Текст книги "Корпорация «Попс»"
Автор книги: Скарлетт Томас
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 36 страниц)
Моя записная книжка наполняется… Деревянный кубик с буквой «А» на грани. Киеран спрашивает: кто ты такая? Идентификация. Коллекции DVD. Мой сон.Я пишу так быстро, что болит рука. Раньше у меня никогда ничего так ярко не рождалось из сна, но для меня он вполне осмыслен. Кулон, несущий идентификацию, доказательство; фермуар с локоном волос. Не обязательно кулон. Возможно, браслет. Чего только на браслетах не носят – подробности из медицинских карточек, личные данные для прохода на фестиваль, заклинания, подаренные вашей тетей. Но эти сведения, этот хаос идентификации можно сжать – точно так, как мой дедушка сжал для меня всю, по его мнению, нужную информацию о «рукописи Стивенсона-Хита». Ее можно сжать и носить на себе, и тогда все (или только те, кто вам нужен) будут способны понять, кто вы. Культурная ДНК. Коллекция DVD о вас много чего может сказать, это само собой, но вы ведь не станете с ней везде таскаться. У девушек-тинейджеров, пожалуй слишком юных для идентификации личности по DVD, есть масса неуклюжих приемов самовыражения. Кое-какие штучки можно и носить – черный лак для ногтей, заколки «Хелло Китти», рваные сетчатые трико, «клевые» юбки из шотландки – и некоторые люди получат о вас определенное представление. Но сказать «вот кто я» можно гораздо проще.
Вот базис моей идеи.
Можно носить свою идентификацию. Разумеется, можно. Но почему не пойти дальше? Если вам нравится какая-то поп-звезда, не наклеивайте на стену постер: носите код, сообщающий, что он/она – ваш кумир! Допустим, вы – лучшая подруга самой популярной девушки в школе? Не просто говорите об этом всем – носите код! Например, какой-то ее подарок. Точно! Эти штучки можно дарить – вот вам и автоматическая трансмиссия! Даете кому-нибудь «фенечку» (я представляю что-то вроде предмета из моего сна, крохотный деревянный кубик, шесть граней для символов, внутри пустой), которая значит «ты – моя подруга» или «лучшая подруга».
В конце концов у вас образуется цепочка из этих «фенечек» (как молекула ДНК или компьютерный код). Может, использовать цветовую кодировку? Скажем, розовый – дружба. Синий для вещей, которые вам нравятся? Мятно-зеленый – воспоминания. Черный – политика. Даже не знаю. Но, посмотрев на человека, вы сможете сразу понять, каковы его жизненные приоритеты. Одинокая активистка, защитница окружающей среды, могла бы носить одну-единственную черную фенечку с картинками животных снаружи и щепоткой земли внутри. У популярной, но скучной девушки (типаж «соседка по двору») был бы браслет из разных розовых фенечек от ее подружек. Меган, Джеки или Салли – каждая подарила бы ей по штучке: на шести гранях – маленькие фотки, где они вместе на каком-нибудь празднике, а внутри – Камешек Дружбы (Камешек Дружбы?.. хм, неплохая фишка). Может, полость кубика – «частный уголок», где хранится нечто, связанное с изображением на гранях. Так сказать, определение. Девушки-тинейджеры могли бы прятать в этих фенечках наркотики! Так у фенечек появился бы культовый статус. (Волос с лобка бойфренда. Миниатюрная версия любимого стихотворения.)
Осовременить фермуар и браслет из бусин в расчете на крутое-как-яйца постпанковое поколение. Наш… (Алиса, думай над названием) – уникальный способ создать и обнародовать вашу личную особую идентификацию. Говорят, что современные тинейджеры думают только об одном: о самих себе. Кто я? – их вопрос номер один (а вопрос номер два, конечно же – кто ты?) Девушки-тинейджеры покупают товары, сообщающие всем об их личности, – шмотки, косметику, компакты, DVD. Подобный товар мы им тоже можем дать.
