Текст книги "Рыцари былого и грядущего. Том I(СИ)"
Автор книги: Сергей Катканов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 43 страниц)
Ему было безразлично, что Пьеретта – дурнушка. Все богатые невесты были для него красивы, а нищие красавицы – безобразны. Единственным «физическим недостатком» Пьеретты в его глазах было то, что даже после устранения родственников, богатство нельзя было взять открыто. В этом случае пришлось бы отдавать кредит тамплиерам. Можно было и отдать кредит, но богатство, таким образом, уменьшалось минимум на треть, а это огромная сумма и Жан решил, что пренебрегать ею нельзя. Свадьбу сыграли открыто, а в права наследства Пьеретта вступила тайно.
Марсельский нотариус, оформивший документы, по сути не совершил ничего незаконного. Пьеретта была законной наследницей, и её матушка отказалась от прав на наследство так же в законном порядке, не зная, правда, в чём это наследство заключается, но это уже детали. Единственным сомнительным моментом в действиях нотариуса было то, что теперь он должен молчать об оформлении наследства. За это ему заплатили.
Жану и в голову не приходило, что, устранив отца и брата Пьеретты, он может просто присвоить груз и, наняв корабль, тут же отбыть в Ломбардию, не вспоминая больше про Пьеретту. Конечно, ватага лихих парней обошлась бы не дороже, чем оформление наследства, а при отсутствии живых хозяев груза погони можно было не опасаться. Но если бы Жану предложили такой вариант, он с отвращением ответил бы: «Я что, бандит?». А если бы ему напомнили о том, что на его совести и так уже три трупа, он просто отмахнулся бы от дилетантов: «Это совсем другое». Да, он не хотел говорить на языке кинжалов и наёмных убийц, родным для него был язык договоров и нотариусов, просто некоторые строчки в этих договорах пришлось заполнить кровью, потому что иначе не получилось.
Поэтому же ему не приходило в голову убить Пьеретту. Он стал бы убийцей в собственных глазах, то есть продемонстрировал бы свою финансовую несостоятельность. Только благодаря Пьеретте его схема продолжала являться финансовой. Нотариус, который иногда использует убийц и убийца, который иногда использует нотариусов – это совершенно разные люди.
К тому же без Пьеретты он остался бы совсем один – ни поговорить, ни посоветоваться было бы не с кем. Его супруга не знала всех подробностей его схемы, он не говорил ей, что приказал убить отца, брата и слугу. Она, конечно, догадывалась, но старалась об этом не думать. Думала лишь о том, что её мечта сбылась – она с ним.
Душу Жана глодал маленький червячок – цепочка, которую он выстроил, была сложновата, а потому могла легко оборваться во многих местах. Не было в ней элегантной финансовой простоты. Но червячок понемногу затих – нигде не оборвалось. Он выручил без малого 9 тысяч ливров, через несколько дней они отбывают в Ломбардию. Всё срослось. Несколько раз к нему подходили грубые провенские тамплиеры, требуя отдать долг за покойного тестя, и угрожали судом. Он снисходительно объяснил им, что к кредиту Жоффруа не имеет никакого отношения, и обратное – не доказуемо. Это будет очевидно для любого суда – на момент получения кредита, он не принадлежал к семье сержинцев, с Жоффруа не был даже знаком и не может нести ответственность за его действия. Про тамплиеров Жан уже забыл.
Ему нужен был надёжный корабль с надёжным капитаном. Он собирался отправиться в Марсель пока без денег, зафрахтовать корабль. Если бы он поехал в Марсель сразу с деньгами, в порту пришлось бы провести, возможно, несколько дней, а он уже хорошо знал этот гнилой порт и отнюдь не хотел, чтобы его серебро задержалось там хотя бы на несколько часов. Нет уж, когда он въедет туда, корабль уже должен ждать его у причала. Лишняя поездка до Марселя и обратно ему не очень улыбалась, но иначе нельзя.
И тут – неслыханная удача. В трактире, где он обычно обедал, гулял невесть откуда взявшийся марсельский капитан. Он рассказывал о своих морских приключениях на весь трактир. Жан подошёл к нему. Моряк, кажется, был не сильно пьян, с ним можно было договориться. Жан пригласил его за свой стол, морской волк сразу же продолжил травить свои байки. Жан терпел. Любая самая нескончаемая болтовня всё же короче, чем дорога в Марсель и обратно. В ответ на предложение Жана, капитан сказал, что через три дня отправится на свой корабль, они могут поехать вместе, и тут же продолжил свои сказки, видимо, обрадовавшись свежему слушателю:
– А ещё мне приходилось встречаться на Востоке с ассассинами. Жуткий народец. Наёмные убийцы. Ассассин может бросить свой золотой кинжал в противника, который стоит у него за спиной в 30-и метрах, не оборачиваясь, и всегда попадает точно в сердце. Тот, кого приговорили ассассины, считай, что уже мёртв. Знаешь, как они убили маркграфа Конрада Монферратского? В день его венчания. Конрад вышел из храма с молодой женой. Вассалы окружали его плотным кольцом. Вдруг он упал. Когда его подняли, из затылка и из груди у него торчали золотые рукоятки ассассинских кинжалов. Многих они убили в тот самый момент, когда нападения можно было ждать меньше всего. С ними никто ничего не может поделать. Живут ассассины высоко в горах в своих неприступных замках. Попробуй, достань их там. Но, говорят, что тамплиеры как-то сумели взнуздать ассассинов, словно дикого жеребца. Воистину, страшнее ассассинов только тамплиеры, эти кровавые монахи. Здесь у вас в Провене тамплиеры ходят, как овечки, а в Палестине все содрогаются от ужаса перед ними – там они сбрасывают свои овечьи шкуры и предстают в своём подлинном волчьем обличии.
До упоминания о тамплиерах Жан думал лишь о том, как бы ему отделаться от моряка-брехуна, деловая часть разговора с которым уже закончилась, но, услышав о хорошо известных ему «кровавых монахах», он начал слушать его с тревожным интересом, а тот продолжил:
– Тамплиеры снюхались с ассассинами и теперь вместе творят свои грязные делишки. Лучше не сердить ни тех, ни других, они друг за друга стоят горой. С ними ни о чём не возможно договорится, у них на всё один ответ – смерть. Про главного ассассина, которого зовут Старец Горы, рассказывают. – капитан вдруг замолчал и изменился в лице. Он сидел лицом к выходу и Жан тоже обернулся, чтобы увидеть то, чего так испугался капитан.
В трактир зашли двое. Один – в чёрной тунике с красным крестом – сержант храмовников, другой являл собой зрелище весьма необычное для Провена. Длинные, белые восточные одежды, на голове – зелёная чалма, лицо мрачное и жестокое. Эта парочка присела за столик недалеко от Жана и его собеседника, спросив кувшин вина. Капитан молча смотрел в стол. Потом вдруг вскочил и сказал Жану: «Мне пора. Через три дня встречаемся здесь и сразу же – в Марсель».
Моряк исчез. Жан не нашел в себе силы подняться. Страшная догадка закралась в его сердце. И тут он увидел, что мрачный сарацин смотрит на него, не отрываясь. Жан покинул трактир, словно во сне, нетвёрдой походкой, стараясь смотреть только себе под ноги. Всю дорогу домой ему очень хотелось обернуться, но он не смел. Уже у самых ворот дома он всё же обернулся. Сарацин стоял в десяти шагах и смотрел на него в упор – взгляд был тяжёлым, неподвижным, не выражающим никаких чувств. В нём было что-то от безликой неодушевлённой стихии, которая несёт беду без гнева и ненависти, просто потому что существует.
