Текст книги "Врангель. Последний главком"

Автор книги: Сергей Карпенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 40 страниц)

Откуда-то сбоку прибился к Врангелю поручик-артиллерист. Без фуражки, безусое лицо белее полотна, голос переламывался отчаянием:

   – Ваше превосходительство! Лошадь! Лошадь мою возьмите!

   – Нет!

   – Ну как же, ваше превосходительство... Возьмите лошадь!

   – Нет, я сказал!

Поручик, будто привязанный, скакал рядом, беспрестанно оборачиваясь.

   – Нагоняют, ваше превосходительство!

Не останавливаясь, рывком расстегнул крючки мундира.

   – Тем более... не возьму! В хутора... скачите! – слова еле пробивались сквозь сбитое дыхание. – Во весь опор... Корниловцев и черкесов сюда! И конвой... Лошадей моих...

Выпалив «Слушаю!», поручик ошалело вонзил шпоры в уже кровоточащие бока лошади и поскакал к дороге...

Оглянувшись, Врангель увидел трёх всадников: устремились прямо за ним – и полутора сотен шагов не осталось. До кукурузного поля – куда больше... Господи, спаси и сохрани!

Пока прикидывал, успеет добежать или нет, инстинкт решил за него... Встал как вкопанный и развернулся лицом к врагу. Шашки нет – оставил с вещами. Только револьвер, семь патронов всего. Но прежде хоть чуть-чуть отдышаться... Потянулся к козырьку – поплотнее натянуть фуражку, а её уже и нет: слетела, и не заметил где... Смахнул пот с бровей. Пальцы с привычной лёгкостью нашли застёжку кобуры и...

Будто молния, испепеляя, пронзила от макушки до пят. Онемевшая рука машинально – уже без надежды – ощупывала пустую кобуру, а разум никак не мог осознать... Это что ещё за... Ч-чёрт подери! Ведь сам же вчера подарил револьвер старому черкесу. Совсем вылетело... Задница, а не голова!

Беспомощность разом выжала последние капли сил. Всё в нём умерло. Жила только саднящая боль в груди – пульсировала без остановки и билась в горло, словно рвалась наружу.

Заворожённый, смотрел, как приближаются преследователи. Клинки опущены, полы защитных черкесок машут, как крылья, погон не разобрать... Ах, да ведь их и быть не может... А его-то генеральские серебряные зигзаги и лампасы, конечно, прекрасно видны. Потому и кинулись именно за ним очертя голову...

Вот на ходу нагнали бегущего солдата-артиллериста. Грохнул выстрел. Заржав, упала под одним из конников лошадь, а двое других набросились на жертву... Следующий – он.

Сапоги вросли в пахоту...

В сознание вторглись вдруг щелчки кнута и женские крики. Голова сама дёрнулась вбок: по дороге несётся, сотрясаясь и хлопая боковыми занавесками, лазаретная линейка. По мокрым спинам пары лошадей хлещет кнут, с ним ловко управляется занявшая место ездового сестра милосердия.

Силы взялись невесть откуда. Рванул наперерез линейке, но не успел... Уже не оглядываясь, погнался вслед. Полуторафунтовый «Гёрц», потяжелев до пудовой гири, тянул за шею вниз и нещадно колотил в живот. Нет, чёр-рт, не успеть... Наддал ещё... Слава Богу, грунт подсох немного и сапоги разношенные... Догнал-таки и, вцепившись в прыгающий борт, вскочил...

На носилках, установленных на правом сиденье, трясся артиллерист полковник Фокк. Грудь широко перевязана. Голову придерживает вторая сестра – значит, жив ещё...

Выхватив из его кобуры браунинг, обернулся: пара всадников отставала...

Пересохший рот судорожно заглатывал обжигающий воздух, но боль в груди словно перекрыла доступ в лёгкие. Рука, сунувшись под мундир, пыталась унять бешено колотящееся сердце...

И не отдышался, как жаркая волна ярости, отчаяния и горечи накрыла с головой...

Батарея погибла. Запорожцы – лучший полк в дивизии! – позорно бежали. И он был бессилен остановить их... Начальник дивизии он или кто?! До сих пор не смог взять в руки части... Месяц уже командует! И ведь состав сменился больше чем наполовину... Из тех трёх почти тысяч, кто встретил его недовольно и насмешливо, одни погибли, другие лежат по лазаретам и госпиталям – кто ранен, кто болен... Новые уже бойцы, при нём поступили... А Деникину с Романовским как это позорище в сводке преподнести?! Хоть сквозь землю провались...

Порывался забрать у сестры кнут и вожжи, покрикивал на коней и, забыв про бинокль, до рези в слезящихся глазах всматривался в дальний конец дороги, обрывающийся спуском в долину: не показались ли главные силы. Тщетно... Ярость, разбушевавшись, задавила отчаяние и горечь. Безладнов, задница, последний день нынче командовал! На обоз его!

Сестра – бедовая, по всему, бабёнка – махала кнутом без устали, санитарные кони не подвели, и линейка летела под уклон как на крыльях. Скоро нагнали несущийся артиллерийский унос. Двое ошалевших ездовых взгромоздились на левую, осёдланную, лошадь.

– Солдатики, дайте лошадь! – выкрикнул истошно.

Унос остановился не сразу.

Спрыгнул с линейки и сам, едва справляясь и с дрожью в руках, и с пряжками на ходящем ходуном и мокром лошадином боку, отстегнул подручную, без седла. И поскакал, охлюпью, дальше.

Крупная уносная кобыла по сравнению со строевой показалась настоящим мастодонтом. Уже через минуту тяжёлого галопа, как ни сжимал колени и ни наклонял корпус вперёд, весь зад, подпрыгивая, отбил о её широкую и будто бы каменную спину...

Только у края плато столкнулся с корниловцами, рысящими навстречу. В голове, за белоусым Безладновым, шли его конвойцы и ординарцы.

Резкими жестами подал команду «Стой!» Заставить уносную кобылу переменить ногу на галопе удалось не без труда. Соскользнул, не дожидаясь, пока встанет. Сбитой до крови спины не заметил.

Вцепившись в густую чёрную гриву, вспрыгнул на кабардинца и уже в седле выхватил из рук Гаркуши поводья и шашку: ошарашенный видом одиноко скачущего охлюпью начальника, тот замешкался. Нервный и гордый жеребец, не привыкший к такой грубости, заржал и, прижав уши, попытался укусить за колено. Усмиряя его, резко натянул поводья. С пронзительным скрежетом выдернул клинок. Никого и словом не удостоил...

Лаву разворачивал на рысях, подавая знаки шашкой и не жалея боков кабардинца. Скоро разглядел впереди хвост конной колонны противника: шагом удалялась к Урупской. Переведя лаву на галоп, осатанело кинул по стерне в преследование...

Топорков и Безладнов расстарались: к вечеру выбили красных из Урупской, захватили пленных и трофеи. Нашёлся и злосчастный «Руссо-Балт», брошенный на станичной площади.

Попавших в плен большевиков и бывших матросов Черноморского флота Врангель приказал расстрелять на месте, а кубанских иногородних – предать станичному суду. Тот свершился скоро: смертная казнь через расстрел.

Проживающим в Урупской мужикам, сочувствующим власти совдепов, старики тут же приказали всех «большаков», убитых в бою и расстрелянных, похоронить, где хотят, но только не на станичном кладбище...

Тем временем Муравьёв взял и Бесскорбную.

Но переправами – ни большой, ни малой – овладеть не удалось: красные, укрепившись на высоком каменистом гребне восточного берега, в версте от речки, оборонялись с необычайным упорством. Затемно уже Врангель отдал приказ прекратить атаки...

Совершенно вымороченный, стоял он под старыми полусгнившими ивами на берегу неширокого – меньше десятка саженей – Урупа в четверти версты от переправы. Молчал и смотрел в почерневшую воду, слегка отдающую болотом. А видел облитые послеполуденным солнцем тела, застывшие ч каких-то неестественных позах. Обескровленная плоть, глубоко разрубленная шашечными ударами, стала белее нательного белья. И белизна её на фоне вытоптанной молодой зелени, пробившейся на обочине через высохшую за лето траву, резала глаза ослепляющей яркостью.

Больше десятка офицеров и солдат зарубили красные на месте, где стояла 1-я конно-горная батарея. «Товарищи» успели всё: и своих раненых забрать, и обе пушки с автомобилем увезти, и убитых раздеть.

Верная смерть и его было настигла. В самый затылок дышала, старуха чёртова, да споткнулась... Зря только, Петруша, деньги бы потратил на курпей, сукно, козла и пошив...

На гребне время от времени заливисто стучал пулемёт. То ли для острастки пускал очереди, то ли подъёмный винт неправильно установлен – пули посвистывали где-то высоко над головой.

Часть 3
СТАВРОПОЛЬСКОЕ ВОЗНЕСЕНИЕ

10—11 (23—24) октября. Бесскорбная

устой треск винтовочного залпа окатил уже упокоенную сумерками Бесскорбную. Ещё залп... По звуку – с северной окраины, откуда уходит просёлок на Урупскую.

По просторному дому станичного атамана торопливо затопали чувяки. Рогов, выпустив из рук нож с вилкой, проворно выскочил из-за стола. Бессловесно, быстрым переглядом, получил разрешение начальника и кинулся в сени, оставив дверь распахнутой. Совсем забыл про подвёрнутую ногу, съязвил про себя Врангель. Чубчик свой рыжий от шашек, когда «товарищи» неожиданно атаковали батарею, уберёг. Никто за ним и не гнался: кому он такой нужен... Но пока нёсся стремглав к зарослям кукурузы, дважды пропахал поле острым носом. До сих пор примочки на ссадины ставит.

Допил кипячёное и уже остывшее молоко, аккуратно поставил кружку на вышитую скатерть... Нескольких секунд хватило, чтобы прикинуть положение: «товарищи», воспользовавшись ранними сумерками, сильным обмелением речки и – почём знать – ротозейством выставленных застав, переправились через Уруп ниже по течению. С целью... взять станицу? Или резануть по тылам до Синюхинских и расколоть дивизию надвое? Получается, разведка ошиблась... А ежели это всего лишь ложная демонстрация, а главный удар наносится по Урупской? А что же Корниловский полк, чёрт возьми?! По времени, уже должен выступить как раз в том направлении. Напоролся на цепи и вступил во встречный бой? Что-то не очень эта стрельба похожа на бой...

За окном, уже прикрытым ставнями, труба нервно запела «тревогу».

Дверной проем перегородил плечами Гаркуша. Из-за серебристого погона торчал короткий ствол карабина. Руки решительно протягивали фуражку – всё поле обрыскал, но нашёл-таки её – и шашку с болтающейся портупеей. Дрогнув, пламя каганца согнало с его скуластой физиономии мрачную тень и озорно блеснуло в глазах.

– Повечерить не дадут, сволочи...

...Позавчерашним ещё утром Врангель перебросил Корниловский конный полк сюда, в Бесскорбную. Вместо него отправил Топоркову, в Урупскую, 1-й Линейный.

Не успел ещё полк расположиться по квартирам в восточной её части, прилегающей к самому берегу, как разведка доложила о сосредоточении противника против Урупской. Для парирования очередной попытки большевиков отбить станицу решил создать кулак в четыре полка. И никак не меньше: если дело пойдёт удачно, Топорков на плечах отступающих сумеет переправиться через Уруп. А чтобы не вводить красных в соблазн ударить по ослабленному участку, нынче днём отправил Безладнову приказ: с наступлением темноты скрытно выйти с полком из Бесскорбной и идти в Урупскую, в распоряжение полковника Топоркова...

...Винтовочные залпы стихли. И как-то разом. Но возвратившаяся тишина дышала тревогой. Казалось, трубные звуки ещё не растаяли в быстро остывающем воздухе.

Немощёную площадь неярко освещали разведённые в углах костры. Между неогороженными рядами чахлых акаций – потугой на станичный сад – и кирпичным зданием реального училища уже построились конвой и взвод ординарцев. Ждали приказа. Самые нетерпеливые лошади, прося повода, глухо били копытом и мотали головой.

Мельком взглянув на подведённого кабардинца, Врангель приказал послать разъезд выяснить обстановку. И, не садясь в седло, принялся нервно и широко расхаживать взад-вперёд вдоль фасада атаманского дома.

Долго расхаживать не пришлось.

Начальника разъезда – молоденького урядника – весь обратный путь разбирал хохот. Но едва глянул на генерала – подавился. И доложил с уставной отчётливостью: ведя Корниловский конный полк окраиной станицы, подъесаул Безладнов вызвал вперёд песенников, а когда те запели, приказал головной сотне палить залпами в небо...

Рыком погнал Врангель офицера-ординарца следом за корниловцами:

   – Полку вер-рнуться на стар-рые квартиры! Командир-ру явиться ко мне!

Напрасные страхи, тлеющие на дне души, выплеснулись клокочущей злостью. Ну, и задница этот Безладнов! Он что, рехнулся?! Вся скрытность – псу под хвост! Не иначе слишком много выпил за обедом...

В доме, без посторонних глаз, разошёлся пуще.

   – Капитан, печатайте приказ!..

Рывком снял шашечную портупею. Серебряный конец ножен едва не смахнул с тумбочки горшок с цветущей геранью, только ярко-малиновые лепесточки посыпались...

   – За открытие огня из винтовок в зоне боевых действий... Вставьте «неуместное»... Подъесаул Безладнов отрешается от командования полком... Я научу его слушаться начальника! И извольте успеть напечатать до того, как явится!

Не замедляя шуршащего скольжения грифельного острия по листу, Рогов робко, но всё же попытался отвести беду от Безладнова – офицера, по его мнению, вполне достойного, хотя и несколько беспечного:

   – Он ведь первопоходник, ваше превосходительство...

   – Так что с того? – ощерился Врангель. – «Первопоходник» – это что? Новый вид индульгенции?

   – Никак нет... – Рыжий чубчик покорно склонился к полевой книжке. – А кому вступить во временное командование? В полку нет командиров сотен старше подъесаула...

Раздумье медленнее обычного, но всё же обуздало гнев. Врангель ушёл в себя. Вовремя напомнил Рогов: назначение командира кубанского казачьего полка – прерогатива войскового атамана и его штаба. Он сам, начальник дивизии, на вакантный полк может назначить только временно исполняющего должность. Умнее всего – кого-то со стороны, авторитетного и требовательного. Иначе этот возмутительный случай корниловцам впрок не пойдёт. Но кого? Отрешить, как ни крути, легче, чем назначить...

   – Штаб Кубанского войска так и не нашёл, кем заместить Науменко?

   – Никак нет.

   – Безобразие! Работает не лучше добровольческого... Так что подыщите-ка сами. Хотя бы и подъесаула, но из другого полка. Пусть корниловцы привыкают к новой метле...

Раньше Безладнова явился Гаркуша. Теперь он протягивал крынку. Над краями колыхалась шапка белой пены, а из-под неё сбегали по глиняным бокам и прокуренным пальцам с коротко обгрызенными ногтями густые молочные струйки.

   – Нэма лыха без добра, ваше превосходительство. Парное подоспело... Глечика довольно?

От его приглушённого голоса и посмурневшего лица повеяло бедою.

   – Что там ещё, Василий?

Бережно поставив кувшин на стол и тщательно обтерев руку о чёрные ламбуковые шаровары, адъютант извлёк из-за борта черкески серый листок.

   – Ще телеграмма. Не зашифрована...

   – Ну, так что там?

   – Новый штабной начальник нам назначен. Соколовский фамилия. Полковник Генерального штабу.

   – А-а...

   – А полковник Баумгартен девять дней тому как помер.

Рука, взявшая уже телеграмму, обвисла безжизненно...

Красная пехота атаковала Бесскорбную на исходе ночи: поддержанная артиллерией с высот правого, восточного, берега, переправилась через Уруп на две версты выше по течению. И ещё до полудня все три полка – Корниловский конный, 1-й Екатеринодарский и 2-й Черкесский – из станицы выбила.

Штаб дивизии, без паники и потерь, Врангель отвёл на 15 вёрст западнее – в один из крестьянских хуторов на Синюхе.

13 (26) октября. Чамлыкская – Бесскорбная

Третьи сутки теснился штаб 1-й конной дивизии в маленьком крестьянском хуторе, не обозначенном на карте, на перекрестье речки Синюхи и грунтовой дороги Чамлыкская – Бесскорбная. К нему прибились канцелярии и обозы 1-го разряда трёх полков с писарями, ездовыми и взводами прикрытия. Повозки и палатки заставили не только все три двора, обнесённые глухими тесовыми заборами, но и заросший бурьяном выгон.

Сами же полки стояли в голой степи на полпути между хутором и Бесскорбной, развернувшись фронтом к станице и высылая разъезды. Колодцев поблизости не нашлось, и коней водили поить, посотенно и строго по очереди, за 2 – 3 версты к ручью. Совсем мелкий, тот грозил вот-вот иссякнуть... При свете дня пушки красных, установленные на восточной околице Бесскорбной, не часто, но и без долгих передышек подкидывали то шрапнель, то гранату.

Кукуруза на не скошенных полностью полях пожухла. Пустыри выжгло зноем: жёсткая чёрно-бурая щетина бурьяна лишь чуть-чуть освежалась сизо-зеленоватой порослью едкой полыни... Безотрадный вид местности, отсутствие воды и бестолковое топтание под огнём сбили настроение казаков до уныния...

В самый полдень, по просёлку из Чамлыкской, в единственную хуторскую улочку вкатила пароконная линейка. За ней, привязанный, весело рысил неосёдланный жеребец – высокий, рыжей масти, лысый, все четыре ноги «в чулках».

Полковник Кубанского войска, правивший линейкой, начальника 1-й конной дивизии нашёл сразу: во дворе единственного каменного дома, фасад которого украшал орнамент из побелённых кирпичей.

Врангель пытливо и даже с ласковостью расспрашивал хозяина – старика иногороднего с желтоватой и по-козлиному жидкой бородкой, в смуругом пиджаке, заплатанном на локтях, и сапогах-«гармониках». Обеими руками прижимая к животу смятый картуз, тот только отнекивался, прятал глаза под кустистыми бровями и пожимал согбенными плечами:

   – Худо наш брат понимает эту большевизню, ваше добродив... А с красными тикают от дурости мужицкой... Прижала жисть, как ужаку вилами...

Сноровисто остановив линейку и выпрыгнув, полковник – уже не молодой, лет 30-ти, но статный и по-юношески подвижный, как его рыжий конь, – одной левой рукой укрепил папаху, подкрутил лихо торчащие вверх кончики жёстких смоляных усов, разгладил на груди черкеску, оправил ремни. И решительно шагнул в распахнутые настежь ворота.

Но его строго уставное и подчёркнуто отчётливое представление обернулось совершенно неожиданным:

   – Послушайте-ка, полковник Бабиев[66]66
  Бабиев Николай Гаврилович (1887—1920) – казак станицы Михайловской, окончил Николаевское кавалерийское училище в 1908 г. Участвовал в Первой мировой войне; в 1917 г. – войсковой старшина (подполковник), командир 1-го Черноморского полка Кубанского казачьего войска. С марта 1918 г. служил в войсках Кубанского края и в Добровольческой армии, в сентябре был произведён в полковники, с октября – командир Корниловского конного полка, в январе 1919 г. был произведён в генерал-майоры, с января по май – начальник 3-й Кубанской дивизии, в июне был произведён в генерал-лейтенанты, с августа – командующий конной группой Кавказской армии. В апреле 1920 г. с остатками Кубанской армии был эвакуирован из района Сочи в Крым и назначен начальником Кубанской казачьей дивизии, в июле – августе командовал Конным корпусом, затем своей дивизией, с октября – конной группой в составе Кубанской казачьей дивизии, 1-й конной дивизии и Терско-Астраханской бригады. 30 сентября (13 октября) погиб в бою против 2-й Конной армии Ф.К. Миронова у с. Шолохово (Северная Таврия).


[Закрыть]... А где вы заказывали свою черкеску?

Мимо ушей Врангель не пропустил: новый командир Корниловского конного выделил зычным своим голосом, что назначен именно Кубанским войсковым атаманом. А вот глаза проглядели, что честь тот отдал левой рукой: их сразу приковала форменная одежда горского казака. Элегантная и броская: лёгкая черкеска цвета верблюжьей шерсти ладно, без лишних складок, облегала стройное мускулистое тело, с ней удачно сочетались чёрный бешмет и аккуратная, чёрного же курпея, небольшая папаха с ярко-алым донышком.

   – Да в Тифлисе ещё, ваше превосходительство, – и Бабиев, слегка потупившись, но сохраняя положение «смирно», снова козырнул левой рукой.

На зависть эффектно и стильно одет кубанский полковник, признал Врангель. Даже с шиком... Головки газырей и рукояти шашки и кинжала – слоновой кости благородной желтизны и, по видимости, не дешёвые... Прищурившись и заходя с боков, он рассматривал черкеску совершенно открыто и с непосредственностью прямо-таки детской.

По пухлым щекам Бабиева, пряча мелкие оспины, разлился яркий румянец, взгляд глубоко посаженных серых глаз ушёл в землю. Ему эта сцена показалось и неловкой, и странной.

   – Держите себя свободно, полковник... Просто я ужасно люблю кавказскую форму одежды. Но мало в ней понимаю... Почему и присматриваюсь, кто как одет. Я ведь приписан в казаки станицы Петропавловской, и станица подарила мне коня с седлом. Теперь вот хочу одеть себя в черкеску... – Подцепив щепотью полу, Врангель уже ощупывал неплотное, но мягкое дачковое сукно. Взгляд снова скользнул по слоновой кости... – Вот я и присматриваюсь, с кого скопировать... А то позорища не оберёшься. А вы так стильно одеты...

Бабиев снова откозырял, но уже молча.

Только тут Врангель заметил, как сильно изуродована его правая кисть, прижатая к ляжке: четыре пальца, раздробленные пулей или шрапнелью у основания, торчат, точно корявые сучки, и не гнутся.

Но даже это, признал, не убавляет у кубанца изящества и шика. Зато прибавляет мужества. Хотя куда уж тут прибавлять: и петличный Георгий, и целая дюжина нашивок за ранение, почти все золотистые[67]67
  Золотистые нашивки внизу рукава означали полученное в бою тяжёлое ранение.


[Закрыть]...

Перехватив оторвавшийся от земли взгляд полковника, заулыбался ободряюще. Пара секунд – и полные губы Бабиева тронула ответная улыбка.

   – Послушайте-ка, а ведь время-то обеденное... Так что прошу к столу. Настоящего казачьего борща не обещаю, но с голоду не помрём.

   – Благодарю, ваше превосходительство, но позвольте отбыть к полку?

Вместе со словами вырвались задор и неподдельное рвение. Не удержавшись, Врангель одобрительно похлопал Бабиева по плечу. Крепкому, как камень...

Прежде чем отпустить, тут же, во дворе, снабдил наставлениями.

   – Ваш полк носит шефство нашего безвременно почившего вождя. И он должен соответствовать этой чести. В бою – только победа, в походе – скрытность и своевременность, на отдыхе – никаких обид мирным жителям.

   – Слушаю.

   – Большевиков, командиров и матросов выявлять среди пленных самым придирчивым образом и расстреливать на месте. Большевизанствующих мужиков отдавать для суда станичным сборам. А казаков присылать под конвоем в мой штаб. Ясно?

   – Так точно.

   – И знайте... Подъесаул Безладнов, бывший временно командующий, – хороший казак. И командиром сотни был хорошим. Но пока командовал полком – фамилию свою оправдал с лихвой. Славными корниловцами должен командовать офицер, у которого всё будет ладно в полку.

   – Слушаю.

Серые глаза Бабиева заискрились весёлостью. И она сразу заразила Врангеля. Сохранять начальственный тон стало трудновато.

   – Да, вот ещё что... В полку нет ни штандарта, ни хора трубачей, ни установленных знаков отличия. Не самое главное, разумеется... Но ежели всё это будет – доблести у полка прибавится.

   – Я сделаю свой полк лучшим в дивизии!

Молодецкий вид и весёлость Бабиева окончательно очаровали Врангеля. Ни малейших признаков легкомыслия и бахвальства – только усердие и решительность. Настоящий орёл! Ощутил, как разливается по всему телу, будто от выпитого шампанского, бодрящая уверенность: кубанец этот, фамилии которого и слышать не доводилось, не подведёт. Хотя и список его послужной ещё почитать нужно, и в бою посмотреть...