Я уже вижу свои наборы. Тут все нужно будет сделать как надо – возможно, стоит использовать концепцию зеркального бренда. Наборы должны выпускаться под спецзаказ и обладать встроенным органическим потенциалом, т. е. ребята смогут подгонять эти фенечки «под себя» способами, которые нам даже в голову не придут. К каждому набору будут прилагаться несколько разных видов веревочки, чтобы носить на руке или на шее. Можно выбрать цепочку, ленточку, кожаный ремешок… Что угодно. Девушка может сплести веревочку сама или где-нибудь найти. Это без разницы. Покупаешь «стартовый» набор – скажем, десять розовых кубиков и еще горстку всяких разных цветов (розовые – самые важные, так как именно их ты даришь и таким образом распространяешь товарную концепцию). У каждого кубика есть шесть граней и полость внутри. У граней есть либо миниатюрные дверцы, либо прозрачные «слоты», так что внутрь можно засунуть маленькие картинки или вообще что захочется (локоны, магические символы, инициалы, математические формулы…) Это будет уголок секретов. Может, тинейджеры придумают свой язык – объяснять, что это такое?.. К наборам могли бы прилагаться разноцветные «шарики» или «камешки» (типа крохотных камешков для «го»). Возможно, стоит построить веб-сайт с руководством по «таинственным значениям камешков»? (Насчет этого пункта не уверена).
Мы могли бы продавать всевозможную миниатюризированную технику – наверное, тут-то и пошла бы реальная прибыль. Например, мини-камера – такая, а-ля «Кодак» – которая сама печатает фотки точно по размеру граней. Или, может, микросвитки, на которые можно переписывать любовные письма и стихотворения? Делать, скажем, крохотные наборчики ламинированных букв, чтобы девушки могли выложить из них тайное послание и носить его с собой внутри кубиков/фенечек.
Люди испокон веков носили на шее разные формы идентификации. Столько распятий, как раньше, нынче уже не носят, но то был очевидный знак, сообщавший всем о вашей вере (и вашем вкусе в церковных украшениях). Люди, у которых аллергия на пенициллин, обязаны носить кулон, об этом предупреждающий. Все это – и многое другое – будет в моих наборах… Может, запустить их в Японии, с японским названием? Или Япония – это слишком «улетно»/слишком отдает «К»? Это будет «Покемон» для девушек-тинейджеров. Фенечками можно будет меняться. Берешь и выстраиваешь свой кулон/браслет уникальным способом. У них будет сильный мультикультурный шарм.
Потенциал для продаж с нагрузкой: каждый раз при запуске нового товара (вне пределов «Попс» – я думаю о новом шипучем напитке, поп-группе, фильме) можно бесплатно раздавать какую-нибудь новую фенечку (лимитированный тираж?). Другим корпорациям тоже захочется раздавать кубики, которые можно будет присоединять к нашим кулонам/браслетам, ведь концепция станет так популярна… (а мы сможем выпускать кубики для этих других корпораций). Фаны какого-либо бренда смогут носить специальный кубик, говорящий об этом (вместе с остальными кубиками, чтобы подчеркнуть свою уникальную идентификацию). Можно будет с легкостью распознать еще одного фаната «Матрицы»: он/она будут носить такой же кубик, как и вы (может, на это и парни клюнут? Скорее всего, нет, но тут может быть кое-какой потенциал…). Люди смогут носить фенечку любимой группы, пока она им не надоест, и тогда они просто выкинут кубик. Нет! Фенечки можно сделать многоразовыми. Вынимаешь фотки певца номер один за прошлую неделю и вставляешь кумира нынешней. А если вы – не такая, как все, можете годами носить один и тот же кубик. Многим это действительно придется по душе.
Ориентирование на потребителя заключается в том, что люди всегда смогут самовыражаться, делая фенечки настолько культовыми или, наоборот, мейнстримовыми, насколько им заблагорассудится. Приборы для изготовления значков и нанесения картинок на футболки потому и стали популярны, что людям хочется создавать послания, ориентированные на собственную личность. Но у моей идеи потенциал покруче. Допустим, вы сможете скачивать темы из Интернета? Точно так, как нынче скачиваете картинки на «рабочий стол» своего компьютера с фан-сайтов, можно будет скачивать картинки для кубиков/фенечек (обязательно придумать хорошее название). «Попс» (ну, или зеркальный бренд) создает «железо». Люди создают свой собственный «софт». Мы продаем им орудия для изготовления этого «софта». Тут все дело в самовыражении. «Попс» не говорит вам, кто вы такие. Мы даем вам чистый холст и говорим: «Вы и так знаете, кто вы. Нарисуйте себя и покажите другим». Таким образом мы сможем покорить разные демографические прослойки девушек-тинейджеров. Если нам удастся позиционировать эти фенечки как то, что должно быть у каждого(используя вирусный маркетинг, теорию сетей и т. д.), никто даже не заметит, что мы их продаем. Это не будет модой, которая появится, а потом исчезнет. Она останется навсегда. Сами «кубики» могут появляться и исчезать, но мы будем выпускать не их, а только наборы для их изготовления, пустые бумажки и приспособления для миниатюризации.