Весь следующий день Жан безрезультатно пытался взять себя в руки. Стиснув зубы, он продолжал заниматься делами, которые необходимо было завершить до отъезда, и куда бы он ни шёл – сарацин следовал за ним в десяти шагах. К вечеру Жан понял – из Провена надо исчезать, не теряя больше ни одного часа, лучше – сегодня же ночью. Он пошёл в трактир, надеясь встретить там капитана и договориться о том, чтобы отбыть раньше. Трактирщик, однако, сказал, что капитана он с тех пор не видел и выразил сомнение, что он когда-либо ещё здесь появится, никак не объяснив, на чём это сомнение основано. Жан понял, что всё кончено.
Подтверждение не замедлило. Собравшись спать, Жан увидел на своей подушке золочёный кинжал. При этом он вообще не испытал никаких чувств, ведь ничего нового не произошло, просто догадка превратилась в уверенность. Тамплиеры наняли ассассинов, чтобы разделаться с ним за невозвращённый кредит. Он усмехнулся: кто бы мог подумать, что смерть придёт вот так.
Всю ночь Жан не сомкнул глаз, вздрагивая от каждого шороха на улице. Он не молился, имя Божие ни разу не пришло ему на память. Просто лежал на кровати и тупо смотрел в потолок.
Когда уже забрезжил рассвет, его неожиданно посетила отрадная мысль: если этот кинжал лежал у него на подушке, а не торчал из груди, значит, его не собираются убивать, а предупреждают. Хотели бы убить, так давно бы уже убили. Им не нужна его смерть. Им нужны деньги. Его, конечно, могут убить после того, как он передаст деньги, но тут уже можно разговаривать словами – человека всегда можно в чём-то убедить, а тот ассассин, похоже, был не человеком, а… морской пучиной, готовой поглотить его, не испытывая при этом никаких чувств. Но по поводу кредита говорить с ним будет тамплиер, а не ассассин. Какой же он дурак! Как же он сразу этого не понял! Он будет жить! Мысль о том, чтобы расстаться с деньгами вдруг стала для него не только лёгкой, но и радостной – ведь за 8 тысяч ливров он покупал свою жизнь. Вряд ли можно найти этим деньгам лучшее применение.
Как только колокола ближайшего храма зазвонили к обедне, в дверь уверенно постучали. Он не ошибся. На пороге стоял тамплиер. Не из провенских храмовников – этого он никогда не видел. В глазах таинственного тамплиера, как ни странно, совершенно не было угрозы. В них читалась лишь спокойная скорбь, боль, подёрнутая пеленою пепла.
Жан сразу же засуетился:
– Я прикажу подать вина.
– В вашем доме, сеньор д'Арти, я не стану пить даже воду. Давайте сразу к делу. Вы должны подписать обязательство, в котором возьмёте на себя выплату хорошо вам известного кредита.
– Я могу сразу же отдать все деньги, все 8 тысяч безо всяких обязательств.
– Я не понятно говорю? – в голосе тамплиера читались только равнодушие и усталость. – Вы должны подписать обязательство. Надеюсь, вам не надо объяснять значение финансовых документов?
– Как скажите, мессир, – голос Жана радостно дрожал, с ним говорили на понятном ему языке.
Тамплиер выглянул за входную дверь, в дом зашёл хорошо известный Жану нотариус. Жан быстро подмахнул уже составленное обязательство, тамплиер пояснил:
– Итак, сегодня в полдень вы явитесь в командорство Ордена Храма и передадите братьям 7 с половиной тысяч ливров – долг и штраф. У вас останется ещё около тысячи, эти деньги нам не нужны. Постарайтесь потратить их с хотя бы некоторой пользой для вашей мерзкой души.
– Да, разумеется, мессир, – прошептал Жан с какой-то уж совсем неуместной улыбкой.
– И последнее. Не верьте бредням про ассассинов. Ни один из них никогда не был в Европе. Впрочем, кинжал, который вы нашли у себя в спальне – настоящий, ассассинский. Оставьте его у себя. Пусть он станет для вас напоминанием о неотвратимости возмездия. Гнев Божий куда страшнее, чем ассассинские кинжалы. Теперь позовите вашу жену.
– Она здесь ни при чём, мессир!
– Мне повторить просьбу?
Пьеретта была скорее растеряна, чем напугана. Она просто не понимала что происходит. Голос тамплиера прозвучал как-то потусторонне:
– К сожалению, сеньора д'Арти, я не был знаком с вашим отцом, когда он был жив. Но уже после его смерти я очень много узнал о нём. Это был замечательный человек. Очень честный, всегда и во всём верный своему слову. Ещё он очень любил вас. Постарайтесь стать достойной своего отца.
Пьеретта напряжённо пыталась понять, к чему клонит этот тамплиер, но Эмери ни к чему не клонил. Произнеся последние слова, он молча ей поклонился и шагнул к выходу. Уже открыв день, командор д'Арвиль сказал Жану: «Итак, ровно в полдень, сеньор д'Арти. Если вы опоздаете хоть на минуту, мы удвоим штраф».
* * *
Сиверцев не знал, закончил ли он опус. Эмери д'Арвиль, покинув дом д'Арти, словно растаял в тумане. Андрей подумал о том, что больше они, наверное, не встретятся с Эмери, и он ничего не узнает о его дальнейшей судьбе, но это невозможно было предсказать. Вдруг он когда-нибудь услышит, как Эмери разговаривает с королём? Сиверцев хотел бы это услышать, но что тут от него зависело?
С Дмитрием они почти не виделись, а сэру Эдварду он не хотел рассказывать про свои опусы. Не то что бы он не надеялся на понимание британца, просто не был ещё готов ни с кем обсуждать то, что у него получилось. В душе Андрея устойчиво держалось тревожное ощущение того, что он так и не смог до конца понять и почувствовать Орден Храма.
Иногда выраставший из глубин прошлого образ Ордена не только восхищал его, но и пугал. В его неземном величии смутно ощущалось нечто зловещее. Кажется, Орден Храма шёл по великому, по страшному пути, в конце которого и не могло быть ничего, кроме катастрофы. Речь тут шла вовсе не об инквизиторских обвинениях в адрес храмовников, в справедливость которых Андрей ни на секунду не верил. И всё-таки он чувствовал, что развитие отношений Ордена с европейскими монархиями ничем иным, кроме катастрофы, закончиться не могло.
Андрей решил заняться этой темой поглубже и свести воедино, логически выстроив, факты, которые в разных книгах представали разбросанно и непоследовательно.
Общеизвестно то, что тамплиеры управляли финансами французской короны, меньше пишут о тамплиерском управлении финансами других европейских государств, совсем ничего не говорят о том трагическом противоречии, которое было заложено в этой практике.
Начало парижского банка возводят к тамплиеру Эсташу Шьену. В нём видят доверенное лицо Людовика VII, другом которого он был. Первым тамплиером, который стал заведовать королевскими финансами Франции, стал брат Эймар, доверенный человек короля Филиппа Августа. Судя по всему, Эймар был одним из главных создателей состояния Ордена во Франции.
Казначей Ордена брат Эймар управлял королевской казной 25 лет. Ему удалось после присоединения Нормандии к Франции утвердить в новой провинции монету, ходившую в королевстве, и вытеснить старую – сложнейшее финансовое мероприятие, которое мало кому можно было поручить. В 1222 году Филипп Август назначил Эймара одним из трёх своих душеприказчиков – доверие огромное. Весьма примечательно, кстати, то, что первые и самые блестящие финансисты Ордена, державшие в руках всю Францию, известны лишь по именам, то есть мы вообще ничего не знаем об этих таинственных личностях. Впрочем, приемником Эймара в количестве министра финансов Франции был несколько лучше известный казначей Ордена Храма Жан де Милли, исполнявший эти функции с 1228 по 1231 год.
В царствование Людовика Святого личная королевская казна так же находилась в Тампле, а при приемниках святого короля она совершенно слилась с казной Ордена. Финансовое управление страной окончательно сосредоточил в своих руках главный финансист тамплиеров.
Эти факты обычно приводят, как примеры финансового могущества храмовников, а так же, как иллюстрации к теме: «Тамплиеры – лучшие друзья королей». Но вы поставьте себя на место любого из этих королей, и вы поймёте, что вскоре начнёте тихо ненавидеть «друзей», которые фактически держат вас за горло. Ведь тамплиеры не были вассалами короля, Орден был совершенно независим от короны, то есть королевские финансы управлялись людьми, которые ни в какой ситуации не были обязаны подчиняться королю. Хорошо, когда очередной король Франции находился в личных дружеских отношениях с очередным казначеем Ордена, а если нет? Король мог ненавидеть «Эсташа» всеми силами души и всё же вынужден был творить его волю, а не свою. И дело тут вовсе не в том, что через это страдало королевское самолюбие. Нарушался правильный порядок управления страной. Монархия – власть, данная от Бога, и только в этом смысл монархии, только этим она отличается от диктатуры. Ослаблять монархию, узурпируя часть её функций, значит, восставать против богоданного порядка управления.
Андрей ужаснулся, сформулировав последнюю мысль. Если тамплиеры как хотели вертели помазанником Божьим, так это уже граничит с богоборчеством. Нет, нет. Конечно же не так. Тамплиеры всеми силами укрепляли монархию, весьма эффективно поддерживая «собирателей земель французских», королей, с невероятным упорством стремившихся к централизации власти. В борьбе с феодальной вольницей у правителей Франции не было союзников, надёжнее тамплиеров. Орден никогда не узурпировал финансовые полномочия короны. Король всегда был вправе забрать казну из Тампля. В начале XIV Филипп Красивый так и поступил, но управление королевскими финансами тут же пошло наперекосяк, без храмовников ничего не получалось, и король был вынужден вернуть казну в Тампль. Можно представить себе «железного короля», который побитым псом вернулся к «друзьям-храмовникам» со всеми своими денежками.
Весьма плачевная ситуация, но в чём можно было упрекнуть тамплиеров? В том, что они были лучшими финансистами страны? В том, что они своими ссудами не раз спасали монархию от полного финансового краха? Разве тамплиеры не были самыми надёжными сборщиками королевских налогов? Разве, являясь финансовыми советниками королей, они хоть раз дали плохой совет? В этом Орден никогда не могли упрекнуть даже злейшие враги храмовников.
Ссуды, которые тамплиеры предоставляли монархам, всегда были беспроцентными. Богатые монастыри намного охотнее предоставляли займы королям, если их возврат гарантировал Орден. Если король поручал тамплиерам контроль за деятельностью королевских чиновников – не было контролёров более профессиональных, честных, неподкупных. Благодаря помощи Ордена трон Франции постоянно укреплялся. Но!.. Могущество Ордена росло быстрее, чем могущество трона, и в этом заключалось трагическое противоречие. Хотя не ослаблять же было Ордену себя только для того, чтобы представить достаточный простор королевскому управлению. Орден становился сильнее государства и, сам того не желая, начал подменять собой государство, то есть он начинал объективно ослаблять государство.
Если во время парижского восстания Филипп Красивый был вынужден искать безопасности в Тампле, потому что ни королевский дворец, ни королевские рыцари не могли гарантировать его безопасность, а тамплиеры – могли, так что это означало? Храмовники спасли короля! Безусловно. Но ведь из этого так же следовало: король в Париже – ничто, Орден в Париже – всё. И если король вскоре начал против Ордена свои приснопамятные репрессии, так ведь за этим могло стоять нечто куда большее, чем просто чёрная неблагодарность. Не быть в Париже двум суверенам!
Отношения Ордена Храма и королей Англии складывались ещё более экзотично. Английский король Иоанн Безземельный так же, как и французские короли, постоянно брал деньги в долг у тамплиеров. Например, когда Иоанну потребовалась помощь рыцарей из Пуату, он взял в долг у тамплиеров Лондона 1100 марок – огромную сумму. По обратным взносам можно сделать вывод о том, что эти ссуды не были безвозмездны, король платил проценты. Кажется, с королей Франции тамплиеры процентов не брали? С английскими монархами они вообще церемонились гораздо меньше.
В 1204 и 1205 годах Иоанн Безземельный отдавал в Лондонский Тампль на хранение свои драгоценности. В 1220 году вице-канцлер Англии, отправляясь в дорогу, оставил королевскую печать так же в Лондонском Тампле, не находя нигде более безопасного места. Если даже королевскую печать тамплиеры могли сохранить надёжнее, чем сам король, так надо ли спрашивать, кто в Лондоне был самым сильным? В том же году король Англии поручил английскому магистру храмовников хранить в Лондонском Тампле значительные суммы денег.
Именно через Лондонский Тампль король Генрих II передал палестинским крестоносцам финансовые средства, столь пригодившиеся после поражения при Хаттине. Судьба английского золота зависела от того, решится или не решится великий магистр открыть эти сундуки без разрешения короля. Таким образом у великого магистра храмовников оказывалась в распоряжении одновременно и французская и английская казна. Таких финансовых возможностей кроме него не имел ни один человек в мире.
Орден держал за горло не одного, а разом нескольких монархов, благодаря чему эти монархи попадали порою в позиции по отношению друг к другу несколько сомнительные. В 1261 году король Англии Генрих III, опасаясь мятежа баронов, передал на хранение тамплиерам свою корону и другие регалии власти, а английские тамплиеры решили, что максимальную безопасность регалий они смогут гарантировать не в Лондонском, а в Парижском Тампле. Там они и хранились вплоть до 1272 года. Этот факт достоин вдумчивой оценки: если корона Англии хранилась в Париже, то про английский суверенитет можно было говорить, лишь с большой долей условности. Благодаря ситуации, которую создали тамплиеры, король Франции мог каждый день примерять корону Англии в самом буквальном смысле.
Когда Филипп Красивый нуждался в деньгах во время войны с Англией, он конфисковал в Парижском Тампле 440 ливров, которые там хранил епископ винчестерский. Как видим, международный характер Ордена был порою весьма на руку королям Франции. Приятно, очевидно, было финансировать свою армию за счёт средств противника. Да и было ли это конфискацией? Может быть, Филипп просто договорился с парижскими тамплиерами?
И всё-таки Орден был совершенно беззащитен перед монархами, хотя был могущественнее любого из них. И во Франции, и в Англии любой из герцогов и графов мог преспокойно пойти войной на короля, что неоднократно и происходило, а Орден – не мог. По своей природе Орден Храма никогда не мог вступить в войну с христианским королём. А короли, как известно, могут всё. Короли испытывали жгучее унижение раз за разом убеждаясь, что могущество их трона – ничто по сравнению с могуществом Ордена. Естественно, венценосные особы время от времени взбрыкивали, стараясь унизить Орден, и каждый раз это происходило совершенно безнаказанно.
В 1263 году английский наследник ворвался в Лондонский Тампль и, несмотря на протесты храмовников, открыл ряд сундуков, забрав оттуда около 10 тысяч фунтов стерлингов, принадлежавших вкладчикам. Тамплиеры обладали достаточной силой, чтобы раздавить английского монарха, как муху, но они ограничились протестами, оставив дело без реальных последствий.
Впрочем, всё было не так просто. Тамплиеры всегда могли отплатить монарху, проводя политику подчёркнуто независимую по отношению к трону, и мало считаясь с интересами короля. Однажды английский король Генрих III, возмущённый политикой храмовников, пригрозил им конфискацией земельных владений, на что магистр Храма хладнокровно ответил ему: «Пока вы творите справедливость, вы будете править, если же вы нарушите наши права, то вряд ли останетесь королём».
Это было нечто большее, чем просто дерзость. Кто-либо из могущественных феодалов Англии мог пойти на короля войной, предварительно удалившись на безопасное от трона расстояние, мог организовать заговор, мог нанести удар в спину, но никогда и никто из сильнейших герцогов не мог так разговаривать с королём, оставаясь при дворе. Магистр практически дал понять монарху, что он правит лишь милостью Ордена и лишь до тех пор, пока не лишён этой милости.
Позиция магистра выглядит, конечно, очень красиво. Сколько шарма в этой способности «в лицо тиранам правду говорить». Это по нашим современным меркам. Но по правильным меркам традиционного общества это прямое посягательство на богоданность королевской власти. Если с некоторого момента Орден начинает решать, долго ли королю править, тогда последний йомен в Англии может усомниться в богоданности королевской власти.
Но ведь на деле-то всё было иначе: Орден никогда не исполнил бы своих угроз в адрес короля, хотя и имел достаточную для этого силу, а король при всей своей немощи имел полную возможность посягнуть на Орден.
Когда император Фридрих II конфисковал владения Ордена на Сицилии, разве тамплиеры бросились защищать их с оружием в руках? А ведь могли! Но на поставленного Богом императора они не обнажили меча, даже не смотря на то, что этот император был явным безбожником.
Впрочем, на Святой Земле отношения императора и тамплиеров вполне могли пойти по боевому сценарию. Когда Фридрих пытался овладеть тамплиерским замком Атлит, тамплиеры, не дрогнув, передали ему: «Если император не уберётся, мы отправим его туда, откуда он не вернётся больше». Кроме тамплиеров, конечно, никто не обещал императору попросту прикончить его. Фридрих сразу же убрался, он понял, что Сицилия – одно дело, а в Палестине с тамплиерами шутки плохи.
Храмовники терпели его косвенные антицерковные выпады, предоставляя римскому папе разбираться с императором, что и было установленным порядком, но если бы Фридрих открыто встал на пути вооружённой борьбы с христианами – прикончили бы его не задумываясь. Подлый, но умный Фридрих знал эту грань. Конечно, хорошо, что было кому защищать христианство даже от христианских монархов, если они были таковыми лишь по названию, и всё же весьма двусмысленной надо считать ситуацию, когда Орден начинал подменять собой государство. Орден в принципе – внегосударственная сила. А он становился силой сверхгосударственной. Этот путь, при всём его величии, был для Ордена самоубийственным.
Пиринейские монархи лучше других почувствовали трагическое противоречие, заложенное в природе Ордена и «не доводя до греха» нашли способы обезопасить себя от чрезмерного возрастания тамплиерского могущества. В Португалии, например, согласно Уставу, магистром местных храмовников мог быть только португалец, причём португальский магистр приносил присягу верности не только Церкви, но и королю Португалии. Таким образом португальская корона, во-первых, обезопасила себя от чрезмерного вмешательства в свои дела со стороны Франции (как это было в Англии), а, во-вторых – от превращения Ордена в чрезмерно самостоятельную и никому не подчинённую силу (как это было во Франции).
Поразмыслив над положительными аспектами португальского статуса тамплиеров, Сиверцев всё же не счёл этот опыт идеальным вариантом решения проблемы. Возникала другая, ничуть не меньшая опасность – превращение местных тамплиеров в личную гвардию короля. Португальский магистр оказался «слугой двух господ», подчиняясь одновременно и своему королю, и великому магистру Ордена. При этом великий магистр пребывал несусветно далеко, а свой король – всегда рядом. Замороченных реконкистой португальских тамплиеров никто в Святую Землю не тянул, и это вообще ослабляло их зависимость от Ордена, а король постоянно требовал услуг, причём, имел на это право, согласно принесённой присяге. В итоге, португальская провинция Ордена не очень-то Ордену и принадлежала. Что ни говори, а этот вариант тамплиерского бытия особой гармоничностью так же не отличался.
Однажды король Португалии Альфонс пожаловал своим тамплиерам обширный лес Сера. Эта щедрость не много стоила монарху, если учесть, что лес находился в руках сарацин. Тамплиеры сражались, как львы, и после жесточайших боёв полностью очистили Серу от неверных. Там они основали города Родин, Коимбру, Эшу. Но разве стала завоёванная тамплиерами земля и построенные ими города безраздельной собственностью Ордена Храма? Просто король, и пальцем не шевельнув, приобрёл новые территории, на которых тамплиеры в лучшем случае имели большое влияние, которое всегда могло быть ограниченно необходимостью выполнять королевские приказы.
Любопытно, что именно за Пиренеями впервые возникла опасность превращения Ордена Храма в самостоятельное (и вполне заурядное) государство. В 1133 году бездетный король Арагона Алонсо завещал своё королевство тамплиерам. Местным храмовникам оставалось лишь вступить в права наследства и… оппачки!.. провинциальный магистр арагонских храмовников превращался в короля. Интересно, какие отношения установились бы тогда между ним и великим магистром Ордена Храма? Тамплиерам хватило такта отказаться от наследства, хотя они, конечно, выжали из этой приятной ситуации максимальную для себя пользу. Взошедший на арагонский престол Рамиро Эль Монке выплатил Ордену большие отступные.
Сиверцев пришёл в полный умственный тупик. Получалось, что великая модель Ордена нежизнеспособна в принципе. Либо Орден становился сильнее государства и поглощал его, либо государство становилось сильнее и поглощало Орден. Результат в обоих случаях оказывался один и тот же – сливаясь с государством, Орден переставал существовать.
Могучий Тевтонский Орден создал своё государство – ни от кого не зависимую Пруссию. Государство осталось. Орден куда-то делся. За Пиренеями тамплиеры вместе с местными орденами (Калатрава и другие) создавали государства и дарили их королям, у которых постепенно оказывались на службе, отрекаясь от своей суверенной природы. Результат был тем же – на службе у королей орденские рыцари уже ничем не отличались от королевских гвардейцев, и от орденов остались одни называния – пышные и совершенно бессмысленные. Мальтийцы, сумевшие сохранить свой суверенитет, постепенно стали пародией на самих себя. Наполеон без единого выстрела разогнал доблестных госпитальеров, прикрыв мальтийский балаган, уже никому не нужный и даже не смешной.
Мы до сих пор видим на карте государства, созданные несколько тысяч лет назад – едва ли не в прежних границах. Исчезали народы, менялись формы правления, а государства живут. Между тем, такая форма организации, как духовно-военный Орден выродилась и исчезла за несколько столетий, проявив неспособность к обновлению. А ведь Ордена были куда более могущественными, чем национальные государства.
Сиверцев легко пришёл бы к выводу, что идея Ордена нежизнеспособна в принципе, но он сейчас находился в Ордене, и целью своей жизни поставил вступление в Орден. Где он находится и к чему стремится, если Ордена не может быть?
А Церковь? Церковные формы организации, церковные структуры, просуществовав без малого 2 тысячи лет почти без изменений, полностью доказали свою жизнеспособность и даже более того – неистребимость. Исходя из этого, нельзя было оправдать исчезновение орденов тем, что прошла их эпоха, пришло другое время. Над тем, что вечно актуально, время не властно. От первого до двадцатого века тянется непрерывная цепочка епископских хиротоний. Исчезнуть может только то, что могло и не появляться. Исчезают аномалии, мутации, отклонения. Значит, к таковым относятся и духовно-рыцарские ордена?
Сколь наивно вешать всех собак на Филиппа Красивого. Он ведь, по сути, лишь привёл в исполнения приговор истории. Истории? Никакой «истории», выносящей приговоры, не существует, так же как не существует «природы», сотворившей мир. Есть Бог. Есть люди, которых создал Бог. Есть Божья воля. Есть сумма человеческих отклонений от Божьей воли. Всё, что пытается существовать наперекор Божьей воле приговаривает себя к небытию. Отсюда логически следует, что духовно-рыцарские Ордена были отклонением от Божьей воли?
