Текст книги "Рыцари былого и грядущего. Том I(СИ)"
Автор книги: Сергей Катканов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 43 страниц)
– Это всё, что вы имеете о себе сообщить? – Эмери не настолько обескуражила краткость представления, насколько непреодолимым было желание нахамить тыловому начальнику.
– Многие, включая короля, хотели бы знать обо мне побольше, однако, вынуждены довольствоваться этим скромным фактом: они имеют дело с Эсташем. Это даже не имя. Скорее, прозвище. Или титул.
Эти слова прозвучали для Эмери несколько удивительно. Было в них что-то очень жестокое, пожалуй даже зловещее. Тоска на миг уступила любопытству, в душе Эмери вспыхнула искорка жизни.
– Весь к вашим услугам, мессир Эсташ.
– Мне всегда будет нужна от вас одна и та же услуга – вы будете разгребать дерьмо.
– До меня в Тампле некому было чистить сортиры?
– Засранцы есть не только в Тампле. Они живут по всей Франции. За ними-то вы и будете убирать.
– Вы всегда изъясняетесь столь же изысканно?
– При королевском дворе очень трудно позаимствовать хорошие манеры. Это вам не пустыня с её благородством.
– И я теперь вынужден буду портить свои манеры при дворе?
– Может быть. А для начала отправитесь в родной Арвиль.
– Что там?
– Дерьмо.
* * *
Эсташ очень понравился Эмери. В нём совершенно не было ничего показного, он не бравировал своей грубостью, просто был, каким был. Его маленькие, цепкие, пожалуй, даже злые глаза странным образом веселили. Худощавое лицо, покрытое короткой русой бородой, больше напоминавшей трёхдневную щетину. Это был настоящий воин: жестокий, порывистый, очень искренний и, вместе с тем, совершенно закрытый. Эсташ дышал тайной. Так выглядят только очень глубокие люди. Эмери был искренне рад тому, что продолжит службу под началом столь незаурядного человека.
Об этом он думал по дороге в Арвиль, который покинул ребёнком. Не сказать, что он очень волновался в ожидании встречи с родовым поместьем. Даже пытаясь разбудить воспоминания раннего детства, он находил в своей душе лишь какие-то очень блёклые и невыразительные образы. Его сознательная жизнь началась в Антиохии, и окружавшая его теперь природа была для него иностранной. В Арвиль он всё равно поехал бы, но не для того, чтобы встретиться с детством. Просто это надо было сделать. Что это за д'Арвиль, который ничего не знает про Арвиль? В Палестине это было решительно безразлично, а здесь. Здесь предстояло стать своим.
Эмери сопровождали два рыцаря и три сержанта. Эсташ сказал, что про арвильские дела ему по дороге расскажет один из рыцарей, юный Пьер де Бевиль.
– Рассказывать-то, собственно, и нечего, – начал Пьер. – Неделю назад из Арвиля прискакал сержант, сообщивший, что у них конфликт с местными сеньорами. Дело постепенно принимает бурный оборот, и без помощи Тампля местным храмовникам уже не обойтись. Подробности нам предстоит узнать на месте.
– Какой может быть конфликт? Орден пашет свою землю, местные сеньоры – свою. С чего бы наши дела их печалили?
– Земля, мессир, приносит плоды. Плоды продают. Делают это на рынке. Из-за рынка и конфликт.
– Продолжай, – буркнул Эмери, несколько раздражённый тем, что Пьера надо постоянно погонять, как ленивую лошадь.
– Ещё в 1205 году Орден Храма получил право на обустройство местного рынка, и теперь все местные сеньоры вынуждены продавать свои товары на нашем рынке. Мы вынуждаем их играть по нашим правилам.
– Слушай меня внимательно, сеньор шахматист, – Эмери говорил спокойно, но в его голосе отчётливо прозвучали металлические нотки. – Ты, кажется, получаешь удовольствие от моей наивности и неосведомлённости в ваших играх. Однако, прими в расчёт: с 5-и лет я жил на Святой Земле, с 13-и лет – в Ордене, с 16-и непрерывно воевал, так что мне было не до рыночных премудростей. Рассказывай мне всё и не заставляй тянуть тебя за язык.
