355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Карпенко » Врангель. Последний главком » Текст книги (страница 39)
Врангель. Последний главком
  • Текст добавлен: 11 ноября 2018, 20:03

Текст книги "Врангель. Последний главком"


Автор книги: Сергей Карпенко



сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 40 страниц)

Попытка Врангеля получить в своё распоряжение российские казённые деньги, хранившиеся в иностранных банках, окончилась неудачей. В феврале 1921 г. в Париже по инициативе прибывшего из США русского посла Б.А. Бахметева состоялось совещание русских послов, на котором присутствовали посол во Франции В.А. Маклаков и другие. Исходя из «факта совершенного уничтожения регулярной военной силы» (выражение Маклакова), рассматривая Врангеля всего лишь как одного из беженцев и считая необходимым всякое продолжение его правительством деятельности за границей «немедленно пресечь» (выражение Бахметева), они отвергли его претензии. Сохранив за собой контроль за остатками казённых сумм, они образовали Совет послов, а при нём – Финансовый совет, который должен был выделять деньги на помощь беженцам исключительно через Земгор.

Наконец, казачьи атаманы и правительства, поддавшись на уговоры союзников и соблазнившись их обещаниями щедрой финансовой помощи, разорвали договорные отношения с Врангелем и вышли из его подчинения.

Чтобы сохранить остатки армии, Врангель вынужден был во второй половине 1921 – первой половине 1922 гг. перевезти их в Болгарию и Югославию. Русский совет прекратил существование. В марте 1922 г. он переехал в Сербию, где поселился вместе с семьёй и штабом в городке Сремские Карловцы, недалеко от Белграда.

Между тем ещё в декабре 1921 г., Врангель, прибегнув к помощи своего секретаря Н.М. Котляревского, начал писать воспоминания о Гражданской войне. Объёмный, около 50 авторских листов (в виде двух переплетённых машинописных экземпляров), труд был завершён уже в декабре 1923 г., однако участие Котляревского наложило на текст печать сухой казёнщины.

Для Врангеля главным мотивом их написания была необходимость отстоять в глазах эмиграции свою позицию в конфликте с Деникиным. Однако он не спешил издавать их: выжидал, пока Деникин не завершит работу над своими «Очерками русской смуты», 1-й том которых вышел в Париже в 1921 г.

В эмиграции Деникин и Врангель ни разу не встретились, хотя и воздерживались от резких выступлений в адрес друг друга. Однако их окружение продолжало яростно спорить о совершенных ошибках и причинах поражения Белого движения на юге. Проденикински настроенные военные и общественные деятели обвиняли Врангеля в подрыве власти Деникина, а сторонники Врангеля упрекали Деникина в том, что тот упорно отклонял предложения своего более способного подчинённого и во всех его действиях склонен был видеть лишь намерение занять пост главкома ВСЮР.

На Балканах из-за отсутствия у штаба главкома средств части армии постепенно были переведены на «трудовое положение»: офицеры, солдаты и казаки группами или в частном прядке устраивались на работу, чтобы обеспечить своё существование. Многие начали покидать части и разъезжаться по разным странам.

В крайне стеснённом материальном положении оказался и Врангель с женой Ольгой Михайловной и четырьмя детьми – Еленой, Петром, Наталией и Алексеем (младший сын родился в Сербии).

В сентябре 1924 г., когда военнослужащие Русской армии расселились по разным странам и стали зарабатывать на жизнь собственным трудом, оставшиеся без войск штабы превратились в подобие объединений однополчан, и повсюду, где жили бывшие офицеры, возникали различные военные организации, Врангель создал Русский общевоинский союз (РОВС). По его замыслу, РОВС должен был позволить ему сохранить в своих руках централизованное руководство всеми военными организациями, оградить офицерство от влияния различных политических сил и, по мере возможности, поддерживать его мобилизационную готовность. Врангель, сохранив за собой звание главнокомандующего Русской армией, стал председателем РОВС.

