Текст книги "Рыцари былого и грядущего. Том I(СИ)"
Автор книги: Сергей Катканов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 43 страниц)
– Ещё большее счастье, отец, когда подчинение сына родителю и подчинение рыцаря командору – это одно и то же. Такая иерархия воистину священна.
* * *
Через месяц после того, как Эмери посвятили в рыцари, крестоносцы вошли в Иерусалим под знамёнами безбожного императора Фридриха. На тамплиеров в те дни было жалко смотреть. Потерю Святого Града при Саладине они перенесли стоически, не сомневаясь, что ещё вернутся в Иерусалим победителями и вновь взметнут в небо Босеан на Храмовой горе, в сердце их Ордена. И вот Иерусалим возвращён христианам. Всем христианам, но только не тамплиерам. Договором между императором и султаном передача Храмовой горы вообще не была предусмотрена. Храмовники выразили по этому поводу своё возмущение, император – своё презрение. И теперь тамплиеров при попытке приблизиться к Святому Граду добросовестно обстреливали арбалетчики императора. Дело балансировало на грани открытого вооружённого столкновения между Орденом и Фридрихом. Столь абсурдной и пакостной ситуации раньше не мог представить себе ни один сумасшедший.
Впрочем, Эмери, всегда склонный гармонизировать и уравновешивать факты, отнюдь не считал, что в конфликте Ордена и императора есть некое трагическое и неустранимое противоречие. Ему, напротив, представлялось, что всё очень просто. Фридрих – живое воплощение безбожной лжи, и его личное соглашение с султаном, который был так же безразличен к исламу, как и Фридрих к христианству, не могло иметь никаких последствий для Ордена. Орден Храма по самой своей природе на лжи ничего созидать не мог и не был в принципе неспособен извлечь выгоду из того обстоятельства, что двум монархам нет дела до Божьей правды. Обсуждать эти вопросы – всё равно что спорить, стоит ли строить замок посреди моря на глади вод.
Не все тамплиеры считали так же, некоторые полагали, что в Иерусалим надо вернуться любой ценой, а там видно будет. Эмери охотно излагал своё видение ситуации, но ни с кем не спорил. Как можно спорить со священным порывом братьев? Они были правы даже в своей неправоте.
Фридрих тоже отнюдь не был для Эмери загадкой. Казалось бы, появление в недрах христианского мира зловеще-опустошенного монарха должно было приводить в содрогание душу любого христианина, но Эмери по этому поводу лишь печально улыбался. Возможность появления императора, подобного Фридриху, он мог бы доказать алгебраически, даже если бы Фридрих и на свет не родился. А всё, что может произойти, рано или поздно произойдёт.
В самом деле, существование сатаны и демонов не является для христиан открытием, отчего же тогда максимальное проявление их влияния на некоторых людей надо считать чем-то из ряда вон выходящим? Это всего лишь проявление крайних величин того ряда, о существовании которого хорошо известно.
Возможность войны между Орденом и Фридрихом Эмери полностью исключал. Ведь ни один рыцарь не станет тратить силы на то, чтобы рубить в куски пустоту, а Фридрих был именно пустотой. Ведение с ним войны было столь же невозможно для Ордена, как и заключение мира. И никакой диалог с ним так же не был возможен. Орден сражается с шахидами. Орден может держать с ними мир. С шахидами возможен диалог, как при помощи мечей, так и при помощи слов во время переговоров. А Фридриха просто не существует в мистическом пространстве священной войны. В этом смысле его и убить-то невозможно. Он сам исчезнет просто потому, что природа не терпит пустоты.
Разумеется, Орден Храма увяз в ситуации с Фридрихом куда больше, чем если бы следовал этой идеальной схеме, но в конечном итоге всё шло к тому, к чему и должно было идти согласно представлениям Эмери.
* * *
Погиб отец. Старый командор д'Арвиль покинул этот мир. Он ушёл из жизни так, как и надлежало настоящему тамплиеру. Солдаты Фридриха устроили засаду на тамплиерский разъезд, который возглавлял командор д'Арвиль. Храмовники могли бы разметать убогую шайку солдатни вообще не напрягаясь, но командор приказал своим рыцарям держать мечи в ножнах и читать молитвы, не вступая ни в бой, ни в переговоры. Солдатня начала расстреливать рыцарей с расстояния из арбалетов. Нападающие надеялись, что храмовники, лишённые права вступать в бой с христианами, побегут, но командор не отдал приказа отступать. Рыцари не дрогнули под градом болтов и, не приняв бой, отвергли возможность спасения бегством. Они погибли как настоящие христианские мученики от рук наёмников безбожного ничтожества.
На похоронах отца Эмери был, как всегда, спокоен. Он непрерывно шептал молитвы, всем своим сердцем ощущая, что отец рядом. Он обратился к его душе лишь однажды, просто вымолвив: «Увидимся, папа». Для него это была не трагедия, а мистерия. Оборвалась ещё одна из очень немногих ниточек, которые связывали его с землёй.
* * *
Фридрих исчез со Святой Земли, как исчезает дурной запах – с той же неотвратимостью и так же бесследно. Тамплиеры начинали, конечно, понемногу устраивать свои дела в Иерусалиме, но Эмери чувствовал, что способен отправиться туда лишь под угрозой изгнания из Ордена. Пока Святой Град являл собой «фридрихов дар», он не был святым градом. Не так должны были войти в него тамплиеры. Эмери дрался с сарацинами, как десять львов, он был слишком нужен в Тортозе, и в Иерусалим его, к счастью, ни кто не посылал.
В каждый свой бой он шёл, как в последний, искренне удивляясь, что всё ещё жив. Сражаться было легко. Молиться было легко. Всё было просто. Иногда Эмери думал о том, что Господь приготовил ему некие неведомые испытания, выдержать которые будет куда труднее, но он не останавливался на этой мысли, потому что мудрость и милосердие Господа были для него столь же очевидны, как и то, что он – тамплиер.
Через несколько лет непрерывных боёв Эмери назначили командором. Его порадовало то, что теперь он носит звание, которое носил отец. В Тортозе опять был командор д'Арвиль. Но он не придавал этому преувеличенного значения, полагая своё командорское достоинство лишь внешним проявлением того, что ему и так хорошо известно.
В 1239 году крестоносцы потеряли Иерусалим, как и предвидел Эмери. А в 1240 году доблестный Ричард Корнваллийский вновь овладел Святым Градом. Племянник Ричарда Львиное Сердце был настоящим христианским героем. Вместе с его войсками тамплиеры вступили в Святой Град, так как им и подобало – героями. На душе у Эмери была весна. Теперь он очень хотел побывать в Иерусалиме, но Тортоза стояла от него весьма далеко, и дела не пускали.
Наконец свершилось. Ранней весной 1242 года командор Эмери д'Арвиль был направлен в Иерусалим с особой миссией.
* * *
Эмери получил под начало 10 рыцарей и 20 конных сержантов. Для двух телег, которые они сопровождали, конвой был неестественно большим. Командор Тортозы, провожая д'Арвиля в путь, пояснил:
– У сарацинов везде есть лазутчики, они отслеживают все наши передвижения, особо интересуясь насчёт конвоев, сопровождающих ценности. А твой отряд не похож на конвой, к двум телегам мы никогда не приставляем 30 человек. На этом наш расчёт и строится – они должны решить, что это просто боевой отряд, а в телегах – ничего ценного. Надеюсь, что вас не будут слишком донимать, но предупреждаю: лучше потеряй весь свой отряд, чем эти две телеги. В мешках, которыми они нагружены, нет ничего ценного, в основном – тряпьё. По прибытии в Иерусалим сдашь мешки смотрителю одежд. А сами телеги – только Великому командору Иерусалима и никому больше. Ему же передашь вот это письмо. За само письмо сильно не переживай – оно шифрованное. Береги, конечно, но жизнью ради него не жертвуй. А вот телеги. Уверяю тебя, Эмери: головы всех тамплиеров Тортозы стоят дешевле, чем эти деревяшки.
Д'Арвиль с абсолютной точностью осознал поставленную задачу, но вопрос о том, в чём заключается ценность телег, не задал ни начальнику, ни самому себе. Не то что бы он был совсем не любопытен, просто верил Ордену. У них никто бессмысленных распоряжений не отдаёт, при этом каждый знает ровно столько, сколько необходимо для выполнения поставленной задачи. На этом держится иерархия. Чем выше ранг – тем больше информации, которая по сути своей – тяжкий крест и только последний дурак может стремиться, проявляя праздное любопытство, делать этот крест тяжелее.
Перед отъездом Эмери проверил прочность телег, уж очень неказисто они выглядели. Это были удивительные сооружения. Кажется, над ними специально потрудились, чтобы придать им вид полной раздолбанности и никчемности, а вот колёса были совершенно новые и очень крепкие, хотя выглядели так же очень несвежими. Оси – тоже новые, прочные, идеально смазанные. Всё стало понятно: эти телеги должны выдержать любую дорогу, но они ни в коем случае не должны привлекать к себе внимание. Их несколько необычную конструкцию Эмери столь же спокойно связал с их ценностью, по-прежнему не задумываясь, в чём она состоит.
Путь до Иерусалима был на удивление лёгким и беспроблемным. Несколько раз они видели вдалеке небольшие мусульманские разъезды, но напасть на них никто не решился. Мощному отряду командора д'Арвиля сарацинам пришлось бы противопоставить отряд не меньше ста человек. Такие банды редко встречаются, а крупных сарацинских сил здесь сейчас не было.
Дымка на горизонте начала понемногу сгущаться, превращаясь в стены и башни Святого Града. Эмери, ждавший встречи с этим городом всю жизнь, сейчас почувствовал в сердце только покой. Не было учащённого сердцебиения, не было перевозбуждённости, не было даже нетерпеливого стремления как можно быстрее достичь этих стен. Только мир и покой на душе. «Какая великая здесь благодать, – подумал Эмери, – как чудно она действует на сердце».
Приблизившись к Иерусалиму, они увидели, что город похож на одну большую стройку. Стены и башни воздвигались наново. Эти незавершённые твердыни, казалось, были покрыты кипящим слоем маленьких человечков. Сочетание неподвижной, непоколебимой мощи с непрерывным человеческим движением было удивительно. Командор словно увидел маленькую модель вселенной.
Вскоре они уже могли рассмотреть радостные лица христиан, трудившихся на строительстве. А вот и братья-тамплиеры – три рыцаря в белых плащах неторопливо и деловито обходили стройку. Им кланялись очень искренне и охотно. Так приветствуют не господ, а друзей, чьей дружбой дорожат больше всего на свете. Эмери заметил, как к тамплиерам подошёл хорошо одетый господин, видимо, руководивший строителями, и начал что-то доказывать им, оживлённо жестикулируя. Братья-рыцари слушали его чинно и степенно, лишь изредка короткими фразами парируя его бурные доводы. Глядя на эту картину Эмери широко улыбнулся, соскочил с коня и направился к рыцарям. Один из них, полупоклоном поприветствовав незнакомого брата, спросил:
– Откуда, брат?
– Из Тортозы.
Иерусалимский храмовник шутливо поднял руки к небу, как бы давая понять, что у него нет слов, чтобы выразить восхищение славными братьями из Тортозы. Потом спросил:
– Куда тебя проводить, брат?
– В храм Гроба Господня. Полагаю, надо сначала приветствовать Хозяина, а потом уже начальство. Впрочем, хорошо бы вы сразу же послали кого-нибудь из сержантов доложить великому командору Иерусалима, что прибыл караван из Тортозы.
– Будет исполнено, брат, – иерусалимский тамплиер изобразил шутливую покорность. – Да у тебя не караван, а целый караванище, – добродушно улыбнулся он, кивнув на две убогие телеги.
– А разве тебе не известно, брат, что всё самое великое в этом мире являет себя через малое и неприметное?
– Воистину так, прекрасный брат, – они не смогли удержаться от дружеских объятий.
На улицах Святого Града царило всё то же радостное строительное оживление. Иерусалим теперь отстраивали по-настоящему, а не как при ничтожном Фридрихе. Тамплиеров на улицах можно было встретить чаще, чем светских рыцарей. Храмовники выглядели главными распорядителями этого праздника созидания и обновления. Кажется, такого триумфа Орден не знал с баснословных времён Гуго де Пейна.
Эмери вручил великому командору Иерусалима письмо, после чего телеги исчезли со двора так быстро, как будто их ветром сдуло. Иерарх, не в силах сдержать радости, сказал братьям из Тортозы:
– Помолитесь, братья, поешьте и отдохните. А вас, д'Арвиль, вечером жду в своих апартаментах.
* * *
– Знаешь ли ты, что привёз нам, командор? – вопросил главный казначей Ордена во время вечерней встречи, не переставая сиять счастливой улыбкой. И тут же сам ответил. – Золото. Целую гору золота. Твои телеги были буквально нашпигованы золотом.
– Зачем мне знать об этом, мессир? – Эмери пожал плечами. – Я боевой рыцарь. Мои руки не прикасались к золоту, с тех пор, как я поступил в Орден. Рад, что выполнил задание. Впрочем, это оказалось несложно.
Эмери сразу же почувствовал, что перегнул палку и, кажется, напрасно обидел иерарха. Он уже приготовился выслушать гневную отповедь, но неожиданно увидел на суровом лице великого командора выражение обиженного ребёнка:
– Вот все вы так. Рубаки, герои. А я – торгаш, который каждый день запускает свои руки в золото и не знает, что значит умываться кровью врагов. А я – знаю. Может мне раздеться, чтобы показать тебе боевые шрамы? Было дело. Это вы – не знаете. Не хотите понимать наше служение, – иерарх говорил тихо и без гнева, но голос его едва заметно дрожал. Ах, д'Арвиль, ты ведь видел какое строительство идёт сейчас в Иерусалиме. Разве не возликовала твоя душа, глядя на то, как Святой Град вновь превращается в неприступную твердыню, как обновляются и благоукрашаются храмы. А кто, по-твоему, всё это финансирует? Орден. Моими грешными руками. Я в себя не могу прийти от счастья после того, как увидел привезённую тобой гору золота. Строительство-то развернули, а под какое обеспечение? Рабочим нечем платить, камень не на что закупать. Иные уже который месяц в долг верят, потому что слово храмовника – дороже золота. Это знают все. Но не все догадываются, каких трудов и бессонных ночей стоит храмовнику сдержать слово. Вам, героям, дела нет ни до чего – ринулись в бой, сложили головы, и они у вас больше не болят. А моя голова болит день и ночь, и я не имею права её сложить. Я должен отстроить Святой Град и перед самым последним рабочим сдержать своё слово.
Эмери почувствовал, как в его душу тихо и беспрепятственно заползла змея тоски. От столь привычного ему ощущения гармонии мироздания разом ничего не осталось. «Я очень плохой христианин», – подумал Эмери.
Великий командор Иерусалима заметил, что на лице рыцаря из Тортозы отразилась такая боль, словно по его вине погиб товарищ. Казначей удивился тому, как быстро этот боевой рыцарь проникся правдой его слов.
– Знаешь, д'Арвиль, в чём была сложность твоего задания?
Эмери пожал дрогнувшими плечами. Казначей продолжил:
– Золото, доходы Ордена и пожертвования, стекаются в Тортозу с севера – из Антиохии, из Византии, которая теперь стала нашей, из Европы, если его переправляют по суше. Ваша неприступная крепость – идеальный перевалочный пункт. В Тортозе накапливают золото Ордена, а потом переправляют сюда. А сейчас сложность была в том, что нам разом потребовалась огромная сумма. В наличии эта сумма имелась, но переправить её незаметно было не просто. Могли, конечно, дать конвой хоть из двухсот рыцарей, но к такому передвижению боевых сил Ордена разом оказалось бы приковано внимание половины мусульманского мира, и по пути вас могла встретить регулярная армия, причём ваше поражение равнялось бы Хаттину. Всё понятно, командор?
– Мне понятно главное, мессир. Расставшись с вами я должен сразу же отправиться на исповедь, чтобы покаяться в мерзком грехе высокомерия по отношению в своим братьям.
– Как у тебя всё быстро. Не успел согрешить, а уже покаялся. Да так и надо. Зачем копить в себе грехи, как золото в Тортозе? Ты, парень, не прост. Не случайно командор Тортозы пишет про тебя. Удивлён, да? Твой начальник пишет не только про золото, но и про тебя. Утверждает, что ты тоже золотой. Арабскую алгебру знаешь. И хорошо её знаешь?
– Ну, хуже, чем арабы.
– Понятно. Значит, лучше, чем франки. Ах, командор, как мне нужны хорошие математики. Да ты ведь не пойдёшь ко мне. Ты – командор пустыни. Могу приказать. А толку? Мне надо, чтобы ты с огоньком да с задором работал, а разве это можно приказать?
После таких слов в душе Эмери разом обрушилась вся система бесхитростных ценностей, казавшихся столь незыблемыми, но оказавшихся столь непрочными. То, что он не держал денег в руках с тех пор, как вступил в Орден, было неправдой. Он не держал их в руках никогда в жизни. И у дяди Жослена, так же как в Ордене, он жил на всём готовом. У дяди – роскошно, в Ордене – скудно, но что-либо покупать ему не приходилось никогда. Эмери всегда с крайним недоумением относился к людям, которые смысл своей жизни видят в том, чтобы иметь много денег. Ведь жизнь – прекрасна. И тогда, когда человек ест рахат-лукум, и когда он питается чёрствым хлебом. Деньги ничего не могут изменить. Ему не приходило в голову, что чёрствый орденский хлеб тоже стоит денег, и не малых, если учесть количество братьев. Он никогда не думал о том, сколько стоят доспехи, выданные ему Орденом. Казначей заставил задуматься его о том, что есть братья-тамплиеры, которые с утра до вечера считают деньги и это лишь для того, чтобы он, командор пустыни, был избавлен от этой необходимости.
Дело даже не в том, что сейчас он об этом задумался. Нет, это не была череда мыслей. Он просто мгновенно увидел всю правду о золоте Ордена и тамплиерских финансистах. Эта правда возникла в его голове так быстро и объёмно, что голова, кажется, оказалась под угрозой. И алгебра… это же самая неземная из всех наук, а оказалось, что она нужна для самого земного и не слишком почетного занятия – пересчёта денег. Само понятие святости приказа поколебалось в его душе. Он всегда был готов выполнить любой приказ. Тем жил. А если ему сейчас всё-таки прикажут стать финансистом? Ведь он не сможет. И тогда – кто он?
Эмери подвела способность не просто быстро мыслить, а разом видеть ситуацию всю целиком, к тому же помноженная на повышенную чувствительность натуры. Что может быть более зловещим, чем принципиально не решаемое уравнение? Великому командору Иерусалима было трудно понять, почему у рыцаря, который по большому счёту не узнал ничего нового, на лице – горе. Казначей даже прокашлялся, чтобы напомнить о своём присутствии, и с некоторой растерянностью продолжил:
– Брат, д'Арвиль, я позвал вас не для того, чтобы обсуждать отвлечённые темы. Сможете ли вы когда-нибудь работать в моём ведомстве – это тоже потом обсудим. Я рассказал вам кое-что о нашем золоте просто потому, что некоторые боевые операции очень тесно переплетаются с финансовыми. Вы должны понимать смысл и значение своей работы мечём. Сейчас нам нужен ваш меч, а не алгебра.
Казначей позвонил в колокольчик, отдал распоряжение появившемуся слуге, сел в кресло и закрыл глаза, казалось, позабыв про Эмери, что ни сколько не смутило последнего. Минут через 5 на пороге покоев великого командора Иерусалима появился тамплиер в белом плаще с очень аккуратно подстриженной бородой и очень цепким взглядом. Эмери про себя отметил именно эти детали его внешности.
Казначей поднялся и представил рыцарей:
– Командор Эмери д'Арвиль, командор Одон де Сен-Дени. Предлагаю братьям обсудить всё, что необходимо. Не буду мешать, – с этими словами казначей вновь сел в кресло и закрыл глаза. Эмери с Одоном присели за стол и последний начал говорить так, как будто они были знакомы всю жизнь.
– Эмери, ты уже знаешь о том, что последнее время тамплиерское золото течёт по линии Антиохия – Тортоза – Иерусалим уже не редкими ручейками, как раньше, а многочисленными и значительными потоками. Сам видел, какое строительство кипит в Иерусалиме. А сарацины – не дураки, им наше золото очень интересно. И чем больше золота мы перевозим, тем большему риску подвергаем каждый караван.
– Сарацины нарушают перемирие?
– Нет, они его держат. Да и регулярных силёнок у них сейчас маловато. А вот бандиты… для них не существует перемирий.
– Неужели хоть одна банда рискнёт напасть на тамплиерский конвой?
– До недавнего времени я и сам не поверил бы в это, но неделю назад тамплиерский конвой из 20 человек был полностью перебит. Кровь наших братьев ушла в песок, а золото растаяло в воздухе. Мы никогда не жалели нашей крови, но золото.
– Золото дороже, чем кровь?
– А ты не знал? – несколько зловеще усмехнулся Одон. – Я, брат, не священник и проповедь тебе читать не стану, однако прими в расчёт: души наших братьев сейчас на Небесах с Господом. С ними всё нормально. А золото – у бандитов. Это не правильно.
– Что это за неслыханная банда, способная вырезать два десятка тамплиеров?
– Вот о ней и речь. Строго говоря, это не банда. Это очень мощный отряд воинов джихада, какого не помнят даже самые древние старики-тамплиеры. Всё дело в их предводителе. Его зовут Ходжа. Впрочем, это не столько кличка, сколько почётный титул. Он действительно ходжа – совершил паломничество в Мекку. Это удивительный человек. Безумно храбр, совершенно равнодушен к богатству, религиозен до фанатизма. К власти Ходжа тоже совершенно равнодушен. Он мог бы стать эмиром или даже атабеком, но не хочет. И всё-таки он – прирождённый лидер, способный сплотить вокруг себя массу таких же героев. Вот с этого момента и начинаются наши проблемы.
Ходжа собрал отряд примерно в сотню сабель, что до него не удавалось ни одному предводителю разбойников. В своём отряде он держит железную дисциплину, что так же не свойственно бандитам. Дело в том, что он не принимает к себе разное отребье, его воины, все как один, очень религиозны и сражаются за Аллаха, а не за деньги. При этом Ходжа каждому из своих воинов гарантирует хорошего коня, хороший халат и хорошую саблю. В его отряде никогда не делят добычу. Всё золото Ходжа оставляет у себя, благодаря этому содержит своих воинов очень хорошо.
– И нет числа желающим служить у Ходжи, – задумчиво протянул Эмери. – Плати своим людям, и они скажут: мало. Не плати им вовсе, но научи уважать себя, и они будут счастливы.
– Так и есть. Людей Ходжи не подкупить золотом, не испугать смертью. Между ними невозможно посеять раздор, они не перессорятся из-за добычи и никогда не предадут своего лидера.
– Рыцари ислама.
– А ты бы видел, как эти «рыцари» вырезают своих же мусульман – женщин, стариков, детей. Целые деревни – под корень. И это лишь за то, что мусульманские крестьяне держали с нами мир, не желая ссориться к крестоносцами. Не за вероотступничество, нет – те крестьяне оставались правоверными мусульманами, просто хотели мира.
– На этой войне мы все беспредельно жестоки.
– А ты бы стал резать христианских крестьян только за то, что они хотят мира с мусульманами?
– Нет, не стал бы, – отрешённо прошептал Эмери. – Я и сам хочу мира с мусульманами.
– А я хочу увидеть мертвого Ходжу, – Одон, еле сдерживаясь, приглушённо рычал. – Я отвечаю за безопасность тамплиерских караванов с золотом. У меня, видишь, под ногтями – кровь с примесью золотой пыли. Пока Ходжа жив, безопасное прохождение каждого нашего каравана – чистейшая случайность. Мы не можем каждый раз гонять взад-вперёд в качестве конвоя целый боевой монастырь.
В душе у Эмери что-то вспыхнуло. Это было страшное пламя. Продолжая говорить шёпотом, он медленно встал и навис над Одоном:
– Ты хочешь увидеть мёртвого Ходжу? Ты увидишь мёртвого Ходжу. Послезавтра да заката солнца я брошу его голову к твоим ногам.
Одон опешил от этого натиска, страшного своим потусторонним хладнокровием. Эмери уже успел показаться ему прекраснодушным мечтателем, который видит грубые земные дела через романтическую дымку. Командор де Сен-Дени понял, что ошибся. Теперь он не знал что сказать. Тем временем Эмери спокойно сел и, как ни в чём ни бывало, совершенно спокойно заключил:
– Завтра рано утром, брат Одон, мы с тобой встретимся и обсудим детали операции.
В этот момент великий командор Иерусалима, про которого они уже забыли, встал с кресла, сладко потянулся и голосом немного ленивым произнёс:
– Я очень рад, мои прекрасные братья, что вы так хорошо друг друга поняли.
* * *
На следующий день Эмери и Одон приветствовали друг друга широкими улыбками, за несколько шагов распахнув братские объятья. Одон сразу перешёл к делу:
– Есть только один способ уничтожить Ходжу – подставить ему в качестве наживки караван, которым он подавится. Но как это сделать? Пустыня большая. Не может же наш караван до бесконечности колесить по пустыне, пока Ходжа соблаговолит его заметить и захочет проглотить.
Думаю, что наживку надо нагло подсунуть ему под нос – к самому логову, а логово у него в каньоне, в пещере.
– Ходжа – полный дурак? Он не поймёт, что это наживка?
– Он умнее нас обоих вместе взятых и всё прекрасно поймёт. Но надо знать этого человека, он всё равно нападёт. При всей его осторожности, он не будет равнодушно смотреть на то, как кафиры тащатся мимо его пещеры.
– А если безо всяких наживок – просто послать туда мощный отряд и атаковать пещеру?
– Вот тут-то и главная сложность. Из пещеры есть множество выходов на другую сторону. Если мы открыто атакуем в лоб, они оставят группу смертников сдерживать нас, а основные силы во главе с Ходжой уйдут через щели. Нам главное уничтожить самого Ходжу, без него отряд развалится. Если мы даже уничтожим весь отряд, а уйдёт один только Ходжа – считай, что мы ничего не добились. Вскоре у него будет новый отряд.
– И он спокойно бросит своих людей на съедение кафирам?
– Воины джихада, которых ты великодушно считаешь «рыцарями ислама», имеют на сей счёт мысли, совершенно непохожие на наши. Ходжу никто в исламском мире не осудит, если он уйдёт, бросив всех своих. И сам он считает собственную жизнь куда драгоценнее, чем жизни сотни шахидов. Это нисколько не противоречит его личному бесстрашию.
– Перекрыть щели?
– Все выходы из пещеры мы просто не можем знать, он уйдёт по самому неприметному.
– Задача ясна: надо вытянуть из пещеры весь отряд, включая Ходжу, и сделать так, чтобы обратно в своё логово ни один из них вернуться не смог.
– Вот то-то и оно. Как отрезать им отход? Как взять их в клещи? Есть одна мысль, но она совсем шальная. Рядом с входом в пещеру есть небольшая площадка, поросшая густым кустарником, а за этой площадкой – сразу трещина.
– Через трещину провести людей на эту площадку и спрятать их в кустах? Как только вся банда покинет логово, они перекроют путь обратно?
– Да, я об этом. Трещину и всё, что в ней происходит, дозорные Ходжи ни откуда не могут видеть. Но дозорные не только смотрят, а ещё и слушают. Сможет ли наш отряд спуститься по почти отвесному склону, а на другой стороне подняться абсолютно бесшумно?
– В этих кустах твои лазутчики, конечно, бывали?
– Да, там место человек для 10-и, если ты об этом.
– Об этом. Значит, надо собрать отряд из 10-и человек – самых ловких скалолазов. Одним из них буду я. В отряде, который прибыл со мной из Тортозы, есть ещё трое таких парней. А у тебя, Одон?
– Четверо, не больше.
– Значит, 8 человек. Без кольчуг и без щитов. Каждому – короткий меч и полдюжины кинжалов.
– При таком вооружении – вы все смертники. А если хоть у одного из вас побежит камушек под ногой, пока барахтаетесь в трещине – сверху расстреляют из луков, как баранов.
– Будет то, что будет. Но завтра до захода солнца голова Ходжи спелым яблоком упадёт к твоим ногам. Остался один вопрос. Мы сможем удержать вход, если они будут видеть, что у них больше шансов уйти по дну каньона, перебив охрану каравана. Для этого охрана должна казаться им гораздо слабее, чем есть на самом деле.
– Думал уже об этом. Часть людей надо спрятать. Можно на телегах, под соломой, как будто мы там сундуки с золотом маскируем. Но так спрячем человек 6, не больше.
– Это надо сделать, а ещё вот что – всех рыцарей, кроме одного, переодеть в чёрные сержантские плащи. Они увидят, что перед ними вояки в треть рыцаря и пойдут на прорыв. А там должны быть рыцарями почти все.
Одон от радости даже вскочил:
– Ну и голова у тебя, Эмери! А я сначала думал – пустое дело путаться с этим командором из Тортозы.
* * *
Рано утром накануне боевой операции Эмери вышел из ворот Тампля на Храмовой Горе. Рядом с воротами стояла девушка и, застенчиво улыбаясь, смотрела на него. Девушка была прекрасна: стройная, вся в белом с головы до пят. Её огромные фиалковые глаза, казалось, лучились счастьем. Несколько секунд Эмери зачарованно смотрел в эти волшебные глаза, каких не видел никогда в жизни. Он не успел заговорить, девушка первая к нему обратилась:
– Благородный рыцарь, позвольте поднести вам этот плащ, как скромную дань любви и уважения к великому и прекрасному Ордену Храма.
Только сейчас Эмери заметил в руках у девушки аккуратно свёрнутый тамплиерский плащ. Он механически взял протянутый ему свиток и, не отрывая взгляд от прекрасных глаз, дрогнувшим голосом спросил:
– Кто вы, прекрасная сеньора?
– Дочь погибшего тамплиера. Я шью для братьев-храмовников плащи и туники. Это – в память о моём любимом отце, но не только. Моя любовь к почившему отцу неотделима от любви к Ордену Храма. Что ещё я могу делать для Ордена? Только шить. А сейчас мне захотелось сделать что-нибудь необычное. Обратите внимание, благородный рыцарь, на крест на этом плаще – он не пришит из красного полотна, а вышит китайским шёлком.
Эмери стало неловко от того, что он до сих пор не взглянул на подарок. Плащ был свёрнут красным крестом наружу. Этот крест действительно был необычным – вышитый разными оттенками красного шёлка, он переливался и словно пламенел.
– Как вы думаете, у меня получилось? – робко спросила девушка.
– Это чудо, – восхищенно вымолвил Эмери. – Ни у одного тамплиера нет такого плаща. Но почему – мне?
– Я решила вручить этот дар первому рыцарю, который сегодня поутру выйдет из ворот Тампля. Это оказались вы. Обещайте, благородный рыцарь, что наденете этот плащ в первый же бой.
– Ах, сеньора, от плаща после боя останутся одни лохмотья. А ведь он – драгоценный, вы вложили в него столько любви. Лучше я буду надевать его в особо торжественных случаях.
– Хорошо. Вам виднее.
– Вот только, сеньора. Я должен буду испросить благословение на ношение такого плаща. Может быть, и не благословят. Тогда я сдам его смотрителю одежд. Такой плащ подобает скорее великому магистру, чем скромному командору пустыни.
– Мой отец тоже был командором. Пусть всё будет так, как благословит Господь.
Девушка заметно погрустнела. Эмери тоже. От растерянности он задал совершенно неуместный вопрос:
