Текст книги "Рыцари былого и грядущего. Том I(СИ)"

Автор книги: Сергей Катканов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 43 страниц)

Тот давний случай хорошо иллюстрирует экономические представления, которые сформировались у меня позднее и казались мне незыблемыми до самого последнего времени: «За идею работают только дураки, нормальные люди будут хорошо работать лишь за деньги». Иначе говоря, труд не может быть эффективным, если нет личной заинтересованности в конечном результате.

Когда началась горбачёвская перестройка, я поддерживал её всей душой. Ведь Горбачёв развивал частную инициативу, внедряя элементы бизнеса в социализм. Появились кооперативы, где ребята очень хорошо зарабатывали, и чем больше они работали, тем больше денег огребали. Я искренне радовался за кооператоров, их успехи представлялись мне прямым подтверждением моих экономических представлений. Помню, за бутылкой с друзьями-кооператорами мы говорили: «Хватит на хрен за идею вкалывать. Будем на себя работать, так и страну поднимем».

Зачем нашим колхозникам было усердствовать, если они в любом случае оставались нищими? А тут про фермерство заговорили. Мы не усомнились: фермеры накормят страну. Они захотят стать богатыми, и через это у нас у всех колбасы станет вдоволь. Но мы очень быстро заметили: в целом-то экономика от горбачёвских реформ не поднимается, а наоборот падает. И тогда самый умный из нас сделал вывод: «Социализм реформировать бесполезно. Надо полностью переходить к рыночной экономике». Я подумал, и верно, надо в рынку переходить: каждый получает, сколько зарабатывает, всё стоит, сколько стоит, самыми богатыми становятся самые умные и энергичные. С этими представлениями я и покинул Союз. Оттуда вести приходили – перестройка всё больше в тупик катится. Это уже не удивляло. Компартия не может развивать бизнес. Советских людей всё ещё пытаются воодушевить «светлыми идеалами коммунизма», а это совершенно нерыночный подход.

И вот сейчас изучение тамплиерской экономики потрясло меня до глубины души. Они ведь тоже «вкалывали за идею, а не за деньги», но при этом их предприятия были сверхэффективны. Но зачем тогда рыночные реформы и к чему вообще идёт Союз?

– К своему неизбежному крушению, – Лоуренс слушал Сиверцева молча, причём без своей обычной высокомерно-снисходительной улыбочки, его голубые глаза наполнились пронзительной тоски. – Мистер Сиверцев, неужели у вас на родине до сих пор не поняли, что рыночные представления вам усиленно навязывают американцы, которых затруднительно считать вашими друзьями, и добиваются они не развития экономики России, а крушения вашей страны?

– Вот тут-то и парадокс. Вполне понятно, что социализм и экономически неэффективен, и духовно отвратителен. Какому нормальному человеку может нравится система, основанная на государственном атеизме? А ведь американцы отрицают социализм и коммунистическую идеологию. Простейшее умозаключение приводит к выводу, что американцы – наши друзья или уж во всяком случае – единомышленники. Но другие факты говорят о том, что американцы были и будут нашими врагами. Здесь, в Эфиопии, в наших парней стреляют из американского оружия, и не в социализм они стреляют, а в Россию, потому что социализма-то никакого в Эфиопии как раз и нет, а боятся они распространения влияния России в мире. Всё это я прекрасно понимаю, но отсюда как раз и следует, что я не понимаю вообще ничего. Что получается: наши главные враги помогают нам избавится от порочной системы и построить вменяемую экономику?

– Поясню, в чём твоя логическая ошибка. Ты думаешь, что кроме социализма в мире есть только одна экономическая модель – рыночная. А это не так. А рамках рыночной экономики может существовать несколько экономических моделей. Американцы навязывают русским самый тупой, скотский и разрушительный для России вариант рынка. Ты думаешь, что мыслящие русские и американцы – в равной степени враги социализма? Но их и вас он не устраивает по разным причинам. Вас – потому что губит вашу страну, их – потому что делает вашу страну закрытой для их влияния. Штаты хотят, чтобы Россию убил не социализм, а либерализм. Им это выгодно. Представь, что тебя хотят ограбить два бандита, а они между собой конкуренты. И вот один из бандитов убивает другого. Ты будешь считать себя спасённым? Но ты тут же будешь ограблен.

