Текст книги "Врангель. Последний главком"

Автор книги: Сергей Карпенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 40 страниц)

21 мая. Киев

Погода установилась тихая и солнечная. Слепило золото куполов. Переливался серебром и бирюзой полноводный Днепр. Всё цвело и благоухало. И хотя на теле города страшными ранами зияли разрушения и едва выветрившиеся пепелища, молодая зелень пыталась прикрыть их, будто свежей повязкой, обещая скорое излечение и возвращение к прежней жизни...

Матерь городов русских, по ощущению Врангеля, столпотворением походила на Вавилон. С одной, впрочем, разницей: там в ходу были все языки, а здесь только три – великорусский, малороссийская «мова» и немецкий. Из совдеповской России понаехали аристократы, богатеи, чиновники и офицеры – забили под завязку гостиницы и «уплотнили», выражаясь по-большевистски, родственников и знакомых. Дома и квартиры состоятельных киевлян, как они сами пошучивали, превратились в «коммуны».

Уже с начала одиннадцатого часа тротуары Крещатика плотно заполнялись приезжими и беженцами. Пока пройдёшь от Городской думы до Бессарабского крытого рынка – все бока обтолкают... Кто-то искал заработок, кто-то, наоборот, спешил растратить в магазинах падающие в цене бумажные деньги, кто-то кочевал из одной кофейни в другую, а кто-то просто шатался, глазея на витрины и выискивая знакомых.

Витрины торговых домов и магазинов действительно радовали глаз былой роскошью и аппетитно разложенными и развешанными яствами. Кое-где, правда, пробитые пулями стёкла ещё не заменили... Цены, однако же, стояли много выше крымских – жена только ахала да вздыхала.

Сам он больше разглядывал толпу.

Преобладали в офицеры – всех чинов и родов войск. Пережив смерть родных частей, претерпев от солдат жестокие издевательства и побои, они с риском для жизни пробирались на Украину через кордоны большевиков. Кто, обзаведясь фальшивыми документами, по железной дороге, а кто – без оных, в крестьянской телеге или пешком. Только что прибывшие угадывались сразу – по землистым лицам, худобе и оборванным солдатским шинелям без погон.

Многие мечтали о мирном и сытом житье-бытье. Эти соглашались на любой заработок, устраиваясь даже коридорными и швейцарами в гостиницы и официантами в рестораны. Смотреть на них Врангелю было больно и стыдно: ни формы не снимали, ни значков, училищных и полковых, ни орденов. На вопрос «почему?» отвечали почти без стеснения: «Так на чай больше дают...»

Повсюду – на улице, в кофейне, у дверей меняльной конторы – встречал знакомых.

Слушая их рассказы – гневно-возбуждённые или устало-равнодушные – о всякого рода злоключениях, убедился: умно поступил, покинув армию сразу после большевистского переворота. Самое унизительное и страшное обошло его стороной: упразднение чинов и снятие погон, назначение начальников кашеварами, убийства офицеров озверевшей солдатнёй. Кого-то из сослуживцев растерзали, кого-то искалечили... А кто-то уже сложил голову в первых боях с большевиками на Украйне.

Из уцелевших многие признавались: махнули на всё рукой и думают лишь о том, на какие средства существовать. Эти, желающие переждать в стороне, громче и яростнее других поносили гетмана и за крепкими солдатскими выражениями в карман не лезли.

Куда меньше нашлось таких, кто подобно ему мучился гамлетовскими вопросами: откуда придёт избавление от немецко-большевистского ига, как продолжить борьбу за Россию, под чьё знамя встать?

Одни носились целыми днями по украинским штабам: выясняли, куда можно поступить на службу и каково будет довольствие – основное жалованье, столовые деньги, квартирные и добавочные... И всюду выслушивали высокомерные требования «размовляти тильки на державний мови», сочиняли десятки «заяв» и «проханний».

Другие искали путь на Дон.

Несказанно удивился, когда узнал, что в Киеве открыт вербовочный центр Добровольческой армии. И немцы – с чего это вдруг? – смотрят на его работу сквозь пальцы. Однако из тысяч офицеров, нашедших приют в гетманской столице, к Алексееву и Деникину уезжают жалкие десятки. И причина – не в гибели Корнилова, единственного, кому верили беззаветно. И уж, конечно, не в низком жалованье... Совсем в ином: из уст в уста передаются сведения, сообщённые будто бы прибывшими с Дона добровольцами, о неладах между старшими начальниками, об отсутствии у армии денег и материальной части, о враждебности к ней казаков... Хуже того: верхушка армии будто бы заражена республиканскими настроениями.