В ноябре 1924 г. Врангель приезжал в Париж, где встретился в том числе и с вёл. кн. Николаем Николаевичем. Итогом их переговоров стало вступление последнего в «верховное» руководство Русской армией и всеми эмигрантскими военными организациями (не непосредственно, а через Врангеля как главкома). В его распоряжение поступили все денежные ресурсы, в его ведение перешли финансовый и контрольный отделы штаба армии. Если Врангель видел в этом шаге средство сплочения военной эмиграции, то вёл. кн. Николай Николаевич прежде всего рассчитывал опереться на РОВС в борьбе против вёл. кн. Кирилла Владимировича, объявившего себя «императором всероссийским».

Однако лучше них использовал эту комбинацию в своих интересах генерал Кутепов, живший в Париже, где и находилась канцелярия РОВС. Благодаря близости к вёл. кн. Николаю Николаевичу он без ведома Врангеля создал внутри РОВС подчинённую только ему структуру («внутреннюю линию»), которая развернула разведывательную и диверсионную работу на территории СССР (и очень скоро оказалась под контролем ОГПУ). Опираясь на монархические элементы военной эмиграции, враждебно настроенные к Врангелю, он активизировал интриги против него и добился того, что вёл. кн. Николай Николаевич изъял из ведения Врангеля многие военные организации.

Один за другим покидали Врангеля старые соратники, переходя на сторону Кутепова.

Кончилось тем, что Врангель порвал отношения с Кутеповым.

Всё далее отстраняясь от монархистов, Врангель считал своим долгом оказывать материальную помощь офицерам, насколько позволяли остатки казны, и уберегать их от участия в авантюристических акциях против СССР. Он был убеждён: соотношение сил таково, что эти авантюры могут привести лишь к неоправданным потерям и дискредитации РОВС. С большой настороженностью он относился к тем, кто приезжал из СССР и пытался установить контакты с эмигрантами, выдавая себя за представителей неких подпольных организаций, ведущих борьбу против большевиков (благодаря этому ему удалось уберечь себя и своё окружение от вовлечения в «Трест» – провокационную операцию ОГПУ).

Между тем в 1925 г. в Берлине был опубликован 4-й том «Очерков русской смуты», в котором Деникин довёл свои воспоминания до начала 1919 г. О его усиленной работе над следующим томом (о событиях 1919 – начала 1920 гг.) Врангель узнал из первых рук. Деникин, проживавший тогда в Венгрии, обратился к генералу А.А. фон Лампе, начальнику 2-го (германского) отдела РОВС (Венгрия входила в сферу его деятельности) с просьбой помочь получить из архива Русской армии документы за период до марта 1920 г. Врангель, хотя и понимал, что Деникин вряд ли отойдёт от своих взглядов на причины, суть и последствия их конфликта, не счёл себя вправе препятствовать работе бывшего начальника. По его распоряжению просимые материалы были Деникину переданы.

Предстоящий выход 5-го тома «Очерков» ставил Врангеля в сложное положение: его собственные воспоминания, опубликованные позже «Очерков», могли быть оценены эмигрантской массой как попытка оправдаться, а недругами всех мастей (от социалистов до монархистов) – использованы как лишний повод позлословить на его счёт.

В том же 1925 г. Ольга Михайловна с детьми переехала в Брюссель, а Пётр Николаевич со слепнущей матерью, баронессой Марией Дмитриевной, остался в Сремских Карловцах.

«Подлая игра» Кутепова (выражение Врангеля) привела к тому, что вёл. кн. Николай Николаевич в конце 1925 г. решил прекратить с марта 1926 г. финансирование Русской армии, включая главкома и его штаб (при этом суммы, выделяемые Кутепову, возросли). Уведомление об этом Врангель получил 18 января.

