Текст книги "Врангель. Последний главком"

Автор книги: Сергей Карпенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 40 страниц)

Дроздовский отправил в рот очередную виноградину. Сняв с губ косточки, договорил:

   – Возможно, и на вашем месте, Пётр Николаевич, они хотели бы видеть кого-нибудь другого... Но среди «первопоходников» нет столь же крупного кавалерийского начальника.

От реплики Врангеля удержала та же волчья осторожность. Слишком уж прям и откровенен Дроздовский. Подозрительно откровенен. Нет ли и тут интриги? И умно ли он поступил, позволив втянуть себя в этот разговор? Повёл плечами, стряхивая оцепенение. Всё, хватит разговоров...

Попрощались и пожелали друг другу успехов у «Паккарда» начальника 3-й дивизии. За ним уже построился в колонну по три конвой – текинцы и татары в косматых островерхих папахах, на хороших лошадях. Костёр, разведённый часовыми, дал тусклый отблеск на пенсне и надвинутый на него лакированный козырёк защитной фуражки с высоко задранной тульёй.

Прежде чем приложить к козырьку ладонь, Дроздовский горько обронил:

   – Где Романовский – там нет счастья...

...Грунтовая дорога была твёрдой, подъёмы – пологими, и «Паккард» шёл легко. Кутаясь в шинель и вглядываясь в прыгающий светлый кусок дороги, что выхватывали из темноты передние фонари, Дроздовский ясно ощущал: настроение его как было отравленным до разговора с Врангелем, так и осталось. Может, не стоило и огород городить? Неожиданно бесстрастным и непроницаемым оказался барон. Сухарь какой-то. Что у него на душе – поди пойми. Того и жди теперь, что Деникину и Романовскому станет известен этот разговор...

Не таким, говоря по правде, рисовал он себе бывшего конногвардейца. Оно и понятно: после академии видел-то всего однажды. В декабре 16-го, в Кишинёве, на одном из рождественских балов. Зима в Бессарабии выдалась тогда буранная...

Только что выписанный из госпиталя после тяжёлого ранения в правую руку, страшно захотел развеяться – забыть болезненные операции и бесконечные мучительные перевязки, заглушить невыносимую тоску по семье, по родному Киеву. Явился на бал и часа два простоял, подпирая стену и глазея на публику. Не заметить и не запомнить барона Врангеля нельзя было никак. Отплясывал генерал, длинный и худой, посреди залы, как хвативший лишнего поручик. Хохотал и болтал громче всех. Дам менял через танец. И в буфет, где поминутно хлопали пробки и били в потолок пенные струи шампанского, наведывался беспрестанно...

Так или иначе, отмахнулся Дроздовский от навязчивых сомнений, первый разговор получился. Если не один, а уже двое дивизионных начальников будут думать, как он, – что-то ещё можно поправить. И нужно взять себя в руки. И терпеть. Терпеть и ждать, когда придёт его время. Выдержка – это всё. А там посмотрим, что день грядущий нам готовит...

18 сентября (1 октября).
Петропавловская – Курганная

В самое глухое ночное время двинулась 1-я конная дивизия в охват правого фланга позиции Михайловской группы.

Ущербную луну завесили кисейные облачка. Проглядывая в редкие разрывы между ними, она слегка разжижала темноту. По степи вяло кружил сухой и холодный ветерок: то подгонял в спину, то задувал в лицо.

Полки шли шагом, колоннами по шести, где полевыми просёлками, где ложбиной. В авангард был назначен Корниловский конный. Две его головные сотни с четырьмя пулемётами на линейках оторвались на пару вёрст вперёд, цепочкой поддерживая с ним связь. От приказания «не курить» некоторые казаки отмахнулись: ловко прятали подожжённую цигарку в кулаке.

Врангель, выбрав место в хвосте авангарда, присоседился к штабу Науменко. Качаясь в седле, поклёвывал носом. Стрекот кузнечиков и приглушаемый невидимой пылью стук сотен копыт убаюкивали слаще колыбельной.

Где-то покрикивал тоскливо одинокий коростель...

Позади осталось два десятка вёрст. По сизой мгле, затянувшей небо на востоке, уже разливался тусклый багровый отсвет, перекрашивая степь из тёмно-серого в сиреневый.

