Текст книги "Рыцари былого и грядущего. Том I(СИ)"
Автор книги: Сергей Катканов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 43 страниц)
– Значит, мои противники – не люди, а драконы.
– Разумеется, – отрезал Эсташ, похоже нисколько не удивлённый такой постановкой вопроса.
– Вы были в Святой Земле? – Эмери перескочил на другую тему, пожалуй, слишком резко, но Эсташ не удивился:
– Только в Аскалоне. А потом… южнее Аскалона. Гораздо южнее.
– Но южнее Аскалона ничего нет, точнее – там уже сарацинские земли – Аравия, Египет.
– А что южнее Египта?
– Не знаю. Наверное, пустыня.
– Верно. А за той пустыней – великое христианское государство.
– Быть не может! Я слышал про царство пресвитера Иоанна, но думал, что это сказка. Ещё слышал, что там – земной рай.
– Если перед тобой – ангел, значит, там – рай. Однако, перед тобой – великий грешник.
– А пресвитер Иоанн – тоже выдумка?
– Да как тебе сказать. Оставь за финансистом право на тайну. Скажу только, что там правит могучий христианский император. Об этом тоже много не болтай. А то у нас народ впечатлительный.
– Что же вы делали при дворе этого императора? Занимались финансами?
– Не без этого, но это, как всегда, не главное, а главное везде одно и тоже – битва за сердца. Негус, таков титул императора, вёл войну с сарацинами. Он укрылся в горах, а сарацины захватили побережье. Надо было пробудить в прибрежных племенах дух сопротивления, зажечь пламя веры в их сердцах. Мне пришлось это делать чуть ли не в одиночку.
– Значит, вы служили негусу?
– Я всегда служил только Ордену. Благодаря восстанию прибрежных племён, мы сковали огромные силы сарацин, которые иначе могли быть переброшены в Святую Землю и тогда уже сейчас в Палестине не было бы ни одного христианского государства.
– Вы открываете передо мной новый мир.
– Мир везде один и тот же. Те же сердца, те же драконы. Впрочем, об этом как-нибудь в другой раз. У меня сейчас несколько деловых встреч, хочу, чтобы ты при них присутствовал. Сядь-ка вон там в уголке. Люди уже ждут, пока мы болтаем о всякой ерунде.
Первой зашла маленькая пожилая женщина, опиравшаяся на палочку. На её морщинистом лице светились удивительные лучистые глаза. После того, как Эсташ предложил ей присесть, она начала свой обстоятельный и немного монотонный рассказ:
– Зовут меня Лауретта, родом я из Дузена. Мой муж, благородный рыцарь Жоффруа де Борн, скончался несколько лет назад. Я много плакала о том, что осталась в этом мире совсем одна и нет у меня больше защитника, потому что Господь не дал нам детей. Я молилась Пресвятой Владычице нашей Богородице о том, чтобы она подсказала, как мне жить дальше, и милосердная Матерь Господа нашего Иисуса Христа не оставила меня без наставления и вложила в сердце моё единственное правильное решение – отдать святому рыцарству Храма Соломонова всё моё имение, все мои замки, как доставшиеся мне от родителей в качестве приданного, так и перешедшие в моё владение после смерти мужа моего, благородного рыцаря, мир его праху.
Эмери заметил, что по лицу порывистого Эсташа пробежала тень нетерпения, не укрылось это и от посетительницы:
– Я что-то не так говорю, сеньор благородный рыцарь Храма Соломонова?