28 января он писал жене в Брюссель: «Из Парижа сведения самые грустные – происки и подлая игра как никогда. Враги готовятся справлять тризну по мне и Армии...» Спустя два дня написал подробнее: «Вот 4 месяца как я живу в мучительной неопределённости, в неуверенности даже за завтрашний день. Личной жизни нет, кругом подлые сплетни, зависть, злоба. Ни одного светлого луча, если не считать дружной поддержки нескольких помощников – старших начальников. Лампе, Абрамов, Витковский, Барбович, Зборовский... в этом деле показали редкое единодушие, исключительное понимание обстановки, полную готовность ради пользы общего дела отказаться от всего личного...

Мне трудно писать обо всём том, что происходит. Приходится убеждаться, что без меня малодушие и лицемерие Н.[иколая] Н.[иколаевича] безграничны».

В такой тягостной атмосфере Врангель принял решение опубликовать воспоминания. Он рассчитывал упрочить свой авторитет, обосновать свою позицию в конфликте с Деникиным и тем ответить критикам и, наконец, поправить финансовое положение семьи. Своей матери он сказал тогда: «Я хочу, чтобы знали, что они написаны до деникинских записок, а не то, чтобы я оправдывался как бы на его обвинения».

И зимой 1926 г. он приступил к их редактированию. «...Когда уехала семья в Бельгию, я тогда оставалась с сыном одна, – писала позже старая баронесса Врангель генералу фон Лампе, – и вот в долгие зимние вечера он просил меня читать их ему вслух, чтобы он мог бы в виде слушателя обратить на многое внимание в них... Самые главные изменения были сделаны им именно тогда... Многое было им... написано в пылу возмущения, он смягчился, и, слава Богу, ничего исторического (Здесь и далее подчёркнуто М.Д. Врангель. – С.К.) не пропало. Это его душевное, и только. Я строчка за строчкой знаю, что он вычёркивал... Он многое смягчил в своих исправлениях, он или густо зачёркивал, или вырезал и, во всяком случае, был бы определённо против, чтобы их расшифровывали».

С весны 1926 г. через доверенных лиц Врангель начал искать возможность опубликовать перевод воспоминаний в иностранном издательстве. Узнав, что ими заинтересовалось берлинское издательство «Новак», он поручил фон Лампе вступить в переговоры о финансовых условиях и сроках издания.

Врангель хорошо знал Александра Алексеевича фон Лампе: летом 1919 г. тот служил в штабе Кавказской армии. Назначенный в 1920 г. военным представителем главкома Русской армии в Германии и проживая в Берлине, он сохранил преданность Врангелю. Имея опыт журналистской и издательской работы, в 1925 г. он затеял издание мемуарно-документальной летописи «Белое дело».

Собирая материал доя первого сборника, он попросил Врангеля прислать отрывок из воспоминаний. Тот выслал ему в Берлин оглавление всей книги и отрывок, в котором описывалась смена главкома ВСЮР в марте 1920 г. Посетовав, что присланный текст составляет менее одного печатного листа, фон Лампе попытался убедить начальника прислать побольше: «...Ваше первое появление в печати было бы по наружному виду обставлено более нарядно». И далее: «Почему Вы остановились на заглавии «Воспоминания»? С точки зрения читателя и витрины, это очень тяжёлое заглавие! Даже такое, как, например, «Ноябрь 1916 г. – ноябрь 1920 г.» опять-таки с подзаголовком «Воспоминания» – привлекло бы читателя более. Это, конечно, моё личное мнение...» Однако Врангель отказался: «...Ничего более дать не могу, кроме присланной главы».

В августе же издательство «Новак» через фон Лампе предложило схему выплаты гонорара, по которой его размер зависел от реализации тиража. Врангель назвал эти условия «неприемлемыми»: «Мне не столько важен размер будущих возможных поступлений, сколь размер суммы, выплачиваемой при выходе издания. Не откажите выяснить, возможно ли рассчитывать на более выгодные условия».

В октябре 1926 г. основанное в Берлине русское издательство «Медный всадник» выпустило I сборник «Белого дела», куда присланный Врангелем текст вошёл под названием «Март 1920 года (Из воспоминаний)». Одновременно тот же «Медный всадник» опубликовал 5-й, последний, том «Очерков Русской смуты» Деникина. Врангель прочитал обе книги в Брюсселе, куда приехал к семье из Сербии 5 ноября.

