Текст книги "Врангель. Последний главком"
Автор книги: Сергей Карпенко
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 40 страниц)
4 (17) декабря. Екатеринодар
Накануне выборов Кубанского войскового атамана Врангель до полуночи засиделся у Драгомирова, в особняке пивовара Ирзы на Екатерининской улице. Назначенный Деникиным после смерти Алексеева председателем Особого совещания при главкоме, тот переехал сюда, в освободившуюся квартиру покойного. Здесь же разместились канцелярия и некоторые отделы Особого совещания.
Драгомиров не сомневался в избрании Филимонова.
– Казаки, Пётр Николаевич, – с профессорской основательностью рассуждал он, сухо покашливая, – с молоком матери впитывают убеждённость, что войсковым атаманом непременно должен быть военный. И притом в генеральском чине. А штатских они и за людей-то не считают... Так что Букретов как кандидат был для нас опаснее Быча.
– Думаете, на нём можно поставить крест? Ведь генералов у нас редко осуждают.
– Ну, если и выйдет на свободу, то не скоро. Следствия по делам о взятках и вымогательстве – штука волокитная.
– А по чьему приказу он был арестован?
– Военного прокурора Кубани полковника Лукина. Неделю пришлось уламывать Филимонова, чтобы он дал прокурору такое указание. Да и то... Письменное дать струсил, смелости хватило только на устное.
– Улик не нашлось?
– Когда дело касается снабжения армии, улики всегда находятся... – наставительно покачал пальцем Драгомиров. – Быч ещё не раз пожалеет, что назначил его своим товарищем по ведомству продовольствия и снабжения. «Линейцы» не преминули воспользоваться и теперь самого Быча обвиняют в злоупотреблениях.
Драгомиров боролся с прилипшей простудой по-стариковски: обмотал горло шарфом из верблюжьей шерсти, закутался в тёмно-синий стёганый халат, упрятал ноги в толстые шерстяные носки и войлочные тапочки, втиснулся в вольтеровское кресло, пододвинутое почти вплотную к жаркому изразцовому боку проёмной голландской печи, и в довершение всего прихлёбывал горячий чай с малиновым вареньем.
Бронзовая люстра висела низко, абажур из плотной зелёной материи, с кистями, поглощал изрядную долю света электрических лампочек, и успокаивающий полумрак нагонял на старого кавалериста дрёму.
Врангель, вольготно рассевшись на обитом гобеленом диване с высокой спинкой, потягивал голицынский красный мускат. Хотя и тёплый, но с тонким и возбуждающим букетом... Его стараниями – до того соскучился по сладкому – от горки слегка подгоревших кексов с изюмом остались на блюде одни сухие крошки. А к чаю не притронулся: едва скинув шинель, сразу согрелся в протопленном сверх всякой меры помещении. Но приходилось мириться с привычками хозяина и преть в черкеске. И удивляться, как не засохли ещё в этой духоте цветы, расставленные на широких подоконниках.
– Умно сделано. Одним выстрелом убиты два зайца...
– Выстрел мог быть и убойнее, если бы Шульгин не уехал в Яссы.
– Зачем?
– Союзники пригласили на совещание относительно планов помощи нам. Жаль... Его перо пригодилось бы сейчас как нельзя кстати.
– Но Деникин, кажется, хотел закрыть его «Россию». Разве нет?
То ли недоумение Врангеля стало тому виной, то ли напавший кашель, но сонливость с распаренного лица Драгомирова отступила.
– С чего ты взял? Это правительство Быча требовало закрыть газету... Алексеев и Деникин хотели погасить конфликт. Пригласили Шульгина на беседу и меня с Романовским... Ну, Деникин попенял ему слегка за выпячивание монархизма. Но Шульгин тут же заявил, что раз так – больше писать не будет...
– Его излюбленный вольт.
– И очень эффектный, доложу тебе. Как это Шульгину да не писать?! А кто даст отпор Краснову и Бычу? Кончилось тем, что Антон Иванович махнул рукой и сказал: «Пишите, что хотите!»
– Жаль, что он не поступил подобным же образом, когда Покровский и Шкуро предложили ему произвести переворот.
– Не-ет, Пётр Николаевич, дело обстояло иначе... – Драгомиров задержал на собеседнике оценивающий взгляд: удлинённое лицо Врангеля затушевала тень от абажура, и он не столько увидел, сколько почувствовал, как бродит в бароне раздражение. – Разогнать Краевую раду и правительство Покровский и Шкуро предложили Филимонову. Чтобы он всю власть сосредоточил в своих руках... А Филимонов, конечно, запаниковал и сразу помчался к Романовскому. Тот доложил Деникину, а потом вызвал Покровского и от имени главкома категорически воспретил всякие выступления.
– Вот как... Разумеется, не мародёру Покровскому водворять порядок на Кубани... – процедил Врангель. – Но разве не сам Деникин обязан взять на себя одиум[83]83
От лат. odium – здесь: невыносимость.
[Закрыть] разгона местных демагогов? Иначе какой же он главком...
– Не горячись, Пётр Николаевич, ты не на фронте... Многие обвиняют командование в попустительстве сепаратизму «черноморской» группы... Мы с Лукомским как-то сказали ему об этом прямо. А он тут же поставил вопрос ребром: если мы убеждены, что переворот разрубит гордиев узел, он завтра же прикажет Корниловскому полку разгромить кубанское правительство... И мы, чтоб ты знал, оба ответили «нет». Сам посуди... Разогнать Раду – хватит одного полка. А как потом усмирить станицы, выбравшие своих представителей в Раду? Тут не хватит и всей армии. Да вдобавок она расколется на добровольцев и кубанцев...
Приподнявшись с дивана, Врангель взял с круглого чайного столика и поднёс к глазам полупустую бутылку. Слишком близко – золотистые и чёрные надписи на красной этикетке расплылись. Но важно было не прочитать, а уйти из-под пристального взгляда старого кавалериста, не подать виду, сколь неожиданным и неприятным стало для него открытие: Деникин не одинок в своей слабости.
– А компромисс возможен?
– Боюсь, что нет. Самостийники руками и ногами держатся за «суверенитет» и «союз равных». Хуже того – отдельным пунктом включили в проект конституции края создание Кубанской армии.
– Скверно.
– Толку-то от этих компромиссов... – бросил в сердцах Драгомиров: разочарование в голосе Врангеля и смутило, и раздосадовало его. – Да пойми ты, Пётр Николаевич... Диктатура устанавливается одной лишь силой. Если она есть... А если нет, тогда и остаётся вести переговоры и искать компромисс... И заключать соглашение. Однако таким соглашением может быть установлено всё, что угодно, но только не диктатура.
Эта мысль поразила Врангеля беспощадной логикой и ясностью формулировки. Какое-то время она металась в его сознании, приживаясь и укореняясь, пока Драгомиров откашливался и промокал батистовым платком капли пота, обильно выступившие на высоком круглом лбу и седых висках.
– Ежели так, не на Филимонова надо ставить... А надо искать более решительного человека.
– Уже нашли.
– Кого же?
– Науменко. Хотя он из старейшей черноморской фамилии, но крепкой российской ориентации. Для начала нам, надеюсь, удастся протолкнуть его в правительство, на место управляющего военными делами. То бишь в походные атаманы.
– Но ведь у походного атамана власти кот наплакал...
– Не скажи. Если самостийники на деле возьмутся за создание армии, походный атаман станет ключевой фигурой.
Врангель сам удивился, насколько мало он задет. Хотя главком и Романовский в очередной раз с ним не посоветовались... Всё же не лёг Науменко на душу: писанину предпочитает бою, а дешёвую популярность – справедливой строгости начальника. Протолкнут в «министры» – не самая страшная будет потеря для корпуса: Топорков отлично командует 1-й конной.
– Так вы допускаете, Абрам Михайлович, что Деникин всё-таки уступит им и разрешит формирование?
Драгомиров с тяжким вздохом стал выгребаться из кресла. Показывая тем самым, что пора на покой.
– Пока добровольческие полки воюют под Ставрополем, а Ставка расположена в Екатеринодаре... – произнёс устало, запахивая халат плотнее и затягивая пояс, – они просят у нас разрешение. А как только мы уйдём на север – обойдутся без него.
Хозяин счёл необходимым проводить гостя до передней. Внимательно наблюдал, как тот ловко, будто делал это всю жизнь, надевает поверх серой черкески полевую шинель и аккуратно насаживает на голову кубанскую папаху чёрного цвета.
– Антон Иванович, кажется, имеет на тебя серьёзные виды...
– То есть? – Врангель чутко уловил в тоне Драгомирова и многозначительность, и сомнение.
– В плане того, чтобы объединить в твоих руках всю кубанскую конницу. На худший случай... Если самостийники оторвут Кубань от России, хоть какая-то будет гарантия, что удастся удержать казаков на фронте.
Врангель без видимой необходимости снял папаху и принялся разглаживать алое донышко.
– Боюсь, Абрам Михайлович, при такой политике в тылу... никаких гарантий на сей счёт быть не может.