– Нет, что вы, моя госпожа, то что вы говорите – очень важно, я весьма внимательно вас слушаю, – спохватившийся Эсташ скроил надлежащее выражение лица. Ободренная им дама продолжила:
– Имение у меня большое, и доходы приносило немалые, пока всем распоряжался мой мудрый супруг, но, оставшись без его неустанных забот, оно очень быстро начало приходить в упадок. Соседи наши стали озорничать, ведь им теперь было совсем не трудно обидеть бедную вдову, – сеньора Лауретта замолчала, готовая разрыдаться, по её лицу сбежала первая слезинка – предвестница бури чувств, но под пристальным и доброжелательным взглядом Эсташа ей оказалась не так уж сложно с собой совладать, она вновь продолжила:
– Наставленная Пресвятой Владычицей нашей, я подумала: много ли надо бедной вдове? Гораздо меньше, чем может принести моё имение, если, конечно, им хорошо управлять, как это умеют делать справедливые и мудрые, честные и добрые рыцари – тамплиеры. И вот благородные рыцари согласились в обмен на пожертвованное мною имение снабжать меня пищей и одеждой в соответствии с моей нуждой. Теперь моим защитником стало воистину святое рыцарство, я оставила себе маленький домик, где мне живётся очень хорошо. Если что-то надо отремонтировать, приходит брат-сержант вашего Ордена, он во всём мне помогает, этот добрый и набожный юноша. Он мне теперь, как сын, – старушка, кажется, вновь готова была залиться слезами, и Эсташ решил, наконец, перехватить инициативу:
– Скажите, почтенная госпожа, может быть вас что-то не устраивает, и у вас есть некоторые претензии к нашему Ордену?
– Нет, что вы! – старушка чуть не подскочила на стуле от одной только мысли о претензиях к Ордену. – Всё просто замечательно! Лучше и быть не может! А какой хороший у нас в Дузене командор! То есть он ваш командор у нас в Дузене. Почтенный, распорядительный, очень важный. Его у нас все уважают. Он всем нам, как отец, не только людям Ордена, хотя, если позволите так считать, я теперь тоже человек Ордена.
– Конечно же, моя госпожа, вы теперь вне всякого сомнения – человек Ордена. Но будет ли мне позволено узнать о цели вашего визита?
– Так я же поблагодарить хотела весь Орден и наших дузенских тамплиеров! – воскликнула счастливая старушка, несколько удивлённая вопросом о цели визита, как будто к тамплиерам можно было придти с чем-нибудь иным, кроме благодарности. – У меня к вам только одна просьба. Вы ведь в Ордене большой начальник?
– Ну… немаленький.
– Не могли бы вы как-нибудь наградить нашего дузенского командора?
– Награда честным тамплиерам – на Небесах. Господь наградит нашего-вашего командора гораздо лучше, чем это мог бы сделать я.
– И то правда! – обрадовалась старушка. – Позвольте мне тогда откланяться.
Лауретта и Эсташ раскланивались очень долго, весьма довольные друг другом.
Таким Эмери ещё не видел Эсташа. Жесткое лицо этого таинственного человека совершенно преобразилось, и глаза его лучились теперь, как глаза Лауретты.
– Редко приходят благодарить, – пояснил он, – чаще жалуются, причём большинство жалоб – совершенно дурацкие.
– Например?
– Например, посадили мы кого-нибудь на горшок. И горшок-то наш, и посадили-то его бережно. А попу вытирать отказались. Сказали: «Попу вытри сам». Возмутительно, не правда ли?
Эмери кисло улыбнулся. Он всё не мог привыкнуть к грубому юмору Эсташа.
– А знала бы старушка о последствиях своего визита, ни за что бы ко мне не пришла, – мечтательно и почти блаженно протянул Эсташ.
– Чем же ты намерен её огорчить?
– Командора Дузена я к себе заберу. Мне такие люди под рукой нужны. Впрочем, не сомневаюсь, что он подготовил себе достойную смену. Ну давай продолжим заниматься делами нашими скорбными.
Следующим к ним зашёл тощий, как щепка, господин, по наружности которого трудно было определить, дворянин это или торговец. Заискивающее выражение его лица очень не понравилось Эмери. Казалось, этот посетитель готов ползать перед Эсташем на брюхе. Такие люди с большой лёгкостью обманывают и хозяев и друзей, после чего опять же, не напрягаясь, вновь ползают перед ними на брюхе и так до бесконечности. Но Эсташ обратился к нему с большим радушием:
– Сеньор Этьен де Руили! Как я рад! Вы теперь – партнёр Ордена. Мы удовлетворили вашу просьбу. Считайте, что виноградник уже сдан вам в аренду, и сейчас мы ко взаимному удовольствию подпишем договор.
Де Руили рассыпался в благодарностях. Они были частыми, дробными, мелкими, словно кто-то бросил на пол горсть гороха – замучишься теперь собирать.
«Неужели Эсташ не видит, с кем имеет дело?» – подумал Эмери. Впрочем, радость Эсташа показалась ему несколько искусственной, чего, похоже, не замечал пока Этьен, вполне удовлетворенный тем, что арендная плата составит всего сто провенских су в год.
Эсташ, не убирая с лица приклеенной улыбки, обронил как бы невзначай:
– В договоре есть несколько условий, которые мудрый и опытный сеньор де Руили, вне всякого сомнения, сочтёт вполне справедливыми и ни сколько не обременительными.
– Что такое? – вздрогнул новоиспечённый арендатор Ордена.
– Да вот, к примеру, такой пункт, читаю, – непринуждённо начал Эсташ, – «Собирать виноград без ведома тамплиеров запрещено».
– Ладно, – скривился Этьен.
– И дальше ещё несколько пустяковых формальностей: «Если денег, вырученных от продажи винограда будет недостаточно, чтобы заплатить аренду, у должника будет изъято его собственное имущество, так чтобы долг был возмещён».
– Вы не посмеете, – еле выдавил из себя де Руили.
– Я ещё не закончил, дорогой Этьен: «Если арендатор каким-либо иным образом нарушит договор, то, согласно прошению тамплиеров, в каждый воскресный день или праздник, когда зажигают свечи и звонят колокола, где бы он не оказался, его должны анафематствовать и не снимать отлучение до тех пор, пока он не выплатит всё сполна».
– Вы не сможете доказать, – прошипел де Руили, словно змея перед тем, как издохнуть.
– А что нам, по-вашему, придётся доказывать? Разве вы уже решили нас обманывать? – Эсташ изобразил оскорблённую невинность. – Впрочем, я всё ещё не закончил: «Всё это следует предпринять, доверяясь лишь слову братьев, свидетельствующему о сумме выплаты и размере нанесённого вреда, не прибегая ни к каким иным доказательствам».
Этьен посмотрел на Эсташа так, словно тот его ограбил. Тамплиер изобразил глумливое недоумение:
– Кажется, тебе не понравился текст договора? А между тем, я очень старался сделать так, чтобы всё было честно. Если же у тебя другие представления о честности, тогда ты можешь идти. Твоё имя я ещё не вписал в договор. Будешь подписывать? – неожиданно серьёзно и твёрдо, но без нажима спросил Эсташ.
– Да. Я подпишу, – Этьен сказал это так, словно согласился на ампутацию обеих ног.
Расстались они довольно сухо. Эсташ больше не ёрничал и уже не пытался скрывать презрение к клиенту.
Когда арендатор ушёл, Эсташ, усмехнувшись, сказал Эмери:
– Ты обратил внимание на то, что этот гадёныш совершённо не умеет владеть собой? Всем своим видом он сознался, что намерен был обманывать тамплиеров.
– Но договорчик-то мы ему навязали и правда довольно суровый.
– Навязали? Я не давил на него, и он подписал договор совершенно добровольно. Поясню. Этот договор очень выгоден для него, никто другой не отдал бы ему виноградник в аренду за столь умеренную плату, он будет получать прибыль вполне достойную. Поэтому он и подписал, а опечалился, потому что намерен был обманывать нас, и получать прибыль в несколько раз больше. Это мы ему обломали. Он думал, что «Божьих людей» сможет водить за нос, как последних дурачков. Ведь другие-то в случае обмана могли просто дом у него спалить, а то и прирезать, а тамплиеры, он полагал – стыдливые монахи, не решатся и безропотно стерпят любой обман. Вот мы и напомним ему, что в нашем распоряжении есть методы поэффективнее бандитских. К слову сказать, сеньор де Мондубло будет отлучён от Церкви. Гонец уже поскакал в Рим, случай бесспорный, так что не сомневайся.
– Рад за нашего арвильского друга. Но вот на счёт этого договора… мне не понравился пункт о том, что слово тамплиера в любой ситуации надлежит считать достаточным доказательством, то есть его слово перед нашим вообще ничего не стоит. Получается, мы презираем своих партнёров, они перед нами – никто.