Между тем фон Лампе уже начал переговоры с «Медным всадником» о выпуске полного текста воспоминаний, искал издателей во Франции, продолжал переговоры с «Новаком» относительно финансовых условий.

Врангеля особенно волновал исход переговоров с «Новаком»: «Благодарю за переговоры о немецком издании моих воспоминаний. Что может составить в цифрах уплата за первую тысячу? Во что может обойтись перевод и что очистится мне единовременно при выходе издания?»

Тогда же у него появилась возможность издать воспоминания в США. 15 декабря 1926 г. в ответ на просьбу фон Лампе скорее выслать текст в Берлин для «Медного всадника» и перевода на немецкий он сообщил: «Посылка рукописи моих воспоминаний задерживается... я получил сведения, что приобретение воспоминаний американским издательством обусловливается, чтобы труд не появился на рынке на другом языке до заключения сделки, дабы американское издательство могло, публикуя о предстоящем выходе, упомянуть, что воспоминания доселе нигде не появлялись. Жена выезжает в Америку 29 декабря, где и должна заключить сделку, о чём меня телеграфно уведомит... Вы сами понимаете, я не могу не учитывать требования американских издательств».

С финансовой точки зрения он рассчитал верно: публикация в США была наиболее привлекательной, поскольку экономический кризис в Европе сильно ударил по издательскому делу, особенно по русским издательствам. Выпуская книги мизерными тиражами, они влачили жалкое существование, ибо эмигрантская масса жила на грани бедности и просто не имела возможности покупать литературу. В январе 1927 г., объясняя причину задержки переговоров с издательством «Новак», фон Лампе писал Врангелю, что «разговоры и переговоры идут очень медленно», «всё становится сложнее по причине безденежья», немецкие издательства «сидят без денег», а издатели полагают, что воспоминания бывшего русского главнокомандующего «не имеют непосредственного интереса для немцев».

Осенью 1927 г. «Медный всадник» отказался издавать воспоминания Врангеля.

Задержка с изданием имела для него одну положительную сторону: прочитав 5-й том «Очерков русской смуты», он внёс в текст изменения, усиливающие его аргументы в споре с Деникиным.

Между тем, преодолевая огромные трудности, фон Лампе продолжал выпускать в Берлине сборники «Белое дело». Главной проблемой была финансовая. Настойчивые обращения к русским предпринимателям и состоятельным аристократам, даже к тем, кто находился в дружеских отношениях с Врангелем, редко заканчивались положительным результатом. Основным источником средств было страховое общество «Саламандра», директор которой Н.А. Белоцветов несколько раз по личной просьбе Врангеля ссужал фон Лампе деньги на издание «Белого дела». К концу 1927 г. поступления денег прекратились, и фон Лампе писал Врангелю: «...Хотя у меня всегда дело висело на волоске, но всё же теперь опасности, что он оборвётся, стало как-то больше!»

В этой ситуации у Врангеля родилась мысль издать воспоминания в «Белом деле». Ускорить публикацию, даже в ущерб финансовым интересам, заставляло его распространение в эмигрантской среде 5-го тома «Очерков» с критикой его взглядов и действий летом 1919 – весной 1920 гг. Наряду с упрёками и обвинениями, которые в трактовке Деникина выглядели вполне справедливыми и аргументированными, 5-й том стимулировал широкое распространение слухов и вымыслов, подрывавших авторитет и достоинство Врангеля.