– И что такое либерализм, который для России губительнее социализма?

– А это и есть твои рыночные представления. Экономика – сумма частных инициатив, за каждой из которых стоит стремление к личной выгоде. Каждый работает только сам на себя. Выживает сильнейший. Это самая варварская модель из всех возможных. Причём, нравственная омерзительность этой модели намного превосходит омерзительность социализма.

– Ну так уж и превосходит.

– Ты видел у себя на родине людей, не способных думать ни о чём, кроме денег?

– Приходилось, – Сиверцев усмехнулся.

– И как по-твоему – это лучшие люди Отечества?

– Уроды, – буркнул Андрей.

– Так вот, если в России победит либеральная модель рыночной экономики, эти уроды станут хозяевами жизни. Их убогие, примитивные стремления на государственном уровне будут объявлены самыми правильными. А ведь их единственное стремление – иметь как можно больше жизненных благ и удовольствий. Широкие массы легко и без напряжения подхватят эти нехитрые установки, потому что животные инстинкты в человеке развивать не надо, достаточно дать им волю. И вы получите царство экономических животных. Ты говорил про дурака-комсорга, который предлагал работать «за идею». А тебе не кажется, что он всё же имеет некоторое нравственное превосходство перед тупым быдлом, единственная идея которого выражена в слове «жрать»? Парень, должно быть, искренне верил в коммунизм.

– Но ведь он потому только верил в эту глупость, что был умственно неразвит.

– Безусловно. А вы были умными и не верили ни во что. Он честно трудился, а вы бездельничали. Вы превосходили его интеллектуально, а он вас – нравственно.

– Сэр Эдвард, вы случайно не социалист?

– Я тамплиер. Я тружусь во славу Христову. И никогда бы я не стал так надрываться ради личной выгоды. Вам, мистер Сиверцев, надо усвоить одну непреложную аксиому, которая лежит в основе экономической системы Ордена Христа и Храма: за идею человек способен работать гораздо лучше, чем за деньги. История нашего Ордена это доказывает. Но есть и другие примеры. Я знаю, как трудились ваши женщины, дети и старики в тылу в годы Второй мировой. За свою идею они готовы были умереть у станка, продолжая работать без зарплаты и почти без еды, не смотря на крайнее истощение сил. Человек, работающий даже за очень большие деньги, на трудовой героизм не способен, потому что это противоречит его главной жизненной установке – мой личный уровень потребления – мерило всех вещей. Если он трудится, чтобы заработать на удовольствия, смерть у станка никак не вписывается в эту схему.

– Но вам не кажется, что советских героев тыла, кроме веры в коммунизм и в Сталина, подстёгивал ещё страх перед карающей десницей НКВД?

– Совершенно верно. Коммунистическая идея была ложной и вдохновлять она могла далеко не всех, а потому недостаток «советский веры» восполняли страхом. И всё-таки в основе лежала вера в то, что советское государство – лучшее в мире, и надо потрудиться на благо этого государства бескорыстно, во имя светлого будущего. Но если даже работа за ложную идею приносила такой эффект, то работа во имя Истины становилась сверхэффективной. Это и есть экономический секрет тамплиеров.

В голове Андрея всё понемногу начинало вставать на места:

– Я понял в чём была наша логическая ошибка. Мы видели, что за идею работают плохо и решили, что надо работать за деньги. А надо было изменить ложную идею на истинную, но, ни в коем случае, не выдвигать деньги на роль главного движителя прогресса.

– Вы не безнадёжны, мистер Сиверцев. Тамплиеры, так же, как и советские люди всегда трудились «ради светлого будущего», только понимали его иначе. Наше светлое будущее – Царствие Небесное. Оно, в отличие от коммунизма, существует. И для многих тысяч тамплиеров, верно послуживших Христу, Царствие Небесное давно уже стало реальностью.

– Вот мне и не понятно. Царствие Небесное достижимо для любого доброго христианина и для этого вовсе не обязательно приносить такие жертвы, какие приносили тамплиеры. Не обязательно было отказываться от честной прибыли в личном кармане. Тамплиеры всегда работали в условиях рыночной экономики, когда вокруг них множество добрых христиан обогащались, а они работали ещё лучше тех христиан, но при этом на отрез отказывались от повышения собственного жизненного уровня. В чём тогда «тамплиерская идея»?

Лоуренс выдержал многозначительную паузу, потом повернулся к Андрею и всепроникающий взгляд его голубых глаз опять наполнил душу Сиверцева жидким азотом. Британец официально и вальяжно изрёк:

– Мистер Сиверцев, я уполномочен сообщить вам, что вы получили окончательный отказ во вступлении в Орден. Вы никогда не станете тамплиером. Сегодня вы отбудете из Гондера в Секретум Темпли. Секретум вам надлежит покинуть в течение 48 часов, после чего вы должны навсегда забыть о существовании Ордена Христа и Храма.

Душу Сиверцева мгновенно заполнило состояние кромешного кошмара. Он едва смог выдавить из себя несколько слов:

– Почему? Что случилось?

– Мы никогда и никому не объясняем причин.

– А мне казалось, что у меня всё идёт нормально, – губы Сиверцева задрожали, глаза заволокло дымкой, он отвернулся от Лоуренса.

Тогда британский рыцарь заботливым, почти отцовским жестом повернул Андрея к себе, положил руки ему на плечи и с открытой доброй улыбкой сказал:

– Отставить страх. Учебная тревога. Ваш покорный слуга напротив не сомневается, что вы, господин офицер, станете тамплиером и даже более того – очень хорошим тамплиером.

Сиверцев сразу обмяк, голова закружилась, он чуть не потерял сознание. Справившись с собой, он обронил дрожащим голосом:

– Сэр Эдвард, вы – садист.

– Мне, напротив, представляется, что я умеренно жесток. Гораздо менее жесток, чем мог бы быть наставник, решивший сделать из вас настоящего тамплиера.

– Ну так и мордовали бы меня на учениях. А зачем так шутить?

– Это была не шутка.

Андрей вздрогнул. Лоуренс примирительно улыбнулся:

– Да успокойтесь же вы, наконец. Имею в виду, что не хотел шутки ради причинить вам бессмысленные страдания. Хотел только, чтобы вы в собственной душе нашли ответ на заданный вами вопрос: почему тамплиеры не хотели быть добрыми христианами в миру? А вы-то, мистер Сиверцев, почему этого не хотите? У вас на родине теперь отношение к православию заметно потеплело, за веру больше не преследуют. Вы можете вернуться и служить Христу «на гражданке». А если хотите – переправим вас во Францию. Там немало русских православных. Дадим большую беспроцентную ссуду, займётесь каким-нибудь полезным делом. Поможем с получением гражданства. Хотите – оставайтесь в Эфиопии. Так же поможем и жильём обзавестись, и работу найти. К нам в Орден будете в гости ходить, так что даже наша дружба не прервётся. Это, кстати, вполне серьёзные предложения, хотя я и знаю, что вы от них откажитесь. Вы мечтаете стать рыцарем-тамплиером – человеком без своего дома, без собственности, без личной жизни. Вы мечтаете жить в условиях жесточайшей дисциплины и постоянно подвергать себя смертельному риску. Покинуть Орден для вас – страшнее смерти. А почему? Загляните в свою душу, Андрей, разберитесь в причинах своего страха перед утратой Ордена, и тогда вы поймете, в чём она состоит, эта самая «тамплиерская идея».

Сиверцев молча грустно улыбнулся, как будто, и правда, рассматривая собственную душу.

Ответ Лоуренса был исчерпывающим. Почему он так радовался тому, что попал в Секретум Темпли, почему вступление в Орден Храма стало для него мечтой дороже жизни? Он как-то даже и не задумывался. Вот так же, должно быть, и средневековые тамплиеры, не сильно об этом задумываясь, дорожили принадлежностью к Ордену больше, чем жизнью, потому и вкалывали на Орден столь самозабвенно. Это можно понять только на уровне личного ощущения, сформулировать не так просто. Он обрёл настоящую семью, попал в среду единомышленников, воспринимающих жизнь, так же, как он сам? Ну да, это так и было. Только ведь он почти ни с кем здесь не общался. Даже с Милошем – не особо, а с Дмитрием, Августином и Лоуренсом – только по делу. Конечно, не смотря на это, ощущение, что ты среди своих – дорого стоит. Но есть и ещё нечто. Он, кажется, начал понимать, что такое это нечто и даже горько усмехнулся:

– А нет ли тут, сэр, значительной доли греховного тщеславия? Ведь по сути-то тамплиеры больше жизни дорожат своей принадлежностью к элите. К некой даже сверхэлите. Разве не пьянит ощущение того, что ты – самодостаточная часть глобальной суперкорпорации? О, как может пьянить ощущение того, что мы – не такие, как все. Мы – особенные, избранные. Но тогда получается, что тамплиеры отрекались от заурядных мирских страстей, связанных с потреблением, ради удовлетворения другой страсти – тщеславия. Не отсюда ли и разговоры о высокомерии тамплиеров?

– Такой ответ ты прочитал в своём сердце или решил вынести приговор бедному британскому рыцарю?

– Ну, про вас-то я ничего не знаю. Я – такой, а вы – другой. Так что судить не берусь.

– Это правильно. Не суди. И средневековые тамплиеры были людьми очень разными, так что им тоже не торопись выносить приговор. По отношению к определённой части наших ты, может быть, прав, но не обязательно по отношению ко всем. Да, кто-то из храмовников, ощущая свою принадлежность к христианский элите, к обществу избранных, пьянел от тщеславия и дорожил своим белым плащом, как знаком избранности, возвышающей его над обычными христианами, пусть даже и благочестивыми. Они – обычные, а мы – избранные. Это тщеславие вполне способно было пробуждать бескорыстный трудовой энтузиазм: «Гусары денег не берут». Плутарх рассказывает интересную историю о том, как Фемистокл с другом шли по берегу моря и обнаружили выброшенный волной труп моряка с золотым браслетом на руке. Великий человек, кивнув на браслет, сказал другу: «Возьми, ты же не Фемистокл». Дескать, куда уж тебе до моего духовного совершенства, да и не обязательно простым людям быть такими же возвышенно-бескорыстными, как я. Случай почти комичный. Слишком уж явно за таким бескорыстием просвечивает тщеславное самомнение. Думаю, иной банкир Храма очень даже мог сказать ломбардцу-ростовщику: «Тебе можно думать о личном обогащении. Ты же не тамплиер». Но христиане в Средние века гораздо глубже понимали опасность подобных соблазнов бескорыстного высокомерия, чем их античные предшественники. Люди в Ордене были разными, кого-то ощущение принадлежности к элите заставляло раздуваться от самомнения, которое становились главной движущей силой его активности в трудах на благо Ордена. Но капелланы Ордена постоянно предостерегали от превозношения над ближними, указывая путь к тому, чтобы избежать греха тщеславия. Великий магистр Ордена, по статусу равный принцам крови, мыл ноги нищим. Ты найдёшь в книгах немало примеров того, что обычаи и практики тамплиеров постоянно настраивали братьев на смирение и самоунижение. Предлагаю посмотреть на эти примеры под интересующим тебя углом зрения.

– Но если у тамплиеров были стимулы к экономической активности помимо тщеславного ощущения собственной избранности, тогда что это были за стимулы?

– Значит, в собственном сердце ты не нашёл никаких чистых и возвышенных оснований для любви к Ордену? Только греховное тщеславие и больше ничего?

– Ну, знаете.

– Знаю! Кто возвышает себя, тот будет унижен. Ведь мыслишка-то уже промелькнула: другие, может быть, и тешат своё греховное тщеславие, а моя любовь к Ордену свободна от нечистых помыслов. Переверни эту схему, и тогда она станет подлинно христианской. Я – страдаю гордыней, тщеславием, высокомерием и это привязывает меня к Ордену, а другие храмовники, мои братья, просто любят наш Орден самой чистой и возвышенной любовью.

– Вы очень тонкий богослов, сэр Эдвард.

– Я всего лишь тамплиер. Воин, банкир и монах. Ты понял, Андрей? Любовь к Ордену – любовь к воплощённому идеалу. Нравственный идеал известен любому христианину. Это Христос. Вот только с воплощением идеала в нашем мире – большая напряжёнка. А Орден создал многомерную христианскую цивилизацию, которая максимально приблизилась к идеалу. Нельзя любить Христа и не любить Идею Ордена. Конкретные храмовники вполне могли быть людьми грешными и несовершенными, но сама Идея Ордена настолько чиста и высока, что оказаться среди людей, которые пытаются эту идею воплотить – это такое счастье, ради обладания которым наши братья готовы были вкалывать до потери пульса.

Представь себе простого крестьянина-франка, искреннего христианина с чистой душой, которая в миру была вечно растерзана осознанием того, что все его ближние стремятся к чему угодно, только не ко Христу. И вот такой крестьянин попадает в Орден, в одно из сельских командорств. Он видит вокруг себя братьев-сержантов, которые самозабвенно молятся и столь же самозабвенно пашут землю. Изредка он видит мужественных рыцарей-героев, проливавших кровь в Святой Земле. И эти-то сказочные герои называют его братом. Он восхищённо думает: «Я попал в общество воистину прекрасных людей, хотя и не достоин этого. У меня убогая мелочная душа, но они, мои братья – прекрасны, и я сделаю всё для того, чтобы не лишиться столь возвышенного общества, а поскольку я этого общества не достоин, придётся из кожи вылезать». Такова в идеале психологическая основа экономической активности тамплиеров.

– Но и эту духовную потребность можно было удовлетворить вне Ордена, например, в цистерианском монастыре.

– Так ведь и к цистериацам крестьяне тоже шли, но у каждого свой путь. Это очень важно понять – у каждого свой путь ко Христу. До появления Ордена Храма некоторые благочестивые христиане не могли найти свой путь ни в стенах монастыря, ни в рядах крестоносного воинства, ни среди христолюбивых фермеров. Все эти пути добрые, но они не для всех. Христиане, которые ни на одном из этих путей не могли себя обрести, трагически мучились от ощущения своей потерянности. Тогда появился Орден Храма. Многим христианам Орден дал тот путь, которого раньше не существовало. Это-то и заставило их любить Орден больше жизни: понимание того, что хотя другие христиане успешно могут идти к Богу вне Ордена, но лично они без Ордена пропадут и погубят душу. Если человек понимает, что только в Ордене он может стать самим собой, только здесь его личный путь к Богу, значит это – человек Ордена – прирождённый храмовник. Мне кажется, что я сейчас говорил про вас, господин капитан.

* * *

«Стены церквей сияют от драгоценностей, а бедняки терпят нужду. Камни церквей покрыты позолотой, но её дети лишены одежды: средства бедняков идут на украшения, которые зачаровывают взгляды богачей. Зеваки находят в церкви то, что удовлетворяет их любопытство, а бедняки не находят ничего, чем бы напитать свою нужду».

Кто это написал? Какой-нибудь просветитель-атеист или большевик-богоборец? Ничего подобного. За бедняков заступился святой Бернар Клервосский. Сиверцев был поражён тем, что «профессиональный церковник» открыто, да ещё с таким эмоциональным накалом ругал духовенство за бесчеловечность. Потом он ещё не раз убеждался в том, что самая острая критика церковной жизни всегда исходила от святых, то есть от лучших представителей Церкви, а не от её врагов. Один знакомый священник как-то сказал Сиверцеву: «Церковь никогда не боялась правды». Воистину.

И как могли верные тамплиеры не услышать этот горький плач своего духовного отца? Тамплиеры тем и отличались от других, что не только слушали и соглашались, но и действовали, не останавливаясь ни перед чем. Их не пугала ни сила традиций, ни инертность человеческой природы, ни зависть окружающих, ни плохо скрываемая враждебность всего «христианского мира», которому они были живым обличением, ни гигантские материальные расходы. Храмовники были настоящими революционерами, если учесть, что «революция» означает «возвращение» – действие по определению консервативное. Следуя призыву своего святого вдохновителя, они совершили настоящую социальную революцию – возвращение к евангельским идеалам служения ближнему.

Устав гласит: «Где бы магистр не находился в великий четверг, он должен омыть ноги тринадцати нищим и должен дать каждому из них рубашку и штаны, два хлеба, два денье и пару башмаков».

Конечно, 13 нищих – капля в море бедности, которое покрывало тогда весь мир. Но психологически это было действие чрезвычайно важное, потому что переламывало основные психологические установки того мира. Властители и за людей-то бедняков не считали, бросая им порой милостыню с бо льшим пренебрежением, чем собаке бросали кость. А тут один из самых могущественных властителей христианского мира смиренно омывал ноги нищим, чем брал пример не с высокомерных царей земных, а со смиренного Царя Небесного. Разве не сказал Господь: «Кто из вас хочет быть первым, да будет всем слуга». Только как трудно было воплотить этот призыв. А тамплиеры привыкли не боятся никаких трудностей.

Это касалось не только великого магистра. Во всех командорствах Ордена в великий четверг капелланы готовили 13 нищих, которым братья омывали ноги тёплой водой. И прежде чем приступить к омовению, следовало поцеловать эти ноги. Затем командор давал каждому нищему два хлеба, две медных монеты и пару башмаков. Если учесть, что командорств по миру были тысячи, значит, десятки тысяч людей в тот день были обласканы, накормлены, обуты.

Впрочем, это разовое и скорее символическое действо, возвышенное и прекрасное, но не способное изменить социальную структуру общества. Нищих меньше не становилось. Это ещё не социальная революция, скорее – революция в сознании самих тамплиеров. Благородные рыцари, представители аристократической элиты, омывая ноги нищим, омывали собственные души от скверны гордыни и тщеславия. Может, они, и правда, так дорожили своей принадлежностью к Ордену, потому что чувствовали свою принадлежность к касте избранных, но они понимали, что избраны на то, чтобы служить народу, а не паразитировать на нём. И принадлежность к элите не даёт права попирать бедняков ногами, а связана с обязанностью омывать натруженные ноги бедняков.

Устав гласит: «Все одежды и постельное бельё, которое магистр больше не использует, следует отдавать прокажённым во имя любви Господней, либо туда, куда он сочтёт наилучшим». Это действо тоже преимущественно символическое и так же очень важное психологически. Всеми отверженный прокажённый, укрываясь одеялом, которым до него укрывался великий повелитель, не на словах, а на деле чувствовал, что перед Богом все люди равны, и тамплиеры живут именно с этим убеждением.

Никто, конечно, не думает, что милостыню изобрели тамплиеры. И до них, и при них было немало христолюбивых рыцарей, которые воплощали своё милосердие и сострадательность в конкретных делах. Тамплиеры вообще не много что изобрели, но то, что делали до них, они возводили в прекрасно разработанную систему, при этом отличаясь редкостной последовательностью и большим упорством при воплощении этой системы.

Согласно уставу, тамплиеры отдавали беднякам десятую часть всего провианта, какой имели. Эта десятая часть поступала в распоряжение брата, ведавшего раздачей милостыни. Практика уже далеко не символическая – системная помощь нуждающимся устойчиво уменьшала количество голодных в этом мире, а если учесть, что продовольственные ресурсы Ордена были весьма значительны, их десятая часть так же являла собой величину немалую. Впрочем, и здесь была своя символика. Орден, как церковная организация, собирал десятину и эту же десятину раздавал. Получалась гениальная схема: Орден Христа и Храма играл роль социального регулятора, механизма перераспределения материальных ресурсов. Взимая десятину с людей состоятельных, тамплиеры передавали эти средства нищим. Это было наглядной и убедительной демонстрацией природы Ордена: мы берём только для того, чтобы отдавать.

По совокупности Орден раздавал беднякам гораздо более десятой части своих ресурсов. Тамплиеры любили придумывать красивые и нравоучительные способы милостыни, так чтобы была не только польза для брюха, но и для души, как нищих, так и самих рыцарей. Когда кто-либо из братьев-храмовников погибал в бою, в память о нём они 40 дней «кормили нищего мясом и вином, как если бы это был живой брат». Так повелевал Устав. Заметьте, нищего кормили не просто хлебом, что было бы достаточным, для того, чтобы его насытить. Нищий получал ту еду, которую получал бы погибший рыцарь. А ведь боевые потери Ордена были порою огромны, значит и это кормление было огромным. И каждый нищий знал, что его кормят вместо погибшего рыцаря или сержанта – он, 40 дней вкушая мясо и вино, мог размышлять о судьбе погибшего, отдавшего жизнь за него, мог молиться за ушедшего из жизни героя. И, должно быть, многие из этих бедняков решали вступить в Орден, чтобы своей жизнью восполнить оборвавшуюся жизнь храмовника. Тамплиеры не просто кормили, они пробуждали в душах бедняков возвышенно-трагические мысли, помогали задуматься о спасении своей души.

Но и это было ещё далеко не всё. Каждое командорство трижды в неделю предоставляло гостеприимство всем беднякам, которые приходили к тамплиерам, а в XIII веке Орден имел тысячи командорств. Скольких промокших и продрогших они постоянно привечали, порою спасая им жизнь, но самое главное – поселяя в душах бездомных тёплое убеждение в том, что есть всё же в этом мире правда. Они же вот так спасали не только тела, но и души от страшного греха отчаянья.

Все остатки от тамплиерских трапез так же раздавали беднякам, так что они творили милостыню далеко не десятой частью своего состояния, раздачи могли доходить до четверти их совокупных продовольственных ресурсов.

Впрочем, милостыню можно творить по-разному. Бросая кусок хлеба в грязь под ноги нищему, иные «христолюбцы» скорее тешили свою гордыню, наслаждаясь чувством собственного превосходства над униженным человеком. А тамплиеры обладали удивительной душевной чуткостью, они не только кормили нищих, но и оберегали их человеческое достоинство, стараясь, чтобы их милостыня не унижала. Остатки еды полагалось оставлять «насколько возможно красивыми и целыми», поскольку они предназначались бедным. Вы задумайтесь: «Красивыми!». Неэстетичный вид объедков мог поранить душу бедняка. Сверхэлита, обладающая высочайшим чувством собственного достоинства, берегла и щадила человеческое достоинство нищих. Такова и должна быть настоящая элита. Те, кто пробился наверх и использует своё высокое положение для того, чтобы унижать других – это не элита. Это плебеи. Если низменные душонки упаковать в золотую парчу – элиты не получится. Наличие в душе подлинного достоинства проявляется в уважении к достоинству других людей.

Кроме столь разнопланового и системного социального служения и сам по себе Орден был способом решения социальных проблем. Численный состав Ордена Храма доходил до 30 тысяч человек. Основная часть из них – вчерашние бедняки, которые, украсив себя тамплиерским крестом, навсегда были гарантированны от голода и нищеты. Орден создал разноплановую и отточенную систему корпоративного соцобеспечения, давая всем членам такой высокий уровень социальных гарантий, на какой не всегда могут рассчитывать граждане современных правовых государств. Устав гласил: «Мы повелеваем с Божьим советом, чтобы стареющие и слабые братья получали почести и заботу по их слабости и, властью устава, им давали всё, что нужно для телесного благоденствия и ничем их не огорчали».

В Ордене Храма был создан специальный фонд, из которого выплачивались пособия ушедшим в отставку тамплиерам и семьям погибших. На счёт семей очень важно: если рыцарь или крестьянин ушёл в Орден, приняв монашеские обеты, он навсегда разлучался с семьёй, но это не значит, что семья лишалась кормильца. Кормильцем семьи тамплиера становился сам Орден. Сколько женщин, детей и стариков, вполне социально благополучных, оставались такими лишь благодаря щедротам Ордена! Причём, Орден гарантировал им уровень благосостояния, который не могли гарантировать главы семейств, если бы не стали тамплиерами.

И ещё заметьте: гарантированны были не только материальные блага, но и «почёт» и чтобы «ничем их не огорчали». Как трогательна эта свойственная тамплиерам забота о психологическом благополучии окружающих. Человека мало кормить, его надо ещё и уважать, и не огорчать.

Жестокая иерархия внутри Ордена строилась на подчёркнутом уважении рыцарей к низшим орденским чинам. Было предписано самые вкусные куски пищи откладывать для оруженосцев и прислуги. Какую замечательную нравственную школу получали в ордене благородные рыцари! Обычаи тамплиеров открывали широчайшие возможности для их духовного совершенствования. Рыцари, лучшие куски отдавая прислуге, становились по-настоящему благородными, и слово «иерархия» приобретало исконный смысл: власть священных начал.

Так же и сержанты в сельских командорствах, чаще всего происходившие из крестьян, не получали никаких особых преимуществ перед «внешними», когда одевали чёрный плащ с красным крестом. Условия жизни братьев командорства ничем не отличались от устройства быта нанимаемых ими работников. Питались они «из одного котла», к тому же командор мог наказывать братьев-тамплиеров воздержанием, а на наёмных это не распространялось, так что слуги зачастую питались лучше, чем хозяева. При этом на наёмных работников распространялась защита Ордена, в ознаменование чего они носили крест тамплиеров. Не надо и говорить, что наёмным платили весьма аккуратно, и плата за труд была вполне достойной.

Получалось несколько социальных кругов, которые, благодаря Ордену, обретали стабильность, уверенность в завтрашнем дне и навсегда забывали о голоде. Во-первых – тысячи братьев Ордена, во-вторых – тысячи наёмных работников Ордена, к которым относились не только крестьяне. Ремесленники охотно селились в командорствах Ордена, где не нужно было опасаться пошлин и грабежей. В-третьих – большое множество партнёров Ордена – получателей пожизненный рент, арендаторов и так далее. Да плюс ещё десятки тысяч нищих, которые хоть и не переставали быть таковыми, но благодаря постоянной милостыне получали гарантии от вымирания. А был ещё и самый широкий круг тех, чью жизнь Орден навсегда изменил к лучшему. В этот круг входила вся Европа, как минимум – Франция.

А кто, кстати, знал в XII–XIII веках что такое Франция, где она начинается и заканчивается? Надо полагать, и французский король не смог бы ответить на этот вопрос. Монарх реально контролировал только собственный домен – Иль-де-Франс, а остальную часть того, что мы сейчас привыкли называть Францией, представляли разрозненные герцогства и графства, с правителями которых короля связывали чисто формальные феодальные присяги. За всю территорию, которой правили вассалы короля, реально не отвечал никто. И если королю затруднительно было считать себя правителем Шампани и Бургундии, так уж графу Шампанскому и тем более было наплевать на то, что творится во владениях герцога Бургундского. Так было до тех пор, пока не появился Орден тамплиеров.