– А разве у Этьена де Руили есть такая же репутация, как у Ордена Храма? Разве он вложил столько же кровавого пота в её создание? И разве тамплиерская репутация людей, которые никогда не обманывают, не даёт нам некоторых преимуществ? Слову тамплиеров верят все, а кто не верит – свободен. Или не так?
– Да вроде так.
– Ты должен понять, Эмери: здесь такая же война, как и в Палестине. И, как в любой войне, ненадёжные союзники опаснее противников.
– Не спорю. Просто не привык ещё. Мне тут все кажутся своими.
– Хо-хо. Ладно, зовём следующего.
Следующим был состоятельный ремесленник Жильбер. Он являл собой полную противоположность Этьену. Немногословный ремесленник избегал лишний раз улыбаться и держал себя очень напряжённо. Он явно не привык запросто обсуждать вопросы с рыцарем. И Эсташ с Жильбером держал себя совершенно иначе: доброжелательно, сдержанно, без тени иронии.
Жильбер брал у тамплиеров в аренду черепичную мастерскую. Аренда должна была длиться 11 лет и стоить 6 провенских ливров в год. Залог ремесленник внёс своим движимым имуществом на сумму 30 ливров, похоже, это всё, что у него было. Храбрый гончар играл ва-банк, было тут от чего напрягаться.
Эсташ, насколько мог дружелюбно оповестил его:
– Жильбер, тут есть один суровый пункт. Сильно не пугайся. Иначе нельзя. «Если случится так (да не позволит Господь!), что мастерская сгорит при пожаре, арендатор не обязан чинить её, но тем не менее он обязан выплачивать братьям Ордена каждый год сумму аренды, как было условлено».
Жильбер не дрогнул:
– Всё честно, мессир. Я согласен. Да благословит Господь добрых рыцарей Храма.
Они расстались с большим взаимным почтением.
– Не жалко тебе Жильбера? – спросил Эмери.
– Да, боязно за него. Если какая-нибудь гадина подпалит мастерскую, он очень крепко влипнет. Но теперь вся его семья будет круглосуточно мастерскую сторожить, и мы можем быть почти уверены – имущество Ордена не пострадает. И тогда за 11 лет Жильбер так поднимется, как никогда не смог бы без помощи Ордена.
Всё, хватит с тебя для первого раза. Иди отдыхай. Да, я тут подобрал для тебя некоторые наши документы. Посмотри их. Это поможет тебе вникнуть в дела Ордена.
* * *
Внутреннее равновесие понемногу восстанавливалось в душе Эмери. Мир в его восприятии становился таким же гармоничным, как и раньше. В бизнесе было много жестокости и мерзости, но не больше, чем на войне. Командор из Тортозы вдруг почувствовал, что сможет освоится в бизнесе даже с большей лёгкостью, чем западные рыцари, никогда не бывавшие в Палестине, потому что обладал опытом не какой-нибудь, а именно восточной войны. На Востоке война никогда не была линейным столкновением двух лавин – все хитрили, маневрировали, изворачивались и договаривались. Подлецы обманывали друзей, герои обманывали врагов, но совсем без обмана не воевал никто. Все в любой момент были готовы к обману, никогда полностью не полагаясь на грубое и прямодушное преобладание силы, как привыкли на Западе. Воистину, занявшись бизнесом, Эмери остался на Востоке. Была в этой «восточности» не только привычно-коварная, но и добрая сторона – «завоевание сердец». Эта концепция Эсташа очень понравилась Эмери. На Западе редко заботили себя такими ускользающими материями, а для Востока это было привычно.
Разве не сумел Орден Храма завоевать сердца мусульман Дамаска? Это был замечательный пример дружбы с иноверцами. А можно ли завоевать сердца таких людей, как Мондубло? Надо стремиться. Либо надо завоевать сердца тех, кто окружает подобных негодяев, и тогда они останутся в изоляции. Именно так понимал теперь Эмери основы тамплиерского бизнеса. Он вдруг осознал, что у него уже несколько дней не болит душа, он и не заметил, как тоска прошла.
Решил навестить Эйнара, которому предоставили в Тампле обширное помещение, правда, в полуподвале, но очень добротное. Тамплиеры, разумеется, не стали отдавать Эйнара инквизиторам. Инквизицию в Ордене уважали и старались с ней не ссорится (не из страха – из уважения) и всё-таки вопросы чистоты веры, как правило, решали сами, никого со стороны не привлекая. Эмери отправил Эйнара на исповедь к капеллану Ордена, с тем, чтобы тот не только исповедовал его, но и составил «духовный портрет».