В частности о том, что генерал И.П. Романовский, бывший начальник главного штаба ВСЮР и близкий друг Деникина, застреленный неизвестным офицером 5 апреля 1920 г. в здании русского посольства в Константинополе, был убит по личному приказанию Врангеля (имя убийцы – поручика М.А. Харузина – станет известно только в 1936 г.). Фон Лампе записал в своём дневнике: «Живущая в Брюсселе кучка: вдова Романовского, Маркова и др. по-прежнему будирует и винит ПН в причастности к убийству Романовского... Горе не рассуждает, но не глупо ли это? Кому нужна была ликвидация отставного (Здесь и далее в дневнике и письмах фон Лампе разрядка и подчёркивания сделаны им самим. – С.К.) Романовского, кроме мальчишек, «мстивших» ему и сами не зная, за что именно?» И далее: «...“Деникинские круги”, близкие Деникину, и по сей день в Брюсселе упорно распространяют старую преступную легенду о том, что Романовский был убит по распоряжению ПНВ... и пренебрегать этой ежедневно повторяемой клеветой не так просто».

Ходил среди подобных «кучек» и рассказ жены генерала Юзефовича про обет, данный Врангелем во время болезни: если не умрёт – не быть таким честолюбивым и не приносить всё в жертву своему честолюбию. Сама она называла его «Божьим надувальщиком».

Несомненно, Врангелю с его обострённым честолюбием «пренебрегать» подобными нападками было просто невозможно.

Наконец, годы войны, тяжких испытаний и напряжённой борьбы, а также перенесённый сыпной тиф не могли не сказаться на его здоровье. Возможно, и это обстоятельство заставило его ускорить издание воспоминаний, чтобы защитить свою честь, отстоять свои взгляды и хоть как-то обеспечить жену и четверых детей.

Вместе с тем он жил неумирающей надеждой на скорую гибель большевизма. И не только надеялся, но и пытался продолжать борьбу. Через самых преданных ему людей он активно искал средства на создание организации, которая могла бы вести разведывательную и контрразведывательную работу против СССР. Но при этом не имела бы ничего общего с кутеповской «внутренней линией» и тем самым была бы ограждена от проникновения в неё советских агентов.

1 октября 1927 г. фон Лампе приехал в Париж, где на железнодорожном вокзале Сен-Лазар встретился с Врангелем и его женой. Он отметил в дневнике, что семья Врангеля всеми мерами пытается улучшить своё материальное положение: «Ольга Михайловна при мастерской шляп своей сестры Треповой открыла модный отдел и работает там вместе со старшей дочерью Еленой, только что закончившей своё учение». Особенно бросилась ему в глаза перемена, произошедшая с начальником: «...Его настроение на этот раз показалось мне мало энергичным, не в пример всегдашним нашим встречам – пассивным», от «многих дел и дрязг... он в стороне не только на словах, но и в душе... это не тот ПН, каким я привык его видеть! Н.Н. Чебышев и П.Н. Шатилов спорили со мною и говорили, что я ошибаюсь в оценке ПН-ча. Дай Бог, чтобы правы были они. Я боюсь влияния Ольги Михайловны, которая год тому назад уже говорила мне, что Петру Николаевичу надо начинать жить для себя...»

Во время встречи Врангель и фон Лампе обсудили очень острый вопрос финансирования «Белого дела». Итог обсуждения фон Лампе резюмировал в своём дневнике так: «У ПН нет выходов на тех, кто мог бы дать деньги на «Белое дело»...»

Либо во время встречи в Париже, либо в одном из писем после неё Врангель поднял вопрос об издании полного текста воспоминаний в «Белом деле». Спустя месяц фон Лампе записал в дневнике, что герцог Лейхтенбергский «в вопросе печатания воспоминаний ПН в «Белом деле»,., протестует против такого способа...» Поделился он идеей издать полный текст в «Белом деле» и с Белоцветовым, от которого зависело финансирование издания, однако тот вообще ничего не ответил.

17 декабря Врангель направил фон Лампе письмо, где впервые прямо высказался за то, чтобы выпустить его воспоминания в V сборнике «Белого дела»: «Конечно, с точки зрения выгодности для меня лично такой способ издания, быть может, и менее благоприятный, но, с одной стороны, от русского издания в настоящих условиях я вообще едва ли какую-либо материальную выгоду получу, с другой – приобретение «Белым делом» моих воспоминаний должно привлечь внимание к этому изданию и, быть может, облегчить дальнейшее его существование... Быть может, под издание моих воспоминаний «Белое дело» могло бы получить уже сейчас часть средств от таких лиц, как Фальц-Фейн, да и тот же Белоцветов... Одновременно я буду стремиться издать мои воспоминания на иностранном языке, хотя бы и в сокращённом виде, что единственно может мне принести материальную выгоду».