Слухи эти распускались местными монархическими организациями. Особого доверия к этим кликушам не испытывал, но ведь дыма без огня не бывает. Как ни крути, а в феврале 17-го Алексеев оказался среди тех старших начальников, кто, потеряв сердце и голову, уговорил государя отречься от трона... И оставалось только пожимать плечами, когда очередной знакомый принимался настойчиво выспрашивать, правда ли, что Алексеев и Деникин – «за эту сволочь учредилку».

Именно этим и объясняли многие своё решение зачислиться в украинскую армию, благо оклады в ней позволяют хотя бы платить за скромное жильё и есть по-человечески. А, возможно, заподозрил сразу, «республиканство» Добровольческой армии, над которым ещё надо поставить знак вопроса, – лишний предлог для малодушных не ехать на Дон.

Те, кто пошёл служить в украинские штабы, чаще всего оправдывались острой нуждой. Реже – необходимостью делать хоть что-то для возрождения армии и России, раз нет надежд на Добровольческую армию. И даже далёкими малороссийскими предками.

Если отбросить эмоции, искренние и напускные, картина с их слов рисовалась удручающая: штыков и шашек у гетмана – кот наплакал, командующий немецкими войсками на Украине генерал-фельдмаршал Эйхгорн и его штабные все только обещают, но формирования строевых частей не допускают. Единственное, что делается – особой комиссией, созданной при Военном министерстве, – разрабатывается форма украинской армии. И будет она весьма похожа на германскую. Потому-то и погон пока не носят.

Нынешняя утренняя встреча в бывшем штабе Киевского военного округа, на Банковой улице, с полковником Сливинским, знакомым по Румынскому фронту, только подтвердила его первые, но уже определённо скверные впечатления.

Выходец из запорожских казаков, до поступления на военную службу носивший, по собственному признанию, фамилию Слива, тот взлетел теперь до начальника Генерального штаба Украины. Китайским чаем «Царская роза», откровенностью и задушевным тоном беседу старался согреть как мог, но слова примораживали к кожаному креслу: немцы не желают более иметь сильного и хорошо вооружённого соседа на востоке, и тут их воля непреклонна. А посему все попытки выпросить у них разрешение на формирование хотя бы двух дивизий – для защиты границ от большевиков, и только – результата не дали. Склады бывших Юго-Западного и Румынского фронтов взяты ими под охрану. Военное министерство не имеет в своём распоряжении ни вооружения, ни боеприпасов. Даже новое обмундирование пошить не из чего. Правильной мобилизации не проводится, да и мобилизационный план ещё не готов.

Военно-окружной штаб Врангель покинул в твёрдом убеждении: тевтоны больше всего опасаются, как бы под видом украинской не возродилась армия русская. Конечно, для них такая перспектива – малоинтересная: тогда прощай их планы поживиться за счёт России.

Так или иначе, все эти бесконечные и бесплодные, а порой и болезненные разговоры только усиливали собственные сомнения и гасили надежды, едва тлеющие, на Добровольческую армию...

22 мая. Киев

К чашкам и изящному кофейнику императорского фарфора, расписанным пейзажами с удивительной тонкостью, больше не притрагивались: кофе давно остыл. Беседа, начатая за поздним обедом, незатейливым, но сытным, с водкой и удельным портвейном «Массандра», и продолженная потом в кабинете гетмана, затянулась. Узкие высокие полоски между неплотно задёрнутыми оконными портьерами золотистого бархата потемнели до синевы.

Не так-то просто оказалось для Врангеля заговорить наконец со Скоропадским начистоту. Подтолкнула карта: мелкого масштаба и ярко раскрашенная, она заняла добрую часть глухой стены между голландской печью и дверью. И только присмотревшись, сообразил: петляющая жёлто-голубая полоска – граница гетманства. И граница эта, на западе совпадая с довоенной российской границей с Австро-Венгрией, заключила внутрь себя не только малороссийские губернии, но и Новороссию с Одессой и Херсоном, а далее прихватила Донецкий каменноугольный бассейн, изрядный кусок Донской области с Таганрогом и Ростовом, всю Кубанскую область и даже Черноморскую губернию с портом Новороссийск.