Головной разъезд корниловцев, овладев хлипким деревянным мостиком через почти пересохшую Синюху и захватив спящим в скирде пост противника из пяти человек, вышел к ветке Армавир – Туапсе.

Перейти через одноколейку, протянутую по низкой насыпи, и перехватить пересекающую её дорогу, торную и пыльную, из Михайловской на Константиновскую сумели скрытно.

Ещё верста, и просёлок, зажатый полями подсолнечника, подступившими к самым обочинам, вывел авангард к Чамлыку.

За спиной, оплавляя мглистый горизонт, быстро взбухал багровый диск. Будто посылаемый именно им, ветер подул теперь строго с востока. Конвойцы, прищуриваясь, хмуро поглядывали на светило, но помалкивали.

Тревоги их Врангель не заметил: стряхнув с себя предрассветную дремоту, оценивал местность... Мостовая переправа через Чамлык, длиною 7 саженей, цела, и земляная дамба не осыпалась... Но ширина – 2 сажени – позволяет проходить только колонной по три... Берега – такие же болотистые и сплошь заросли таким же высоким камышом, как у Петропавловской. Похоже, вброд не переправиться. В 50 саженях левее, к югу, железный мост. Настил и опоры без видимых повреждений, насыпь довольно высокая – до 2 саженей. По нему, параллельно грунтовой дороге на Курганную, идёт одноколейный железнодорожный путь из Армавира в Туапсе...

От бегущей на север воды, жёлто-бурой из-за илистой мути, легко отрывался, курясь, прозрачный парок. Звонко плескалась рыба. Две неровные серо-зелёные стены камыша окутал сизый туман. Покачиваясь, торчали из туманной пелены пушистые метла верхушек. Над ними висели зудящие тучи комаров. Кружили и разлетались, крича, птицы, встревоженные стуком копыт по деревянному настилу.

Едва головной разъезд корниловцев овладел деревянным мостом, Науменко выслал сотню екатеринодарцев для занятия станции Курганная.

Не проскакала она широкой рысью и пары вёрст вдоль насыпи, как впереди рассветную дымку вспорол жёлтый луч прожектора. Быстро приблизились тяжёлое пыхтение и железный стук колёс – и из неё вынырнул бронепоезд. Не набирая хода и не открывая огня, угрожающе катил к переправе.

Сотни корниловцев и екатеринодарцев, развернувшись, галопом рванули назад. Перескочив мост, кинулись с дороги в высокие и густые заросли кукурузы.

Приподнявшись в стременах, Врангель торопливо извлёк из футляра «Гёрц» и настроил фокус: казаки рассыпались в линии фронтом к бронепоезду, с лошадей, укрывшихся по самые уши, не поспрыгивали... Благодаря высокой насыпи и близкому расстоянию – не более 50 саженей – до бронепоезда, по видимости, попадут в «мёртвое пространство»...

Перед самым железнодорожным мостиком бронепоезд стал тормозить. В лязг и скрип тут же вклинился дружный треск десятка его пулемётов. Густо засвистели над казачьими папахами пули, с хрустом срубая позади них окроплённые росой стебли и листья, разбивая вдребезги початки. Лишь некоторые склонились грудью к передней луке, большинство же чёрных и белых папах так же неподвижно торчали из тёмной зелени.

Секунды спустя пулемётную трескотню перекрыл оглушающий грохот орудийного залпа.

Врангель резко обернулся: не дожидаясь его приказа, 3-я конная батарея – её взводная колонна двигалась за авангардом и только что вышла на открытое прибрежное место – живо снялась с передков и открыла по бронепоезду беглый огонь. Удачно, полевые трёхдюймовки оказались от него на расстоянии действительного ружейного огня, и первые же снаряды попали в цель...

Два лёгких орудия успели ответить и сразу замолкли, как только машинист дал задний ход. Зло шипя и завешиваясь густыми клубами пара, бронепоезд отползал к Курганной, теряя куски брони и деревянные обломки разбитых вагонов.

Поглощённый скоротечным боем, Врангель упустил момент, когда со стороны Михайловской накатился гул орудийной и ружейной стрельбы. Поднёс к глазам часы-браслет: семь с минутами. Дроздовский атаковал Михайловскую без опоздания.

Под этот бодрящий гул полки, сотня за сотней, и батареи, орудие за орудием, переправлялись на левый берег Чамлыка. Хотя настил моста оказался слегка повреждённым, все прошли без растяжек – и конные колонны по три, и артиллерийские уносы[57]57
  Уносом в артиллерийских частях русской армии называлась пара лошадей, запряжённая в орудие или повозку с огнеприпасами. Обычно запрягались три, реже два, уноса в одно орудие. Левая лошадь в уносе запрягалась в хомут и седлалась (на ней ехал ездовой), правая лошадь – нет.


[Закрыть] с пушками.

Дабы обезопаситься от повторного визита бронепоезда, скрывшегося за тощей лесополосой, Врангель приказал Науменко бросить головную сотню в преследование и взорвать полотно.

Рысью преследуя бронепоезд, сотня 1-го Екатеринодарского полка за версту до станции Курганная наткнулась на большевистский обоз. По донесению, захватила до трёх десятков телег, груженных овсом и пшеницей. Не успел Врангель подосадовать – не увлеклись бы казаки охраной добычи, забыв и про станцию, и про бронепоезд, – как подскакал другой ординарец от Науменко: замечено продвижение конницы – около полка – со стороны станицы Курганной. Не заставил ждать вестей и Топорков: показались цепи противника со стороны Михайловской.

Последнее насторожило. Несомненно, появление в глубоком тылу его дивизии стало для «товарищей» полной неожиданностью. Но пока никаких признаков, что они ударились в панику и намазывают пятки из Михайловской. Неужто атака Дроздовского не произвела на них должного впечатления? Кажется, поступит умно, ежели не станет пока подгонять в шею Науменко брать Курганную...

Послав к бригадным командирам ординарцев с приказанием произвести спешивание с батовкою[58]58
  Батовка – принятый у казаков способ связывать верховых лошадей, оставляемых в поле или позади цепей во время пешего боя, таким образом, чтобы они удерживали друг друга: лошади ставились в ряд, через одну головами в противоположные стороны, и повод каждой привязывался к пахве соседней.


[Закрыть], рассыпать людей в стрелковые цепи и занять позиции, поискал удобную высоту для наблюдательного пункта. Ни кургана, ни холмика – одни скирды торчат. Подав рукой знак штабным офицерам, конвою и прочим сопровождающим, подскакал к самой большой. Первым делом бережно уложил бинокль в футляр: хотя и по самой низкой цене куплен, в оптической мастерской Карла Гёрца на Конногвардейском бульваре, но теперь такая вещь стоит целое состояние. А уж потом спрыгнул с кабардинца и покарабкался, с хрустом проваливаясь в слегка уже потемневшую солому, наверх.

Присев на корточки, достал полевую книжку и черканул Дроздовскому: дивизия поставленную задачу выполнила. Листок аккуратно вырвал и сложил вчетверо. Ординарец от 2-го Офицерского полка, юркий молодой урядник, пряча его в пустой подсумок, скороговоркой повторил приказание вручить полковнику Дроздовскому в собственные руки и кинулся к укрытым в кукурузе лошадям.

Проследил, как тот с места в карьер сорвался к переправе... Теперь оставалось удерживать врага и ждать. Отходящих из-под Михайловской большевиков или... Тревожные мысли о неудаче Дроздовского отгонял. Но на смену им являлась ревность: не хочет ли полковник показать, что давно уже можно было взять Михайловскую силами пехоты?..

И получаса не прошло, как встречный бой разгорелся по всему фронту дивизии. В густую винтовочную стрельбу вторгались заливистые очереди пулемётов. Пули, тонко посвистывая, изредка пролетали и над скирдами...

Встав в полный рост – дать краткий отдых онемевшим ногам, – Врангель медленно, по часовой стрелке, обвёл биноклем тыл и фронт позиции... На юге – поля кукурузы и подсолнечника. Чем дальше, тем больше убранных, со скирдами. Константиновская скрыта высотами предгорной местности... А Курганная, в трёх верстах юго-западнее, видна хорошо: колокольня, пирамидальные тополя, мельницы, крыши. Через сплошное не убранное поле к ней ведут грунтовая дорога и железнодорожная ветка. На северной окраине станицы – одноимённая узловая станция. Её отчасти закрыла лесополоса... На севере – всё те же поля. В пяти верстах – смутные очертания Михайловской. Бой там, на слух, ожесточился...

Перевёл бинокль восточнее... 3-я конная и 1-я конно-горная батареи – четыре полевые и четыре горные трёхдюймовки – рассредоточились и заняли наблюдательное положение прямо на дороге, на полпути между скирдами и Чамлыком. Наводчики возятся с панорамами. Командиры ждут приказа. Связисты закончили тянуть к ним телефонную проволоку, и штабной офицер, умостившись справа от него, уже крутит рукоятку – проверяет слышимость... Не зря ругался со штабом армии: выбил-таки несколько петербургских аппаратов «Лоренц». А при одной из рекогносцировок пару дней назад казакам повезло разжиться проволокой. Так что ординарцы нынче не запарятся...

Негромко приказал открыть медленный прицельный огонь дистанционной шрапнелью по всему фронту передовых цепей противника. Вполне, решил, хватит, чтобы отбить у «товарищей» желание двигаться вперёд.

В поголубевшем небе расцвели огненно-белые разрывы. Окрепший ветер с востока отгонял раздерганные дымные облачка на Курганную...

Скоро артиллеристы сбились на стрельбу ураганами. Врангель засомневался, стоит ли им так усердствовать: цепи «товарищей» сильно растянуты и вдобавок их скрывают кукуруза и подсолнечник, а число патронов невелико, не расстрелять бы раньше времени. Без них пушки станут бесполезной и даже опасной обузой...

Ветер погнал сухой колючий песок.

На наблюдательный пункт зачастили пули. Штабные и ординарцы, расположившись на ближайших скирдах, стали зарываться в солому.

– Сховайтесь поглыбже, ваше превосходительство. Виноват... – осмелился наконец посоветовать посмурневший Гаркуша.

Врангель покривился недовольно, но ничего не оставалось, как лечь на бурку, проворно расстеленную адъютантом. Быстро разглядели, сволочи, значок начальника дивизии – высоко поднятое на пике алое полотнище с конской головой...

Наступление большевиков Топорков и Науменко остановили, но сами продвинуться вперёд не смогли...

Удушливый ветер дул всё сильнее. Песчаная пыль быстро затягивала небо бурой мглой. Солнечный диск стал тускнеть. Видимость ухудшалась: в пыльном мареве скрылась сначала Михайловская, потом и Курганная.

Врангель скользнул биноклем вдоль русла Чамлыка вправо и влево. Камыш, бесшумно раскачиваясь, клонился к западу... В перелёт их тут, должно быть, масса уток. Славное местечко для охоты. Конечно, не гирла Дона, но всё же... Ничего не любил так в детстве, как осенью, в пору перелётов, ездить в гирла. Стрелять из «берданки» отец научил, кажется, раньше, чем учителя – читать и писать. И лет в десять уже заткнул старого барона за пояс: до полудюжины уток брал... Вот бы время выкроить, пока дивизия будет отдыхать после операции... Победа нынешняя легко не достанется, так, может, соизволит Деникин дать сутки или двое. Ежели не погонит под Армавир – помочь Дроздовскому вернуть город. «Во что бы то ни стало»...

Никак вчерашний разговор не выходит из головы. Нет, неспроста его Дроздовский затеял: не душу отвести, не оправдаться за неудачи... Не иначе как с дальним прицелом. С каким же? Повлиять через него на Деникина? Возможно... Или всё проще – найти союзника против Романовского?

Насчёт Романовского хотя и прав полковник во многом, но передёргивает. Понять можно: у начальников частей в поражениях всегда «моменты» виноваты. Особенно вышестоящих штабов, обретающихся в глубоком тылу. Так было и так будет. Умно всё-таки поступил, что в своё время не пошёл после академии по Генштабу: ежели ты в тылу – на тебя всех собак вешают, ежели на фронте – ходишь в героях. Даже когда терпишь поражения и попадаешь в плен. Как Корнилов...

И вдруг мозг, словно пуля, прожгла догадка. Ну конечно! У Дроздовского нет славы «первопоходника». И вроде бы к чему она, когда собственная куда громче... Ведь у него был свой поход: из Ясс на Дон. И в отличие от Корнилова, поход – победный. И людей сохранил, и Ростов взял. И ещё помог восставшим донским казакам удержать Новочеркасск. Уж как его потом, ежели верить Баумгартену, Краснов обхаживал и умасливал... Но Дроздовскому хватило ума уйти от к Краснова к Деникину. Ясно как Божий день: Донским атаманом ему не бывать. Не быть и вторым после Краснова, и даже третьим: не донец. А покуситься на пост командующего Добровольческой армией – на такой вольт его вполне чёрт может дёрнуть! Да только екатеринодарские «первопоходники» никогда Дроздовского вперёд не пропустят. Неужто именно в этом деле ищет его поддержки? Вот проныра... Жаль, Олесиньки нет рядом: не с кем посоветоваться. Может, ты, Петруша, и сам передёргиваешь?..

Но пусть даже у Дроздовского не о собственной персоне душа болит, а о России, пусть даже намерения его – самые благие, но вот развинченные нервы до добра его не доведут. Глупо так распускаться и выворачивать себя наизнанку. С такой любовью к правде, неприятной начальству, лучше быть умным и расчётливым, чем гордым и упрямым, иначе...

Огонь на фронте 3-й дивизии будто бы чуть стих. Прислушался... Дроздовский ворвался в Михайловскую? Или иссякают винтовочные и артиллерийские патроны? У него их совсем не густо. На часах – полдень.

– Ещё цепи, ваше превосходительство! – Гаркуша, приподнявшись, возбуждённо тыкал ногайкой в сторону Михайловской.

Врангель с силой вдавил окуляры «Гёрца» в глазницы. Медленно, где перекатываясь через неправильные прямоугольники убранных полей, где просачиваясь сквозь высокие заросли кукурузы и подсолнечника, к позициям 2-й бригады Топоркова приближались новые цепи большевиков – густые, сквозь пыль едва различимые на жёлто-сером фоне. Винтовочная и пулемётная стрельба ожесточилась, пули полетели гуще. Плотнее вжался в податливую хрустящую солому...

...Топоркову с наблюдательным пунктом повезло больше, чем командующему дивизией: нашёлся какой-никакой, но бугорчик – голый и каменистый. Разлёгшись привольно на бурке и, не расчехляя свой старый, ещё с Японской войны, галилеевский 4-кратный «Цейсс», мрачно взирал на происходящее. За спиной застыли, впившись в начальника глазами и онемев, ординарцы от полков: боялись не расслышать приказания.

Оба полка его бригады – 1-й Запорожский и 1-й Уманский – развернули стрелковые цепи фронтом на север, против Михайловской. Левый фланг дотянулся до Чамлыка. Кукуруза и подсолнечник совершенно скрыли передовые цепи большевиков, только маячат кое-где головы конных командиров. Хотя дистанция сократилась уже шагов до семисот, казаки стреляют одиночными и редко: только по ясно видимым целям.

Кроша известняк, пули глухо ударяли в бугорчик. Топорков упрямо не обращал на них внимания. На что?.. Когда будет нужно, тогда и слезет. Всё равно лучше места не сыскать. Полками отсюда командовать сподручней. Поле боя просматривается не хуже глазуньи на сковороде... И начальство, чай, найдёт – не потеряет.

Казаки – молодцы: сберегают патроны. Так и надо, коли подсумки пусты. И свистки взводных правильно, что молчат. Ну, куда тут подавать команды на прекращение огня? Молчат и пулемёты. И тоже правильно: противник закрыт, а обнаруживать себя раньше времени – ни к чему. Но никто не тревожится: сбатованные лошади совсем рядом, и коноводы ни одной вырваться не дадут.

Его и самого противник беспокоил не слишком. Куда больше – собственные батареи: шрапнель лопается всё ближе к своим. Не ровен час, так и всыпят казакам по мягкому месту. Господа кадровые офицеры по-дурному приучены в артиллерийских училищах: лучше, убеждены, влепить несколько «дружеских» снарядов в спину своим, чем преждевременно прекратить обстрел наступающего неприятеля. Так что запросто могут задеть казаков. А то и лошадей...

Так ведь и заденут, коли барон допустил заминку в подходе и потерял внезапность нападения. Бронепоезд, что ли, нагнал страху? С марша бы, уступами навалиться всей двухтысячной массой на Курганную... На рассвете ещё. Красные точно проспали их набег. Повынимали бы из постелей тёпленькими... Ан нет, разбросал обе бригады лавами и цепями. Всех спешил и ввёл в бой... Неслыханное для казаков дело. Ну ладно – спешил, а зачем батовать? Стало быть, никуда дальше двигаться не намерен.

Намерен или нет, а инициативу красным голодранцам отдал вовсе. И те напирают уже с двух сторон. А кто в резерве и где он, резерв этот, – не понять. Ну а батареи кто прикрывает? Тоже не понять. А где Офицерский конный полк? Вовсе сгинул... Казаки 1-й бригады заблудились в нескошенных полях. Как дети малые. Только разноцветные сотенные значки торчат из подсолнечника вроде сорных цветов... Патронов как не было, так и нет. А штаб дивизии уселся на скирды и сидит сиднем. Ни дать ни взять – стая ворон, обожравшихся зерна...

...«Гёрц» помог Врангелю увидеть первым: цепи большевиков – такие же густые – показались и со стороны Курганной. Не прошло и четверти часа, как екатеринодарцы, развёрнутые фронтом против неё, дрогнули: то тут, то там потянулись к лошадям. Отстреливались единицы... Вспрыгивая в сёдла, отходили шагом по кукурузе. Иные, по узким прогалинам, – сразу рысью...

Приказал батареям перейти на беглый огонь. Штабной офицер, лежащий справа, взялся за тяжёлую слуховую трубку и вдруг ткнулся лицом в аппарат. Из горла вырвался хрип, на солому хлынула кровь: пуля пробила голову навылет...

Станицы сквозь уплотнившуюся пыльную завесу уже не разглядеть. Тут и «Гёрц» – сколько ни протирал Врангель объективы и запорошенные глаза – бессилен... Судя по карте, от Курганной до Михайловской тянется вдоль грунтовой дороги проволока станичного телеграфа. Явно именно по ней «товарищи», занимающие Курганную, держат связь с главными силами в Михайловской. Потому и такое хорошее взаимодействие. А у них с Дроздовским – ничего, кроме ординарцев. В 3-й дивизии есть радиостанция, да что толку, раз у его собственной до сих пор не зарядили аккумуляторную батарею. Чёрт-те что! Науменко, ещё не начался бой, предложил послать разъезд – взобраться на столб и шашкой перерубить провода. Но он отмахнулся: завтра самому телеграф понадобится... Ну и растяпа же ты, Петруша! Заслушался Дроздовского, уши развесил, а многие детали не продумал...

Не хватает Баумгартена, не хватает... Вестей из Екатеринодара пока никаких. Хоть бы Деникин временно кого прислал... Но кого? Баумгартен, когда увозили, просил назначить на его место Апрелева. Но тот может оказаться куда полезнее в штабе Романовского. Кого же тогда? Конечно, лучше бы, кого он знает лично...

Цепи, идущие со стороны Курганной, стали растягиваться вправо... Не иначе, заключил, решили охватить его левый фланг. На часах – начало второго. Стрельба со стороны Михайловской переменилась: ружейная чуть затихла, а в орудийной всё явственнее слышится уханье тяжёлых гаубиц. У Дроздовского шестидюймовых зарядов раз-два и обчёлся... Что же, огонь ведут только «товарищи»? Да где же донесение от него, чёрт возьми?!

– Конница, ваше превосходительство! С югу...

«Гёрц» сквозь мглистую завесу из пыли нашёл её не сразу... Резервная колонна, с полк, уже обогнув цепи пехоты, идёт широкой рысью через убранные поля... По видимости, в охват левого фланга. чёрт подери! Понятно без подсказок: «товарищи» нацелились на мостовую переправу через Чамлык. Вот эта угроза – уже серьёзная. Захватят мост – оставить для его прикрытия было некого – и дивизия окажется в ловушке: загнанной в угол между речкой и железной дорогой. А на той в любой момент могут появиться бронепоезда. Не со станции Курганная, так от Армавира... Чтобы спастись, частям ничего не останется, как переправляться через болотистый Чамлык. Всадники с лошадьми, ежели повезёт найти брод, с потерями, но пройдут. А артиллерия погибнет вся...

На зубах заскрипел песок. Сплюнув, выругался. В резерве – лишь четыре сотни Корниловского полка. Не сразу и нашёл их в кукурузе, у полевого просёлка, ведущего на юг, на Константиновскую. Проволоки на резерв не хватило, и пришлось посылать ординарца с приказом подъесаулу Безладнову[59]59
  Безладнов Владимир Арсеньевич (?—1920) родился в Екатеринодаре, окончил Николаевское кавалерийское училище в 1912 г. Участвовал в Первой мировой войне; в июле 1917 г. служил во 2-м Екатеринодарском полку Кубанского казачьего войска, подъесаул. Участвовал в 1-м Кубанском («Ледяном») походе. Летом 1918 г. – командир сотни Корниловского конного полка, в сентябре – октябре временно командовал полком. В 1919 г. был произведён в войсковые старшины, в конце 1919 – начале 1920 г. – командир Корниловского конного полка. В марте 1920 г. при капитуляции Кубанской армии на черноморской побережье сдался в плен красным. В августе 1920 г., во время десантной операции Русской армии на Кубань, был расстрелян вместе с другими офицерами Кубанского казачьего войска, сдавшимися в плен.


[Закрыть], временно командующему полком, атаковать конницу противника.

Предчувствуя недоброе, наблюдал, как сотни вяло усаживаются на коней и шагом разворачивают двухшереножную лаву...

Едва перейдя на рысь, корниловцы попали под фланговый ружейный огонь со стороны приближающихся цепей. Рассыпаясь, остановились... Белоусый Безладнов крутился в седле и размахивал клинком. Глотая пыль, орал: «С-строй фронт, с-сукины с-сыны!» Его громоподобный голос широко разлетался над кукурузой. Но всё попусту...

Врангель подстроил фокус: полк врага рысит к переправе через убранные поля, пока ещё не переменяя аллюра и не обнажая шашек... Весьма уверенно рысит. И низкая насыпь железной дороги его не задержит. Теперь и командира можно разглядеть: вырвался далеко вперёд... высоко поднял шашку... подал знак перейти на галоп... Положение пиковое: до переправы «товарищам» осталось меньше трёх вёрст... Вот он – психологический момент, без какого обходится редкий бой: спасти дело может только личный пример старшего начальника.

Спешно засовывая бинокль в футляр, отдал приказание полкам рысью отходить к переправе, а батареям – сниматься. Застоявшиеся ординарцы срывались с места в карьер.

   – Василий, лошадь!

Соскользнул по соломе вниз. Пружинистые ноги легко вознесли в седло. Безжалостно пришпоривая дарёного кабардинца, поскакал наперерез уже попятившейся лаве. За ним устремились Гаркуша, конвойцы и значковый казак.

Завидев начальство, корниловцы стали натягивать поводья. Некоторые прибивались к сотенным командирам – показывали решимость идти в бой.

   – Молод-цы кор-нилов-цы! Впе-рё-од! За мно-ой!

Призывая казаков надрывными криками, по узкой полевой прогалине кинул галопом бурно дышащего кабардинца навстречу врагу...

Злая радость закипела, когда увидел поверх кукурузного поля: едва развёрнутая, лава «товарищей» сбавила темп... Затопталась... Преследовать или нет, ежели повернёт, не приняв атаки?

Дистанция сократилась до полуверсты.

Пора переходить в карьер. Пришпорил и потянул шашку из ножен – подать знак, – как вдруг, ещё не осознав разумом, уже почувствовал каждой клеточкой: что-то не так... Нет привычного ощущения впившихся в спину сотен пар глаз, ловящих каждый его манёвр, каждую перемену аллюра, каждый знак шашкой... Как нет и густого догоняющего топота позади. Жидкое что-то, будто охота помещичья скачет, а не полк казачий атакует.

Обернулся и не поверил глазам: лава корниловцев, не проскакав и сотни шагов, крутится на месте, ноги коней путаются в кукурузе, а за ним бросились десятка три всего. Впереди – оскалившийся Гаркуша с обнажённым уже клинком.

Похолодевшие ноги на миг потеряли стремена. Инстинктивно натянул поводья. Кабардинец послушно перешёл с галопа обратно на рысь. Только теперь заметил, как усилился ружейный огонь большевистских цепей. Не часто доводилось бывать под таким огнём...

Тонкий свист и глухие удары пуль, сухой треск разбиваемых стеблей и початков слились в одну сплошную какофонию, жуткую и беспощадную.

С визгом вывалился из седла значковый казак, уронив пику... Рухнул под Гаркушей, перекинув его через голову, поражённый пулей конь...

Почуяв своё превосходство, лава большевиков перешла на карьер... Вздела клинки... Первой её удар приняла кукуруза. Поле огласили крики «Ура!» и азартные вопли «Лови генерала!», «Лови... иво мать!..»

Вырвавшись вперёд, Врангеля настиг молоденький сотник. Потемневшее пухлощёкое лицо перекосил гнев.

– Ваше превосходительство! – закричал фальцетом. – Не место вам здесь! Уезжайте вон отсюдова! Иначе я вас уберу силой!

Врангель, опешив, рванул поводья. Это ещё что такое?! Дерзость неслыханная!

Пока поворачивал кабардинца и искал слова, жар схлынул. Сняв фуражку, вытер тыльной стороной ладони пот и пыль с разгорячённого лица, огляделся. Картина боя переменилась: батареи, взявшись в передки, потянулись к переправе, туда же, отстреливаясь, рысью отходят сотни, а какие-то, найдя брод, уже переправляются выше по реке. «Товарищи», воодушевлённые, всюду наседают. Атака его сорвалась, а лава противника увязла в кукурузе... Может, и прав этот рехнувшийся щенок: нечего ему тут дразнить «товарищей» своими лампасами... А нужно спешить к переправе – не допустить пробки.

Кабардинец обидчиво раздувал ноздри, норовил укусить за колено. С губ его слетали розовые хлопья пены...

Никак не отреагировав на дерзкие слова сотника, Врангель поскакал к корниловцам.

Те мялись, вытаптывая переломанную кукурузу. Привставая в стременах и вытягивая шеи, то и дело оглядывались на переправу и на станичников, рысью отступающих по всему фронту. Безладнов отрешённо уставился в густую гриву своего смирно стоящего тёмно-каракового жеребца. Ни досады на запылённом лице, ни вины Врангель не заметил. Пышные белые усы торчат как ни в чём не бывало... Унылая эта картина ввергла его в острое раздражение. Но все ругательства проглотил.

Да его бы и не услышали в разразившемся дробном грохоте: выкатившись вперёд лавы, пять запряжённых в тройки линеек со станковыми пулемётами – русскими «максимами» и французскими «гочкисами» – живо развернулись, и продирающихся сквозь высокие заросли большевиков секанули длинные, с горизонтальным рассеиванием, очереди... Пули куда чаще поражали кукурузу, чем людей, но на нервы атакующих подействовали: те остановились.

Подбив кабардинца почти вплотную к Безладнову, Врангель сухо приказал рысью отвести полк к мельнице, спешиться и пулемётами прикрыть переправу...

Прикрывать её корниловцам и уманцам пришлось долго: батареи перешли мост благополучно, но сотенные командиры всё-таки не обошлись без того, чтобы не создать пробку. Большевики не нажимали, ограничившись обстрелом, постепенно стихающим: то ли не рискнули преследовать, то ли сочли свою задачу выполненной. А в районе Михайловской шум боя давно затих...

Диск солнца, багровея, скатывался в пыльную мглу, забившую горизонт.

Сотни, уже переправившиеся на правый берег Чамлыка, собирались в полки. Командиры, ожидая приказа о возвращении на старые позиции, подгоняли. Но казаки не торопились, скапливаясь у двух колодцев – глубоких, со срубом и корытом, вырытых у перекрестья дорог на Михайловскую и Армавир. Доставали бадьями воду, чуть солоноватую, и жадно пили... Дав изморённым лошадям немного поостыть, поили и их. Со вчерашнего вечера ни у тех, ни у других не было во рту ни крошки, ни капли. Лошадей ещё два часа кормить нельзя, а сами грызли предусмотрительно прихваченные кукурузные початки. Вахмистры сотен занимались своим обычным после боя делом: считали потери...

Через мост на опорожнённых телегах артиллерийского обоза медленно везли последних убитых и раненых. За ними потянулись казаки арьергарда: без всякого строя, кто понуро, кто бодро, вели коней в поводу. Стоны, тоскливый скрип колёс и унылый перестук копыт по деревянному настилу звучали для Врангеля похоронным маршем. Не знал, куда спрятать глаза...

На обочинах просёлка безмолвно умирали раненые казачьи лошади, многие с раздробленными шрапнелью или пулей ногами. Некоторым ещё хватало сил оторвать голову от земли, попытаться встать. Но удавалось лишь скосить укоризненный взгляд вслед уходящим. Хозяева поснимали сёдла с уздечками, а пристрелить пожалели. Или патронов не нашлось...

На мост Врангель вступил с последним взводом уманцев. Только теперь услышал комариный зуд и ощутил на щеке свербящую боль от укуса.