Текст книги "Корпорация «Попс»"

Автор книги: Скарлетт Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)

Глава шестнадцатая

Когда Фрэнсиса Стивенсона обнаружили на крыльце дома Янгов, в деревне рядом с Тавистоком, его сперва приняли за корзину с яйцами. Дело было году в 1605-м, и нашла подкидыша Мэри Янг, жена йомена Томаса Янга. Она подумала, что Фрэнсис – куриные яйца, потому что он лежал в маленькой плетеной корзинке, прикрытый куском ткани. Она подумала, что он – яйца, так как днем раньше Фанни Прайс пообещала оставить их на крыльце. История умалчивает о том, с чего это Фанни Прайс такое пообещала: у Янгов было полно своих кур, и они могли обеспечить яйцами всю деревню. Возможно, у нее были какие-то особо вкусные яйца, и она хотела, чтобы соседи их попробовали. Возможно, за ней был какой-то должок. Так или иначе, яиц в корзинке не было. Там был младенец.

Мэри было вполне понятно, откуда он мог взяться. Недавно она приветила бедную молодую женщину по имени Элизабет Стивенсон, которую встретила на деревенском рынке. Элизабет, сильно беременная, коротала там время, в отчаянии ожидая, когда ее муж и сыновья найдут в деревне хоть какую-нибудь работу – их не взяли на Тавистокский оловянный рудник. Из-за огораживания общинных земель они лишились своего клочка земли и хибарки в корнуэльской деревне и превратились в кочевников; их скудные пожитки были кучей свалены на крохотную хлипкую повозку. Уже трижды их останавливали разбойники с большой дороги; последний разбойник проникся к ним такой жалостью, что не только пощадил их и не стал отбирать немногие оставшиеся у них вещи, но и дал им несколько пенсов. Мэри купила бедной женщине хлеба, а та в благодарность поведала ей историю своей жизни, состоявшей из сплошных скорбей. Родители Мэри были мелкими фермерами, но сумели сохранить свою землю. Она знала, что ей повезло. Она вышла замуж по любви, за друга детства, и у них с мужем были земля, домашние животные и деньги. Ее сыновья скоро пойдут в школу. Она даже надеялась, что старший, Томас-младший, сумеет доучиться до школы латинской грамматики, а потом, может, поступит и в университет. Она знала, что жизнь ее могла сложиться куда хуже.

Семья Янгов открыла свои двери Элизабет Стивенсон, ее мужу Роберту и их детям. Томас подыскал для Роберта работу на ферме, а дети помогали, как могли, по дому и на поле. Были разговоры: может, им повезет в Тонтоне, столице соседнего графства Сомерсет, где появилось много новых вакансий в текстильной и прядильной промышленности. Еще Роберт подумывал о жизни на море, однако был слишком стар и не знал, что его семья будет делать, пока он будет в плавании. Мэри так и не удалось выяснить, что случилось со Стивенсонами. Однажды утром она встала и обнаружила, что они просто-напросто исчезли. Накануне вечером случилась небольшая перепалка – кто-то из Стивенсоновских детей украл сыр, – и, очевидно, они решили, что им тут больше не рады. Мэри прокляла себя за то, что вообще упомянула о краже. Зачем она это сделала? Но, быть может, семье и так пора было в дорогу. Приближалась зима, и работы для них находилось все меньше и меньше.

Мэри не сомневалась, что младенца, появившегося на крыльце неделей позже, родила Элизабет. И Мэри понимала, почему Элизабет оставила ребенка – несчастная и не могла поступить иначе! Будущее этого крохотного голубоглазого малыша было бы абсолютно неопределенным, останься он с родителями. Ведь то немногое, что было в их жизни определенным, складывалось в совершенно безрадостную картину. У них не было дома, не было работы. Долгие годы им предстояло жить впроголодь, без крыши над головой. В любой момент Роберта могли обвинить в бродяжничестве и посадить в колодки или высечь кнутом. По дороге в Тонтон, или куда там они отправились, их бы наверняка снова ограбили. Шансы выжить в антисанитарных условиях большого города у ребенка были бы мизерные – если б он вообще добрался туда в целости и сохранности. Мать должна поступить так, как для ребенка лучше всего. Мэри, у которой были четыре крепких чада, знала, что на месте Элизабет поступила бы с ними точно так же. Оставив сына на ферме, бедняжка сделала для него то единственное, что могла. Она дала ему маленький шанс выжить. У него будут свежий воздух, еда, убежище; если Янги будут к нему добры и не выбросят в какую-нибудь канаву, у него будут очень даже неплохие шансы. После краткой дискуссии Янги и вправду решили: раз прокормить еще один рот они могут с легкостью, их христианский долг – заботиться о мальчике до тех пор, пока он не окрепнет и не встанет на ноги. И еще они подумали, что, может, родители за ним когда-нибудь вернутся; впрочем, этого так и не случилось.