– Украинская держава, – пояснил гетман, проследив за его взглядом, и с гордостью прибавил: – Как видишь, одно из самых больших европейских государств.

Врангель перекинул изумлённый взгляд с карты на его лицо. Электричество в Дворцовой части города погасло, и горело всего четыре свечи в двух бронзовых канделябрах, расставленных по бокам от письменного прибора. Но и их скупого света хватило, чтобы убедиться: хозяин кабинета совершенно серьёзен и необыкновенно горд произведённым впечатлением.

   – Послушай-ка, Павел... А какой бес попутал твоих картографов и занёс так далеко? Особенно на юго-восток.

   – При чём тут бес? Ты разве не знаешь, что Кубань и Черноморье заселялись запорожцами, моими предками? Они и теперь все говорят по-украински.

   – А Таганрог с Азовом? А Донбасс? – Врангель не совладал с внезапно вырвавшимся раздражением, его длинное худое тело подалось вперёд из глубокого кожаного кресла. – Там-то кто говорит по-малороссийски? Или эти земли Донского войска тебе нужны для обеспечения углём и соединения с Кубанью?

   – Но ведь на Дону тоже немало выходцев с Украины... – Скоропадский крепко держал себя в руках: характер у «Пипера» взрывной, и не стоит раздувать так некстати вспыхнувший спор.

   – А где их нет? Поселения бывших запорожцев есть и на Амуре. И они до сих пор говорят на малороссийском наречии. Так почему бы твоей державе не претендовать тогда на Волгу и Сибирь, чтобы соединиться с ними?

   – Оставь, Пётр, не передёргивай... Незачем нам с тобой копья ломать – пусть историки со всем этим разбираются.

   – А как же с Крымом? – Врангель и не думал отступать. – Материковую часть Таврической губернии твои картографы включили в Украйну, а Крым?

   – Видишь ли... – Скоропадский едва приметно запнулся. – Дело в том... Немцы не признали Крым частью Украины.

   – Вот как... – Обезоруженный откровенностью, Врангель сбавил пыл, плечи его снова расслабленно приникли к высокой мягкой спинке. – Выходит, они действительно намерены отторгнуть Крым от России...

   – Ну, это мы ещё посмотрим... После завершения войны, я уверен, мне удастся как-то убедить кайзера вернуть Украине и Крым, и Галицию со Львовом.

   – О чём ты, Павел? – изумился Врангель. – О победе Германии?

   – Да, – голос гетмана потвердел. – Я уверен, война окончится победой Четверного союза[13]13
  Четверной союз – военно-политический блок, противостоящий в Первой мировой войне Антанте. В него входили Германия, Австро-Венгрия, Турция и Болгария.


[Закрыть].

   – С чего это вдруг? Вступление в войну Соединённых Штатов склонило весы в сторону Антанты. У них же самая мощная индустрия и огромные запасы живой силы.

   – Ну, не скажи...

Прикуривая папиросу от свечи, Скоропадский навис над массивным столом. Потом вышел из-за него и заходил по кабинету. Чуткие язычки пламени, а с ними и тени на стенах заколыхались.

   – Не склонило, Пётр, а всего-навсего компенсировало выход из борьбы России. Сам посуди: американцам нужно несколько месяцев, чтобы перебросить в Европу войска, тылы и запасы снаряжения. Главное же – научиться воевать против немцев. А у джонни, я уверен, против Гансов кишка тонка.

   – Скорее, у Гансов она самая тонкая теперь. С голоду...

Врангель первым рассмеялся собственной шутке. Гетман лишь усмехнулся невесело.

   – Этот самый голод и толкнул их на занятие Украины, что б ты знал. Ни днём, ни ночью покоя не дают – требуют увеличить поставки зерна и жиров. Я делаю всё, чтобы урезать их аппетиты. Правда, они платят марками, да деньги-то нынче дешевле хлеба. Курс установили они: наш карбованец равен половине марки. Больше бы надо, но финансисты мои уверяют, что для нас и это неплохо... Твёрдый курс украинской валюты – вот основа всего: без этого не будет ни продуктов на рынке, ни прочной власти, ни сильной армии...

Врангель, закинув ногу на ногу и обхватив острое колено туго сцепленными пальцами, исподволь наблюдал за Скоропадским. Вот – истинный баловень судьбы! Всё в жизни давалось Павлу легко благодаря бездумной исполнительности, богатству, связям и внешней красоте. За одно только умение эффектно сидеть на лошади великий князь Николай Николаевич считал его одним из лучших эскадронных командиров гвардейской кавалерии... И честолюбие его, умело скрываемое под маской безукоризненности, искало удовлетворения не столько в боевых лаврах, сколько в придворных успехах. Как-то в порыве откровенности признался даже, что предел его мечтаний – аксельбант свитского генерала... Теперь же случай вознёс его на высоту, о какой он прежде и мечтать-то не смел. И благодаря лишь тому, что в жилах его течёт кровь какого-то худородного украинского гетмана. Да ежели на то пошло, так Олесинька имеет куда больше прав на гетманство: всё ж таки Иваненки – богатые малороссийские помещики и родословную свою ведут аж от самого Мазепы!..

По видимости, много сильнее всех выпитых вин ударило Павлу в голову вино власти. Потому и заигрался – то ли в угоду немцам, то ли по собственной глупости – в «щирую Украину». Не иначе, надеется такой ценой удержать в руках гетманскую булаву. Всегда был глуп, хотя и с хитрецой. Определённо, глупость Павла на этот раз превзошла его хитрость... Но каковы его потаённые мысли? Ведь не может же он, чёрт возьми, не понимать, сколь непрочно его положение. Не союзники разобьют немцев через год-другой, так новое народное ополчение выгонит из Кремля их агентов – большевиков... И что тогда? Ведь мокрого места от гетманства не останется...

Вспыхнуло было желание поделиться со Скоропадским скверными впечатлениями, что сложились у него за неполные три дня встреч и разговоров, но быстро угасло. К чему? Одни пустые разговоры родят лишь другой, такой же пустой.

– Ежели говорить об армии, Павел... Насколько я успел ознакомиться с делом, я сильно сомневаюсь, чтобы тевтоны позволили тебе сформировать крупные части, особенно конные... Но вопрос даже не в этом... – Протестующий жест гетмана заставил Врангеля поспешно уточнить свою мысль и смягчить тон дружеской доверительностью. – Я-то сам готов взять любую посильную работу. Хоть околоточным[14]14
  Околоточный надзиратель – низший чин городской полиции.


[Закрыть], будь это полезно России. Но скажи мне откровенно... Веришь ли ты сам в возможность создать самостоятельную Украйну? Ведь это – расчленение России. Или Украйна для тебя – первый слог слова «Россия»?

Скоропадский ещё какое-то время молча отмерял по кабинету шаги, слегка заглушаемые вишнёвым паласом. «Украйна» больше не задевала.

   – Скажу одно: я – русский человек и русский офицер, а не «щирый украинец»... – заговорил он наконец, остановившись перед картой. – Ия – не расчленитель... В моём правительстве, чтоб ты знал, идёт нешуточная борьба по этому вопросу. Я стараюсь вести среднюю линию. Хотя бы для примирения. Но теперь, когда мы под немцами, это нелегко... В общем, само время укажет выход. Может быть, в отдалённом будущем Украина и воссоединится с Россией. Разумеется, как равная с равной, на условиях федерации. Но пока в Москве сидят Ленин с Троцким, самостийность Украины – лучшее лекарство против большевизма.

   – А по-моему, щирое украинство ничем не лучше большевизма. Немцы потому и поддерживают его, что это – лучший способ расчленить Россию... – Раздражение вырвалось с новой силой и опять ожесточило тон. – И прибрать к рукам наши богатые западные земли. Разве не так?

Наскоки Врангеля вывели-таки Скоропадского из равновесия. Вспыхнув, он горячо заговорил о стремлении к самостоятельности, веками жившем в украинском народе. Об активной работе в этом направлении многих известных деятелей и организаций. О том, наконец, что Украина имеет всё необходимое для образования самостоятельной державы: и промышленные заведения, и плодородные земли, и пути сообщения, и выход к морю.

   – ...Это Крым, где нет ничего, кроме винограда и хамсы, и пары месяцев не проживёт самостоятельно. Сулькевичу рано или поздно придётся склонить голову перед Украиной, Россией или Турцией. Сам увидишь.

С каждым словом Скоропадский возбуждался всё сильнее. Широкий рукав черкески порывисто обмахивал цветастую карту, едва поспевая за решительно вытянутым указательным пальцем. Нервно подрагивали, отсвечивая серебром и эмалью, головки газырей, петличный Георгий и рукоять длинного кавказского кинжала.

   – ...Ты, Пётр, небось наслушался уже моих хулителей? Некоторые наши общие с тобой приятели открыто мне говорят: как же ты, русский генерал, обласканный государем, коему ты присягал, можешь помогать немцам расчленять Россию! Ну чем, скажи, я усугубил положение России, приняв гетманскую булаву? Чем? Алексеев и Деникин ополчились против меня, ширяют мне в глаза своей псевдорыцарской верностью союзникам... А где они, союзники? Взгляни на карту... Захотели бы – помогли бы нам ещё в прошлом ноябре. В том-то и беда, что никто, кроме немцев, помочь нам теперь не в силах. Если думать действительно о России, надо принимать ту помощь, какую дают, а не ту, какую хочется. И хулители всех мастей это оч-чень хорошо понимают... Потому понаехали в Киев, под защиту немцев и мою. Они предпочитают оставаться тут, жить в сытости и поливать меня грязью, а не едут на Дон и Кубань бороться в рядах добровольцев.

   – Я не обвиняю тебя, Павел, – поспешил перебить гетмана Врангель и тут же пожалел: ведь тот может подумать, что он принял эту гневную отповедь на собственный счёт. – Потеряв убитыми два миллиона с лишком, мы давно свободны от моральных обязательств перед союзниками. И я вполне допускаю возможность немецкой ориентации... Весь вопрос в том, насколько германско-украинский союз служит делу воссоздания Великой России. Разве нет? Поможет ли он создать армию, которая двинется от Киева на Москву?..

Но Скоропадский уже взял себя в руки, и возбуждение, словно выплеснутое разом, покинуло его. Высказав всё накипевшее на душе, он как будто потерял интерес к разговору. Вернувшись за стол, тяжело опер голову о руку и, машинально потирая пальцами выпуклый лоб, ушёл в себя. Об откровенности своей не пожалел. Что думает «Пипер» и согласится ли возглавить штаб – не понять: искренностью никогда не отличался. С виду открыт, импульсивен, нагородить и натворить может чёрт знает чего, но если не захочет пустить к себе в душу – нипочём не пустит. И оборону эту ничем не взломать...

Разговор иссяк сам собой: ворошить гаснущий костёр никому не хотелось. Скоропадский незряче смотрел в какие-то бумаги, вяло барабаня по ним согнутыми пальцами. Намерение ещё раз попытаться убедить приятеля перебраться в Киев и помочь сформировать армию посетило на миг и исчезло, оставив горький привкус досады. Да к тому же, как и при первой встрече, тот раза два вскользь, словно оправдываясь, напомнил о крайней нужде побывать в бобруйском имении. Ну да Бог ему судья...

Врангель чувствовал себя, как на похоронах: гроб опущен, первые комья земли гулко застучали по крышке и пора уж уходить от чужой смерти – возвращаться к собственной жизни.

А в жизни его – беспросветная тьма, как в том гробу. Займи он должность начальника штаба гетмана – не закончится ли его служба на Украйне вместе с германской оккупацией? А то и раньше – с властью Скоропадского, бывшего сослуживца. И приятеля, как видно, тоже бывшего... А в Добровольческой армии? Сведения о ней – самые противоречивые, и кому верить – неизвестно. Неужто её дело ещё безнадёжнее и там всё завершится даже раньше?

Вместо прощания гетман посоветовал не слишком прижимать мужиков в имении.

   – А что? – насторожился Врангель.

   – Небезопасно это по нынешним временам. У меня по всей Украине «красные петухи» разгуливают. Как только господа землевладельцы начинают недоимки за семнадцатый год выколачивать, так мужики и подпаливают усадьбы. Ну, «иллюминации» эти – полбеды, а бывает, что и целые семьи вырезают.

   – Даже гансы справиться не могут?

   – Даже они.

   – Может, мне помочь им? Опыт имею... – Врангелю захотелось свести неприятную тему к шутке, но не вышло.

   – Устарел твой опыт. В шестом году у мужиков, которых ты драл с отрядом Орлова[15]15
  С января по август 1906 г. штабс-ротмистр П.Н. Врангель был прикомандирован к Северному отряду генерала Орлова, участвовавшему в подавлении крестьянских выступлений на территории Прибалтики.


[Закрыть], были лишь топоры да вилы. А нынче – винтовки и пулемёты. Государь император сам и вооружил их. На свою и на нашу голову...

На том и расстались на пороге кабинета, неловко обнявшись. Полумрак помог им разойтись взглядами, полными разочарования и сожаления.