Однако фон Лампе сомневался в возможности издания воспоминаний целиком в «Белом деле». Поэтому в ответном письме, уклонившись от обсуждения этого вопроса, он сделал упор на финансовые трудности: «...Пока оснований рассчитывать на выход пятого сборника мало. У меня, как я уже писал, есть средства на подготовку материала и на содержание редакции (это – я!) для пятой книги, но 3 000 марок на типографию нет, как пока нет и горизонтов в этом направлении...»

Одновременно всё более туманной становилась перспектива издать воспоминания на немецком языке. Переговоры с «Новаком» затягивались по причине, которую фон Лампе так объяснил в письме баронессе М.Д. Врангель: «Немцы стали (а может и были) копеечниками, и у них на первом плане материальный расчёт издания!»

Между тем в январе 1928 г. здоровье Врангеля ухудшилось. Он заболел гриппом, который протекал в тяжёлой форме.

В начале февраля фон Лампе приехал из Берлина в Париж для встречи с Кутеповым. В Париже он неожиданно для себя получил письмо от Врангеля: «Весьма сожалею, что Вы проехали в Париж, минуя Брюссель. У меня к Вам ряд вопросов, которые желательно было бы выяснить до поездки Вашей в Париж. Во всяком случае прошу Вас на возвратном пути задержаться в Брюсселе на 3—4 дня».

14 февраля фон Лампе приехал из Парижа в Брюссель, где нашёл главнокомандующего поправившимся: тот почувствовал себя значительно лучше, стал выходить на улицу, хотя ещё «не был вполне здоров». Прежде всего Врангель обсудил с ним финансовые проблемы своей будущей организации: денег не было и не предвиделось. Однако он готов был, по словам фон Лампе, «ждать много лет, но не просить денег у русских капиталистов в эмиграции».

Однако это было не главное, ради чего Врангель пригласил фон Лампе к себе. «Центр тяжести моего пребывания в Брюсселе, – записал фон Лампе в дневнике, – это вопрос об издании записок ПНВ... Оказывается, это и была причина моего вызова... Поэтому я с места занялся чтением записок и отмечанием того, что, по-моему, надо было переделать. Надо сказать, что записки написаны довольно сухо, в особенности часть вторая – Крым. Что касается до выпадов против Деникина, то они сильно смягчены и даже знаменитое письмо (Письмо Врангеля, написанное Деникину в феврале 1920 г. – С.К.) не приведено целиком и перед ним есть замечание о том, что оно во многом носило следы раздражения и личный характер. Это мне весьма понравилось.

Не знаю, будет ли большой интерес к этим запискам, но согласен с тем, что издавать их надо теперь или никогда... Я поставил перед ПН дилеммы, что воспоминания пишут бывшие люди, что он выставит себя под удары критики и обвинения в тенденциозности и замалчивании того или иного, и убеждённо высказался, что эти вопросы решить может он один. Между прочим, сильно ЗА печатание мать ПН, но она рассуждает так, что, мол, надо отвечать на обвинения...

Много описаний военных операций также не делает книгу лёгкой для чтения... Словом, «но» немало, но я высказал готовность выпустить мою пятую книгу в увеличенном объёме и передать её всецело запискам ПН, если они мне достанут денег, несмотря на то что от гонорара ПН уже отказался.

ПН хочет взять заимообразно в остатках от ссудной казны (Ценности Петербургской ссудной казны, вывезенные из Крыма в ноябре 1920 г., были распроданы, и вырученные суммы пошли на содержание Русской армии. – С.К.) с тем, чтобы пополнить из выручки. Я не преминул указать на гадательность большого тиража, оценивая его при нормальном для «Белого дела» 300-экземплярном тираже в 500 книг для записок. ПН думает о 1 000! Но, конечно, он прав. После того как отказался «Медный всадник», на русском языке больше печатать негде, и «Белое дело» как журнал, несколько скрывая физиономию автора и принося ему этим вред, в то же время всё-таки даст возможность появления записок в свет!..

Я начал читать и нашёл, кроме мест, нуждающихся в переделке, – прямые ошибки: армия Юденича отошла в Латвию, а не в Эстонию, начальник штаба Шиллинга Чернов, а не Чернавин...

Должен ещё отметить и готовность ПН вычёркивать положительно всё – временами уже я его удерживал от этого... Но карт-бланш он мне всё же дать не согласился... ПНВ вычеркнул из своих записок всё лишнее о Государе... И это правильно, так как он не был к нему так близок, чтобы иметь правильное суждение».

Работа шла очень напряжённая и поглощала всё время. Фон Лампе очень жалел, что за три дня – 15, 16 и 17 февраля – пропустил многое, что хотел бы посетить в бельгийской столице. Но утешал себя шуткой: «Вероятно, публика думает, что мы с ПН готовим мобилизацию, а не мемуары».

Во время коротких перерывов на еду Врангель несколько раз с благодарностью говорил ему: «Кроме строевых начальников, только вы один поняли моё трудное материальное положение и пришли мне на помощь. А остальные всё время требуют денег».

Хорошо зная придирчивость пограничников и таможенников к русским эмигрантам, фон Лампе предпочитал отправить текст в Берлин почтой. Но Врангель нервно и категорически настаивал: «Немедленно везите с собой. И прошу сообщить о провозе рукописи через границу, не доезжая до Берлина».

22 февраля фон Лампе выехал в Германию, увозя с собой отредактированный и сокращённый первый машинописный экземпляр. «На границе, – записал он в дневнике, – немцы заинтересовались записками ПНВ, которые я вёз в отдельном пакете, но тут же и пропустили их». Переехав границу, тут же телеграфировал Врангелю: текст довезён в полной сохранности.

Уже после смерти Врангеля, оглядываясь на дни, проведённые вместе с ним в Брюсселе, которые оказались их последней встречей, фон Лампе отмечал в одном из писем: «...Вдруг в феврале он настоял на моём немедленном приезде в Брюссель, на спешной нашей совместной работе над корректурой записок и на немедленном отвозе их мною в Берлин! Все мои указания, что не надо спешить, Пётр Николаевич решительно отвергал и торопил меня всё время!.. По-видимому, у Петра Николаевича было какое-то неосознанное предчувствие, что торопиться надо... Во время корректуры он выбросил всё о некоторых личностях и в том числе о Деникине... Выброшена была Vs всей работы...» И в другом: «В Брюсселе я говорил Петру Николаевичу то, что записки сухи и что продажа пойдёт вяло. Он, почти соглашаясь, нервно настаивал на их печатании. Я не мог ему отказать. Я добился того, что они были названы просто «Записки» – это лишает их претенциозности».

1 марта Врангель закончил работу над предисловием и, высылая его фон Лампе, официальным письмом передал редакции «Белого дела» право на издание «Записок» на русском языке.

А 18 марта он заболел.

Узнав об этом из письма Котляревского, фон Лампе написал Врангелю 26 марта: «Грипп опять уложил Вас в кровать!.. Видимо, рецидив того припадка, который был до моего приезда... Все дела по изданию пишу Ник. Мих. (Н.М. Котляревскому. – С.К.), чтобы не досаждать Вам неприятными и назойливыми мелочами...»

Одной из таких «неприятных и назойливых мелочей» была острая нехватка денег на издание «Записок».

В середине марта фон Лампе встретился с проезжавшим через Берлин Белоцветовым. «...Мне с ним пришлось вести так тяготящий меня всегда разговор относительно субсидирования «Белого дела», выставив мотив, что с авансами, добытыми деньгами и кредитом мне нужно для выпуска двух книг Врангеля, кроме имеющихся 7 000 марок, ещё три. Прямого отказа не было, но согласие откладывается до 2-го апреля, когда в Берлине соберутся главы “Саламандры”».

