355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Карпенко » Врангель. Последний главком » Текст книги (страница 22)
Врангель. Последний главком
  • Текст добавлен: 11 ноября 2018, 20:03

Текст книги "Врангель. Последний главком"


Автор книги: Сергей Карпенко



сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 40 страниц)

30 октября (12 ноября). Иогансдорф

Врангель остановил кабардинца на опушке низкого редкого леса, по краям обросшего кустарником.

Ни огонька, ни звука – Ставрополь словно вымер. И саван из сумерек и тумана плотно накрыл и его, и гору, на которой он выстроен... Лишь изредка над центральной частью тускло вспыхивают разрывы шрапнели. И, опаздывая, долетают сначала хлопки, а потом, откуда-то с северной окраины, приглушённый гром орудийных выстрелов... Не иначе работают батареи Боровского... Неожиданно застучали, резко и зло, пулемёты. Это ближе – на участке Дроздовского. Странно, артиллерия красных отмалчивается...

Продрог, но никак не хотелось возвращаться в немецкую колонию Иогансдорф – к теплу и горячему чаю, – не увидев города. Досада какая! Отсюда Ставрополь должен просматриваться до центральных кварталов... Словно Град-Китеж... Хотя нет, наоборот всё: он явился освободить город, а тот вознёсся в небеса. И с погодой творится чёрте что...

...Ледяной ветер с севера выдохся. Задувший ему на смену тёплый юго-западный принёс обложной дождь. Особенно сильно он лил в самое неподходящее время – на марше или при атаке. А на утренних и вечерних зорях всё вокруг заволакивал парующий туман. Сырость оказалась не лучше стужи: проникала не только под черкеску, но даже в чувяки.

Однако идти коннице стало легче: на плоскогорье, где к чернозёму примешаны глина и щебень, овраги помельчали, а потому грунтовые дороги выровнялись и не раскисали, как на Кубани.

Красные, разбитые и подавленные, сопротивлялись слабо. Сенгилеевскую удерживать не стали и, прикрывшись конными арьергардами, отступили к Ставрополю.

Нынешним утром полки 1-й конной дивизии подошли к городу и за светлое время заняли позиции против его западной и северо-западной окраин, справа и слева от искусственно насаженного леса.

На правом фланге 2-я бригада Топоркова вошла в соприкосновение с частями Казановича в районе села Татарка. На левом – бригада Чекотовского установила связь с 3-й дивизией Дроздовского, позиции которой протянулись от северной оконечности леса к железнодорожной ветке на Кавказскую. 1-ю бригаду – её временно командующим, недолго поколебавшись, Врангель назначил не Муравьёва, а Бабиева – оставил в резерве и сосредоточил в колонии Иогансдорф, укрыв от глаз противника лесом. И сам остался с ней.

По сводкам от соседей, все дивизии после полудня сомкнули фланги, завершив тактическое окружение Таманской армии и прочих частей противника. Основные силы таманцев, если верить разведке, расположены против Дроздовского. По этой причине стык между его дивизией и 3-й внушал Врангелю некоторые опасения.

Не позже полуночи ожидалась директива Ставки об общей атаке.

Пока со станции Рыздвяная, где встал поезд Деникина, пришла одна-единственная телеграмма. Приказом по армии объявлялось: 29 октября доблестные войска генерала Покровского, продвигаясь к Ставрополю, заняли станицу Темнолесская – тем самым вся Кубанская область освобождена от большевиков. Прочитав, ощутил и радость, и досаду...

...К вечеру напор мыслей о завтрашнем бое радость вытеснил, досаду – не до конца. Надо же, как кстати! Аккурат к открытию Рады. Не об этом ли главком просил Покровского, когда ездил к тому в Невиномысскую? Теперь эта задница – герой из героев, освободитель Кубани.

Ноги совсем застыли. Нет, всё-таки эти кавказские чувяки, хотя и в галошах, не по нему. Сапоги посуше и потеплее будут. Слава Богу, успел до затяжных осенних дождей вырваться из непролазной кубанской грязи на твёрдую Ставропольскую возвышенность...