Представьте, что вы объединили шарм татуировок, пирсинга, значков, футболок со слоганами, постеров, определенных стилей одежды, браслетов дружбы… Да, это новая концепция (тут вставляется название).
Вот какова моя идея. Я перечитываю только что набросанные заметки. Потом иду в ванную и блюю в унитаз.
Где-то в полпятого приходит врач. У меня уже возникло характерное для болезни ощущение, что время движется очень медленно. С утра, когда Бен принес мне завтрак, до половины пятого, кажется, прошло две недели. По-моему, денек там, снаружи, выдался жаркий, хотя здесь, в комнате, всегда прохладно. День за окном протекал почти молча, разве только время от времени пела одинокая птичка. Жалко, у меня с собой нет гитары.
Врач – мужик слегка за сорок, в дорогих очках, «чинос» [91]91
Чинос – модные летние брюки из хлопчатобумажного твида.
[Закрыть]и полотняной сорочке.
– В чем проблема? – спрашивает он.
– Ни в чем, – отвечаю я, кашляя. – Всего лишь простуда.
Ненавижу врачей. Последний врач, которого я видела, сообщил мне о смерти дедушки. За всю мою жизнь врачи дважды говорили мне, что у меня астма (у меня ее нет) и трижды предлагали пить антидепрессанты (хотя депрессии у меня не было). Где-то в семнадцать у меня была очень трудная полоса, и мне попытались скормить прозак. В таблетках я не нуждалась, мне надо было всего лишь крепче стать на ноги. Но это еще ничего; я недавно читала, как десятилеток пичкают пилюлями из-за того, что они, дескать, гиперактивны. И это не единичные случаи; в репортаже говорилось, что примерно каждый седьмой школьник сидит на этих таблетках – риталине или чем-нибудь подобном. В некоторых школах журналисту сказали, что дети не допускаются до занятий, если не согласятся принимать лекарства из-за своего «проблемного поведения». В статье был намек: дети обречены быть гиперактивными, таков уж их стиль жизни – телевидение, видеоигры, неполноценная пища. Если я посмотрю телевизор больше пары часов, мне становится дурно. Только представьте, как хреново должно быть детям. Живут на сахаре, соли и жире, подвергаются чрезмерной стимуляции трах-тарарахтящей визуальной культурой. И ответ – пилюли? Не думаю, но что я знаю, в конце концов?
Врач хочет прослушать мою грудь.
– Вы сильно хрипите, – говорит он.
Ну, это я и сама знаю.
– Я принимаю гомеопатические снадобья, – замечаю я.
Ноль внимания.
– А вас нет аллергии на лекарства? – спрашивает он и тянется к своей сумке.
– Нет, – угрюмо роняю я, думая: у меня аллергия на врачей, на работу, на современную жизнь. Прямо сейчас я хочу жить в стеклянном пузыре на далекой планете, если угодно знать.
– Хорошо. Я могу выдать все препараты, которые вам сейчас нужны.
Он роется в сумке и достает белые коробочки с незаполненными ярлычками, на которых пишет мое имя и инструкции. Для этого он склоняется к столбику кровати, будто он такой занятой человек, что и присесть-то некогда.
– Вот антибиотики. Не знаю, есть ли у вас инфекция, но лучше поберечься. Вы не астматик?
Ну вот, опять. Я качаю головой:
– Нет. Определенно нет.
– Что ж, я вам все равно дам ингалятор – так, на всякий случай. И немного обезболивающих – вот эти очень хорошие, сильные, обычно их у нас в стране не достать, – а также капли в нос и…
Я читаю ярлычки на коробочках.
– Это не на викодин все время подсаживаются голливудские звезды? – спрашиваю я. – И вот эта дрянь… – Я смотрю на «капли в нос». – По-моему, из-за нее у людей на Олимпийских играх бывают положительные тесты?
Он вздыхает:
– Вы планируете участвовать в Олимпиаде?
– Ну, нет…
– Тогда вам не нужно опасаться тестов на наркотики, а? В этой штуке – просто чуточка амфетамина, вот и все. Его добавляют во все капли в нос. И если боитесь викодина, не принимайте его. Но, думаю, вам от него станет лучше. Он не только обезболивает, но и подавляет кашлевые центры, потому я вам его и прописал. – Он одаряет меня улыбкой. – Может, еще чего-нибудь хотите, пока я здесь?
– Прошу прощения? – говорю я.
Снаружи снова поет птица. Обожаю птиц.
– Ну, может, мне вам еще что-нибудь дать?
«Государственная служба здравоохранения» такими делами не занимается.
– Что, например?
– Амфетаминов? Ваш босс упоминал, что вы хотите поскорее вернуться на работу. Если хотите амфетаминов, у меня еще есть чудесное снотворное – понимаете, от стимуляторов вы перестанете спать.
Он стоит, чуть наклонившись надо мной, будто собирается меня прооперировать. Я смотрю на его сумку, стоящую в изножье кровати, и представляю, что она битком набита пилюлями – розовыми, голубыми… Пилюльная кондитерская.
Я хмурюсь на него.
– По-моему, вы сказали, что амфетамин есть в каплях в нос?
– Ну да, только капелька – лабораторная крыса и та пробегает с нее от силы минут пять. – Он смеется и тянется к сумке. – Значит, так. Вам потребуется вот это и… – Он вынимает очередную коробочку.
– Нет, правда, – говорю я.
– Возьмите. Если не станете пить сами, всегда можете дать другу…
– Но…
– А вот снотворное.
– Подождите-ка…
Теперь у меня на кровати – целая аптека.
– Вообще-то, – говорю я, – мне действительно кое-что нужно.
– Да?
– Никотиновая жвачка. Я бы от нее правда не отказалась, если у вас есть.
Он нахмуривается.
– Никотиновая жвачка? Нет. Извините. – Он качает головой и поправляет воротник рубашки. – Раньше у меня ее никто не просил. – Он уже снова залез в сумку. – У меня есть транквилизаторы, эффект у них может быть похож на никотин. Скажем, валиум?
– Валиум нынче слегка устарел, вам не кажется? – говорю я. Я думаю о «Маленьком мамином помощнике» [92]92
«Маленький мамин помощник» («Mother's Little Helper», 1966) – песня группы «Роллинг Стоунз»: в песне речь идет о домохозяйке, злоупотребляющей транквилизаторами.
[Закрыть]и прочих делах такого рода. Это было в 60-х. Прошлый век.
– Нет-нет. Старина все так же хорош. Действует через час или около того. Чувствуешь приятную расслабленность. Люди того и хотят. Не таращит три недели кряду, как с этих новых лекарств. Хотя, если б у вас и вправду была депрессия, я бы нашел что-нибудь посовременнее…
– У меня нет депрессии, – быстро говорю я. Кашляю снова, смотрю на коробочки на кровати. Господи Иисусе. – А что случится, если я сразу все это приму? – спрашиваю я. Лицо у него тут же делается встревоженное. – Не вообще все, – торопливо объясняю я. – Я просто хочу сказать, все эти штуки разве не конфликтуют друг с другом?
Он улыбается:
– Нет, конечно нет. Если примете все эти лекарства как надо, в соответствии с инструкциями, вам просто сильно полегчает. Любая инфекция погибнет. Не будет никакой боли. Сможете вернуться на работу. Получится спать ночью. В этом чуде – сила лекарств, правильных лекарств. А теперь подпишите вот здесь.
Он предлагает мне распечатанную страницу, откуда вычеркнул те немногие лекарства во вселенной, которых мне не дал. Мои имя и адрес уже напечатаны вверху, и я недоверчиво всматриваюсь, пока не понимаю, что мои координаты, скорее всего, просто взяли из базы данных отдела кадров. Счет за всю эту радость, конечно, отправится прямо к ним, или к Жоржу в офис, или на какую-нибудь темную, далекую окраину «Попс». Я уже устала, так что подписываю бумагу без лишних вопросов. Я просто хочу, чтобы он поскорее ушел.
Когда он исчезает, я смотрю на груду лекарств, в которых не нуждаюсь и которых не хочу. Интересно, что будет, если и вправду все это выпить одновременно? Тихая смерть? Сонная смерть? Безболезненная смерть? Параноидальная, полная страха смерть? Открываю бутылочку викодина и разглядываю опрятные белые таблетки. Может, какое-нибудь серьезное обезболивающее мне бы сейчас и не помешало. Пить их я не хочу, но теперь, раз они у меня есть, я, пожалуй, дам им шанс. Только один. Может, слегка пройдет тоска по сигаретам. Или это валиум должен так действовать?
В дверь стучат, я подпрыгиваю. Слезаю с горы медикаментов и открываю дверь.
Бен входит, виду него усталый.
– Ебать-колотить, – говорит он, увидев валяющиеся повсюду лекарства. – Кто притащил всю эту дрянь?
– Доктор Смерть, [93]93
Прозвище «Доктор Смерть» носили несколько знаменитых преступников: Гарольд Шипман (1946–2004) – один из страшнейших серийных убийц в истории, британский врач, с 1970-х до 1998 г. умертвивший 250 пациентов морфином, в 2000 г. приговоренный к пожизненному заключению и в январе 2004 г. покончивший с собой; Ариберт Хайм (р. 1914) – австрийский врач, один из крупнейших военных преступников, сотрудничавший с нацистами и работавший в концлагере Маутхаузен, где применял сугубо садистские методы воздействия на заключенных; Джек Кеворкян (р. 1928) – американский врач, пропагандирующий идею эвтаназии и в настоящий момент отбывающий тюремный срок за убийство; и т. д.
[Закрыть]– отвечаю я, залезая обратно в постель. – Не знаю, кто он, может – официальный доктор «Попс». Его Жорж прислал.
На упоминание о Жорже Бен не реагирует, за что я ему благодарна. Вместо припадка ревности он присаживается на край кровати и начинает рассматривать коробочки.
– Черт. У тебя тут викодин. Настоящий наркотик. Ты же ничего этого не выпила, а?
Я трясу головой:
– Нет. Я их не хотела. Он знай подсовывал мне еще и еще. Если честно, не знаю, что со всем этим делать. Может, просто смою в унитаз.
– Нет. Я их отнесу к химику, он от них избавится как положено. Ты же не хочешь, чтобы вся эта гадость попала в водопровод. – Он кривится. – Чтоб я сдох. Это ж чистый рэкет. Спорим, он получает комиссионные от фармацевтических компаний каждый раз, когда выписывает какое-нибудь из их лекарств. Это, наверное, здорово – быть частным врачом и работать на крупные корпорации. Можешь раздавать это дерьмо тоннами и быть уверенным, что казначейство без вопросов оплатит твои счета, и фармацевты тоже выложат кругленькую сумму.
Бен берет коробочку с ингалятором.
– У тебя астма? – озабоченно спрашивает он.
– Нет! Я пыталась ему сказать, но…
– Нынче они выдают ингалятор каждому второму пациенту. Если тебе подобные препараты не нужны, принимать их просто вредно. Господи.
Кажется, Бен сердится все сильнее, но, похмурившись еще пару секунд, смотрит на меня и смеется:
– Прости. Может, я начитался параноидных конспирологических романов. Во всем вини мою работу и гребаные исследования, которыми я должен заниматься.
– Нет, я думаю, ты прав, – говорю я. – Вполне логично.
– Однако выводы угнетающие.
Тут я улыбаюсь:
– Ну, если у тебя депрессия, могу предложить… о, даже не знаю. Валиум? Спидов?
– Не соблазняй меня. Еще недавно я бы с радостью навалился на эти коробки. Особенно на спиды. Можно глянуть? – Он берет лекарство. – О да. Можно несколько развеселых ночей программировать, себя не помня. М-м-м.
Я забираю у него коробочку.
– А что случилось? – спрашиваю я. – Почему ты?..
– Что? Почему все это бросил? Фиг знает. Наверное, слишком старый стал.
– А сколько тебе? – До меня доходит, что я даже этого про него не знаю.
– Тридцать один, – вздыхает Бен.
– Все еще молодой, – замечаю я.
– Да, но… О'кей. Может, дело было не только в возрасте.
– А в чем тогда?
– Не знаю. В куче всего… Как бы объяснить? Год или два назад многое для меня изменилось.Я бросил наркотики, снова занялся здоровьем, стал веганом. – Он потерянно смотрит мимо меня в стену. – Я… Ой, я правда не могу тебе все рассказать, но… Занимаясь разработками «Сферы», я прочитал несколько интересных книг и с тех пор по-другому смотрю на то, как устроен мир. Отчеты об экологических исследованиях, о правах животных, мусорной пище, о крупных корпорациях. Читать начал из-за центральной идеи «Сферы» – мол, существует злокозненная фирма, которая дурит публику, чтобы та поверила, будто для нее делается только добро. Мы смоделировали «Тюрьму Мечты» на основе данных о птицефабриках, о лабораторных экспериментах над животными и о предприятиях с потогонной системой. – Бен отрывает глаза от стены и качает головой, глядя на меня. – Когда знаешь, что происходит в мире, волей-неволей просыпаешься. Но с людьми об этом трудно разговаривать – они решают, что ты спятил или что все выдумываешь. В смысле, многие реальные вещи действительно кажутся выдумкой.
– Да и в любом случае, люди гораздо охотнее верят тридцатисекундному маркетинговому вранью, чем стопроцентной правде, – говорю я. – Гораздо проще слушать то, что хочешь услышать.
Я знаю это, потому что сама такая. Я тоже попадаю в эту категорию. Мне не нравится, сколько «Попс» использует пластиковой упаковки, но каждый раз, когда они рассылают всем по электронке письмо – мол, мы это дело сокращаем, или мы на 80 процентов выполнили наш «экологический план», – я как-то оттаиваю. Хотя в глубине души знаю, что все это пиздеж и мы по-прежнему все заворачиваем в твердый пластик.
– Это правда, – говорит Бен.
– Но я не думаю, что ты спятил, – говорю я. – И что, получается, ты из-за этих книжек стал веганом?
– Да, – кивает Бен. – В том, как мы обращаемся с животными, есть что-то… ну, я не знаю… что-то из антиутопии:будто современная жизнь – какой-то замудренный научно-фантастический роман. – Он одаряет меня серьезным взглядом, который мутирует в ухмылку. – Знаешь, я читал о такой серии экспериментов, где животных, когда проголодаются, заставляли нажимать кнопки. Птицам приходилось балансировать на рычаге. Другие животные, вроде свиней и коров, жали кнопки носом. Ученые обнаружили, что коровам нравится, когда их гладят, – настолько, что они готовы нажимать кнопку, чтобы это случилось. Свиньи оказались особенно продвинутыми и научились всем трюкам до единого. Они с радостью жали кнопки ради пищи, ласки, игрушек. Я посмотрел на фотки этих животных, сидящих перед компьютерами, и подумал: «Да гореть мне в аду, я не могу съесть животное, умеющее играть в видеоигры», – и тогда же стал вегетарианцем. Вообще-то с тех пор, как у меня появилась собака, мне было как-то неприятно есть мясо, и эта книга лишь подтвердила мое мнение. Потом, чуть позже, я додумал до конца и стал веганом. Вот тебе моя доктрина, в восьми словах. – Он смеется. – Не ешь тех, кто умеет играть в видеоигры.
– Ну а масло-то почему нельзя? – спрашиваю я, тоже смеясь. – В смысле, зачем ударяться в полный веганизм?
– Ты правда хочешь знать? – спрашивает он, внезапно посерьезнев.
– Да. Почему бы и нет? – откликаюсь я.
– Ну, ты знаешь, как производится молоко?
Знаю ли я? Не уверена. Сканирую мозг в поисках картинок, но нахожу лишь сцену из какого-то маркетинг-материала для «Дружочков-фермеров», где румяная доярка сидит на скамеечке рядом с Маргариткой или Лютиком посреди зеленого пластикового поля. Но молоко ведь нынче не так производят, а? В сознании всплывает зернистая фотка: коровы у доильных станков – но на этом все. По-дурацки получается. Я постоянно пью молоко. Как я могу не знать, как его производят?
– Жизнь у дойных коров совершенно ужасная, – говорит Бен, врываясь в мои мысли. – Их вынуждают непрерывно беременеть и убивают, стоит их производительности чуть упасть – обычно когда им только два или три года, – и вдобавок к этим нескончаемым мучениям они тоскуют по телятам…
Я нахмуриваюсь:
– Тоскуют по телятам?
Бен кивает:
– Да. Ну, телят же отбирают, как только те рождаются. Потом их забивают на телятину или просто приканчивают. Это… это так печально – коровы зовут и зовут малышей, ищут их… Я не знаю. В общем, меня пробрало.
Несколько секунд мы сидим молча, я перевариваю услышанное.
– А где твоя собака? – спрашиваю я наконец.
– У моего кузена. Мы вместе живем. Он присматривает за ней, пока я здесь.
– Скучаешь по ней?
– Господи, да.
– У меня есть кот, – говорю я. На миг задумываюсь. Потом: – Я не очень много об этом знаю, но ведь на обычных фермах больше нет скотных дворов, правда? Они ведь не похожи на «фермерские» наборы, которые мы продаем? В смысле, не только удойных коров дерьмовая жизнь?
– Нет, не только. – Он качает головой. – Нет. Нынче фермы как тюрьмы.
Обычно, когда я слышу слово «ферма», в голову приходят игрушечные коровки, свинюшки и маленькие заборчики. Наверное, представлять, что мир игрушечный, облегчает жизнь (даже заборы – клевые!). А может, и нет. Что происходит, когда понимаешь: решетки – настоящие? Я знаю одну вегетарианку (Рэйчел), а теперь еще и одного вегана. Но быть, как они – это же не «нормально», а?
И тут мне приходит еще одна странная мысль. А не маркетинг ли в этом виновен? Не маркетинг ли заставляет нас думать, будто быть вегетарианцем – так же глупо, как носить подкладные плечи и использовать слишком много румян? Не один ли маркетинг заставляет нас с удовольствием ковыряться на ланче в куске мертвой коровы ценой 99 пенсов? Он самый, плюс, наверное, тот факт, что все остальные тоже так делают. Кто недавно про это говорил? Марк Блэкмен, на семинаре по сетям. Чем больше людей что-то делают, тем вероятнее вы последуете за ними.
И мне любопытно. Правда, что ли, коровам нравится, когда их гладят?
– Я думаю, ты храбрый, – говорю я в конце концов.
– Это я-то? С чего ты взяла?
– Большинство людей решат: раз ты веган, значит, спятил, – отвечаю я. – Но почему? Я вот задумалась, и теперь мне кажется, это они все слегка спятили.
Он ложится рядом со мной на кровать.
– Да. Ну что ж.
Бен медленно гладит мои волосы, мы оба смотрим в потолок.
– Ты счастлив? – спрашиваю я. Ты счастлива?Я думаю о шифрованной записке. Я по-прежнему не знаю ответа. Как бы то ни было, какая разница, счастлива ли я? Пожалуй, это самый логичный ответ. Какая разница?
– Что, прямо сейчас? – говорит Бен.
– Да.
– Да, я счастлив. Прямо в этот мимолетный миг времени я очень счастлив.
– Но все так через жопу.
– Да, но ты просто делаешь, что должен. Делаешь, что можешь, и будь что будет. Поверь мне, иначе можно буквально рехнуться.
– Делаешь, что можешь? Типа, становишься веганом?
– Да. – Он вздыхает. – И все остальные фишки. Я… Я так хотел бы с тобой обо всем поговорить.
– А почему не можешь?
Он закусывает губу.
– Просто не могу.
Я на секунду замолкаю.
– Ну, а веганизм помогает?
– Да. Ну, по-моему.
– А как? В смысле, разве он помогает больше, чем, скажем, просто вегетарианство?
– Думаю, да. Я имею в виду, ты не покупаешь ничего, что было бы связано с мясной промышленностью, и это хорошо. Поищи как-нибудь книжки и почитай, что они делают с гусями, свиньями и курами. Став веганом, ты не даешь наживаться сволочам из этих отраслей. Ты… я не знаю… начинаешь потихоньку отключаться от Матрицы. – Он пожимает плечами.
Я снова думаю про Марка Блэкмена.
– Но ты ведь одиночка. Все остальные продолжают покупать животные продукты.
– Да, но я трачу в год, ну… десять тысяч фунтов или около того на еду. Как минимум. Мы все столько тратим, ну, те, у кого такая зарплата. Ни пенса из этих денег теперь не идет в мясную промышленность. Я же говорю – делаешь, что можешь, и будь что будет. Это – то, что я могу сделать.
– И «остальные фишки».
– Да. И остальные фишки.
– А это законно?
– Чего? О да. Это не то, что ты подумала. Я правда не могу об этом сейчас разговаривать.
– Бен?
– Что?
Я смотрю на лекарства на своей кровати.
– Может, нам просто обдолбаться как следует?
– Нет, нам только хуже станет.
– Ты уверен?
– Да.
– Мне бы сигарету.