Кроме того, фон Лампе сообщил Врангелю, что общий объем двух частей составит 592 страницы и что целесообразно всё-таки издать их раздельно: «Я приказал сделать примерную книгу, чтобы посмотреть, что получится, и вышла книга толще моих двух нормальных взятых вместе... Вид нехороший, слишком толсто!» И предложил издать сначала 1-ю часть, а затем 2-ю. Врангель не согласился с таким вариантом, настаивая на публикации «Записок» полностью и сразу – в одной книге или двух. В письме Котляревскому от 26 марта фон Лампе уточнил свою позицию: «Я согласен с ПН... Всё время дело летописи висит на волоске и всё время... он не рвётся. В этих только видах можно было пойти на решение: выпустить одну первую часть, а потом, в порядке же рвущегося волоска, дожить и до второй части».

В начале апреля стало ясно, что на «Саламандру» рассчитывать не приходится. «Факт напечатания «Записок» ПНВ на него (Белоцветова) не только не производит никакого впечатления, но, как мне порой кажется, встречается им просто неодобрительно... Денег не даёт, и приходится искать деньги на издание двух книг «Записок» в другом месте». Котляревскому, который известил, что больной Врангель «всё время интересуется положением дел о печатании “Записок”», фон Лампе сообщил: «...Белоцветов – «Саламандра» – заявил, что в связи с ухудшением дел нет возможности просубсидировать издание «Записок» в «Белом деле»...» Однако, писал он далее, «мысль опубликовать «Записки» ПН засела во мне колом».

Между тем состояние Врангеля резко ухудшилось.

13 апреля фон Лампе получил от Котляревского из Брюсселя очень тревожное письмо, датированное 11 апреля: «Ужасное горе! Сегодня выявилось, что у П.Н. туберкулёзный процесс левого лёгкого в очень сильной активной форме. Анализ мокрот показал наличие большого количества туберкулёзных палочек. Температура очень высокая. Если Господь смилуется, то, как только температура немного понизится, увезём в горы».

В следующем письме, написанном в 11 часов дня 16 апреля, Котляревский сообщил: «За вчерашний день произошло очень большое ухудшение. Температура даёт огромные колебания с 39 на 36,2 и обратно 39. Вчера были явления характера мозгового. Врачи считают положение чрезвычайно опасным и считают, что благоприятный исход болезни будет чудом. Какое страшное, ужасное горе!»

Это известие повергло фон Лампе в шок. «Главнокомандующий умирает... Всё рушится, заменить некем...» – записал он в дневнике.

Несмотря на мучительные боли и потери сознания, Врангель, решая самые важные дела, о «Записках» не забыл. По словам Котляревского, он «за три недели уже чувствовал, что умирает, и совершенно сознательно отдавал приказания на случай смерти».

Во-первых, он внёс последние поправки в текст. Они были продиктованы Котляревскому, который записал их и затем, уже после смерти генерала, перепечатал и выслал в Берлин фон Лампе. При этом Врангель категорически настаивал, чтобы больше «никаких изменений внесено не было, исключая редакционно-литературных исправлений».

Во-вторых, отдал распоряжение снять со счёта в банке и выдать фон Лампе 1 000 долл, из средств, оставшихся от реализации Петербургской ссудной казны. Эти деньги должны были быть выданы в форме беспроцентной заимообразной ссуды с погашением половины через год и второй половины к 1 января 1930 г. из средств, полученных от реализации тиража.

В-третьих, приказал после выхода в свет обеих частей «Записок» уничтожить как оставшийся в Брюсселе полный вариант текста, так и экземпляр, увезённый фон Лампе в Берлин. При этом он оговорил, что некоторые отрывки из текста должны быть сохранены в его личном архиве. Придавая исключительное значение тому, чтобы никто и никогда не увидел сокращённой им Vs части текста, он взял с Котляревского честное слово, что оба машинописных экземпляра будут сожжены.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю