться в мой мозг, я натягиваю вельветовую юбку и футболку и в очередной раз заплетаю косички. Я правда люблю свои косички: из-за них волосы выглядят как два каната. И больше никто так со своими волосами не поступает – здесь, по крайней мере.

Вот юбка поверх джинсов – это другой вопрос. Несколько месяцев назад одна девица заявилась на работу в крохотной трапециевидной юбочке поверх таких выцветших, расклешенных джинсов. Сперва это выглядело любопытно. Потом, пару недель спустя, человек десять из офиса принялись одеваться похоже. Конечно, все они свои ансамбли «индивидуализировали». Одна девушка отдавала предпочтение тонким цветастым юбкам, которые при ходьбе колыхались, едва прикрывая задницу – юбкам столь коротким, что джинсы под них надевать было попросту обязательно. Другая девушка опробовала такую комбинацию: узкая юбка длиной до колен поверх донельзя расклешенных джинсов с цветочками, вышитыми по бедрам. Нынче, если придешь в офис просто в джинсах, безо всякой юбки, покажешься чуть ли не голой. Как так получается? И как получается, что, хотя в мире люди до сих пор умирают от голода, кто-то находит время думать о подобной фигне? Впрочем, наверное, в той или иной форме это происходило всегда. Посмотрите, какие поразительные платья носили при Елизавете I, в то время как крестьяне дохли с голоду в деревнях. Наверное, не стоит удивляться, что через несколько лет, когда пилигримы отчалили из этой страны, на них была самая невзрачная одежда.

Я помню одну из пугающих, накокаиненных проповедей Чи-Чи, на которые она вообще горазда; в тот раз она вещала, что, дескать, мы, в нашем маленьком краснокирпичном здании в Баттерси, на самом деле обретаемся в центре мира.

– Мы – молодая команда, – брызгала слюной она. – Мы художники, дизайнеры и визионеры. Мы каждый день закладываем основы основ молодежной культуры. Мы делаем игрушки, да, но мы также создаем слоганы, мировоззрения и стили жизни. Это наш хлеб. Потом мы идем в клуб и выпиваем с людьми из «Ливайса», «Дизеля» и «Эм-ти-ви». Все знают всех. Посмотрите на следующей неделе «Сливки попсы», [61]61
  «Сливки попсы» – самый популярный в Великобритании музыкальный теле-хит-парад, транслируется с 1964 г. «Би-би-си». Победитель «Сливок попсы» определяется зрителями.


[Закрыть]и вы увидите, что подростки в рок-группах носят шмотки или ансамбли из них, которые впервые появились на ком-нибудь из этого офиса, а разработаны или продвинуты на рынок были кем-нибудь из их друзей. Мы занимаемся важным делом. Мы и наши друзья – самый центр этого злоебучего города.

Чи-Чи меня пугает, пугает всерьез. Я никогда не пила ни с кем из этих людей. Я никогда не носила того, что могло бы понравиться членам «герл-группы» или «бой-бэнда». И я далека от центра чего бы то ни было.

На утреннем семинаре мы докладываем о товарах, которые придумали, используя матрицы. Я быстренько рассказываю про своего персонажа – инопланетную лягушку-бандитку, – и уношусь мыслями куда-то вдаль, пока все остальные выкладывают свои идеи. В голове у меня крутится одна лишь фраза: ты счастлива?Я правда не знаю.

Время ланча; мы с Дэном берем сэндвичи и термос чая и карабкаемся к форту на вершине холма. Я уже собираюсь было поделиться с ним новостями о шифрованных посланиях, о Жорже и всем прочем, но Дэн перехватывает инициативу.

– Батлер, а какой ты была, когда была тинейджером? – спрашивает он.

– А? – говорю я. – Что? Тинейджером? Почему ты спрашиваешь?

– Ну, просто я… Да ладно, колись: какой ты была?

– Это что, исследование целевой аудитории? – с подозрением спрашиваю я.

– Ну да, типа того. Я совершенно не представляю, о чем думают девушки-тинейджеры, как они смотрят на вещи, чем вообще живут. Мне нужна хотя бы парочка намеков, чтобы всерьез начать разрабатывать товарный план.

– Мы же весь день сегодня будем этим заниматься, нет? – спрашиваю я. Сегодня к нам придет лектор, чтобы поговорить о новых тенденциях в молодежной культуре. Он – исследователь, один из соавторов эпохального труда под названием «Заклейменные брендами: как 13–17-летки распознают и одобряют потребительские бренды и проявляют к ним лояльность». Мы познакомимся с этой работой еще до ее публикации в форме книги, и «Попс» этим «очень взволнована», как сообщалось в памятке, которую все мы получили вчера.

– Мне нужны реальные факты, – говорит Дэн. – Что называется, из первых рук. Ты – девушка, поэтому…

– Но я не была нормальным тинейджером. Абсолютно.

Дэн смеется:

– И почему это меня не удивляет?

Сегодня над болотом висит туман. Жарко по-прежнему, но видимость близка к нулю. Внизу я вижу, что все будто покрыто неощутимой пленкой, мерцающей, словно искристый шлейф, который феи оставляют при полете. Если бы враги напали на нас в такой вот денек, мы бы не узнали об этом, пока они не подобрались бы близко-близко.

– Чем ты занималась, когда тебе было… ну, я не знаю, скажем, четырнадцать? – спрашивает Дэн.

– Четырнадцать? Господи. Э-э, вставала, шла в школу, возвращалась домой, делала уроки, ложилась спать.

– Батлер!

– Что?

– Ну а кроме этого ты чем занималась?

– Много читала. Помогала дедушке во всяких его проектах. Училась составлять кроссворды…

Он качает головой:

– То есть, по сути, ты и впрямь была самым скучным тинейджером в мире.

Он шутит, но во мне вдруг просыпается гнев.

– Ну а чем, по-твоему, должен четырнадцатилетний подросток заниматься в свободное время? Мир спасать? С инопланетянами общаться? Шпионом работать?

Похоже, он не врубается, шучу я или нет.

– Не знаю. Когда мне было четырнадцать, я, насколько помню, в основном смотрел всякие клевые передачи по ТВ.

– Ой, ну конечно. ТВ.

Теперь я точно разозлилась. Ничего не могу с собой поделать.

– А что? Что ты имеешь против ТВ?

– ТВ тебя одурачивает, и ты веришь, будто у тебя есть жизнь, которой у тебя на самом деле нет. Ты что, не понимаешь? По крайней мере, у меня была жизнь, пусть и скучная, как ты изволил выразиться.

– Боже мой… Алиса, успокойся.

– Нет. Ненавижу все это. Эту ретро-чушь, с которой все нынче носятся. Помните, как мы смотрели эту программу в семидесятых и сколько в ней было иронии?Я даже не знаю, как эти программы назывались, потому что у нас не было телевизора. Все это сильно смахивает на идиотскую ностальгию по тому, чего никогда не существовало. По пятнам на экране. Кажется, именно ты давеча говорил о том, что все на свете – только картинки. Ты должен понимать, о чем я говорю.

– Я понимаю. Но я не согласен. – Он спокойно прихлебывает чай.

– Что? Ты считаешь, во всей этой чуши есть какой-то смысл?

– Да. Я считаю, не существует разницы между повествованием на экране и повествованием в книге. И то и другое на самом деле излагается картинками, просто маленькие картинки на странице – буквы – складываются в слова, а картинки на экране – визуальные отсылки. Но только не говори мне, что сесть и прочитать историю чем-то принципиально лучше и полезнее, чем увидеть, как она разыгрывается на экране. Это чистый снобизм.

– Нет, не снобизм. Когда ты в последний раз видел телесериал длиной в пятнадцать часов, без рекламы и не по примитивному сценарию, который даже ребенку понятен?

– Что? Я не…

– Или телесериал, который ты смог бы сам срежиссировать? Выбрать места съемок на свой вкус? Смонтировать по своему усмотрению? Это происходит, когда ты читаешь книгу. Ты должен на самом деле в нее вжиться. Ты не просто сидишь себе и пассивно…

– Ты такой сноб, Батлер!

– Нет, я не сноб. Как бы то ни было, для протокола: я не утверждаю, что книг и всегдалучше фильмов. Я только знаю, что в общем и целом предпочитаю книги, хотя должна признаться, что лучше уж посмотрю какую-нибудь киноклассику, чем стану читать дерьмовый роман. И, разумеется, мне нравятся некоторые видеоигры. Но это просто мой выбор. Мне наплевать, что делают все остальные…

– Сноб.

– Дэн!

Он улыбается:

– Что?

– Надеюсь, ты знаешь, что вот-вот доведешь меня до белого каления.

– Хорошо, хорошо. Прости. И все же ты ужасный сноб.

– Дэн.

– Ох, ладно. – Он бросает корку сэндвича какой-то невидимой птице. – В любом случае, я даже не помню, с чего все началось.

– Ты сказал, что я была скучным тинейджером.

– Ой, точно. Прости.

– Потом я сказала, что ты едва ли был интереснее.

– А я и не был. Я только и делал, что все время дрочил.

– Ф-фу!

– И мечтал стать пилотом истребителя или астронавтом. – Дэн подливает нам обоим чаю из термоса, а я принимаюсь сворачивать сигарету. – Ну а о чем ты мечтала? Каковы были твои тинейджерские фантазии?

– Интервью продолжается, – говорю я со вздохом. – Фантазии? Ты имеешь в виду сексуальные?

– Ты прекрасно знаешь, что нет.

– Хорошо. Ну, большинство девушек-тинейджеров фантазируют о мужчинах, или о парнях, или как уж там в этом возрасте они называют лиц противоположного пола. О бойфрендах, настоящей любви, браке, детях… Или о дружбе. Это важная часть жизни.

– Значит, ты интересовалась этими вещами?

– Нет. Господи.

– Ну и о чем же ты тогда думала?

– Хм.

– Да уж, легче воду из камня выжать.

– Прости. Я же говорю, что была ненормальной. Э-э, ну, я постоянно волновалась по разным поводам. Как ты знаешь, мой отец сбежал, когда я была ребенком, и я переживала из-за него. Ну, понимаешь, мне хотелось знать, где он, вернется ли он когда-нибудь и так далее. Еще я читала много книг, взрослых книг. Если ребенком читаешь взрослые книжки, у тебя складывается довольно своеобразное представление о жизни… Хм, я думала о математических проблемах и о шахматах и мечтала о мести – это были дикие фантазии. Я начала придумывать, как стать властелином мира, но план получался слишком сложный… Почти все остальное время я просто пыталась остаться на плаву в невероятно запутанном мире, где сейчас ты популярна, а через минуту тебя травят, где стоит в первый раз явиться в школу в очках, и тебя тут же исключают из разряда нормальных детей и объявляют «четырехглазой». Я не носила очков почти до пятнадцати лет. Однажды они сломались, и дедушка склеил их скотчем. Никаких друзей тогда у меня вообще-то не было, а если бы и были – что ж, сомневаюсь, что они стали бы со мной в тот день разговаривать.

– Однажды я склеил очки лейкопластырем, – говорит Дэн. – Моя девчонка меня бросила, потому что я выглядел дурак дураком. По-моему, мне было лет двенадцать. – Его лицо на секунду грустнеет. – А у тебя теперь контактные линзы? Вместо очков?

– Да. Хотя я подумываю вернуться к очкам. От линз глаза болят.

– О, я знаю, где можно достать клевейшие очки… – начинает Дэн. Однако я не хочу клевых очков. Внутри у меня вдруг странно екает, будто я сейчас заплачу. Клевые очки.Зачем? Я хочу просто какие-нибудь дешевые очки, которые смогу склеить скотчем, когда они сломаются, – и я не хочу, чтобы это воспринималось как претензия на некий стиль. Почему стильность вдруг стала казаться мне отвратительной? И что это со мной происходит? Я знаю, что должна, по идее, хотеть быть стильной, но вот не хочу, и все тут.

Перед лекцией – очередные «соглашения о неразглашении».

– Мы не хотим, чтобы пресса увидела результаты, прежде чем мы подготовим пресс-релиз, – объясняет мне помощница лектора, когда я протягиваю ей бумагу. – Спасибо.

Лектора зовут Дэвид Фёрлонг, он – глава команды, проводившей исследование «Заклейменные». Фёрлонг представляется, рассказывает пару анекдотов об исследовательском процессе (несколько анкет упало в реку, какое-то электронное письмо оказалось с «вирусом»), а потом говорит, что, согласно инструкциям Мака, сегодня речь пойдет в основном о девушках-тинейджерах. Сообщив нам размеры группы-выборки и прочие статистические данные, он начинает презентацию.

– «Фёрби», «Бини Бэби» [62]62
  Фёрби – пушистая интерактивная игрушка американской компании «Тайгер Электроникс», выпускается с 1998 г; обладает зачатками искусственного интеллекта; реагирует на свет и голос, в процессе игр учится разговаривать, общается с владельцем и с себе подобными. «Бини Бэби» – мягкие разноцветные игрушечные зверюшки, набитые мелкими пластиковыми шариками; изначально были придуманы американской корпорацией «Тай»; считается, что повальное увлечение коллекционированием «Бини Бэби» началось в 1996 г.


[Закрыть]и ваш собственный бренд, «Приятели Полосатика». – Пауза. – Что у этих брендов общего? Что ж, мы обнаружили, что они вызывают любовь, лояльность и одобрение у очень большого процента девушек из нашей выборки. Любовь.Это сильное слово, но именно его чаще всего использовали эти девушки. Вот какие еще были отзывы. «Я просто обожаю своих „Бини Бэби“». «Если бы мой дом загорелся и я мог бы спасти только одну вещь, я бы спасла моего „Полосатика“». «Если я увижу в магазине нового „Приятеля Полосатика“, я физически неспособна уйти, его не купив». «Моя коллекция таких же размеров, как у моей подружки Мэри, и от этого мы с ней… ну, я не знаю, дружим только сильней».

Когда мы рассаживались, я оказалась рядом с Эстер.

– По-моему, меня сейчас стошнит, – шепчет она.

– Господи спаси и сохрани, – шиплю я в ответ, и мы обмениваемся улыбками.

Дэвид Фёрлонг нажимает кнопку дистанционного пульта, и на плазменном экране перед нами появляются картинки. Это страницы с веб-сайтов, каждая вспыхивает на секунду-другую. Фёрлонг объясняет:

– Вы видите фан-сайты, созданные девушками по мотивам их коллекций. В основном это сайты девушек из Японии и большинство из них – не сомневаюсь, вам будет приятно это услышать, – посвящены «Приятелям Полосатика». После сайтов, относящихся к индустрии развлечений, и сайтов, связанных с «культом Аны» [63]63
  «Культ Аны» – международное «подпольное» движение сторонников анорексии; Ана – вымышленная богиня анорексии. Участники движения, в основном девушки-тинейджеры, носят красные опознавательные «браслеты Аны». К их ролевым моделям относится, в частности, Мэри-Кейт Олсен, действительно страдающая данным расстройством пищеварения.


[Закрыть]– то есть пропагандирующих анорексию, – это самые посещаемые сайты, созданные девушками-тинейджерами. – Он нажимает кнопку, и появляется другая картинка. Скромно обставленная спальня. – Тут что-то не так, правда? Если бы я сказал вам, что это спальня девушки-тинейджера, вы бы мне не поверили. – Он прав: она слишком пустая. – Использовав разнообразные исследовательские методики, мы узнали у этих девушек, какие вещи для них важнее всего. Основываясь на их ответах, мы можем обставить эту комнату. Самой важной была, конечно, одежда, а потом музыка. – Он нажимает кнопку, и в спальне появляются стереосистема и шаткая башня из компакт-дисков. Кровать, стул и пол завалены шмотками и сумками модных брендов. – Следом идут предметы, связанные с музыкой и знаменитостями. – Теперь комната полна постеров и журналов, посвященных сплетням и вопросам стиля. – Следующий пункт – косметика. – Появляются фен, помада, средства для ухода за волосами и бутылочки с разнообразными чистящими жидкостями. Комната начинает приобретать слегка бардачный вид. – Потом – мобильные телефоны. – Рядом с феном появляется маленький дорогой мобильник, подключенный к зарядному устройству. – Как бы то ни было, следующими в списке, и очень близко к его вершине, были мягкие игрушки. – Несколько человек в комнате вроде как хлопают, когда на картинке появляются плюшевые мишки, «Бини Бэби», «Приятели Полосатика» и другие фирменные игрушки. – Девушки-тинейджеры поместили свои коллекции мягких игрушек намного выше в списке приоритетов, чем игровые приставки, кукол, книжки, компьютерное оборудование, телевизоры и другие аксессуары. Ну, и о чем это нам говорит?

Он кладет пульт и идет через комнату.

– Что ж, во-первых, девушки из этой возрастной группы придают большую ценность материнству и зачастую стремятся к нему. Мы обнаружили, что многие из их фантазий связаны с проявлением заботы и понятием ответственности. Многие девушки изо дня в день носят с собой какие-нибудь мягкие игрушки. В школе они кладут их в шкафчики, используют как брелоки или прикрепляют к рюкзакам. Мы выявили новую тенденцию: девушки предпочитают рюкзаки или маленькие сумки, которые сами выглядят как мягкие игрушки. Тенденция эта кажется устойчивой. Японская культура традиционно предпочитает «миленькие» игрушки. Здесь, в Европе, использование мягких игрушек часто сочеталось с аксессуарами и одеждой, позаимствованными из эстетики панка или субкультурных течений, известных ныне как пост-панк и ска. В других культурах – особенно это заметно в Японии и некоторых скандинавских городах, – мягкая игрушка сопоставляется с технологией, в основном мобильными телефонами и МР3-плеерами, в результате чего возникает образ, так сказать, «мамы-киборга», девушки, пытающейся удовлетворить как свои природные позывы, так и желание потреблять новейшие товары. Стало быть, девушки сочетают подростковый бунт и «консьюмеризм» с искренним – или, в некоторых случаях, ироничным – стремлением к материнству и его заботам. Мягкий, клевый, милый, трогательный, симпатичный, сладкий, крохотный, обожаемый, хрупкий.Все это позитивно окрашенные слова для этой возрастной группы. Мы также обнаружили, что на различных уровнях девушки хотели бы использовать эти же слова по отношению к самим себе. Они просто заботятся о своих миленьких миниатюрных игрушках или вдобавок идентифицируют себя с ними? Я уверен, вы знаете, что чуть ли не единственной игрушкой, вызвавшей повальное увлечение среди девушек-тинейджеров, был в 1990-х годах «тамагочи». Он удовлетворял их потребность о ком-то заботиться – впрочем, с «тамагочиманией» были проблемы, долго она не продлилась. В отношениях дружбы мы тоже отметили потребность заботиться – она гораздо сильнее, чем потребность быть объектом заботы. «Я хочу помогать своим друзьям, когда они во мне нуждаются», – таково типичное настроение, выраженное девушками из нашей выборки.

Эстер косится на меня.

– Сейчас повешусь от скуки, – говорит она. Дэн яростно строчит какие-то заметки. Оглянувшись, я вижу Бена и Хлои – лица у обоих предельно сосредоточенные, хотя Хлои хмурится.

– Что интересно, – продолжает Фёрлонг, – эти девушки, как правило, лишены духа соперничества. Казалось бы, это противоречит интуиции. Девушки-тинейджеры известны своей склочностью, тем, что задирают других и пойдут на что угодно, лишь бы заиметь достойного бойфренда. Однако наше исследование показывает: если говорить о приоритетах, то высшую ценность девушки из всех культур придают дружбе. Для них дружить – значит делиться предметами одежды, косметикой, тайнами, доверять друг другу и так далее. Для мальчиков дружба находится далеко не на первом месте и в значительной степени основана на соперничестве и «веселье», поэтому для них важны видеоигры и спорт – два самых популярных способа сочетать веселье и конкуренцию.

Очень важным для девушек оказалось слово «делиться» – в отличие от слова «побеждать». Возможно, именно поэтому игрушки, ориентированные на конкуренцию и обмен, никогда не пользовались среди них такой популярностью. Девушки не хотят, чтобы их поймали на том, что они пытаются быть лучше своих подруг. Отсюда – уже цитированный мной комментарий: «я хочу столько же„приятелей Полосатика“, сколько их у моей подруги, не больше». Девочки помладше охотно меняются игрушками и даже цапаются из-за них. Однако тем, кто постарше, интереснее одалживать, делиться и дарить. Таким путем они завоевывают признание в группах сверстниц. Точно таким же путем в этой потребительской группе распространяются товары. Эти девушки примут на ура то, чем можно поделиться, что можно одолжить или подарить – или то, что связано с этими действиями. Обратите внимание, какой значительный акцент в маркетинге, рассчитанном на эту группу, делается на том, чтобы вместевыпить банку напитка, съесть пакет чипсов или провести день на пляже. Разумеется, девушки соревнуются – кто самая худая или самая популярная, – но, что существенно, они никогда не признают, что участвуют в конкуренции. Девушки стараются усовершенствовать свой имидж для достижения более общих целей: иметь значимые социальные отношения и найти «идеального мужчину». Где-то рядом с этими желаниями наверняка можно обнаружить товарные ниши.