Разумеется, еще один мальчик был ценным прибавлением в фермерском семействе, и Фрэнсис вырос сильным, полезным работником. В шесть лет он уже справлялся с большинством обязанностей взрослого мужчины. Он сеял семена, доил коров, собирал фрукты, чистил конюшни, ухаживал за курами и свиньями, взбивал масло и помогал Мэри и ее дочери Молли делать сыр. Молли, тех же лет, что и Фрэнсис, была в семье самой юной; к тому времени, когда младшим исполнилось девять, старшие мальчики уже ходили в школу латинской грамматики. Семья по-прежнему жила припеваючи. Дважды в неделю излишки с фермы отправлялись на деревенский рынок или, все чаще и чаще, увозились на телеге на дальние рынки, где их можно было продать подороже. Местных жителей это злило. К Янгам всегда хорошо относились и держали их за почтенное семейство. Но теперь их популярность начала увядать. Томас-старший не видел ничего дурного в том, чтобы отправлять свои лучшие сыры, шкуры и соленья на рынки в Лондон и Бристоль, но деревенские были с ним не согласны. Обязанность йоменов-фармеров – снабжать местное население дешевой едой, настаивали они. У них имелось два веских аргумента. Первый был прост. Деревенским ведь нужно где-то покупать еду, а если местный фермер им ее не продает, как же они ее раздобудут? Им что, забросить ремесла и всем стать фермерами? А если так, кто тогда будет портняжничать, ткать, варить снадобья, валять дурака? У каждого была своя роль; роль йомена и фермера – продавать еду местным жителям.

Имелся также более всеобъемлющий экономический довод. Деревенские указывали, что Томас и Мэри покупают обувь и ткань не в Лондоне, а поблизости, на деревенском рынке. Но разве местные ткачи и сапожники смогут работать без пищи? Если деревенские будут вынуждены покупать еду на рынке – привезенную за много миль другими фермерами, по абсурдно высокой цене, – то, чтобы выжить, им придется поднять расценки на свои услуги. Делать деньги, торгуя на дальних рынках, – однозначно ложный экономический ход, твердили сельчане. Сегодня Янги могут оказаться в барыше, но завтра от него не останется и следа, потому что цены неизбежно подскочат. В конечном итоге все цены поднимутся, и ради чего? Куда как лучше торговать на местном рынке. Но Томас Янг заключил договоры и не собирался их расторгать. Эти споры не утихали несколько лет.

Фрэнсис всегда знал о своем происхождении, но деревенские – нет. Считали его просто членом семейства Янгов. Ребенком он хорошо ладил с большинством местных. Он был крепким, дружелюбным и, как полагали некоторые, довольно симпатичным. Люди даже говорили, что он похож на своего «отца», Томаса-старшего. Одна из деревенских девушек, дочь врача, которую звали Сара Марчант, вскоре воспылала к нему нежными чувствами. Но ее ждало разочарование, потому что Фрэнсис, похоже, ни на миг не разлучался со своей сестрой Молли. Какие бы предлоги Сара ни выдумывала, чтобы посетить ферму Янгов, она постоянно обнаруживала Фрэнсиса и Молли вместе – они либо работали, либо, летом, валяли дурака на сеновале или скакали на лошадях по диким лугам в какой-то далекий, возможно – запретный лес. Сара никогда не любила лошадей и не умела на них ездить. Порой она все утро проводила с Фрэнсисом и Молли, помогая им в работе и деля с ними обед, состоявший из яблок, хлеба и эля, а затем они исчезали на своих лошадях на весь день, оставляя ее в одиночестве. Дома она то и дело закатывала истерики, изводясь от скуки и неприкаянности: «Папа, почему Молли Янг так странно одевается?», или: «Папа, дети Янгов – они какие-то дикие. Боюсь, что скоро они займутся грабежом». Все оставались глухи к этим излияниям, пока Сара ненароком не придумала, как запустить про Молли и Фрэнсиса убийственную сплетню.

Фрэнсис знал, что его позиция в семье Янгов неустойчива. Хотя он относился к ним очень нежно, как и они к нему, было ясно, что он не унаследует семейную землю после смерти Томаса-старшего. Она достанется либо Полу, либо Томасу-младшему. Что же оставалось делать Фрэнсису? Только выучиться какому-нибудь ремеслу. Для этого ему пришлось бы устроиться куда-нибудь подмастерьем, но он не хотел покидать уютный теплый дом. Каждую ночь ему снилось это серое, дождливое городское будущее, в котором не было ни приемных родителей, ни Молли, и он плакал. Он плакал и о матери, которую никогда не встретит, и образовании, которое никогда не получит. Янги были добрыми людьми, но их доброта не подразумевала образования для найденыша. Фрэнсис знал, что должен будет найти свою собственную дорогу в мире, но где и какую? И когда?

Близился его двенадцатый день рождения; происходило много всякого. Во-первых, он и Молли научились читать и писать. Джон, самый проказливый и непослушный из Янгов, перестал ходить в школу. Теперь днями он работал на ферме вместе с остальными; работа испарялась быстрее, и у детей оставалось больше времени на всякие проделки. Фрэнсис и Молли показали Джону, как обследовать лес верхом на коне и где укрываются местные разбойники, а он в ответ объяснил им, как спрягаются и пишутся латинские глаголы. Год спустя Джон уехал в Плимут, чтобы устроиться матросом на торговое судно, отправлявшееся в Африку. Но Молли и Фрэнсис успели многому у него научиться. Они начали писать друг другу послания – странные комбинации латыни и необычных слов и символов собственного изобретения. Большинство жителей деревни читать не умели, но даже самые грамотные никогда бы не смогли расшифровать эти текстовые фокусы. Странные письма, которыми они обменивались, разумеется, повествовали об их любви; в них содержались не только намеки на место и время предстоящих свиданий, но и целые поэмы и клятвенные заверения, порой страниц по пять. Ближайшую пару лет они оба вели дневники. И Фрэнсис, и Молли были помешаны на каллиграфии – только друг другу они придавали больше значения.

В тот день, когда Сара увидела, как они целуются во фруктовом саду, Молли уже была беременна, но об этом никто не знал. Конечно же, увиденного Саре вполне хватило; ей стало дурно, она побежала домой и незамедлительно рассказала все отцу. Она думала, что лицезрела инцест: бесстыдный инцест, посреди бела дня. Лежа полунагими под деревьями, Фрэнсис и Молли никак не могли знать, что их видели и что это была их последняя встреча. Воистину, нельзя предсказать, что случится в жизни в ближайшие пять минут. Может, отец Сары и велел бы дочери не дурить (он был одним из немногих, кто знал о происхождении Фрэнсиса, поскольку лечил его, когда тот был ребенком), не будь он столь же удручен торговыми практиками Янгов, как и все остальные в деревне. Поэтому, хоть он и знал тайну Фрэнсиса и был другом семьи, он пошел к Янгам жаловаться на то, что видела Сара. А Сара вдобавок выдумала, будто Фрэнсис делал ей гнусные предложения. Неужто его злодейству нет пределов? Мало того что он миловался с собственной сестрой – он к тому же пытался соблазнить дочку врача. Это уж слишком. В 1618 году за такое поведение карали жестоко, и Фрэнсису Стивенсону, едва он услышал, что происходит, оставалось только бежать. У него не было ни малейшего желания стать жертвой сельского самосуда. Мэри опечалил его отъезд; бедная Молли была просто убита. Пока Томас Янг и врач сидели в гостиной, обсуждая то, что увидела Сара, женщины помог ли Фрэнсису подготовиться к побегу. Было ясно, что его скоро схватят и обвинят. Мэри собрала кое-какую одежду, немного хлеба, сыра и пару бутылок сидра; Молли просто ревела в три ручья. Возможно, она уже знала, что носит его ребенка. Запихав в котомку его вещи и кошелек с монетами, Мэри велела Фрэнсису взять одну из лошадей и во весь опор гнать из округа. Он повиновался.

Обернувшись на крыльце, он крикнул Молли:

– Я вернусь за тобой, сестра!

– Я буду ждать, брат, – откликнулась она.

Это не был инцест, а если бы и был, они бы все равно ни о чем не жалели.

Плимут оказался серым, как лицо мертвеца. Влажный от ночного тумана, он источал запах гнили. Рыбья чешуя, пот, кровь и копоть смешались на грязных улицах. Все было покрыто соленой коркой. Облизывая губы. Фрэнсис ощущал вкус соли. Казалось, соль была даже у него в глазах, отчего их жгло. Доки были шумными, опасными, мерзкими. Но по крайней мере он теперь в целости и сохранности; здесь, вдали от деревни, ему никто не грозил самосудом. Но отчего-то ему было не по себе. Здесь все обесцвечено; везде тесно. Как будто Фрэнсиса втиснули в море.

Рядом с доками располагался один постоялый двор, где Фрэнсис теоретически мог позволить себе остановиться на неделю, подыскивая тем временем работу на каком-нибудь судне. Тот, кто был готов к риску и тяжелому труду, мог прилично заработать в морях. За несколько лет можно было подняться до капитана или хотя бы его помощника – если вам не суждено утонуть или встретить смерть еще каким-нибудь неприятным образом. Однако теперь возможность смерти не пугала Фрэнсиса. Он скорбел по своей потерянной любви и не особенно волновался о том, что с ним может случиться. Он тосковал по дому и приемной семье, но знал, что эта часть его жизни закончена. Долгосрочный план – если планы вообще стоило строить, – конечно же, заключался в том, чтобы вернуться к Молли богачом, возможно, изменив внешность. Но как разбогатеть? Много позже один мудрец скажет, что отправиться в море – все равно что сесть в тюрьму, обзаведясь вдобавок возможностью утонуть. Но Фрэнсис думал, что море принесет ему свободу. Он ощущал ее запах в этом отравленном воздухе. Он принял решение: море станет его жизнью.

За две ночи на постоялом дворе Фрэнсис кое-что узнал о том, что может ждать его в плавании, и наслушался местных баек о судьбах искателей приключений. Плимутцы до сих пор оживленно обсуждали истории о сэре Уолтере Рэли, [56]56
  Сэр Уолтер Рэли (ок. 1552–1618) – английский придворный, мореплаватель, писатель и историк; один из руководителей разгрома «Непобедимой армады».


[Закрыть]которого недавно схватили здесь и обезглавили в Лондоне по обвинению в государственной измене и пиратстве. Фрэнсиса буквально заворожила история Рэли – солдата, который стал моряком, потом – придворным и, наконец, вновь вернулся на море. Фрэнсис Стивенсон был слишком юн и не мог помнить правления Елизаветы, [57]57
  Елизавета 1(1533–1603) – английская королева с 1558 г., дочь Генриха VIII и Анны Болейн.


[Закрыть]но, судя по всему, этот Рэли ходил у нее в фаворитах. Сменивший ее король Яков I, однако, был настроен иначе и по довольно туманному обвинению в измене на тринадцать лет заточил Рэли в лондонский Тауэр. В заключении Рэли написал свою «Историю мира», которую Фрэнсис, несомненно, впоследствии прочел. В конце концов Яков освободил Рэли при условии, что тот немедленно отправится охотиться за сокровищами для своего короля. В Плимуте до сих пор толклись моряки, ходившие в это злополучное последнее плавание; они рассказывали о золотом руднике на реке Ориноко, который Рэли должен был отыскать. Вместо этого он со своими людьми захватил испанский форт Святого Фомы; убийства и грабеж принесли им лишь два жалких слитка золота. Потрясенный и униженный, Рэли вернулся в Плимут, где его тут же схватили, увезли в Лондон и быстренько обезглавили; по преданию, его последние слова были такими: «У этого лекарства острый вкус, зато оно исцелит все недуги». Оказалось, что Яков I вдруг решил налаживать отношения с испанцами, хотя Рэли об этом, кажется, никто не сказал. Фрэнсис Стивенсон жадно выслушивал эти истории, с которых началось его пожизненное увлечение рассказами о приключениях, пиратстве и жизни в открытом море. Конечно, он и сам собирался прожить такую захватывающую жизнь. Но прежде чем она могла по-настоящему начаться, ему еще требовалось найти свою первую работу.

Через пару дней ему посчастливилось встретить кое-кого, кто знал еще кое-кого, кто, в свою очередь, знал одного капитана, которому срочно требовались матросы на торговое судно, отплывавшее на следующий день. Пустив в ход свое обаяние, Фрэнсис добился того, чтобы его взяли на борт – правда, чуть ли не самым низкооплачиваемым членом экипажа. Несмотря на то что он наверняка постарался выставить себя перед капитаном в самом выгодном свете, Фрэнсис совершенно не разбирался в судоходстве. Зато умел трудиться не покладая рук, был наблюдателен и схватывал на лету. Когда твоя жизнь напрямую зависит от твоих знаний, учиться становится легче, и, оказавшись на судне, Фрэнсис, конечно же, быстро усвоил, что нужный узел, завязанный в нужном месте, может означать, что ты не слетишь за борт во время шторма или сражения. Разумеется, он довольно смутно представлял, какие битвы могут происходить в море, какой кровью порой дается любой участок пути. Лишь когда паруса были подняты и волны ударили о борт, другие члены экипажа начали рассказывать ему, как Джон Форд потерял глаз в схватке с пиратом, и как Стивен Фолконер однажды слетел за борт в шторм, но был втащен обратно за фал, к которому был привязан. Это и впрямь было опасное ремесло; наживались, похоже, только самые брутальные парни, а выживали только самые везучие. Время от времени Фрэнсис слышал, как матросы жалуются. Когда Джон Форд потерял глаз, торговцы не выплатили ему никакой компенсации. Если бы он был на пиратском судне, ему бы дали сто песо – в соответствии с документом под названием «Устав судна», – на которые на разных далеких островах он мог бы купить ром, женщин, да и вообще вволю повеселиться и подебоширить.

Первое плавание Фрэнсиса Стивенсона было самым обычным круизом через Средиземное море. Первые три дня его страшно тошнило – вероятно, потому, что вода была глубока и бурлила. Придя в себя, он начал присматриваться к тому, что творилось вокруг. Он был единственным членом экипажа, кто умел читать и писать (не считая капитана и офицеров), его время от времени просили помочь в навигации, и он запомнил все, что мог, о звездах, секстантах и картах. В основном, однако, он мок, мерз и висел, как обезьяна, на канатах, фалах и такелаже, ставя паруса. В трюме было еще хуже – каюты набиты битком, из-за чего матросы покрывались сыпью и волдырями, кашляли, страдали одышкой, заболевали дизентерией и чесоткой, которой боялись как огня. Несколько недель Фрэнсис страдал либо от жары, либо от холода, все время был голоден и часто мучился тошнотой. Свежей воды отчаянно не хватало, а имевшиеся скудные запасы вскоре стали заразными. Фрэнсис разработал особый метод выживания в этих стесненных, опасных условиях. Этот метод заключался просто-напросто в том, чтобы выкинуть из головы все, не думать ни о просторах, ни о Молли, ни о прошлой жизни. Вместо этого Фрэнсис представлял, будто является крохотной частичкой огромного целого, и обязанность его – лежать как можно спокойнее. Он никогда не паниковал, хотя со многими это случалось. Он сосредотачивался на своем дыхании, медленном и размеренном, и так, почти медитируя, пережил не одну тяжелую ночь в давке трюма. Два члена экипажа умерли во время того первого плавания.

Вернувшись в Плимут, Фрэнсис писал письма Молли – письма, которые ему не суждено было отправить. Меньше чем за неделю он истратил скромное жалованье, хотя и старался экономить. Он остановился на том же постоялом дворе и стал дожидаться следующего шанса. Теперь у него имелись опыт и определенная репутация. Через несколько дней его уже отчаянно тянуло в море, хотя он и не сомневался, что ничего приятного его там не ждет. Фрэнсис нанялся матросом на другое торговое судно, на сей раз отплывавшее в Вест-Индию. В этом плавании он не на шутку разболелся, но ему безмерно помог превосходный корабельный врач, у которого с собой были печеночник, помогавший, по его уверениям, почти от любой хвори, и настойка из молотых костей и красного вина от всех прочих напастей, особенно дизентерии. Фрэнсис также узнал от врача, как прижигать глубокие раны или культи кипящей смолой, заглушая боль при помощи рома, и усвоил методику профилактики цинги: время от времени принимать в пищу маленькие кусочки лимона или лайма.

Этого распорядка – отправляться в плавание и возвращаться на берег, непрерывно овладевая новыми знаниями, – Фрэнсис придерживался еще пару лет, до 1621 года, когда ему предложили место на борту «Фортуны», 55-тонного судна, везшего тридцать пять пилигримов, которые эмигрировали через Атлантику в новую колонию; ее основали люди, отплывшие чуть раньше на «Мэйфлауэре». [58]58
  «Мэйфлауэр» – судно, в 1620 г. доставившее первых английских колонистов из Плимута в будущий штат Виргиния.


[Закрыть]Плавание было тайным (эмиграция все еще была под запретом), финансировалось сомнительной группой под названием «Торговцы – искатели приключений», но по крайней мере обещало быть интересным. Фрэнсис повидает Новый Свет и сможет почитать в пути книги: пилигримы везли с собой целую библиотеку. Рассказы об отбытии «Мэйфлауэра» будоражили его, как и всех; он был наслышан о райских уголках за морями. Недавно «Виргинская компания», чтобы привлечь внимание к своим колониям, послала в Девоншир что-то вроде бродячего цирка, объехавшего все побережье. Инвестируйте, говорили представители компании, и вам вернется сторицей. А можете стать поселенцем – уплыть и обосноваться в раю, где вам придется лишь время от времени собирать табак и упаковывать его для отправки в Англию. Фрэнсису не улыбалось стать поселенцем – слишком уж он наслаждался своей жизнью на море. В 1619 году он был на борту 200-тонного судна из Плимута, которому удалось за какие-то шесть недель добыть и продать мехов на 2000 фунтов. Впервые в свою бытность моряком он заработал приличную сумму – 20 фунтов – и вложил ее в «Компанию островов Сомерс», филиал «Виргинской». Инвестиции? О да. Поселение? Ну уж дудки.

Никто не знает, какие именно книги Фрэнсис Стивенсон читал в 1621 году во время своего путешествия через Атлантику, хотя по разным причинам многие люди пытались это выяснить. На данном этапе своей жизни Стивенсон наверняка был хорошо знаком с Библией, а молодым человеком, вероятно, видел множество мираклей и моралите в родной округе. В одном из шифрованных писем, которыми он и Молли обменивались году эдак в 1617-м, несколько раз упоминалась пьеса, которую они видели на местной рыночной площади, – судя по всему, вещица называлась «Свинья потеряла свой бисер». Самым симпатичным персонажем этого представления был Дьявол – ему достались лучшие строчки, и он бы единственным, кто шутил. Идея была в том, чтобы привлечь внимание «мужланов» к религиозным и моральным элементам спектакля, включив в него непристойные, озорные сценки, но в результате у зрителей – у Фрэнсиса точно – в головах родились весьма своеобразные представления о добре и зле, которым еще предстояло полностью реализоваться на практике. Есть мнение, что, помимо религиозных текстов, Стивенсон читал «Кентерберийские рассказы» Чосера, «Аркадию» сэра Филипа Сидни, «Королеву фей» Спенсера, и, несколько позже, сочинения Бена Джонсона. [59]59
  Джеффри Чосер (ок. 1340–1400) – английский поэт, основоположник английского литературного языка. Филип Сидни (1554–1586) – английский поэт, автор сонетов, а также романа «Аркадия», одного из первых в английской литературе. Эдмунд Спенсер (ок. 1552–1599) – английский поэт, новатор стихотворной формы. Бенджамин (Бен) Джонсон (1573–1637) – английский драматург, теоретик драмы, поэт.


[Закрыть]Хотя первое «ин-фолио» [60]60
  Издание форматом в ½ листа.


[Закрыть]шекспировских пьес не было опубликовано до 1623 года, считается, что Стивенсон, вероятнее всего, впоследствии прочел и их. В 1539 году, когда было распущено Тавистокское аббатство, все книги были сожжены, распроданы по дешевке или бесплатно розданы местным жителям. В ту пору Тависток был буквально завален книгами, и хотя никто не знает, оставались ли они в хождении семьдесят или восемьдесят лет спустя, этот факт, возможно, также объясняет, почему Фрэнсис Стивенсон уже в юности был так начитан.

К 1621 году Фрэнсис стал прихожанином церкви Святого Эндрю в Плимуте. У моряков было принято молиться там и перед плаванием, и после его окончания, благодаря Бога за то, что он помог им вернуться домой в целости и сохранности. Многие, правда, сойдя на берег, забывали о благодарности – они устремлялись прямиком в трактиры, где их ждали женщины и эль, и вспоминали о Боге только перед следующим вояжем. Но Фрэнсис, спустившись по трапу, сразу шел в громадную церковь. Он познакомился с Генри Уоллисом, приходским священником. Уоллис, как и многие из влиятельнейших торговцев и политиков Плимута, был пуританином. Тридцать лет пробыв в немилости у испанской инквизиции, плимутцы более чем прохладно относились к католицизму и всем сердцем приветствовали эту новую, порицаемую ветвь христианства. Однажды Фрэнсис Стивенсон заглянул в церковь, когда там читал лекцию некто, симпатизировавший пуританам. Фрэнсис понял основные идеи доктрины, хотя по сей день неясно, был ли он истовым пуританином в какой-нибудь период своей жизни. И все же, принимая людей и их вещи на борт «Фортуны», он понимал, почему женщины выглядят так демонстративно простецки в своих белых шляпках и почему у мужчин на костюмах нет ни лент, ни украшений. Несмотря на простоту, они выглядели довольно элегантно; эти богобоязненные люди в конце концов даже повлияли на моду. Только вслед за пуританами придворные и знать стали носить простые, хорошо скроенные костюмы в темных тонах.

«Фортуна» отплыла из Плимута 9 августа 1621 года. Фрэнсис наблюдал, как обнесенный стенами город, его вторая родина, постепенно пропадает из виду; башня церкви Святого Андрея исчезла последней. Плавание было тяжелым, хотя к этому времени Фрэнсис стал хорошим моряком. Он поднялся по корабельной иерархической лестнице и теперь занимал положение второго помощника. Но на самом деле, конечно, он хотел быть капитаном. Ему нужно было только набраться терпения. Во время путешествия он подружился с юной женщиной по имени Дороти Римски – ироничное имя для пуританки, – которая плыла в Новый Свет с родителями. Фрэнсис рисковал быть жестоко наказанным, если бы повел себя нескромно с этой девушкой, так что они решили дождаться, когда судно войдет в док в порту назначения. Однако по прибытии настроение у всех было совершенно безрадостное. Первопоселенцы ожидали, что «торговцы – искатели приключений» пришлют с новыми пилигримами какие-нибудь запасы, но не тут-то было. Очевидно, торговцы были рассержены тем, что их капиталовложение не окупается товарами из колонии. Фрэнсис и Дороти так и не улучили возможности побыть вдвоем, хотя считается, что девушка попросила его остаться с ней и он отказался. Для него выбор был прост: или жизнь на море, или вообще ничего. И, конечно, у Фрэнсиса была Молли, к которой он пообещал вернуться.

Нагруженная бобровыми шкурками и другими мехами на сумму около 500 фунтов, «Фортуна» вновь подняла паруса 13 декабря 1621 года – несчастливый день для начала любого предприятия. Позже кто-то сказал, что, когда капитан шел на судно, дорогу ему перебежал кролик – дурное знамение столь ужасающих пропорций, что капитану было бы лучше провести ночь на берегу и отправиться в путь на следующий день. Но судно все же отчалило. По идее, путешествие обещало оказаться приятным, ведь теперь свободного места определенно стало больше, но первый месяц Фрэнсис непрерывно мок и мерз, спасая «Фортуну» в нескольких штормах, которые почти наверняка навлек кролик. Волны высотой тридцать футов с гаком захлестывали судно, лапали киль, а порой били в борт, угрожая опрокинуть. Пока штормы неистовствовали, Фрэнсис молился. Он наверняка привык к странному брыкающемуся ритму, в котором судно возносилось на гребень гигантской волны, на мгновение умиротворенно зависало, а потом низвергалось, ударяясь о воду с такой свирепостью, что не оставалось сомнений: сейчас оно разобьется. По несколько дней кряду он слышал лишь грохот моря, гром, барабанный бой ливня и крики «на помощь!».

Как только судно очутилось в водах поспокойнее и все принялись пить ром, чтобы отпраздновать свое спасение, на них напал французский капер. В 1621 году каперство все еще было весьма прибыльным делом, хотя все уже знали, что это просто официально одобренное пиратство. От схватки – первой, в которой он поучаствовал, – у Фрэнсиса в памяти остались только выстрелы и вопли французов и англичан, растворявшиеся, будто соль в воде. Они доносились словно бы издалека, хотя сражение происходило у него на глазах. Пальба, дым и ужасный, металлически-яичный запах пороха и серы. Люди теряли контроль над собой и бросались в воду, в одежде, перепачканной кровью и другими телесными жидкостями. Казалось, прошло столетие, прежде чем капер захватил судно с его жалким грузом.

Веревки, обжигающе впившиеся в запястья. Ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни оглядеться. Следующий месяц Фрэнсис провел узником в трюме капера; во Франции его ждала тюрьма. Каждое утро, обнаружив, что все еще жив, он чувствовал себя так, будто выиграл главный приз в вещевой лотерее. Удивительно, что люди с «Фортуны» вообще выжили – ведь у них не было ни врача, ни чистой воды, ни свежего воздуха. Разумеется, Фрэнсис был осведомлен о порядках, принятых среди пиратов и каперов. Не зная, что его везут во французскую тюрьму, он задавался вопросом, сбросят ли его за борт, высадят на необитаемом острове или продадут рабом на галеру. Ядро на цепи, прикованной к лодыжке; хлыст. Одна мысль об этом была непереносима. И он заключил договор с Богом. В то время, как образы волнами вздымались и опадали у него в голове – образы людей, лишенных свободы, принужденных к тяжелому труду ради чужой выгоды, битых кнутом и истекающих кровью, – он пообещал Богу, что никогда не сделает другого человека своим рабом и лично вступит в войну с теми, кто так поступает, с испанцами и португальцами в особенности. Фрэнсис никогда бы не заставил другого испытать тот страх, который ощущал сейчас. Он также поклялся Богу, что отомстит своим захватчикам. Он отыщет этих французишек, и они ему за все заплатят. Фрэнсис помнил слышанную им однажды историю о сэре Уолтере Рэли. Судя по всему, тот освободил каких-то островитян, которых пленили и мучили испанцы; конечно, Рэли действовал в собственных интересах, ведь ему были нужны люди и их помощь, дабы разгромить их общего врага. Но все равно он освободил людей, лишенных свободы, от тех, кто использовал их ради личной корысти. И теперь Фрэнсис решил, что будет действовать так же. Когда сможет, он будет возвращать людям свободу. Жизнь или смерть, но никакой тюрьмы и никакого рабства; так он решил. Таков будет его новый образ жизни.

После недолгого тюремного заключения Фрэнсис Стивенсон и остальные члены экипажа «Фортуны» были освобождены и отправлены в Лондон. До этого Фрэнсис никогда не видел Лондон, но сейчас был слишком слаб и болен – не до восторгов. Пока он был в море, его акции выросли в цене, так что он продал их и потратил часть денег на медицинскую помощь и поездку до Плимута. Восстанавливая силы на своем излюбленном постоялом дворе, он записал свои мысли о политике в форме памфлета; как и письма, которые он писал Молли, этот памфлет он никогда никому не показывал. Однако произведение это – называлось оно «Свободу всем и каждому» – было поразительным по глубине мысли документом, который несколько лет спустя, во время Гражданской войны, взяла на вооружение группа, выступавшая в поддержку сторонников парламента.