Священник потом сказал Эмери: «Вы знаете, брат командор, мне не раз приходилось сталкиваться с колдунами, я хорошо знаю эту чёрную породу. Так вот могу заверить вас, что Эйнар – не колдун, это человек совсем другой породы. Нашей, христианской. Более того, всем нашим братьям я пожелал бы стать такими же добрыми христианами, как Эйнар. У этого юноши в душе совершается непрерывное покаяние. Такая отталкивающая внешность, как у него, по-разному действует на души тех, кто… не очень красив. Одни начинают считать, что весь мир виноват пред ними, другие, напротив, себя считают виноватыми перед всем миром. Эйнар из последних. Настоящий монах, хотя и не принимал обетов». Тема о возможных духовных отклонениях Эйнара была таким образом полностью закрыта.
Эмери застал лекаря за работой, тот внимательно рассматривал жидкость в стеклянной колбе, которую подогревал на огне, имея при этом самое блаженное выражение лица.
– Ах, мессир, – приветствовал Эйнар командора, не отрывая взгляд от колбы, – благодаря вам я попал в настоящую сказку. Раньше мне и не снилось такое замечательное оборудование. Тут такие возможности открываются! Я приготовлю совершенно новые лекарства. А насколько доброжелательны братья Ордена! Ко мне раньше никто так хорошо не относился, – Эйнар улыбнулся немного грустно, но с большим достоинством, совершенно без раболепства. Рассыпаться в униженных изъявлениях благодарности лекарь был явно не способен.
«Благородная натура. Его предки без сомнения были настоящими воинами, возможно – князьями, – подумал Эмери. – А вместе с тем – какая кротость и смирение. Мне надо учиться у него». Командору очень захотелось по-дружески поговорить с Эйнаром о жизни, о людях, о любви, о вере. Но он сказал только:
– Теперь ты у себя дома, брат Эйнар.
* * *
Эмери стал просматривать документы, которые дал ему Эсташ. Впечатление оказалось ошеломляющим. Бизнес – это война, но тамплиерский бизнес был религиозной войной, как и та, которую храмовники вели в Святой Земле. Здесь было гораздо больше любви, чем ненависти. Договора дарения звучали, как возвышенная религиозно-экономическая лирика.
Некий Гийом Пьер, отправляясь в паломничество распорядился: «Отдать Всемогущему Богу и братьям Ордена тамплиеров ради отпущения грехов и спасения моей души часть моего имения, если смерть настигнет меня в Иерусалиме».
Барон из Фландрии и его супруга подарили Ордену обширные земли, богословствуя: «То, что отдают Богу, по тщательному рассуждению должно признать не даром, а ссудой, поскольку такой дар принесёт множественные плоды, и Господь воздаст дающему».
Некая женщина по имени Оделина сделала щедрый дар тамплиерам Провена, поясняя: «Опасаясь наступления дня Страшного Суда, когда Спаситель будет восседать на Своём престоле и будет одаривать Своей милостью каждого, кого захочет видеть перед Ликом Своим, ради спасения моей души и душ моих родителей, чтобы по милости Спасителя мы могли избежать мук ада, передаю в дар благородным рыцарям воинства Христова».
За каждым из этих договоров стоит движение значительных денежных средств, изменение формы собственности, цифры прибылей, рент, аренд, но разве отношения храмовников и дарителей можно назвать финансово-экономическими? Это религиозные отношения. Сколько душ приобрёл Орден для Бога, занимаясь финансами! Эмери понял зачем Эсташ предложил ему почитать эти договора – для постижения религиозной сути экономической деятельности Ордена. Для укрепления души. Не иначе, вскоре снова предстоит разгребать дерьмо.
Эмери не ошибся.
* * *
– Два покойника не хотят отдавать нам долг, – торжественно и без тени улыбки изрёк Эсташ.
– А мы взыскиваем долги даже с покойников?
