Текст книги "Врангель. Последний главком"

Автор книги: Сергей Карпенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 40 страниц)

То ли жар кинулся в голову, то ли полуденное солнце напекло... Это что ещё за вольность! Не поняли, дурачье, что перед ними – новый начальник дивизии?

С досады пришпорив кобылу, не удержал себя и обернулся: многие провожали его откровенно неодобрительными взглядами, хмурясь или усмехаясь в усы...

Проехал ещё с версту дальше по фронту.

Справа из низинки выглянула голова конной колонны по шести. Серо-коричневая, с белыми вкраплениями папах, шла шагом по просёлку. За ней густым хвостом поднималась пыль.

Не растягивается, одобрительно отметил Врангель. Вот начальник, останавливая лошадь, поднял вверх вытянутую руку: «Стой!» Вида невзрачного, но шустрый и сообразительный. Команды на построение развёрнутого строя подал громко и отчётливо.

Головная сотня живо выстроила развёрнутый строй, а следовавшие за ней взводными колоннами слаженно, выказывая старую выучку, кратчайшим путём вступили в общую линию и подровнялись.

   – Пер-рвый Екатеринодар-рский полк, смир-рна! Шашки – вон! Слу-ушай! На кра-а-ул!

Стальной шелест стремительно извлекаемых из ножен клинков – и строй замер.

   – Гос-спода оф-фицер-ры!

Офицеры отсалютовали и, взяв шашки подвысь, переехали на левый фланг своих сотен.

Лошадям остановка пришлась не по нраву: мотали головами, прося повода, нетерпеливо стучали копытами в сухой грунт, обмахивали хвостами крупы, отгоняя слепней и мух.

Командир – полковник Муравьёв[42]42
  Муравьёв Всеволод Вениаминович (?—1924) – кубанский казак, окончил Николаевское кавалерийское училище, участвовал в Первой мировой войне в рядах 2-го Полтавского полка, войсковой старшина. Участвовал в 1-м Кубанском («Ледяном») походе в рядах 1-го конного полка. С августа 1918 г. – командир 1-го Екатеринодарского полка, с марта 1919 г. – командир 1-й бригады 1-й конной дивизии, был произведён в полковники, с октября командовал 1-й конной дивизией, в декабре был произведён в генерал-майоры. С января по май 1920 г. командовал 1-й Кавказской казачьей дивизией, летом переправился из Крыма на Кубань для организации восстания против Советской власти, осенью командовал отрядом в повстанческой Армии освобождения России генерала М.А. Фостикова, действовавшей на Кубани. В её рядах отступил в Грузию. В эмиграции жил в Болгарии. Был убит в Варне.


[Закрыть] – шашку подвысь держал небрежно, но отрапортовал бодро.

Пока трубачи задорно играли полковой марш, Врангель обежал взглядом строй... И в этом полку казаков не больше, чем на четыре полных сотни. А обоз? Вот и он: плетётся следом низиной – балкой, по-казачьи. Не иначе на два кавалерийских полка: телег и военных повозок никак не меньше пятидесяти.

Махнул трубачам перчаткой: прекратить игру.

   – Здор-ро-ово, молодцы екатеринода-ар-рцы!

   – Здравия желаем, ваше превосходит-ство!

Не спеша объехал полк по фронту, всматриваясь в загорелые и припорошённые пылью усатые лица... Прошлым летом полк этот входил в состав Сводного конного корпуса, которым он временно командовал два месяца. Узнал нескольких офицеров и рядовых казаков... Жаль, мало их. Но хорошо, хоть кто-то остался: есть кому рассказать о нём. Один отход к реке Сбручь, когда он прикрывал пехотные части во время Тарнопольского прорыва немцев, чего стоит. За это славное дело и был награждён солдатским Георгием.

Выглядели екатеринодарцы такими же бодрыми и сытыми, как и уманцы. И переглядывались, провожая его глазами, с тем же неодобрением. Иные, перемигиваясь, не скрывали и ухмылок.

На этот раз удержал себя – не оглянулся. Впрочем, и то уже хорошо, что нет ни ропота, ни раздражённых жестов, ни озлобленных взглядов. Насмотрелся этого позорища в минувшем году – до гроба не забыть...

Нахлынувшая терпкая досада не помешала угадать причину непозволительной вольности в строю: конечно, виной всему его фуражка, а особенно шпоры, которые не приняты ни в одном из казачьих войск. Точно так же, вероятно, смотрели бы кубанцы на французского мушкетёра с тонкой рапирой и в широкополой шляпе с перьями: как на заморскую диковинку – потешную, но для дела непригодную. Дремучий народ эти казаки: признают только своё – «казачье»...

Скосил глаза на Афросимова: аккуратно держится на корпус позади. Пришёл уже в себя и, похоже, даже доволен, что спихнул дивизию с плеч... Вот он для них свой: серая папаха с алым верхом, черкеска с мягкими удлинёнными погонами, серебристыми с алой выпушкой, на узком поясе с серебряной оправой – длинный кавказский кинжал. Обут в кавказские же чувеки, а не сапоги. Лошадь подстёгивает ногайкой, накинутой на кисть правой руки, и никаких тебе шпор.

– Какой бригаде принадлежит полк, Михаил Александрович?

Догадался прежде, чем услышал ответ.

– Первой, ваше превосходительство, – тяжко вздохнул Афросимов: и доложил, и повинился разом.

Получается, той самой бригаде Науменко, что будто бы атакует большевиков на противоположной стороне реки... Вот растяпы! Мало того, что бьют не кулаком, а растопыренными пальцами, так даже не знают, где эти пальцы.

Резкие упрёки придержал. Умно, решил, поступит, ежели не станет с места в карьер метать громы и молнии. А послушает прежде Баумгартена, приведёт всё в ясность.

Предоставив Афросимову и Науменко честь довести операцию – неплохо задуманную, но безобразно начатую – до какого-нибудь конца, поспешил в Темиргоевскую.

30 августа (12 сентября). Темиргоевская

Штаб 1-й конной дивизии расположился в просторном кирпичном доме станичного атамана, выходящем фасадом на небольшую церковную площадь. Поздний, в седьмом часу, обед Врангель свернул быстро: работы по горло и глупо транжирить время на застолье. Даже ради встречи со старым сослуживцем и знакомства с новыми.

Первые часы, проведённые в дивизии, окрылили: революционный дурман из казачьих голов выветривается и настроение полков отменное. Давно уже такого не встречал, где-то с осени 16-го... И пусть 1-я конная – дивизия больше по названию, пусть не укомплектована до штата ни людьми, ни конским составом, не оборудована материальной частью... Главное – она горит желанием драться, а значит с ней можно делать дела... И пусть он – временно командующий, но он, барон Врангель, сделает эту дивизию лучшей во всей Добровольческой армии. И докажет, чёрт возьми, что умеет бить большевиков не хуже, чем бил их хозяев немцев. Тогда Деникин по возвращении Эрдели наверняка даст другую дивизию.

Однако настроение настроением, а строй и дисциплина хромают, хозяйство запутано и запущено. Всё с головой выдаёт серьёзные упущения начальников и штабных. Особенно же – нерадение снабженцев... Потому-то, видно, эти пройдохи и бездельники так расстарались с обедом.

Ничего другого не пришло в голову, едва кинул взгляд на накрытый стол: парующий наваристый борщ, холодная окрошка, запечённый поросёнок под румяной лоснящейся шкуркой, баранина и куропатки, жаренные на вертелах, отварные сазаны и щуки, горки больших розовых помидоров и пупырчатых огурцов, свежих и малосольных, нарезанные большими ломтями золотистые дыни и ярко-красные, истекающие липким соком арбузы, домашние вина и настойки... Фарфоровые супницы, круглые и продолговатые блюда, стеклянные вазы и пузатые графины совершенно закрыли скатерть и теснили друг друга, грозя столкнуть на пол расставленные по краям тарелки и бокалы.

Количество еды с лихвой возместило её простоту.

Однако богатый вид стола только укрепил в нежелании рассиживаться. Кормить начальство на убой, особенно новое, – излюбленная тактика интендантов. Но на сей раз она им не поможет. Завтра же встряхнёт их как следует.

Да тут ещё перед самым обедом доставили из станицы Тенгинской – с ближайшего почтово-телеграфного отделения – телеграмму о его назначении. Вот уж не дорога ложка!

Приглашённых офицеров, собравшихся в столовой, заставил подождать: набрасывал на первой странице полевой книжки – слава Богу, обновил наконец-то! – донесение Деникину о приёме должности, диктовал Баумгартену приказ по дивизии о вступлении в командование, перечитывал, правил...

Первый тост, невысоко подняв бокал топазового стекла, произнёс без обычного воодушевления, кратко – за Россию и одоление всех её врагов. Выпил до дна. Белое домашнее вино нашёл грубоватым и чересчур терпким, букет еле улавливался... Второй тост, предложенный Баумгартеном, – «за нового добровольца» – только пригубил. И демонстративно отставил бокал почти полным.

– Пить, господа офицеры, будем после победы.

Порекомендовать новому командующему отведать «кишмишевки», кубанского самогона, никто даже не рискнул...

Уже стемнело, когда Врангель уединился с начальником штаба в его комнате.

Единственное окно, кроме ставен, закрывал кусок серого полотна, накинутый поверх тюлевых занавесок. В центре круглого стола, покрытого вышитой бледными цветами скатертью, стояла американская пишущая машина «Фейшолес-Империал», старая и на пол-листа. К её высокому чёрному боку приникла раскрашенная под дорожный сундучок жестяная коробка из-под монпансье московской фабрики Казакова с карандашами, ручками, перьями и резинками. Почти всё пространство между столом и узкой железной кроватью заняли панцырная несгораемая касса «Саламандра», однодверная и облезлая, и два фибровых чемодана, в которые вполне умещались все документы и карты.

Штабной канцелярии, заключил, осмотревшись, нет и в помине. Даже походного типа, как повелось на Великой войне.

Керосина в станице нельзя было достать ни за какие деньги, и совсем новая лампа «Космос», с круглым фитилём и высоким узким стеклом, без пользы стояла на полу, будто опорожнённая бутылка. С трудом раздвигая темноту по углам, коптил посреди стола самодельный масляный светильник, сконструированный из стреляной гильзы и низкой консервной банки. Ему тщетно пытался помочь жёлтый язычок, что трепетно и тускло теплился под печальным ликом Богоматери.

Полумрак усилил первое впечатление Врангеля: Баумгартен изрядно сдал. Глаза ввалились, синие мешки под ними набухли, морщин прибавилось, а волос – наоборот. И весь он как-то потерял прежнюю свою живость... А чего же тут хотеть? Позапрошлой осенью, по его собственному рассказу, получил контузию. И тоже не долечился: пришлось принять штаб 1-й гвардейской кавалерийской дивизии. В Добровольческую армию прибыл в середине лета, и уже две простуды – в самую жару умудрился подцепить – перенёс на ногах...

В компании Баумгартен ещё бодрился. А теперь, оставшись с Врангелем один на один, сник. То и дело пробивался сухой кашель. Высокий лоб, уходящий под жиденький светлый чубчик и перечерченный поперёк синеватой жилкой, орошала испарина.

Но докладывал толково и обстоятельно, а потому Врангель предпочёл меньше читать и больше слушать.

Боевой состав дивизии по состоянию на 8 часов нынешнего утра был расписан превосходно: шесть полков, по два в трёх бригадах, три батареи и пластунский батальон – личный и конский состав, вооружение, технические средства и прочее. 1-ю бригаду, командир полковник Науменко, составляют Корниловский конный, укомплектованный казаками разных отделов Кубанского войска, и 1-й Екатеринодарский, из казаков Екатеринодарского отдела. 2-ю, командир – генерал Афросимов, – 1-й Уманский и 1-й Запорожский полки, укомплектованные казаками Ейского отдела. 3-ю, командир которой ещё не назначен, – 1-й Линейный, из казаков Лабинского отдела, и 2-й Черкесский, пополняемый черкесами горных залабинских аулов. Батареи – офицерского состава: офицеры-артиллеристы занимают почти все солдатские должности, кроме ездовых. В пластунском батальоне большой некомплект: не хотят кубанцы воевать пешими. Итого в строю – 260 офицеров и 2 460 казаков.

Продовольствием полки обеспечены хорошо: печёный белый хлеб, молоко, мясо, овощи и фрукты казаки ближайших станиц и хуторов подвозят полковым хозяйственникам ежедневно, причём часто сдают безвозмездно.

То же с фуражом, хотя сена везут больше, чем зерна. Но из-за непрерывных боёв лошадей не водят и кормят нерегулярно. Бывает, неделями не рассёдлывают и месяцами не чистят. Остро недостаёт воды. По всем этим причинам, да ещё из-за жаркой погоды, у лошадей плохой аппетит. В результате многие не в теле и выглядят заморёнными. Купать их негде и некогда, а потому появились чесоточные. А ветеринарных врачей в полках нет. Вообще, ремонт конского состава[43]43
  Ремонт (ремонтирование) – установленный законами способ комплектования конского состава войсковых частей путём покупки лошадей у населения по рыночной цене. Из расчёта 10-летнего срока службы лошади в мирное время каждый кавалерийский полк русской армии ежегодно получал 10% штатного количества лошадей.


[Закрыть] в армии не налажен. Одно спасает: местные породы очень выносливы.

В технических средствах – вопиющая бедность. Ни полевых телефонов, ни проводов, ни штепселей. Есть, правда, искровая радиостанция, но исправна она или нет – неизвестно, ибо к ней ещё нужно найти заряженные аккумуляторы. Броневиков и автомобилей нет, и не обещают. На весь штаб – единственная пишущая машина. Но проку от неё никакого, поскольку красящая лента обесцветилась и вся уже в лохмотьях. Да и угольной бумаги для получения копий нет ни листа.

Со снабжением боевыми припасами даже не беда – оно, можно считать, отсутствует. Воевать приходится тем, что захватили накануне у противника. Трофейные артиллерийские и винтовочные патроны сразу распределяются по батареям и полкам. Правда, казаки во время власти большевиков сумели немало припрятать из того, что привезли с фронта, и теперь являются в части с винтовками и некоторым запасом патронов. Но хватает их на день-два.

   – Но ведь штаб армии получает винтовки, снаряды и патроны от Краснова, разве нет?

   – Получать-то получает, да только нам достаются крохи.

   – Уточни, Александр.

   – Вот, полюбуйтесь... – Баумгартен протянул аккуратно расчерченную таблицу. – Из Батайска донские поезда с боевыми припасами идут на Кавказскую – Екатеринодар и по дороге разгружаются на нескольких станциях. В нашу дивизию их везут подводами с Потаённой. Почти каждый день доставляют тысяч десять винтовочных патронов и до двух десятков шрапнелей. Бывает и побольше, но редко...

Врангель уже давно пробежал глазами цифры.

   – А другие дивизии как снабжают?

   – Насколько я в курсе, пехотные – лучше нашей. Например, Третью генерала Дроздовского. Это сосед наш слева. Видно, Романовский считает, что конникам достаточно и шашек... Так что единственная наша надежда – «самоснабжение за счёт противника». Так теперь говорят.

Грустная улыбка прошлась по бесцветным губам Баумгартена и исчезла без следа, голос увял совсем. Только влажные глаза блестели необыкновенно ярко даже при слабом светильнике... Врангеля кольнуло подозрение: а всё ли говорит ему старый сослуживец? Может, попросту не видит необходимости, раз начальник дивизии – Эрдели – должен скоро вернуться?

   – По сколько же патронов у строевых казаков?

   – Не больше десятка.

   – Деся-ятка?! – Врангель не поверил ушам.

   – Именно. Дошло до того, что казаки начали воровать патроны друг у друга.

   – Этого ещё не хватало... А что же в артиллерийском парке на сегодня?

   – Снарядов до полудюжины на орудие и по два десятка патронов на винтовку. И на один бой не хватит, если по меркам нынешней войны.

Оцепенев в мрачном раздумье, Врангель неотрывно смотрел в таблицу. Тщательно промокая лоб платком, Баумгартен ждал следующего вопроса. Не дождавшись, добавил:

   – Как получаю из бригадных штабов оперативные сводки, первым делом ищу не названия занятых или оставленных пунктов, а число захваченных снарядов и патронов. От этого и танцую в разработке...

   – Правильно, – одобрил Врангель машинально. Его длинные худые пальцы никак не хотели выпускать лист плотной бумаги, хотя глаза никаких цифр уже не видели. – Глупо при такой нехватке снарядов атаковать в конном строю укреплённые позиции.

   – Дело обстоит как раз наоборот, Пётр Николаевич. Единственный выход – атаковать во фронт укреплённые позиции и именно там, где развёрнута артиллерия. И атаковать стремительно, чтобы противник не успел увезти снаряды. И ещё – станции: если обойти глубоко и успеть отрезать пути отхода, есть шанс захватить бронепоезд или эшелон с боевыми припасами... Таковы директивы Деникина. Того же требовал и Корнилов.

Имя погибшего главковерха вывело Врангеля из оцепенения. Пронизывающим взглядом впился в глаза Баумгартена, но поздно: в них уже исчезла мелькнувшая на миг отрешённая покорность обстоятельствам.

   – Ив каком соотношении?

   – Пять к одному в пользу большевиков. А то и все десять.

   – Да разве можно так атаковать? – скорее выдохнул, чем произнёс, Врангель.

   – Штаб командующего считает, что можно. Так же поступали и в первом походе... В общем, тактику, которой нас учили в академии, на этой войне лучше поскорее забыть. Таких условий и такого противника наши профессора и представить себе не могли...

   – И как же дерутся «товарищи»?

   – Непредсказуемо. То разбегаются в панике при первых же выстрелах, то цепляются мёртвой хваткой за каждый пункт. В последние дни их упорство возросло: отходят только при реальной угрозе окружения. А при ослаблении нажима сразу контратакуют. Патронов всякого рода у них в избытке. Спасибо, управление – из рук вон...

   – То есть? Разве не немцы ими командуют?

Баумгартен задержался с ответом, глубоко и медленно вздохнув.

   – Так многие думают, кто поступает в армию. И я думал так же... Но нет. По данным разведки, на должностях старшего начсостава у них – унтера. А в штабах служат мобилизованные офицеры. Включая Генштаба... Да не в том дело, Пётр Николаевич, кто командует. А в том, что нижние чины этой так называемой Красной армии Северного Кавказа – сплошь иногородние. И воюют они за землю, которую большевики разрешили им отбирать у казаков. Потому так упорны и злы в бою. И не забывайте главного: они же русские...

Чем-то Врангеля – не понял, чем именно, – покоробили слова начальника штаба. Но мелькнувшее в глазах выражение на этот раз он уловил и его-то понял точно.

   – И каковы потери, Александр?

Из доложенных цифр явствовало, что убыль личного состава частей достигает двух третей в месяц. Доля убитых невелика, но много раненых и больных. А лазарета в дивизии нет, как нет и полковых околотков[44]44
  Околоток (околодок) – санитарная часть полка, где перевязывались и лечились легкораненые и больные, которых не отправляли в лазарет, но от службы освобождали.


[Закрыть]. Имеются лишь перевязочные пункты в полках да единственная на всю дивизию санитарная летучка[45]45
  Летучие санитарные отряды (в просторечье называемые «летучками») в годы Первой мировой войны создавались на фронте Российским обществом Красного Креста и другими общественными организациями с целью содействия учреждениям военно-санитарного ведомства в оказании первой медицинской помощи раненым и больным.


[Закрыть]. И все они – убогая импровизация: нет ни потребного числа врачей и фельдшеров, ни медикаментов, ни перевязочных средств. Что такое индивидуальные пакеты – давно забыли. Остро не хватает самого элементарного: йода, ваты, марли, бинтов, морфия, соды, касторки. Нет и денег, чтобы всё это купить. Да и купить негде: большевики разграбили в станицах все войсковые и частные аптеки. В летучке – один-единственный доктор и две сестры, из бывшего госпиталя Земгора. Только тем и заняты, что изготовляют бинты из пришедшего в полную негодность нательного белья. Потому-то почти всех раненых и заболевших приходится отправлять в тыл, в городские больницы и госпитали Кубанского войска.

Убыль компенсируется притоком казаков-добровольцев из освобождённых станиц. Но лишь отчасти: некомплект в полках – до двадцати процентов. Главная же беда в другом: при постоянно меняющемся составе частей их планомерное обучение невозможно. И тут даже казачья выучка и спайка не спасают дело.

   – Что же, казаки дерутся плохо?

   – Каждый в отдельности – хорошо, а полки в целом – по-разному. Бывает, что и плохо...

   – Значит, начальники никуда не годятся? Так?

Баумгартен, прежде чем ответить, аккуратно развязал тесёмки тощей картонной папки.

   – Вот краткие записки о службе... Афросимов слишком стар для этой войны и больше думает, по-моему, о своих болячках. Действует вяло. Так, номер отбывает... Командир Первой бригады Науменко... «Первопоходник», как говорят у нас. Бригаду принял на днях, а до этого полгода командовал Корниловским конным полком. Исполнителен и не трус, но не более. Самое замечательное в нём – прост и приятен в обращении с подчинёнными, а потому умеет нравиться казакам...

Характеристика Науменко показалась Врангелю несколько странной и требующей уточнений, а вот с оценкой Афросимова согласился сразу. Действительно, рамолик[46]46
  От фр. ramolli – человек, старчески расслабленный и близкий к слабоумию.


[Закрыть] этот не только дивизией, но и бригадой командовать не может. Ни боевого задора, ни начальственной властности, ни ясного ума... Вышибить из дивизии, и поскорее: не дай Бог такую задницу иметь в подчинении. Неизвестно ещё, чем закончится операция против Петропавловской. Ночь уже, а вестей никаких.

   – Есть кого назначить вместо Афросимова?

   – Разве только полковника Топоркова[47]47
  Топорков Сергей Михайлович (1881—1931) – казак станицы Акинтиевской Забайкальского казачьего войска. Участвовал в Русско-японской войне, за боевые заслуги был произведён в офицеры. Участвовал в Первой мировой войне в рядах Татарского конного полка, командовал Чеченским и Татарским конными полками Кавказской туземной конной дивизии (в просторечье именовалась «Дикой»), в сентябре 1917 г. был произведён в полковники, С июля 1918 г. – командир 1-го Запорожского полка, с августа командовал 2-й бригадой 1-й конной дивизии, в декабре был произведён генерал-майоры. С апреля 1919 г. – начальник 1-й Терской казачьей дивизии, в мае был произведён в генерал-лейтенанты, с июля – командир 4-го конного корпуса, в декабре 1919 г. – январе 1920 г. командовал резервом главкома ВСЮР, выбыл из строя по ранению. В 1920 г. эмигрировал, жил в Белграде, с 1923 г. – член кубанского правительства, затем – помощник Кубанского атамана. Умер в Белграде.


[Закрыть], командира Первого Запорожского...

   – Фамилия знакомая...

   – Забайкальский казак. В Великую войну служил в Туземной дивизии, командовал Чеченским и Татарским конными полками... Но он ранен и сейчас в госпитале, в Екатеринодаре.

   – Ну и ну, даже рака нет на безрыбье... – Врангель дал волю сарказму, но вслух родившуюся мысль не высказал. Выходит, в Грузию Деникину некого было послать, кроме Эрдели, начальника дивизии, на чьё место Романовскому не удалось найти никого, кроме него, Врангеля, случайно подвернувшегося под руку. А теперь вот и он, в свою очередь, не знает, кем заменить Афросимова. А кого назначить командиром 3-й бригады – не знает и сам чёрт. Вот и весь «добровольческий» пасьянс, Петруша...

   – А что Эрдели думал на этот счёт?

   – Топоркова и думал назначить.

   – Почему ж не назначил?

   – Дело в том, что Афросимов чрезвычайно популярен среди казаков Ейского отдела. А бригада вся из них.

   – Это имеет столь большое значение?

   – На этой войне имеет, Пётр Николаевич. Ведь когда кубанцы поднялись, сотни и пешие батальоны формировались по станицам. И в командование, естественно, вступали офицеры тех же станиц. А теперь, вливаясь в нашу армию, они хотят служить под началом только тех, кого знают лично, кто родом из одной с ними станицы. На худой конец – из того же отдела.

   – И тогда полки воюют хорошо?

   – Как правило...

   – Лучше, чем против немцев?

Баумгартен едва приметно покачал головой.

   – Это сравнение хромает, Пётр Николаевич. Уместнее будет другое: так же зло, как иногородние с ними. Мстят беспощадно за самоуправство Советов, конфискации и репрессии. Большевиков из местных расстреливают без следствия и суда, дома жгут, а семьи выгоняют из станиц...

   – Понять можно.

   – ...Другой стимул к борьбе – грабёж. Раз, считают, большевики их разорили, то имеют теперь полное право отбирать имущество у всех, кто их поддерживал. В первую очередь – у иногородних... Ведь жалованье в нашей армии копеечное, да и то выплачивается с задержкой... А с другой стороны, шкурничество расцвело невероятное. За чужие станицы воюют куда хуже, чем за свои. И думают во время боя не только о занятии указанного в приказе пункта, но и о том, чем там можно поживиться да как бы большевики не отбили уже награбленное. Обозами, заметили, какими обзавелись?

Врангель не ответил. Веки сощурились до узких щёлок, на впалых скулах дрогнули желваки, тонкие губы сомкнулись жёстко и почти пропали...

   – Поэтому им по нраву только те начальники, которые в бою берегут их головы, а после боя – не хватают за руки. Да ещё краткосрочный отпуск дают – отвезти домой трофеи. За примером ходить далеко не надо: Покровский, начальник Первой Кубанской дивизии. Это наш сосед справа...

Чем дольше Врангель вслушивался в безжизненный голос Баумгартена и всматривался в его землистое лицо и лихорадочно блестящие глаза, тем явственнее ощущал, как улетучиваются лёгкость и задор. Те, что наконец-то возвратились к нему нынешним днём, когда увидел он свою дивизию... Улетучиваются, подобно этой вот струйке копоти от светильника. И гнетущая безысходность, за прошедшие с большевистского переворота месяцы едва не высосавшая его, как муху паук, снова предательски пробирается в душу.

И острое раздражение не заставило себя ждать.

Да какой же чёрт так сломал бывшего лейб-драгуна?! Контузия? У самого не легче... Большие потери? Да ведь не первый день на войне... Взаимная озлобленность казаков и иногородних? Отслужил бы цензовое командование полком по Донскому или Кубанскому войску и всё бы понял... Вражда эта – дело стародавнее. Ничего удивительного, что безземельные иногородние, проще – хохлы, воспользовались большевистской анархией. Сколько лет зубы точили на казачью землю... Ну, а казаки – не тот народ, чтобы склонить головы и отдать за здорово живёшь. Так что с этим злом остаётся только мириться. Однако есть то, с чем мириться нельзя никак.

   – Но ежели потворствовать грабежам, казачьи части превратятся в орды. И тогда уже никто не сможет ими командовать, кроме Стеньки Разина и Емельки Пугачёва. Разве не так, Александр? И что это будет за армия?! Как тогда вести казачьи корпуса на Москву и Петербург?

   – А вести их, боюсь, и не придётся...

Врангель опешил. Сам собой, по-детски, открылся и закрылся рот.

   – То есть? Ты что такое говоришь?! – пришлось добавить в голос проникновенности. Судя по тому, как сорвались эти слова у начальника его штаба – без паузы и раздумий, – тот высказал что-то наболевшее.

Подавив вздох, Баумгартен принялся без видимой надобности поправлять тупым концом ученической деревянной ручки самодельный матерчатый фитиль. Язычок пламени забился, выпуская под низкий потолок густую струю копоти. Света убавилось, и тьма из углов подступила ближе.

   – Вы ведь знаете, Пётр Николаевич, мне в казачьих частях служить не доводилось. И когда пробирался сюда, и в голову не пришло, что получу назначение начальником штаба казачьей дивизии... – Голос его слегка оживили извинительные нотки. – Но так уж сложилось, что у кубанцев офицеров Генштаба единицы...

Злобный лай собак на атаманском дворе перебил его. Тут же накатился и замер у дома конский топот. На крыльце вспыхнула перебранка, торопливо приблизился глухой стук шагов по деревянному полу, и в соседнюю дверь – в комнату ординарцев – заколотили без всякого стеснения.

– Катеринодарского полку молодший урядник Куруляк, господин хорунжий! С донесеньем! – Этот прямо-таки петушиный крик мог поднять на ноги всю станицу. – Будыты трэба прэвосходытэльство! Возвертали Петропавловку! Ось то мы!

Баумгартен, легко оторвавшись от стула, отворил дверь прежде, чем в неё постучали. Из-за широкого плеча Гаркуши выглядывал, вытягиваясь на цыпочках и едва не подскакивая, молоденький низкорослый казачок: глаза сияют торжеством, щёки пунцовые, никак не отдышится...

В седле Науменко писал рапорт – так спешил обрадовать нового командующего: бланк донесения, вырванный из полевой книжки, измят, оставленные химических карандашом серо-фиолетовые строчки ходят волнами... Врангель читал вслух, себе и Баумгартену, под аккомпанемент неугомонных собак и старых напольных часов, хрипло отбивающих полночь.