Пьер стушевался и начал говорить чётко, размеренно и по-деловому:
– Почти на всех своих рынках тамплиеры торгуют по ценам ниже рыночных. Не на много ниже, но всё-таки. Во-первых, мы заботимся о людях, которым, благодаря нашим ценам, становится легче купить многие товары. Во-вторых, таким образом мы быстрее распродаем товары и, соответственно, быстрее можем предлагать всё новые и новые – нам всегда есть что предложить. Но другие хозяева, когда привозят товары на рынок, из-за наших низких цен либо остаются без покупателей, либо так же вынуждены снижать цены и терять прибыль. Жалуются на нас куда могут и пакостят самыми разными способами.
– Так в этом и корень арвильского конфликта?
– Не только. На арвильском рынке каждый продавец должен платить нам за право торговли. Тех, кто не вносит плату своевременно, мы просто вышвыриваем с рынка, а иным мошенникам не разрешаем у нас торговать ни за какую плату.
– И чем они вызвали вашу немилость?
– Обманывали покупателей, обсчитывали, обвешивали, продавали плохой товар. Крестьяне жаловались нам, мы мошенников предупреждали – на тамплиерском рынке всё должно быть честно. Но, мошенники, судя по всему, торговать честно просто не умеют. Тогда мы вышвырнули их – честь Ордена превыше всего. Они жаловались, но безуспешно. Потом пытались открывать неподалёку свои рынки – мы всё это разогнали. Право у нас, а не у них. Орден не потерпит ущемления своих прав.
– Получается, что мы ставим их на грань разорения?
– За всё надо платить. Или расплачиваться. Они не лишены возможности продавать свои товары, но вынуждены теперь возить их на другие рынки – это далеко, прибыль уменьшается.
– Чего они добиваются?
– Трудно даже сказать. Кажется, теперь для них месть важнее прибыли. Распускают грязные сплетни про тамплиеров, уже были случаи порчи орденского имущества. Вот с этим-то нам и предстоит разобраться.
– Да у вас тут война, – усмехнулся Эмери.
– Рыночные войны, мессир, страшны своей подлостью и коварством. Здесь не встретишь врага лицом к лицу, все удары – только из-за угла. Не могу больше. Несколько раз просил отправить меня в Палестину. Эсташ не пускает. Говорит, что не собирается разгребать это дерьмо в одиночку. Но я всё равно уплыву в Святую Землю.
Эмери не хотел ничего говорить, но, помолчав, всё-таки спросил:
– Знаешь, Пьер, чем пахнет после боя?
Юноша, видимо, боявшийся сказать какую-нибудь глупость, помотал головой, и Эмери лениво продолжил:
– После боя пахнет дерьмом. И мочой. У мертвецов это всё наружу выходит. Таков запах победы. Ещё нанюхаешься, успеешь.
Пьер изменился в лице, но нашёл в себе силы продолжить разговор:
– И всё же, мессир, лучше уж встречать врага лицом к лицу.
– Конечно, лучше. Только и это удовольствие сарацины постараются тебе не доставить. Они так же предпочитают бить подло, из-за угла, из засады. И в спину тебе полетят не сплетни и не кляузы, а стрелы и кинжалы. Рыцарь иной раз и меч не успевает обнажить, как, глядишь, уже валяется с кинжалом в спине. И от него пахнет дерьмом.
– Мессир, вы хотите, чтобы я передумал ехать в Палестину, убоявшись дурных запахов и сарацинского коварства? – парировал Пьер голосом обиженного ребёнка.
– Отнюдь. Если обрету здесь некоторый вес, постараюсь упросить начальство всё же отправить тебя в Святую Землю. Там нужны такие… бодрые парни. Но о войне ты пока знаешь примерно столько же, сколько я о торговле. Ты обучишь меня, я кое-чем поделюсь с тобой. Мы будем весьма полезны друг другу в ближайшее время. Скажи-ка мне, кто такой Эсташ, и почему он называет своё имя прозвищем, чуть и не титулом?
– При короле Людовике VII, почти сто лет назад, когда Орден Храма ещё только вставал на ноги, тамплиерскими финансами занимался некий Эсташ Шьен, то есть Эсташ Собака. Про него почти ничего не известно, кроме того, что человек этот был очень могущественный, чрезвычайно влиятельный, впрочем, всегда остававшийся в тени, незаметный. Говорят, что после Шьена кто-то в шутку называл следующего финансиста Тампля – «наш новый Эсташ». Так и пошло. Про нашего Эсташа известно, кажется, не больше, чем про первого – Шьена. Я, во всяком случае, не знаю его настоящего имени, хотя отношусь к числу его ближайших подручных. Не уверен даже, что он – француз. Вы обратили внимание на то, что он говорит с очень странным акцентом?
– Я и сам не очень привык к чистой и правильной речи франков.
– Да, у вас тоже акцент.
– Арабский. Надо будет немного понатаскать тебя в арабском языке, в Палестине пригодится. Но Эсташ по-арабски не говорит, уверяю тебя. Я заметил бы это.
– Каким образом, если он говорил с вами по-французски?
– У франков, знающих арабский, заметно меняется речевая манера. Они и на собственном языке говорят уже немного по-другому. Но это всё потом. Я отвлёк тебя.
– А я закончил. Если вы про Эсташа. Поверьте, мессир, мне тут скрывать нечего. Эсташ – загадка. Вот и всё. В нём чувствуется повадка опытного воина и обширнейшие познания. Где он воевал? Похоже, что не в Палестине. Где он учился? Точно, что не в монастыре. Во всяком случае – не в нашем. Он необычный. Очень жестокий и очень добрый одновременно. О нём не надо говорить, мессир. Поверьте мне – не надо. Лучше расскажите мне про Иерусалим.
* * *
Командор Арвиля, сержант Жак, встречал долгожданных рыцарей при полном параде. В новеньком чёрном плаще, который, похоже, берег специально для этого случая, с мечём на поясе в очень простых, но весьма добротных ножнах. Его грубое лицо излучало особую торжественность. По правую и левую руку от Жака стояли двое подчинённых ему сержантов.
Прибывшие соскочили с коней и после коротких приветствий Эмери сразу же перешёл к делу:
– Рассказывай, что на рынке.
– Последнее время стало совсем плохо. Три дня назад все наши лавки разгромили.
– Что?! Это, по-твоему, всего лишь «плохо»? Это катастрофа! Орден Храма громят в самом сердце Франции! И кто? Свои же – христиане! Что ты предпринял?
– Торговля восстановлена. Наши лавки я кое-как подправил, полностью их отремонтировать нет сил. Для того, чтобы наказать виновных, у нас тоже нет ни сил, ни средств. Мы знали, что приедут господа рыцари.
– Как относятся к тамплиерам люди?
– Да как-то… выжидательно. Их сильно мутит сеньор Мондубло. Настраивает против Ордена, рассказывает про храмовников всякие гадости. Мне кажется, местный народец уже готов бросится на штурм командорства.
– И что ты будешь тогда делать, несчастный?
– Приступлю к обороне по всем правилам военного искусства. Наши стены, хоть и не очень высокие, однако, натиск этого сброда выдержат. Мы готовы погибнуть.
– В священной войне с христианами?! О, несчастный!..
– Но это же отребье, мессир. Они подняли руку на Орден.
– А ты сам кто? – Эмери неожиданно для себя страшно заорал на Жака. – Ходил по рынку с высоко поднятой головой? Разговаривал с людьми высокомерно? За людей их не считал? Мондубло, говоришь, про Орден сплетни распускал? А, глядя на твою спесь, людям не трудно было поверить, что всё это правда.
Жак медленно опустился на колени и понуро склонил голову. Он не произнёс ни слова в оправдание. В его душе зарождалось понимание своей вины. Увы, этот грозный рыцарь был прав. Гнев Эмери схлынул сразу же, как только он увидел искреннее раскаяние Жака.
– Встань, – сказал он уже совершенно спокойно, – Идите в дом. Я тут пройдусь немного.
– Я покажу вам всё, мессир, – суетливо вызвался Жак.
– В Арвиле я и без тебя не заблужусь.
Пьер де Бевиль сказал Жаку:
– Перед тобой – командор Эмери д'Арвиль.
Жак от изумления даже рот ладошкой прикрыл и тотчас, словно от греха, повёл гостей. Эмери остался один. Встречу с Арвилем он никак себе не представлял, а потому не мог быть разочарован. Однако, щемящая тоска, не покидавшая его с момента ранения, сейчас окончательно затопила всю его душу и стала невыносимой. Он понемногу вспоминал, всё что видел перед собой: хлев, конюшню, большой амбар, часовню. А вот высокая башня голубятни. Он увидел себя там маленьким мальчиком, пускающим голубей. Это ни сколько не согрело душу. Игры, игры. Что от них проку? Вся его жизнь вдруг показалась его полной бессмыслицей.
В Палестине тамплиеры претерпевают бесчисленные страдания и другим так же причиняют немало боли. А в Европе их Орден ненавидят. В Палестине храмовников тоже не очень любят, но там – враги, а получается, что и здесь тоже враги. Тогда ради кого всё это?
Он искал в своём детстве хоть какое-нибудь важное воспоминание, на которое сейчас могла бы опереться его душа и… не находил. Эмери хотел уже идти в дом, когда его взгляд упал на крест часовни. Здесь обычно совершали крещения, отпевания, служили молебны. Мессу не совершали, это всё же не храм, но однажды отец упросил священника совершить в часовне мессу, чтобы исповедать и причастить всех, кому трудно было добраться до ближайшего храма.
Маленький Эмери смотрел тогда, как местные крестьяне и торговцы причащаются. Командор неожиданно замер. Вспомнил. Он вспомнил их лица, когда они причащались – просветлевшие, добрые, благодарные. Обычно они были очень грубыми, а тут – просветлели. Лицо удручённого командора, едва он вспомнил об этом, тоже просветлело.
Крестьян искушает бесноватый Мондубло, но если их сердец коснётся хотя бы только одно благодатное слово. Вот только как это слово найти? Он сам болен душой и нуждается в целителе. А как выбираются к своим двое раненных, ни один из которых не может идти самостоятельно, а вместе – выбираются. Эмери радостно улыбался.
Когда он зашёл в дом, все были так удивлены этому, что тоже растерянно и недоуменно заулыбались. Его усадили за стол на почётное место. Угощение было отменным, всё очень простое – рыба, овощи, но Эмери сразу почувствовал, с какой любовью приготовлен стол. Он представил себе, как пыхтел важный Жак, когда готовил угощение для рыцарей и… расхохотался. Потом отхлебнул вина и радостно провозгласил:
– А вино – плохое! Мой отец всегда говорил: в Арвиле всё хорошо, а вино – дрянь!
– Неважнецкое у нас винишко, мессир, в этом вы правы, – плутовато прошептал Жак, понемногу отходивший от рыцарского гнева. – Соблюдаем традиции. Если вино в Арвиле будет хорошим, так разве ж это будет Арвиль?
– А ты шутник, брат, – сказал Эмери и опять расхохотался. – Но вот скажи ты мне, мой прекрасный Жак, как ты будешь жить дальше?
– Как прикажет мессир. Наши души способны только на грех.
– А что тебе мессир прикажет? – вполне добродушно и расслаблено вопросил Эмери.
– Людей любить? А без приказа ты это не умеешь? Что я тебе нового открою? Надо жить, как Господь завещал. А Господь сказал: «Любите друг друга». Так хочет Бог.
Пьер де Бевиль встал и торжественно возгласил: «Деус вульт!». Все храмовники резко вскочили и дружно гаркнули: «Деус вульт!». Эмери вновь почувствовал себя в компании боевых друзей.
Неожиданно его взгляд остановился на странном юноше с красными глазами и бесцветными волосами, который тихо сидел в углу.
– Кто это? – спросил он Жака.
– Эйнар. Лекарь. Его обвинили в колдовстве, но я дал ему убежище и спас от смерти. Подумал, если он колдун, так вы приедете и во всём разберётесь, он не сможет избежать гнева Божьего. Только мне сдаётся, что он добрый христианин. А лекарь – отменный, это вне сомнений. Моё колено вылечил. Сейчас лечит и людей, и скотину. У нас – с месяц. Позвать?
Эмери был поражён внешностью Эйнара. Кровавые глаза были даже не самым удивительным на этом лице. Весь облик Эйнара источал неземную кротость и смирение, ничего общего не имевшее с забитостью и униженностью. Это было похоже на святость. Поверхностный взгляд увидел бы перед собой лишь запуганное существо, но это было не так. В лице Эйнара читалась сила и достоинство, но растворённые смирением и кротостью. А глаза и волосы – словно он от рождения юродивый. Внешность мешает видеть его духовные достоинства и уберегает парня от гордыни.
Слушая рассказ Эйнара, Эмери уже знал, что перед ним – добрый христианин, и даже более того – редко встретишь такого доброго христианина.
– Вот и здесь ты оплошал, брат Жак, – сокрушенно вымолвил Эмери, когда Эйнар закончил.
– Не надо было давать ему убежище?
– Не надо было доводить до того, что ему потребовалось убежище. Раньше ты прибегал к услугам Эйнара и его отца?
– Нет, я про них и не знал-то ничего.
– Вот в этом и была твоя ошибка. Ты должен был всё про них знать и переселить этих полезных людей к нам командорство, дать им защиту Ордена, ещё когда дело не дошло до крайности. А теперь у нас ещё будет хлопот из-за этого парня. Ты так помог Мондубло, как тот и не мечтал.
– Выгнать его? – упавшим голосом спросил Жак.
– Горе ты моё. Когда ты служил в Святой Земле, Жак, тебе часто случалось выдавать своих?
– Что вы, мессир, никогда!
– А сейчас ты что мелешь?
Эмери обратился к Эйнару:
– Отныне ты – человек Ордена Храма. Поедешь со мной в Париж. До отъезда сиди в доме как мышь и носа на улицу не высовывай.
– Именем Господа, мессир, – сказал Эйнар с чудесным смирением, нисколько не изменившись в лице, как будто ничего другого и не ждал, хотя это было не так – в душе лекаря от слов рыцаря зазвучала чистая и торжественная хвала Творцу.
Эмери отпустил его кивком головы и обратился к Жаку:
– Среди окрестных людей у тебя достаточно доверенных лиц?
– Имеются таковые. Боевой силы они, конечно, из себя не представляют.
– Это и не надо. Женщины-сплетницы, старички-говоруны есть среди твоих людей?
– На таких и делаем упор.
– Славно. Каждому из них тихо и незаметно передай ошеломляющую новость: из Иерусалима прибыл великий герой, победитель несметных сарацинских полчищ. И через сутки от этой новости должны гудеть все окрестности. Подробности можешь им не сообщать, они сами таких чудес напридумывают, какие нам и не снились. Не беда, потом с этим разберёмся. Скажи только, что у этого рыцаря необычный плащ. Чудесный, волшебный и так далее. Улавливаешь суть?
Жак хитро улыбнулся:
– Мессир, разрешите приступить немедленно.
* * *
Эмери с суровым видом неспешно прогуливался по рынку. На нём был плащ, подаренный девушкой с фиалковыми глазами. Он впервые надел этот плащ и чувствовал в себя нём очень торжественно, так что торжественное выражение лица далось ему без труда. К этому он примешал немного угрюмости и «великий герой» таким образом пришёл в соответствие с представлениями земляков. Со всех сторон он ловил на себе восхищённые взгляды. Жак хорошо поработал. Плащ тоже сыграл свою роль. Крест на нём весьма необычно переливался, и это было достаточной пищей для необузданного воображения арвильцев.
«Интересно, каких небылиц им про меня наплели, и что я буду с этим делать?» – подумал Эмери. Небылицы были нужны, но командор уже решил, что лично от него земляки не услышат ни слова лжи.
Арвильцы не решались с ним заговорить, во взглядах многих из них явственно читался страх. Не удивительно после того, что они устроили погром тамплиерских лавок. Теперь они не ждут от командора храмовников ничего, кроме репрессий. Надо было как-то сломать этот лёд. Первое же слово, произнесённое им, должно было прозвучать очень весомо и вместе с тем, очень естественно, без напряжения. Эмери не знал, как начать диалог и уже немного растерялся, когда Господь пришёл ему на помощь.
Люди перед ним расступались, но вот один мальчик лет 5-и так и остался стоять у него на дороге. Эмери остановился, посмотрел на него и очень сдержанно улыбнулся (героям не подобает слишком явное проявление симпатии). Потом достал маленький серебряный крестик и протянул его мальчику со словами: «Возьми этот крестик. Он освящен в Иерусалиме на Гробе Господнем. Это большая святыня. Храни его всю жизнь».
Мальчик весь засветился от небывалого счастья. К нему одному из огромной толпы обратился великий герой, да ещё и крестик подарил! Страх словно ветром сдуло с лиц арвильцев. Тотчас к Эмери подошла мать ребёнка. (Интересно где она было до этого?). Женщина, тоже сияя от счастья, промолвила:
– Спаси вас Бог, мессир, за ту честь, которую вы оказали моему малышу.
– Если не будете, как дети, не войдёте в Царство Небесное, – глубокомысленно заключил Эмери. Теперь он позволил себе улыбнуться пошире, глядя на ребёнка и его мать. Это ободрило женщину, и она решила спросить:
– Не могли бы вы рассказать, мессир, о вашем чудесном плаще?
– Его сшила в Иерусалиме одна святая затворница. – после этих слов Эмери чуть не укусил себя за язык – ведь собирался же ни в коем случае не врать. Хотя. «фиалка» – Божья девушка. Она ведь и правда может быть святой. Эмери продолжил. – Она – дочь павшего тамплиера. Бессонными ночами, пребывая в непрерывной молитве, эта подвижница вышивала крест на белом плаще. Может быть, даже ангелы ей помогали.
– Она подарила вам этот святой плащ, потому что вы – самый великий герой в Иерусалиме? – доверчиво спросил мальчик.
– Нет, малыш, не поэтому, – Эмери перестал играть, теперь он уже говорил с близкими людьми. – Она подарила мне плащ накануне страшного боя, из которого трудно было выбраться живым. А от победы в этом бою многое зависело для христиан Иерусалима. Думаю, её святая душа всё это знала от ангелов, и она поднесла мне этот плащ, как благословение Господне, – раньше всё это и в голову Эмери не приходило, но сейчас он подумал, что так, наверное, и было на самом деле. Чудесный взгляд «фиалки» неотступно сопровождал его и, должно быть, сберегал и в расщелине, и во время боя с Ходжой.
– Расскажите про этот бой, – чуть ли не хором попросили мать и сын. Вокруг них уже собралась порядочная толпа, земляки ловили каждое слово Эмери, со всех сторон раздавались умоляющие возгласы: «Расскажите».
Кто-то прикатил огромную пустую бочку. Эмери легко запрыгнул на неё, и все замерли в ожидании рассказа. Командор видел вокруг себя воодушевлённые лица самых искренних христиан, пусть очень простоватых и доверчивых, но сейчас всё их доверие принадлежало Христу. Эмери неспешно начал:
– В горах засела огромная шайка злобных разбойников. Их предводитель был страшным злодеем, наделённым огромной, нечеловеческой силой. Наверное, сам дьявол даровал ему способность подчинять себе людей. Казалось, от этой банды нет спасения. Но в Иерусалиме жил великий герой – командор тамплиеров Одон де Сен-Дени. И я стал его другом.
Эмери рассказал про этот бой так, как это было на самом деле, опустив некоторые боевые подробности. Он сам удивлялся тому, что я его языка стекает словно сказка, а ведь это правда. Он устало замолчал, вновь пережив нечеловеческое напряжение той схватки. Его слушали, затаив дыхание. На рынке уже никто не торговал. Даже воришки не решались трогать оставленные без присмотра прилавки. На несколько мгновений над всей толпой воцарилась гробовая тишина. Потом кто-то спросил:
– Мы знаем, благородный рыцарь, что вы победили в Святой Земле множество драконов. Расскажите.
– Драконы. – Эмери тяжело вздохнул. – Драконы есть! Орден Храма ведёт с ними непрерывную войну, и я тоже не раз принимал участие в схватках с драконами. Но вы даже не догадываетесь, каковы эти драконы на самом деле. Ужас в том, что они – невидимые. Драконы незаметно вселяются в человеческие сердца и действуют через этих людей. Эти драконы – бесы, ненавидящие Христа. В сердце предводителя злодеев, которого мы обезвредили, жил страшный, могущественный дракон, полностью завладевший его душой. Вот с такими-то людьми-драконами и сражается Орден Храма – и молитвами обращёнными ко Господу, и мечами, которые мы поднимаем во имя Господа.
Слушатели Эмери ни сколько не были разочарованы таким пониманием драконов. В огромных звероящеров большинство из них не очень-то верило, не смотря на всю свою простоту, а то, что говорил Эмери звучало в полном согласии с тем, что они слышали от священников. Сердца арвильцев уже пылали пламенем веры, рассказ Эмери привёл их в состояние большого религиозного воодушевления. Слова палестинского паладина звучали очень искренне и прочувствовано. Такой вдохновенной проповеди Арвиль, кажется, не слышал со времён Петра Пустынника, в своё время посещавшего эти места. Люди хотели слушать Эмери ещё и ещё, а командор неожиданно изменил направление своей проповеди:
– Вы думаете, драконы вселяются только в сердца сарацин? Нет, дорогие мои! Христианские сердца тоже не в безопасности. Порою эти мерзкие создания пробираются в наши сердца, и тогда мы начинаем враждовать против Святой Церкви и её верных слуг. Не это ли случилось с вами, арвильцы, когда вы начали громить лавки Ордена Храма? Вы же добрые христиане, я вижу это совершенно ясно. Кто тогда завладел вашими сердцами? Что вы натворили? – голос Эмери задрожал, он готов был разрыдаться, но знал, что нельзя.
Несколько арвильцев рядом с ним встали на колени и вскоре большинство последовали их примеру. Из коленоприклонной толпы раздавались возгласы:
– Прости нас, грешных, прости!
– У меня ли вы должны просить прощенья? Просите прощения у Христа, против которого вы враждовали, подняв руку на имущество Ордена Храма. Тамплиеры в Святой Земле крови своей не щадят, охраняя Гроб Господень, отстаивая стены Святого Града. Рабочие-христиане, которые день и ночь трудятся над восстановлением поруганных святынь, не всегда имеют хлеб. Мы выращиваем хлеб здесь и посылаем туда, чтобы не умерли с голода славные труженики Христовы. Мы торгуем на рынке, чтобы потом купить коней, доспехи и мечи для славных рыцарей-храмовников, которые тоже порой голодают, но просят нас лишь об одном – дайте нам оружие. Не будет у тамплиеров здесь торговли – не будет у тамплиеров там мечей. Сколько славных рыцарей вы оставили безоружными перед лицом врага?
– Мы отдадим всё своё имущество во искупление своей вины! Мы готовы понести любое наказание! – покаянная экзальтация в толпе достигла высшей степени. Эмери, разрывавший своё сердце перед толпой, всё же не терял хладнокровия, так же как никогда не терял его в горячке боя. Он всем нутром почувствовал, что пора «понижать градус» кипения толпы.
– Господь видит искренность вашего раскаянья. Вы получили прощение. Наказания не будет. Не надо отдавать всё своё имущество. Но вы не позднее, чем завтра своими руками должны полностью восстановить разрушенные лавки тамплиеров. Если кто-то захочет сделать пожертвование Ордену – воля ваша, но это не обязательно. Главное – живите в мире с Господом, с Церковью, с Орденом. И Господь не оставит вас, и Орден всегда защитит.
Эмери хотел уже заканчивать, но услышал дикий смех. Посмотрев в ту сторону, откуда он раздавался, командор увидел наглую, самодовольную морду, не усомнившись в том, что это и есть сеньор Мондубло – главный подстрекатель. Мондубло, похоже, был очень глупым, если не понял, что сегодня – не его день и ему лучше не соваться на рынок. И всё же его появление создало большую проблему. Эмери испугался, что толпа сейчас разорвёт на части бесноватого сеньора, после чего тамплиеры никак не смогут предотвратить репрессий против арвильцев и вся ответственность за это падёт на Орден. Эмери без труда мог заткнуть зловонную пасть Мондубло, но к чему это приведёт?
Сеньор де Мондубло, между тем, почувствовал себя хозяином положения:
– Ну и дураки же вы все, если верите вракам этого проходимца. Тамплиеры сами – враги Церкви. Все знают, что командорство укрывает колдуна.
К этому выпаду Эмери был готов:
– Ты кто такой, чтобы судить об этом? Думаю, ты сам продал душу дьяволу. Кто нас рассудит? Лекаря мы не укрывали в командорстве, а задержали для суда инквизиции. Я сам отвезу его в Париж, где он даст объяснения инквизиторам, и если лекарь окажется виновным, я своей рукой подожгу костёр, на который он взойдёт. А вот что делать с тобой, шакал, поднявший руку на церковное имущество? Может быть, Господь рассудит нас при помощи стали?
– Как ты будешь сражаться со мной, несчастный калека? – опять расхохотался Мондубло, совершив ещё одну ошибку.
Эмери поднял вверх покалеченную руку, пальцы которой были неестественно скрючены:
– Смотрите, люди Арвиля! Страшный разбойник покалечил мою руку в том бою. Но я, с помощью Божьей, прикончил его одной левой. Бог поможет мне одолеть и этого злодея. Да свершится правосудие Божие!
Эмери соскочил с бочки и выхватил кинжал, меча при нём не было. В сердце своём он взмолился: «Господи, помоги мне повергнуть его, не убив и даже не поранив». Мондубло выхватил двуручный меч, предвкушая лёгкую победу. Все расступились.
Задача Эмери оказалась не очень сложной. Он легко уходил от неуклюжих и совершенно дурацких ударов жирного и неповоротливого Мондубло. Улучив момент, Эмери что было сил пнул его в грудь. Туша противника завалилась на спину. С проворством пантеры командор вскочил на него, одну ногу поставив на грудь, а другую – на кисть правой руки. Кажется, под ногой хрустнуло несколько рёбер. «Не беда, – подумал Эмери, – крови не будет».
Со всех сторон неслись восторженные возгласы:
– Правосудие Божие свершилось! Слава Ордену Храма! Слава доблестному тамплиеру! Слава герою Святой Земли!
Эмери восстановил дыхание и громко, на весь рынок, воскликнул:
– Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу!
* * *
Эсташ встречал Эмери, с распростёртыми объятьями:
– В Тампле только и горят, что про битву под Арвилем.
– Должно быть, преувеличивают. Мондубло оказался очень слабым противником, и опрокинуть его не составило никакого труда.
– Я не про эту битву. Мондубло – пустяк. Любой наш сержант без труда завалил бы его в случае официально назначенного Божьего суда. Но не известно, как восприняли бы арвильцы такой поединок. Про нас и так уже поговаривают, что тамплиеры склонны все свои финансовые проблемы решать с помощью меча. Мы проигрываем войну на сердца христиан. Отношение к Ордену становится всё более напряжённым. А ты завоевал сердца арвильцев, и это была победа воистину славная. В этом высший смысл существования Ордена – завоёвывать сердца для Христа.
– И в Святой Земле – тоже?
– Конечно.
– Там мы просто пронзаем сердца острой сталью. Про тамплиеров говорят, что мы чаще моемся в крови, чем другие – в воде. Я вспоминаю убитого мной предводителя бандитов – Ходжу. Это был великий человек. Хотел бы иметь такого друга. Но как, интересно, я мог завоевать его сердце? Был только один вариант – убить.
– Битва за сердце Ходжи была проиграна задолго до того, как ты с ним встретился. Я знаю про этого человека достаточно. В детстве он был рабом у христиан в Триполи. Его били и морили голодом, обращались хуже, чем со скотиной. Как, по-твоему, он должен был после этого относиться ко всем христианам?
– Он отказывался принять христианство?
– А ты думаешь, ему предлагали? Если бы раб принял христианство, его пришлось бы освободить. Выбор между имуществом и Христом хозяева мальчика сделали в пользу имущества. Кто-то когда-то проиграл битву за их сердца, а, вероятнее всего, никто за них и не сражался. Ты понимаешь теперь суть и смысл той работы, которую тебе предстоит делать? Либо Орден приобретает сердца, либо теряет всё.