Теперь Драгомиров отозвался не сразу: отвлекли замигавшие вдруг каплеобразные лампочки двух бронзовых бра. Не ослабляя прищура, перевёл пристальный взгляд на гостя.
– Ну... тогда ты первый останешься без войск.
Врангель только руками развёл. Загар давно сошёл с его худого вытянутого лица, обнажив обычную бледность, и в потускневшем до тёмной желтизны электрическом свете оно приобрело какой-то тифозный оттенок.
8 (21) декабря. Екатеринодар
– Поздравляю, Вячеслав! Ужасно рад за тебя.
Дружный звон сдвинутых хрустальных бокалов перекрыл благодарные слова Науменко. Бешмет алого батиста, новая тёмно-серая черкеска, ладно пошитая из тонкого сукна фабричной выделки, с чёрно-алыми погонами Корниловского конного полка и богато отделанный серебром горский кинжал необычайно шли высокой и тонкой фигуре виновника торжества.
Поначалу Науменко собирался устроить небольшой банкет в Войсковом собрании. Само собой, пригласить и Врангеля, удачно прибывшего с фронта: вместе отметить заодно и производство в генералы. Но, дабы укрыться подальше от глаз и ушей тыловых сплетников, переиначил: предпочёл по-семейному отобедать у близких родственников. В их одноэтажном каменном доме, выстроенном перед войной в конце Крепостной улицы, почти на самом берегу Кубани, близ пристани.
По-станичному обильный стол, старых устоев казачья семья, большая и дружная, и прошлогоднее цимлянское привели Врангеля в доброе расположение духа. Но даже привезённая из Темрюка дивная чёрная икра, паюсная и зернистая, не заставила забыть о деле. Извинившись перед стариками и оставив жену отбиваться от расспросов любопытных казачек, удалился с Науменко.
Их провели в пустующую комнату старшего из сыновей, служившего в 1-й конной дивизии и погибшего в сентябре под Михайловской.
Поговорить было о чём...
...Избрание войсковым атаманом Филимонова и сформирование им нового правительства под председательством «линейца» Сушкова, куда Науменко вошёл начальником Военного управления, по существу – походным атаманом, вызвали эйфорию в штабе Добровольческой армии. Все наперебой уверяли друг друга, что наконец-то создалась благоприятная обстановка для урегулирования отношений с Кубанью.
Но Врангелю эти настроения показались чересчур оптимистичными. И на то были веские причины.
Филимонов победил лишь с незначительным перевесом: в его урне насчитали 275 голосов, в урне Быча – 247.
И в тот же день Рада почти единогласно приняла в третьем чтении конституцию, разработанную «черноморцами». И хотя называлась она «Временным положением об управлении Кубанским краем» и предварялась декларацией о «неразрывной связи с Россией», каждая её статья юридически закрепляла самостоятельность Кубани.
Дальше – больше: при избрании Законодательной рады[84]84
По конституции, принятой Кубанской краевой радой 5(18) ноября 1918 г., власть концентрировалась в руках не атамана, а Законодательной рады: именно ей надлежало принимать законы в перерывах между сессиями Краевой рады, перед ней же, а не перед войсковым атаманом, было ответственно правительство.
[Закрыть] в неё прошло всё активное ядро «черноморской» группы...
...Науменко сразу подтвердил его худшие предположения:
– Быч хоть и штатский, но он ведь опытный администратор. Вся Кубань знает, что он работает сутками напролёт и не трус... А Филимонов малодушен и бремени власти предпочитает комфорт и почести... общем, Бычу помешало только одно: его враждебность к Добровольческой армии.
– А арест Букретова разве не подмочил его репутацию?
– Да нет, пожалуй... Всё же сразу поняли, что это интриги Филимонова. Так что у «линейцев» против него только один козырь и был... Ведь углубления розни с добровольцами мало кто хочет, а разрыва – просто боятся.
– Так почему же, ежели боятся, за конституцию эту самую проголосовали?
С большой фотографии, висящей на стене и хорошо освещённой даже неяркой пятисвечовой лампочкой, задорно смотрел молодой скуластый сотник. Траурная лента прикрыла один погон. Напротив, над аккуратно застеленной кроватью, висела поверх ковра кавказская шашка: обтянутые чёрной восчанкой ножны, потускневшего серебра головка, сильно потёртый ремённой темляк.
– Видите ли, Пётр Николаевич... Казаки с молоком матери впитывают народоправство...
– Да погоди ты, Вячеслав, про молоко... – нетерпение подхлестнуло Врангеля. – Ты мне вот что объясни... Как это в один и тот же день можно выбрать атаманом сторонника союза с Добровольческой армией и принять конституцию, которая устанавливает независимость Кубани? Позорище какое-то, а не народоправство!
– Пётр Николаевич, поймите... Казаки ещё и потому горой стоят за самостоятельность войска, что считают это лучшим способом защититься от большевистской анархии и разбоя. А с другой стороны – избежать разорения, которым чревато для них пополнение и снабжение армии. Идя на Москву, она же будет расти и требовать всё больше...
Сидел Науменко на слегка расшатанном венском стуле прямо, как в седле, расслабленно положив руки на круглый одноногий столик, покрытый белой кружевной салфеткой. То и дело поправлял округлый чубчик, окружённый с двух сторон высокими залысинами, – будто собирал разбежавшиеся мысли. Лицо его осунулось. Со свежестью сошло и доброе выражение. И говорил не то что нехотя, а как-то замедленно и раздумчиво, голосом тихим и ровным, словно опасался потревожить душу погибшего.
– Ты о чём?
– Ну, как же... Ведь Кубань, считайте, единственная база армии. Где ещё взять людей, лошадей, зерно, мясо? Весь смысл куцей автономии, которую Драгомиров с Лукомским навязывают краю, в том и состоит, чтобы изъять из ведения кубанского правительства мобилизации и снабжение армии... И к чему это приведёт? Хозяйства казаков лишатся большей части рабочих рук... Подрядчики скупят все по низким казённым ценам, как в прежние времена... А население останется с одними бумажными деньгами. А они прямо на глазах превращаются в конфетные фантики... А казаки как были, так и есть казаки: и большевиков ненавидят, и добра своего жалко...
– Хотят и рыбку съесть, и на мель не сесть. Так, что ли?
– Деникин и его Особое совещание хотят того же, по-моему.
– Ну, хорошо, а новое правительство... этого...
– Сушкова.
– Да, Сушкова. Оно сумеет радикально улучшить отношения между Кубанью и главным командованием?
Науменко, пожав неширокими плечами, ответил не сразу. Второй уже месяц крутясь в Екатеринодаре как белка в колесе и задыхаясь в чаду политической кухни, он сам того не желая приходил к заключению: улучшение этих отношений зависит прежде всего от Деникина и его ближайших помощников. Слишком много набралось примеров тому, что они не желают считаться с вековыми устоями жизни казаков, с их войсковыми установлениями и психологией... Взять хотя бы сформирование 1-го конного корпуса: Ставка включила в него девять кубанских казачьих полков, а назвала только «конным», а не «Кубанским». Гордость офицеров и казаков была уязвлена. Иные до сих пор обиду в частных письмах высказывают... Стоит ли говорить Врангелю неприятную правду?
– Боюсь загадывать, Пётр Николаевич. Будем надеяться, во всяком случае... Но пока война с большевиками во всероссийском масштабе не завершится, поводы для ссор будут возникать ежедневно. Сами же знаете, что такое в нынешних условиях снабжение армии...
– Знаю, к сожалению... А в вопросе о Кубанской армии как он себя поведёт, Сушков этот?
– Видите ли, далеко не всё зависит от правительства... Есть ещё депутаты Рады, представляющие население... А для станичников войсковая власть без собственной вооружённой силы – всё равно что казак без лошади. Ведь у Донского войска есть армия... А Кубанское чем хуже? Наконец, покойный Корнилов обещал, что у нас будет своя армия.
– Но ведь обстоятельства изменились. Разве нет?
– Скорее не обстоятельства, а люди... – Науменко посмотрел Врангелю прямо в полуприкрытые верхними веками иссера-жёлтые глаза: они излучали живейший интерес и требовали полной откровенности. – Алексеев и Корнилов были для кубанского казачества настоящими вождями. И Деникина казаки знают... Но кто такие Лукомский с Драгомировым? Они для простых станичников – досужие перелёты, и не больше. Прибежали на Кубань в поисках приюта... А держат себя с казаками, как патриции с плебеями. А кто дал право Шульгину оскорблять казаков? Называть их «туземцами», а членов Рады – «парламентариями в черкесках»?
– Да Бог с ним, с Шульгиным... Давай-ка вернёмся к Деникину. Почему, по-твоему, он до сих пор не сподобился наладить отношения с кубанскими властями?
– Боюсь, по правде говоря, он попросту не способен... Он же совершенно не учитывает казачью психологию. Ведь народоправство у казаков в крови, а революция дала им возможность впервые построить свою власть... И пока его грубые попытки подмять Кубанское войско только и ведут к тому, что казаки начинают видеть в нём не освободителя, а реставратора старого режима...
– Но разве не Добровольческая армия освободила Кубань?
– Но состоит-то эта армия из кого? На десять тысяч добровольцев приходится тридцать тысяч кубанцев. Вот казаки и считают, что добровольческая власть – государство без народа и территории...
– А как же Черноморская и Ставропольская губернии?
– Две губернии – ещё не вся Россия. К тому же и они освобождены от большевиков при участии самих казаков. Нашей же дивизией... Разве нет?
Врангель кивнул едва приметно. У него возникло вдруг смутное ощущение: разговор этот он уже вёл когда-то с кем-то...
– А сам ты, Вячеслав, как бы развязал этот узел? Ежели бы стал, предположим, войсковым атаманом...
Короткий смешок Науменко, тихий и смущённый, Врангель истолковал как признак полного отсутствия в нём подобных честолюбивых намерений. Не заблуждаются ли Деникин с Драгомировым в его способности заменить Филимонова?
– Не скажу, Пётр Николаевич, что это просто... Ну, переименовать в «Кубанские» все части, которые сплошь состоят из кубанских казаков. И в первую голову – ваш корпус... Далее приступить к формированию из третьеочередников конных и пластунских частей для службы в тылу. Ведь порядок поддерживать нужно... Вот и была бы Кубанская армия. И казаки бы не чувствовали себя обделёнными, и самостийники потеряли бы главный козырь.
– Да, но как при этом не разрушить единое командование?
– А первым же приказом все части Кубанской армии, действующие на фронте, передать в подчинение главкому...
– А как быть с офицерами регулярных войск, которые окажутся в этих частях? Ежели они не согласятся служить в казачьей армии?
– Конечно, безболезненно этот процесс не пройдёт, но что-то можно придумать... Вас, например, не мешкая принять в коренные казаки.
Глубокая задумчивость и открытый взгляд Науменко отметали всякие подозрения в недомолвках и лицемерии. Скорее, заключил Врангель, генштабист и потомок вольных запорожцев не всегда договариваются между собой в его душе. Хотя мысли высказывает весьма неглупые... Энергии бы ему побольше и решительности. И честолюбия. А то что-то не похоже, чтобы он ужасно радовался свалившейся в одночасье высокой должности... Больше, по всему, рад зачислению в постоянные списки Корниловского конного полка. Иначе зачем цеплять на новую черкеску – очень красивого, кстати, покроя – генеральские погоны именно Корниловского конного, с чёрными звёздочками?.. Нет, всё-таки плохо Деникин с Драгомировым разбираются в людях.
– Послушай-ка, Вячеслав... А кто бы, по-твоему, мог в будущем заменить Филимонова?
– Не знаю, кто мог бы... Знаю, кто хочет. – Науменко даже поморщился брезгливо. – Выскочка Покровский. По всем станицам рассылал своих офицеров и огромные деньги швырял... Чтобы сходы выносили приговоры за его избрание войсковым атаманом. Некоторые горячие головы в Раде даже поддержали его поначалу, но потом, слава Богу, опамятовались. Как можно?! Он же – чистый Бонапарт по повадкам...
– А чего же ты от него хочешь? Он привык парить под самыми облаками.
– Имейте в виду, Пётр Николаевич... – Науменко не поддержал шутки. – Покровского кто-то здорово настраивает против вас. Он уже заявлял своей лавочке: Врангель – немецкий барон, а не казак, и потому казаков обижает. Будьте с ним настороже...
Мгновенный прищур скрыл от Науменко мелькнувший в глазах Врангеля недобрый огонёк.
– Наплевать и забыть. Сам-то он какой казак?.. Слушай-ка, Вячеслав, что-то уже бокалов жажда просит... – Прихлопнув ладонями по коленям, Врангель резко поднялся. – А кто, любопытно знать, вступит в командование отдельной Кубанской армией? Ежели она будет создана... Не походный ли атаман?
Совершенно не в лад нарочито озабоченному тону глаза его уже смеялись.
Аккуратно приставляя стул к стене, Науменко попытался, но не сумел сохранить серьёзность: сухие губы, чуть прикрытые маленькими усиками, сами собой растягивались в широкую улыбку, бесхитростную и слегка смущённую.
– Как положено по старой обыкновенности. А вам что, Пётр Николаевич, было бы зазорно состоять в моём подчинении?
– Ну, отчего же... Ты же – не адвокат Керенский и не прапорщик Крыленко.
Рассмеялся, тихо прикрывая дверь в комнату погибшего сотника, один Науменко.
– А кстати, Вячеслав, где ты шил черкеску? Я собрался вторую заказывать, парадную...