Обернулся: чуть углубившись в лес, запорожцы развели на прогалинах костры. Сгрудились вокруг них, нахохлились под шинелями и мохнатыми бурками, греются и пьют чай, зажав между ладонями алюминиевые кружки. Смирно стоят, засыпая, казачьи кони, привязанные к деревьям.

Долетела грубая ругань. По видимости, Топорков распекает какого-нибудь бездельника.

Всё, пора и самому пить чай и спать...

В колонии, поразительно чистой и богатой, разделённой прямыми улицами на кварталы, бодрствовали только посты, выставленные от 1-го Екатеринодарского полка.

В просторном, из жжёного кирпича, доме шульца[69]69
  Шульцем в немецких колониях назывался староста.


[Закрыть]
Врангеля ждали отведённая квартира и обещанный Гаркушей «чай»: широкий стол в парадной комнате был заставлен так, будто завтрак, обед и ужин собрались вместе. Пышные, сильно подрумяненные пироги и пиво в высоких кружках цветного стекла подавляли прочую снедь.

Предпочтение всё-таки отдал сыру, который варят здешние колонисты: янтарному, необычайно душистому, с крупными дырками. Толстая восковая корка снималась на удивление легко и чисто... Жевал с наслаждением один ломоть за другим. Пробовал, намазывая на воздушные и пахучие ломти ещё горячего пшеничного хлеба, разные сорта мёда, от золотистого до коричневого. Отогревался терпким травяным чаем с мятой.

Расслабляющим умиротворением веяло от аккуратно беленных стен и потолка, подпирающих его наружных балок тёмного дерева, ярко-жёлтых занавесок на окнах, тяжёлой полированной мебели и высоких растений в кадках, обёрнутых в разноцветные узорчатые салфетки. Витал приятный, чуть сладковатый запах. Никакой тебе вони, никакого чада от печки, никаких мух...

   – Василий... – из-за стола поднимался отяжелевшим и уже полусонным, – разбудишь, как доставят приказ об атаке.

В комнате старшего сына его ждала высокая деревянная кровать, накрытая пёстрым ситцевым пологом, с десятком голубых атласных подушек и взбитым пуховиком.

   – Покойной ночи, ваше превосходительство.


31 октября (13 ноября). Иогансдорф

   – Тревога! Красные атакуют! – Гаркуша едва не сорвал ситцевый полог с деревянных стоек. – Подымайтесь, ваше превосходительство!

За окном, где-то на соседнем дворе, дизизионный хор трубачей заиграл «тревогу».

Напевая про себя машинально – «Тре-во-гу тру-бят, ско-рей сед-лай ко-ня...», – Врангель надел черкеску с уже появившейся сноровкой. Даже парного молока, поднесённого адъютантом в пивной кружке, успел хлебнуть. Накинув в полутёмной прихожей бурку и нахлобучив папаху, выскочил на промозглый утренний холод.

Шум боя, пробиваясь сквозь туман, накатывался с левого фланга.

У самой террасы, держа в поводу его кабардинца, Гаркуша запихивал в рот кусок вчерашнего пирога. Конвойцы, вскакивая в сёдла, подбирали под себя полы черкесок и строились на просторном дворе в колонну по двое. Высокие ворота распахнуты.

От сырости деревья и резные заборы совсем почернели, тускло блестела глазурованная черепица высоких крыш, оба конца прямой улицы растворились в тумане. Колонистов не видать – попрятались за крепкими кирпичными стенами...

Под звонкий перестук подков по ровно уложенной брусчатке выслушал Соколовского. Докладывать тому особенно было нечего: едва рассвело, противник атаковал позиции 3-й дивизии, на их участке – пока пассивен.

По всему, чего опасался – удара в стык между ним и Дроздовским, – не случилось. По видимости, красным нужна исключительно железная дорога на Кавказскую. По ней, через Тихорецкий узел, удобнее всего пробиться в Царицын и всё вывезти – раненых, больных и материальную часть.

– Бабиеву – поднять бригаду по тревоге и сместить корниловцев к левому флангу. Чекотовскому – выставить заслон на север из двух эскадронов...

Отдав и другие распоряжения по обеспечению левого фланга, рысью поскакал по узкой прогалине на наблюдательный пункт, уклоняясь от крючковатых веток...

Повеял холодный ветерок, уже с востока. Редкие листья, резные и багряные, безжизненно висевшие на ветках приземистых клёнов, зашевелились. Туман медленно сползал по склонам, обнажая неровно изломанные серо-жёлтые очертания центральной части Ставрополя и западной окраины. Уступами, окружённые облетевшими садами, поднимались в гору мокрые крыши домов, торчали недымящие коричневые трубы и безмолвные звонницы... На вершине горы величественно возвышался златоглавый собор. Господствуя над городом и окрестностями, уходила в серое небо высокая стройная колокольня...

Сколько ни водил Врангель «Гёрцем» по серой степи, ещё подернутой в низинах туманной пеленой, боя слева не разглядел. Одни только вспышки шрапнели и клочки дыма над самой линией горизонта... На слух, пальба откатывается на север...

Беспрестанно верещал полевой телефон. По докладам, Дроздовский оставил позиции у леса и предместье с монастырём и отходит вдоль железной дороги на север. Связь с ним потеряна: разъезд, высланный в его направлении, не вернулся... На их участке, против западного предместья, – никаких признаков активности противника. То же и у Казановича. А вот Покровский, стоящий против юго-восточной окраины, – атакован, но пока держится.

Соколовский быстро наносил свежие оперативные данные на двухвёрстку, расстеленную на шатком раскладном столике. Укрылся под натянутым между деревьев брезентом, однако ни одной пуговицы на защитном прорезиненном плаще не расстегнул, ни светло-коричневых замшевых перчаток не снял.

Опустив бинокль и следя за его карандашом, Врангель мучительно искал решение. По законам тактики, когда сосед отходит, должно немедленно атаковать стоящего перед тобой противника. Только так возможно облегчить положение соседа и обеспечить собственный фланг. Но это – в поле. А когда перед фронтом – укреплённый город, да ещё на возвышенности?

– Ваше превосходительство, позвольте высказать свои соображения? – Соколовский оторвался наконец от карты. Пальцы нервно подкручивали тонкий светлый ус, выдавая неуверенность. – Мы ничего не знаем о противнике перед нами. Лежат цепи, а где-то за ними, в садах предместья, укрыта артиллерия и конница... Перебежчики, принятые за ночь, – все штатские и проку от них мало. Ясно только, что за первой линией обороны расположена вторая, ничуть не слабее. И все – на высотах. Мы же у противника – как на ладони. При таких условиях... с учётом неминуемого истощения патронов, атаковать, полагаю, в пешем строю почти невозможно. А в конном – невозможно совершенно...

Врангель, не удержавшись, скривил плотно сжатые губы. Нет, «момент» выше карты не прыгнет. А каково сейчас драгуну Чекотовскому сидеть и наблюдать, будто зритель из партера, как противник бьёт его родную дивизию? А сам он как потом в глаза Дроздовскому посмотрит?

Надсадно и зло крикнул прапорщику-телефонисту:

– Приказ всем бригадным командирам: спешиться и атаковать город. Цепи рассыпать пореже. Патроны беречь и не открывать огня с дистанции более четырёхсот шагов. Чекотовскому – усилить заслон на север ещё одним эскадроном, связь с Третьей дивизией восстановить любой ценой...

Над степью повис мелкий обложной дождь, вспаивая иссушенную землю и смывая с выгоревшей ковыли толстый налёт серой пыли. Но уже часа через полтора иссяк. Сизая мгла, затянувшая небо, разрядилась и посветлела. Сквозь неё едва-едва проступил обесцвеченный до смертельной бледности солнечный диск.

Красные держались крепко. Всякая попытка казачьих цепей продвинуться пресекалась пачечным огнём. Особенно усердствовали пулемётные расчёты, будто патронов у них – что семечек подсолнечных. Батареи, напротив, осыпали шрапнелью очень экономно, но точно. Без сомнения, заключил Врангель, на колокольнях угнездились корректировщики...

Казаки залегли безнадёжно. Уж полдень миновал, а они лежали себе и вяло постреливали, сберегая патроны. Не уступил им в благоразумии и 2-й Офицерский конный полк. От Чекотовского, Бабиева и Топоркова приходили доклады, похожие как две капли дождя: противник не даёт головы поднять и нет никаких сил выполнить приказ об атаке.

А у Врангеля не осталось сил торчать истуканом на наблюдательном пункте: желание кинуть вперёд конную лаву уже разрывало.

   – Перебежчиков много за ночь?

Соколовский, деликатно отойдя в сторону, раскуривал отсыревшую папиросу. По его понурому виду нетрудно было догадаться, что смысл вопроса им понят.

   – Двое всего. Чудом вырвались.

Двое. Значит, позиции обороняющихся чрезвычайно плотные. И постов с секретами повыставляли, где нужно и где не нужно. На коней-то казаки сядут и лавой пойдут за милую душу... Но что это будет? Атака станет форменным самоубийством. А ежели думать о сохранении дивизии, ни во что, кроме демонстрации, она не выльется. Да проку-то в ней сейчас, в демонстрации...

   – А каково положение в городе?

   – Утверждают, что всё забито ранеными и больными. Заболевших тифом тысячи, и число их растёт с каждым днём. Продовольствия мало, магазины и лавки закрыты. Пропала вода... Это генерал Покровский захватил вчера гору Холодную и остановил расположенную там городскую водопроводную станцию...

   – А о Сорокине что говорят?

   – Что расстреляли его. Будто бы сообщение было напечатано в советских газетах.

   – Прикажите дивизионной команде разведчиков: как только ворвёмся в город – без промедления занять тюрьму и привести в известность всех арестантов.

   – Слушаю.

Нет, решил Врангель окончательно, никаких даже демонстраций. Шум боя с севера долетает всё слабее. Похоже, таманцы продолжают теснить Дроздовского. И каждая новая верста, пройденная ими вперёд, обернётся растяжкой их левого фланга ещё на версту... Части противника перед его фронтом, по видимости, не входят в Таманскую армию, раз остаются пассивными. Ежели так, обстановка может сложиться исключительно выгодная: удар во фланг таманцев откроет его дивизии дорогу в Ставрополь. И чем сильнее их фланг растянется, тем вернее его успех.

Только ударить кулаком, а не растопыренными пальцами. Для этого бригады Бабиева и Чекотовского следует объединить под своим началом. А бригаду Топоркова, чтобы обеспечить центр, – растянуть влево. И раз позиции дивизии наблюдаются с колоколен, растянуть скрытно – лесом, за ночь.

   – Директива Ставки об общей атаке получена?

   – Так точно. Но обстановке она уже не соответствует.

   – Время атаки какое?

   – Семь ноль-ноль завтрашнего дня.

Врангель аккуратно уложил бинокль в футляр. Глянул на небо: солнце, как ни старалось, тоже не смогло пробить белёсую пелену. Что ж, несчастье на то и существует, чтоб умный искал из него счастливый выход.

   – Бригадным командирам передать приказ: вернуть полки на исходные...

Бой на севере затих, когда сумерки, перемешиваясь с поднимающимся от земли туманом, сгустились до темноты.

По сводке штаба Казановича, на его участке противник вёл себя так же пассивно, а Покровский был атакован и немного потеснён...

К полуночи до Иогансдорфа добрался офицер для связи из штаба 3-й дивизии. Обстановку передал на словах: под жестокими ударами Таманской армии дивизия отошла к станице Рождественской, в полках осталось по 200—300 штыков, полковник Дроздовский ранен пулей в ногу и эвакуирован в Армавир.

1 (14) ноября. Иогансдорф – Ставрополь

За ночь Врангель так и не сомкнул глаз. Поступившие сводки – уже из штаба главкома – окончательно прояснили печальную картину: кольцо окружения, выстроенное стратегами Ставки вокруг Ставрополя, прорвано на севере...

Таманская армия атаковала с таким ожесточением, что растаявшие полки 3-й и 2-й дивизий не выдержали и, опрокинутые, откатились на 8—10 вёрст. Из последних сил отбиваясь от наседающего противника, Дроздовский зацепился за кубанскую станицу Рождественскую, к западу от железнодорожной ветки на Кавказскую, а Боровский, к востоку, – за село Пелагиадское. 2-я Кубанская дивизия Улагая отскочила в северо-восточном направлении ещё дальше – к Дубовскому... В итоге левый фланг Таманской армии растянулся на 8 вёрст от окраины леса в направлении Ново-Марьевская – Рождественская.

Безо всякой уже необходимости водил карандашом по двухвёрстке, исчёрканной Соколовским... А самого, отгоняя сон, разгорающимся огнём жгло нетерпение: грядущим утром именно он может решить исход сражения за Ставрополь. И никто другой...

За самое тёмное время Топорков, проведя 2-ю бригаду лесом, растянул её влево и обеспечил центр позиции. 1-ю бригаду Врангель сам вывел из колонии и под прикрытием леса сосредоточил на левом фланге уступом за бригадой Чекотовского.

Благоприятствовала даже погода: поднявшийся с рассветом восточный ветер быстро отогнал туман, а дождь ещё не проснулся.

Скрытно пройдя сквозь лес, четыре полка двойными колоннами рысью устремились на север, к Ново-Марьевской. Развёрнутые в лаву корниловцы и екатеринодарцы, как веником, смели выставленное на фланге слабое охранение таманцев.

Повернув на восток, полки оказались в тылу колонны пехоты и конницы: продвигалась по дороге на Рождественскую – явно с целью довершить разгром 3-й дивизии... Не ожидавшие удара, красные бросились частью на северо-восток, частью – к Ставрополю. Казаки азартно перехватывали нерасторопных. Сопротивлявшихся рубили, сдавшихся гнали к лесу...

Выслав 2-й Офицерский конный полк заслоном к станции Пелагиада, поближе к родной дивизии, Врангель повернул три полка круто на юг – на Ставрополь. Вдогонку убегающим в город кинул Бабиева с Корниловским полком и четырьмя сотнями 1-го Екатеринодарского.

Сам же, не спешивая казаков, собрал сотенных командиров, указал цель атаки и в двух словах разъяснил, в каком порядке намерен её вести. Черноморцев и две сотни екатеринодарцев построил в двойную колонну: на случай, если понадобится охватить фланг противника.

Рысью повёл её к монастырю. Стоящий на высоком холме у самого северо-западного предместья, тот сулил выгодную позицию для занятия Ставрополя. Резерв выделять не стал: случайность, решил, маловероятна и парировать её не придётся...

Дорога, встретив балку, вильнула в сторону. Повёл колонну поперёк балки: не столь уж глубокая и заросшая. Лошади легко выбрались по глинистому склону на гребень.

С расстояния в три с лишним версты – колокольня и купола монастырских церквей стали ясно различимы и без бинокля. Будто игрушечные. Ещё вчера утром и монастырь, и предместье против него занимались Дроздовским...

Бригада Бабиева на плечах бегущих уже подлетала намётом к окраинным домикам и садам, когда засевшие в монастыре красные открыли по ней фланговый огонь из винтовок и пулемётов.