– Разумеется, – Эсташ, похоже, был удивлён столь наивным вопросом. – Не только долги, но и штрафы за несвоевременное возвращение кредита. А иначе что будет – помер и платить не надо? Эдак они все начнут умирать сразу же, как только деньги у нас возьмут, – не было ни малейших признаков того, что Эсташ шутит.
– Я очень внимательно слушаю вас, мессир.
– Итак, некий Жоффруа из Сержина и его сын, пока были на Кипре, взяли в местном командорстве Ордена очень крупную сумму – 3750 турских ливров. Условия договора были, как всегда, жёсткими. В случае невозвращения этой суммы в срок наши клиенты обязались уплатить штраф в размере долга. Вернуть деньги обещали на ближайшей ярмарке в Провене. Но, когда провенские тамплиеры пришли в дом к Жоффруа, безутешная вдова показала им свежие могилы мужа и сына, всем своим видом изображая, что говорить больше не о чем.
– А наши даже могилу разрыть не догадались? – Эмери попытался ехидно пошутить, но Эсташа это не рассмешило.
– Разрывать могилу будешь ты.
– А если чуть конкретнее?
– А что тут не понятного? Надо взыскать долг плюс штраф вот и всё.
– Эсташ, ты же знаешь, я по-прежнему не очень сведущ в финансовых вопросах.
– Хорошо, поясню: первое, что ты должен сделать – выяснить на самом ли деле Жоффруа и сын умерли. Мир огромен, в нём легко затеряться и особенно приятно сделать это с такой круглой суммой. Предположим, они действительно умерли. Тогда надо проследить пути нашего серебра. Оно ведь не растворилось в воздухе. Надо заняться ближайшими родственниками и выяснить их роль в этом деле, если таковая имеется.
– Как я смогу всё это выяснить?
– В Ордене есть люди, которые умеют собирать информацию. Ты выйдешь на связь с одним человеком в Провене.
– А почему он сам не может заняться взысканием долга?
– Потому что у него другая работа. Он собирает информацию, но не принимает решений. Эти две функции нельзя поручать одному человеку. Вырастешь – поймёшь. Не обижайся. Итак, только ты принимаешь решения. Во-первых – какая информация нужна, во-вторых – какие действия надо предпринять на основе полученной информации.
– А если я приду к выводу, что долг взыскать невозможно?
– Значит, ты провалил задание.
– Но ведь не станем же мы разорять вдову, если она вообще не имела к этим деньгам никакого отношения?
– Нет, не станем. Помни, Эмери, что над тобой не я, а Бог. В любой ситуации ты должен остаться рыцарем. Честным и беспощадным. Благородным и жестоким. Рыцарь должен защищать вдов и сирот. Однако, жизнь сложна. Кто защитит рыцаря от вдов и сирот, если они его грабят? Благородство тамплиеров не должно делать их беззащитными. Я искал для тебя самое дерьмовое задание, а дерьмовее этого и не придумать.
* * *
Кого-то, может быть, и смутила бы суета огромного рынка Провена. Иной рыцарь мог растеряться, оказавшись последи этого человеческого муравейника. Но Эмери вырос на Востоке. По сравнению с главным рынком Антиохии провенское торжище было очень даже чинным и спокойным.
В маленьком кабачке Эмери беседовал с грязным и оборванным монахом-францисканцем, который попросил заказать для него кружку чистой воды и большой ломоть хлеба. Эмери без размышлений попросил то же для себя. Хозяин скривился. Эмери пообещал заплатить за воду, как за вино. Хозяин расцвёл. Простой человек. В общении с ним не надо долго искать «волшебные слова», они слишком хорошо известны. Но от этой простоты становилось не по себе, как, впрочем, и от сложности францисканца.
– Мне удалось выяснить, мессир, – начал нищий монах, что в могилах, где похоронены Жоффруа и его сын, действительно похоронены Жоффруа и его сын.
– Ты разрыл могилы?
– Зачем копать землю? Всё, что нам необходимо, погребено в человеческой памяти. Но вам это не интересно. Из моих слов вы можете исходить, как из установленного факта.
– Вдова действительно безутешна?
– Да. Несчастная женщина. Она была очень привязана к своему Жоффруа. Теперь хочет принять монашество.
– А имущество она не хочет пожертвовать Ордену? Должок, как ни как.
– У неё нет имущества. Всё принадлежит дочери.
– Столь же безутешной, как и её мать?
– Не знаю, сильно ли горевала дочка после смерти отца, но что уже утешилась – это точно. Некий Жан д'Арти весьма успешно утешил её, взяв в жёны. Три дня назад сыграли свадьбу.
– Логично. Семья осталась без защитника. Между замужеством и монастырём она должна была выбрать очень быстро.
– Более, чем логично. Тем более, что в Жана она была влюблена давно и безнадежно. Пьеретта – дурнушка, а Жан – красавец.
– А мы с тобой – мерзавцы, мой нищий брат. Не заглянул ли ты ещё и под подол несчастной девушке? Вдруг там скрыта важная информация?
– Информация, сокрытая под подолом Пьеретты, действительно очень важна. Если бы оказалось, что девушка была беременна накануне свадьбы, на многое пришлось бы посмотреть по-другому. Но она не была беременна, – бесстрастно констатировал францисканец.
– Значит, ты всё-таки заглянул ей под подол?
– Так же как и в могилу. Не своими глазами. Всё, что мне надо знать, есть в памяти людей. Надо только найти этих людей и покопаться в их памяти.
Эмери отхлебнул из кружки воды. По его лицу можно было сделать вывод, что он пьёт очень плохое, чрезвычайно разочаровавшее его вино. Францисканец не морщился. Вода явно была ему по вкусу.
– Что же подвигло красавца Жана взять в жёны дурнушку, которая никогда ему не нравилась? – риторически спросил Эмери, давая понять, что канва событий ему уже ясна.
– Вы правы, мессир. Деньги. За своё счастье Пьеретта расплатилась с Жаном кровью отца и брата, – францисканец оставался бесстрастным. – На Кипре Жоффруа и сын на тамплиерский кредит закупили товары, намереваясь продать их в Провене. Разгрузили товар в Марселе. Они послали домой слугу с извещением, что прибыли. Пьеретта рассказала об этом Жану, намекая на то, что теперь они богаты и отец может дать за неё большое приданное. Но Жан захотел не приданое, а всё. В Марселе Жоффруа и сын провозились. Надо было купить телеги, нанять охрану, для этого пришлось продать часть товара, который в Марселе, конечно, стоил дешевле, чем в Провене, а им продешевить не хотелось. Провозились, одним словом. А Жан времени не терял. Отец и сын умерли, так и не покинув Марсель.
– Что с ними случилось?
– В детали не вникал. Или подпоили отравленным вином или прирезали в «случайной» ссоре.
– А товар?
– Товар хранился в порту на складе, который они арендовали. Теперь всё это стало собственностью Пьеретты. Её люди, точнее – люди Жана появились в Марселе поразительно быстро, они, должно быть, уже были там. Товар отправился в Провен, мертвецов отвезли в Сержин. Вдова Жоффруа, едва увидев мужа и сына мёртвыми, решила уйти в монастырь, не интересуясь имущественными вопросами. Это спасло ей жизнь. Жан продал товар, но вырученными деньгами не мог распорядиться, пока не стал мужем Пьеретты.
– Наши люди беседовали с Жаном?
– Конечно. Он говорит, что взял в жёны нищую сироту, а из Марселя привёз только трупы. Сержинцы действительно отправились на Кипр нищими и не очень-то распространялись о своих планах. Кто знал, что на Кипре они закупили товар на тамплиерский кредит и вернулись богачами? Только Пьеретта, получившая письмо отца, а от неё – Жан.
– Ещё слуга Жоффруа, который привёз письмо из Марселя.
– Неудачно упал с лошади и свернул себе шею.
– Но ведь известно же, что товар покойных сержинцев был продан здесь, в Провене.
– Это мне известно. Теперь вам. А на рынке не спрашивают, чей товар продаётся. Жан и Пьеретта за прилавком не стояли.
– Получив товар, Жан мог и её убить.
– Мог. Наверное, не захотел рисковать. Получить состояние в качестве приданного всё же надёжнее. Или… как знать… может быть, в какой-то момент она начала ему нравиться.
– Но ведь он всем говорит, что взял в жёны бесприданницу. И вдруг они – богаты, а ведь провенские тамплиеры требуют вернуть кредит.
– Счастливые молодожёны хотят улизнуть в Италию и открыть там свою банкирскую контору. Но это я знаю. Теперь – вы. А для всех они просто исчезнут.
– Как ты всё это узнал?
– Нищие братья, вроде меня, бродят повсюду, везде проповедуют, говорят с большим количеством людей. Правда, не у всех миноритов есть сеть осведомителей. Они, пожалуй, даже не знают, что это такое.
– Значит, ты только притворяешься миноритом?
– Ни разу в жизни, мессир, мне не доводилось притворяться тем, кем я не являюсь. Начинание брата Франциска – великое. Нищета во имя Христа очищает душу. Я нищенствую и проповедую о Христе. Но разве это мешает искать правду?
– Ты, значит, не тамплиер?
– Всегда буду тамплиером. Покинуть Орден Храма может только тот, кто никогда по-настоящему к нему не принадлежал. Разве минориты и тамплиеры не в равной степени слуги Христовы? У меня свой путь.
– Прости, если чем-то обидел тебя.
– Разве минорит может испытывать обиду?
– Не знаю ничего про миноритов, – неожиданно раздражённо прошептал Эмери.
Нищий брат не изменился в лице:
– Зато теперь вы много знаете про Жана д'Арти.
– При этом ничего не могу доказать.
– Вам виднее, что делать с правдой.
– Вижу только мрак.
– Молитесь. Христос есть Свет. Можно мне заказать ещё хлеба?
– Ешь мой. Ты знаешь, сколько выручил д'Арти за проданный товар?
– Никак не меньше восьми тысяч ливров, – оборванец начал бережно поглощать второй ломоть хлеба, к которому Эмери не притронулся.
– А кредит вместе со штрафом семь с половиной тысяч. Остаётся ещё приличная сумма на похороны Жана.
– Информаторы не дают советов, но брат-минорит говорит тебе, грешный рыцарь – дай место гневу Божьему. Верни деньги и забудь про месть.
– Но правосудие!..
– А ты – судья? Если так, то у тебя нет доказательств. И у меня их нет. Но у д'Арти есть деньги.
– Где он хранит их?
– Не скажу. Вдруг ты его ограбишь?
* * *
Жан д'Арти был счастлив. Он стоял на пороге осуществления своей мечты – открыть банкирскую контору. Теперь все эти высокомерные рыцари будут низко кланяться ему, когда придут за кредитами. В Ломбардии у Жана были связи – там помогут встать на ноги, а вскоре он заткнёт за пояс всех ломбардцев и станет самым богатым из них. В этом Жан не сомневался, финансы были его стихией, считая деньги, он испытывал такое наслаждение, какое вряд ли сможет подарить ему самая прекрасная женщина. Он чувствовал деньги, они казались ему живыми, он понимал их язык.
Язык оружия был для Жана чужим и страшным. Когда дворянский род д'Арти вконец обнищал, отец Жана возлагал большие надежды на то, что сын восстановит величие рода мечём. Эти надежды не оправдались. Глядя на огромные рыцарские мечи, Жан внутренне содрогался. Обладая очень живым воображением, он слишком ярко представлял себе страшные раны, которые могут нанести ему таким мечём, и невыносимую боль, которая неизбежно с этим связана. Жан решил так: для начала он должен очень выгодно жениться и создать таким образом первоначальный капитал, а потом без труда взлетит до небес на ссудах и кредитах.
Всё получилось не так, как он предполагал. Отец Пьеретты сам ещё только начал подниматься и не смог бы дать ей достаточного для Жана приданного. Можно было подождать другой, более удачной партии, но Жан устал ждать. Пьеретта была рядом, а богатая невеста – в мечтах. И тут влюблённая девушка рассказала ему про то, что отец вернулся с грузом восточных товаров. Живое воображение Жана мигом нарисовало ему сказочные сокровища. Первым делом Жан запретил Пьеретте рассказывать об этом матери. Каким-то тайным нервом он почувствовал, что это его сокровища. Они суждены ему все, целиком, и сержинцы владеют ими не по праву, а это значит, что Жоффруа и сын приговорены, так же, как их слуга, который знал про груз.