Через пять минут, как только дистанция сократилась до прицельной дальности – двух вёрст, – пули засвистели и вокруг Врангеля. С хрипом и ржанием рухнула одна лошадь, другая... Обернулся: припал к холке раненый конвоец, повалился, завизжав, из седла казак...

Поглубже натянув папаху, подал корпус вперёд и надавил коленями на тебеньки седла. Почуяв шенкеля, прыткий кабардинец в два маха перешёл на галоп.

Отрываясь, потянул шашку из ножен. Высоко поднял над головой блеснувший тускло клинок и резко махнул в сторону монастыря – ещё раз указал цель. И тут же широко махнул им вправо-влево, ещё раз вправо-влево...

Оглядываться нужды не явилось: всем существом ощутил, как переходят на намёт и повторяют этот знак – «в лаву» – полковые и сотенные командиры. Топот за его спиной густел и раздвигался широко в стороны: три правые сотни кратчайшим путём занимали свои места вправо от головной, три левые – влево, размыкались по линии фронта шеренги.

Верста до цели. Второй раз подняв клинок, дал кабардинцу шенкелей, переводя в полевой галоп.

Повинуясь знаку, плотная казачья лава, быстро переменяя аллюр с волчьего намёта на широкий и подаваясь крыльями вперёд, неудержимо и бесповоротно понеслась за ним через размякшее чёрное поле. Зацокали стальные кавказские стремена. Земля задрожала. Из-под копыт полетели сырые комья...

Монастырь приближался стремительно. Из-за светлой каменной стены, с башенкой над воротами, поднимались белая колокольня и низкие купола, синие и зелёные, пяти небольших церквей.

Семьсот шагов до цели. Привстал в стременах и как можно выше поднял клинок третий раз: «Шашки к бою!» И, переждав секунду-другую, резко махнул вперёд: «В атаку, марш-марш!»

Лава ощетинилась клинками, бросилась в карьер и огласилась гортанными криками «Ура!», гиканьем и свистом.

Чуть натянув повод, замедлил бег кабардинца до галопа и тут же очутился за спинами казаков.

Огонь красных стал беспорядочным и неприцельным: пули, тонко посвистывая, улетали куда-то над головой или зарывались в землю. Ещё секунды – и стрельба утихла. От монастырской стены побежали люди в шинелях, покатились вниз по крутому склону, кинулись к ближним садам и дворам.

Одна сотня мигом взлетела к белой монастырской стене. Другие, огибая холм и сворачиваясь, врывались в узкие улочки, рубя настигнутых. Самые стойкие красноармейцы, укрывшись в крайних дворах, отчаянно отстреливались из-за низких палисадников...

Пули звонко щёлкали о монастырскую стену, взбивая каменную крошку... Хрипела и била ногами лошадь: ей пробило шею... Прихрамывая, подошёл к ней казак и, вставив дуло винтовки в ухо, выстрелил. И присел рядом на корточки, рукавом черкески утирая со щёк то ли пот, то ли слёзы...

Санитары уже несли раненых и укладывали на мощёной площади перед монастырём, где посуше. Кто-то стонал, кто-то, стиснув зубы, переносил боль молча, кто-то просил воды... Сёстры милосердия, склонившись, аккуратно разрезали ножницами напитанные кровью бешметы, шаровары или ноговицы, споро разматывали стираные бинты.

Со слабым скрипом приоткрылись высокие зелёные ворота, и на помощь им высыпали монашки в чёрном. Одни несли свисающие полосы белого полотна, другие – пышные буханки хлеба, третьи – медные чайники с закопчёнными боками...

Разослав ординарцев с приказом спешиться, занять околицу и отвести лошадей внутрь монастыря – под защиту стен, – Врангель кинул поводья Гаркуше и, разминая затёкшие ноги, направился к воротам.

Пробилось наконец солнце. Его косые лучи осветлили бледные запрокинутые лица раненых, ярко высветили красные кресты на сером брезенте подоспевших лазаретных линеек и позолотили кресты над куполами.

Затрезвонили колокола, сумбурно и радостно...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю