Текст книги "Я вернусь (СИ)"

Автор книги: Сергей Тягунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

– А вы ведь не знаете, да? – спросил толстяк.

– О чем? Ну, не томите же! Вы умеете говорить прямо?

– Боюсь, вам не понравится, Мора. Как я знаю из достоверных источников, вы дружили с Дуа…

Мгновенно всё поняв, Мора направилась к выходу из галереи.

– Постойте… – возразил было Мектатор, но она даже не посмотрела в его сторону.

«Дуа стоит у входа в замок!»

Колени дрожали, каждый шаг давался с трудом. Наверняка все взоры министров сейчас устремлены в её сторону.

«И наплевать».

– Хозяйка! Хозяйка, подождите!

«Догонит».

– Да постойте же!

Мителла перехватила её уже в приватном зале. Двое палангаев из числа тех, кто остался на поверхности, пока Безымянный Король со своими отрядами спускался в Юменту, охраняли массивные костяные ворота. Оба были в кожаных штанах, кольчужных доспехах и тяжелых сапогах. Из-за плеч выглядывали древки копий.

– Госпожа, вам нельзя на улицу.

«А ты мне запрети!»

– Мителла, я делаю, что хочу!

Рабыня вскинула руки, не давая пройти Море.

– Позвольте хотя бы объяснить, хозяйка!

«А не желаешь ли получить тростью по голове?»

В душе кипела злость. Она совершенно не понимала в происходящем!

Мора остановилась, тяжело вздохнув. Скептически оглядела Мителлу и буркнула:

– Ну объясни.

– Госпоже Дуа нельзя входить в замок по приказу Безымянного Короля! Если она окажется здесь, то её сына Зайна ждет наказание. Разве вы забыли…

– Я ничего не забыла, – перебила Мора. – И прекрасно помню, что сделал Владыка со знатными прокураторами! Но ведь Дуа Нокс сейчас мерзнет на улице. Ради чего? Она лишилась земель в Юменте, но обладает прежним уважением!

– Это её сознательный выбор, – парировала Мителла. Она сжалась, словно действительно боялась удара тростью. – Каждый анимам госпожа Дуа приходит к воротам замка и стоит там. В любую погоду.

– Да она всего лишь хочет увидеть сына!

Силы разом покинули Мору. Действие живительной настойки рабыни прекратилось, и на спину словно рухнула гигантская плита. Хотелось закрыть глаза и оказаться у себя в покоях. Сидеть в мягком кресле до тех пор, пока воины Гектора не начнут штурмовать Венерандум. «И чего я добиваюсь? Разве Дуа заслужила моего уважения? Я ведь, наверное, должна радоваться, что давний враг семьи так низко пал».

Вот только семьи Марциалов уже не существовало.

– Мителла, я понимаю твое волнение, – сказала Мора. – Но я не могу – в отличие от всех этих чванливых дураков в галерее – игнорировать чужое горе. Только не после случившегося. Я сейчас прикажу открыть ворота и приведу Дуа к себе в покои. И начхать на остальных. Безымянный Король не узнает, а старейшине Анку наверняка наплевать.

– Так нельзя, – испуганно прошептала Мителла.

– Я просто напою Дуа горячей ореховой настойкой. И всего лишь. Если кто-то будет против, то ты сваливай вину на меня. Мол, эта взбалмошная дочь… Марциалов приказала мне нарушить слово Безымянного Короля. Хорошо?

Слуга часто закивала и отошла в сторону.

– Ты мне поможешь? – спросила Мора.

Та молча кивнула, бросая опасливые взгляды на стражников.

«И славненько. А то я уже решила выбить из тебя всю дурь моей тростью».

Вскинув голову и надменно выпятив подбородок, как учил её дед, Мора направилась к воротам. Палангаи, конечно же, не подали и вида, что услышали перепалку между дочерью прокуратора Мартина и слугой, хотя их отделяло всего пять-шесть эмиолиусов. Они по-прежнему смотрели куда-то в одну точку и не обращали внимания на происходящее в приватном зале.

– Откройте ворота, – приказала Мора как можно спокойнее. Но голос все равно предательски дрожал. – Я желаю пообщаться со знатным прокуратором Дуа Нокс в своих покоях.

«Они будут игнорировать меня. Словно я никто. Ничего не получится…»

Однако палангаи, переглянувшись, выполнили её приказ без слов. Раздался скрип, тяжелые створки ворот медленно распахнулись, и открылся вид на засыпанный снегом Венерандум. Вдали, на городской стене, вереницей полыхали жар-камни. По правую сторону от Моры прижимались к королевскому замку небольшие каменные домики, по левую – высились постройки старейшин.

А напротив главной лестницы сидела на коленях Дуа Нокс. Роскошные теплые одеяния скрывали её некогда стройную фигуру, но было видно, как знатная прокураторша горбится словно под неподъемной тяжестью. Её глаза на бледном обветренном лице казались огромными и страдальческими.

– Встаньте, Дуа, – сказала Мора как можно громче. Из-за ворвавшихся в зал ледяных порывов ветра, она тут же замерзла, – и пойдемте ко мне в покои. Кажется, вы вдоволь настрадались.

* * *

– Скоро его приведут? Скоро?

Мора поерзала в кресле, пытаясь сесть поудобнее. Уколы боли в нижней части спины не прошли, но, по крайней мере, не доставляли сильного дискомфорта. Она поправила трость у стола, чтобы та не упала, взяла глиняную кружку и отхлебнула ореховой настойки. Нёбо тут же обожгло.

– Расслабьтесь, Дуа, всё будет хорошо.

– Откуда вы знаете? Если меня поймают в замке, то беды не миновать. А я не хочу…

– Расслабьтесь, – спокойно повторила Мора. – Лучше попейте. Мителла приведет Зайна, можете даже не волноваться. Я человек слова. Сейчас нет никому дела ни до вас, ни до меня.

Дуа бросила на неё неуверенный взор, отпила из кружки. Кажется, ей было некомфортно сидеть на кровати: она то и дело пыталась облокотиться спиной о стену, но ширина постели не позволяла ей это сделать. Поэтому приходилось ютиться на краю.

– Как давно вы стоите на коленях перед замком? – спросила Мора.

Скривившись, словно укусила кислый плод, Дуа отхлебнула ореховой настойки. Руки её дрожали.

– Я не хотела бы говорить…

– Почему?

– Это унизительно, Мора. Мне, наверное, не стоит перед вами признаваться в подобном, но я мечтаю о смерти Безымянного Короля. Такой человек не заслуживает ни трона, ни жизни!

«Как неосмотрительно».

– Только не говорите об этом никому в замке, – сказала Мора, хмыкнув. – Иначе действительно беды не миновать.

– Вы ничего не… – Дуа осеклась. Страх в её глазах сменился презрением. – Ничего не знаете о всех моих страданиях! Я больше ничего не боюсь!

Ароматические палочки, расставленные на стенах комнаты, источали приятные запахи мёда хунфусе.

– Да ну? – скептически заметила Мора. – И поэтому вы так трясетесь? Не от страха, а от холода? В моих покоях тепло, дорогая. Вы согреетесь. И к тому же не стоит говорить тут о страданиях. Боюсь, вы даже не осознаете, насколько сильно ошибаетесь. Всегда можно сделать еще больнее, уж поверьте.

Она кивком указала на трость. «Вот уж я знаю толк в мучениях. Проверила на себе…»

– Простите, Мора, – сказала Дуа бесцветным голосом. – Я совсем не подумала, что могу вас обидеть. После потери сына превратилась в старую развалину.

И это было правдой: её длинные волосы блестели серебром, некогда широкие плечи обвисли от собственной тяжести. Лицо потемнело от ветра и морозов, нездоровую кожу исполосовали морщины. Даже зеленые глаза потускнели.

«Я бы её не узнала, если бы встретила».

– Вы не потеряли сына, – поправила Мора. – Он жив и здоров. И неважно, что вы не можете его увидеть. Главное: есть надежда. Безымянный Король смилостивится и отпустит мальчика.

Дуа покачала головой.

– У моего Зайна больше нет уха? Понимаете? Уха! К тому же нашу семью опозорили и лишили всех земель и привилегий. Если бы только Гиясуддин был жив…Он бы никогда не позволил случиться подобному.

«Ты же сама полезла в петлю! Зачем было плести интриги с Акифом Дахма?»

– Верьте в лучшее, – сказала Мора. – Сейчас Мителла приведет Зайна, вы поговорите и…

– А дальше? – перебила Дуа. – Вернусь к себе домой? Да это даже домом нельзя назвать! У меня нет ни слуг, ни охраны. В комнатах всегда холодно и сыро. Готовить и убирать приходится тоже мне… Какой позор! Мне даже не позволили вернуться в фамильный особняк, так как его заняла семья прокуратора Тиберия!

Мора промолчала, наблюдая за тем, как вода плескалась в кружке.

– Я в последнее время часто вспоминаю прожитые хакима, – продолжила Дуа, отхлебнув ореховой настойки. – Пытаюсь понять, что же сделала не так. И знаете… мне очень не хватает Гиясуддина. Его улыбка… Это даже не выразить словами! Я таяла от его улыбки. Он был всегда так нежен со мной. Никогда не повышал голос. Нет, мой муж не был размазней… Простите, я говори сумбурно.

– Вовсе нет, – сказала Мора. – Продолжайте.

– Я не должна была отправлять его на дуэль с твоим отцом Мартином! Великие дагулы! Да мне вообще не стоило лезть во все эти интриги. Но моя мать постоянно уверяла, что мы не можем проглотить оскорбление Марциалов. Что мы должны отомстить. Что пусть Гиясуддин подавит в себе свое безродное прошлое и станет главой дома Ноксов…

«Ты все-таки понимаешь свои ошибки». Мора почувствовала, как к горлу подкатил противный ком. В глазах защипало. Пришлось положить кружку на колени, чтобы бывшая хозяйка дома Ноксов не заметила, как дрожат её руки.

– Я думала только о своей репутации, а не о сыне. – Дуа протерла лицо, глянула на ладонь. Ладонь была мокрая. – И к чему в итоге пришла? У меня нет больше ни титула, ни денег. Я даже сына не могу увидеть, когда захочу! Пойми, Мора, я не жалею себя. – Она неожиданно перешла на «ты». – Мне абсолютно наплевать, хотя может показаться обратное. Я думаю о сыне! Зайн обречен на нищенское существование из-за своей матери! Уверена: Гиясуддин не позволил бы себе лезть в интриги с домом Дахма. Он всегда думал о своём ребенке. Иногда больше, чем обо мне.

Мора вытерла тыльным рукавом кофты слезы. Она не ожидала подобной исповеди от бывшей подруги.

– Не надо было тогда тебя отпускать на пире домой, – сказала Дуа. – Возможно, не случилась… не случилась бы такая беда. Твой дед никогда не отличался добросердечностью. А я ведь знала, что тебя ждет наказание. Но не думала о таком…

– Всё уже в прошлом, Дуа, – прошептала Мора, тяжело вздохнув. Голос был хриплым. – Мне хочется верить, мы остались подругами.

– Конечно, дорогая! Я всегда жду тебя в своей доме! Правда, такой милой девушке не понравится там.

Мора махнула рукой.

– Прекратите! Мы обе пострадали из-з своего имени. Так давайте же попытаемся исправить ситуацию.

Повисла тишина, нарушаемая лишь слабым шипением жар-камней. Скрипнуло кресло под весом тела Моры. «Я не должна верить Дуа. Только себе. Иначе снова попаду в ловушку. Возможно, весь этот спектакль разыграли специально передо мной. Ах, бедный мертвый Гиясуддин! Ах, Зайну отрезали уху! Всего лишь слова… Но что можно получить от меня?»

Ответ пришел сам собой: влияние на Безымянного Короля. Дуа наверняка знает о том, где Мора лечилась по приказу Владыки… В её фамильном особняке.

«Глупости. Я накручиваю себе. Нокс не могла знать, что я выйду к ней».

Дверь открылась, вошли двое.

– Мальчик мой! – воскликнула Дуа.

Несмышленыш ахнул и застыл у порога, словно не мог поверить, что перед ним была мама. Его слегка подтолкнула Мителла, и он, рыдая от счастья, бросился в объятья Дуа. Наблюдая за воссоединением двух сердец, Мора не смогла сдержать слёз. «Я сегодня постоянно реву. Надо как-то бороться с этим». Она вспомнила маленького Тита. Как играла с ним в прятки. Как ухаживала, когда он болел, потому что её брат и сестра боялись подхватить заразу. Как горько плакала после известия о его смерти от руки претора-демортиууса Секста.

Прижимая сына к груди, Дуа шептала ему что-то на ухо и гладила его спину. Хотя лицо лучилось счастьем, её руки дрожали. Наверняка в голове хозяйки дома Нокс сейчас проносятся мысли, как бы тайком забрать мальчика домой.

– Ты так похудел, – прошептала она. – Тебя совсем не кормят. Посмотри на свои ручки. А щеки? Они же ввалились!

Мора переглянулась со слугой, как бы упрекая: «а ты хотела оставить её на улице!» Прикрыв дверь, Мителла так и застыла. Её глаза были на мокром месте. Она нервно теребила подол тоги и, не моргая, завороженно смотрела на мать и сына.

Перкуты сменились потестатемами, а Дуа по-прежнему прижимала к груди сына и перешептывалась с ним. Ароматические палочки потухли; жар-камни принялись тускнеть… Взор Моры то и дело цеплялся за тот кусочек изуродованной плоти у Зайна, на котором прежде было ухо. Не верилось, что Безымянный Король столь жестоко наказал мальчика. С ней Владыка всегда был обходительным и нежным.

– Мое маленькое сердечко, – нежно сказала Дуа, улыбаясь. – Моя душа… Я скоро заберу тебя, вот увидишь. Потерпи немного, хорошо? Совсем немножко, малыш. Мама что-нибудь придумает.

«Ты бессильна, к сожалению. Просто выкрасть Зайна не получится: остальные рабы заметят пропажу».

Кивнув собственным мыслям, Мора жестом повелела Мителле подойти.

– Всё прошло без проблем? Никто из слуг не возразил?

Она понимала, как глуп её вопрос спустя столь долгое время, как Дуа находилась с сыном, однако даже смотреть в их сторону было уже невыносимо больно.

– Я сказала, что мальчик должен убраться в ваших покоях, госпожа.

– Хорошо…

– Госпожа, но помните: Петрония может в любой момент зайти сюда и проверить. А если министр Квинт постучит…

– Этого не будет. Не волнуйся.

– Что-то произошло в переходе старейшин, – заметила Мителла. – Петрония пошла туда вместе с тремя крепкими рабами. Вроде бы ничего серьезного по её словам, но я видела, как она обеспокоена.

Мора лишь кивнула. Её не заботили проблемы слуг. Навалилась страшная усталость. «Я чувствую себя измученной старухой. Надо больше отдыхать».

Наконец Дуа поднялась с кровати и, хмурясь, сказала:

– Мне пора идти. Я засиделась.

– Ты уверена? – спросила Мора. – Если хочешь, можешь еще побыть с Зайном. Время есть.

Бывшая хозяйка дома Ноксов замотала головой.

– Нет, не сегодня. Я и так испытываю терпение богов. – Она посмотрела на сына. – Я вернусь за тобой, моя душа.

– Хорошо, мама, – сказал Зайн. Слезы катились по его лицу, губы дергались, кривились.

Мителла, облизнув сухие губы, приоткрыла дверь, глянула в образовавшийся проём. Затем, повернувшись, задумалась. «Видимо, не знает, кого первым отвести – мальчика или его мать».

– Пусть Зайн пока останется в покоях, – приказала Мора. – А я, ты, Мителла, и Дуа спустимся вниз. Всё просто.

– Может, вы не пойдете, госпожа? – спросила рабыня.

– А если вас застукают? Нет, я должна быть с вами. Не хочу, чтобы тебя еще и наказали из-за меня.

Стискивая челюсти от ломоты в спине, Мора поднялась, взяла трость и, подволакивая больную ногу, направилась к двери. Её мучительно тянуло к полу. Казалось, позвоночник сейчас хрустнет под тяжестью тела и сложится. «Но я пока хожу, а значит не растеряла последние крохи гордости».

В коридоре гуляли сквозняки, холодный белый свет едва-едва струился в жар-камнях, придавая теням невообразимые формы. Мителла, оглядываясь по сторонам, уверенно шагала впереди, а за ней плелись Мора и Дуа. Бывшая хозяйка дома Ноксов вытерла рукавом последние слезы и теперь выглядела куда увереннее, чем была потестатем назад. К тому же сумрак скрадывал опухшие глаза, морщины и придавал её волосам темно-пепельный оттенок.

«Жаль, тьма не спрячет мой горб».

– Эй! Постойте!

Сердце Моры дрогнуло: она, казалось, целую вечность разворачивалась, чтобы увидеть говорившего.

«Этого просто не может быть! Не может».

В одном из переходов коридора стоял призрак, облаченный в доспех палангая.

Номики.

Мужчина, изнасиловавший её.

Глава четвертая. Исхак

Венерандум, переход из королевского замка в здание старейшин

– У него сломана рука, – сказала Петрония, хмурясь.

Исхаку она напоминала бочку с толстыми руками и короткими ногами, покрытыми черными волосками. Из-за пухлых щек рот, видимо, уже навсегда застыл в форме буквы «О». Вдобавок ко всему от управляющей воняло грязными тряпками, перебивающими запах крови, и еще чем-то кислым. Приходилось как бы невзначай зажимать нос и дышать ртом.

Двое крепких рабов взяли за руки и ноги мертвого Палатина и отбросили подальше, словно куль с мукой. Третий раб стоял позади старой Петронии и дожидался её приказаний. Выглядел он смущенным.

– Остальное всё цело? – спросил Квинт, скрестив руки на груди и прислонившись о стену. Его темные глаза в загадочном сиянии, вырывающимся из камней коридора, казались еще темнее.

Старуха хмыкнула, засунула руку под робу Доминика и медленно провела ладонью по животу и груди.

– Больше серьезных повреждений нет, – без тени эмоций сказала она. – Мальчик допрыгался. Я знала, что рано или поздно Палатин не сможет сдержаться и…

– Сейчас мне неинтересно твое мнение, – заявил Квинт и уставился себе под ноги. – Кажется, новые сапоги запачкал.

Исхак до сих пор не мог прийти в себя. Его била дрожь, а ноги едва слушались. Пришлось отойти подальше от остальных и сесть на пол. Перед мысленным взором то и дело возникала картина, как Палатин налетел на Доминика и принялся его лупить. «А я не помог. Стоял дурачком. Как теперь смотреть в глаза Гименее?»

Бело-синий свет тек по камням и, казалось, оживлял их. Если не моргать несколько ударов сердца, можно увидеть как они начинают дышать…

– Слуга точно мертв? – спросил министр Квинт.

Раб лежал с неестественно вывернутой шеей; на горле чернел огромный синяк. Хмурясь еще сильнее, старуха повернула голову в сторону Палатина.

– Сейчас Юзон встречает его в своем замке, – буркнула она.

Быстро кивнув, Квинт сказал:

– Доминика необходимо положить в одной из комнат старейшин. Гименея и её младший брат не должны видеть его в таком состоянии. К тому же до покоев старейшин ближе. Да и мест в королевском замке все равно нет. – Едва улыбнувшись, он взглянул на Исхака. – И ведь не туда ты с Домиником держал путь, а? Теперь-то насмотришься вдоволь, малец.

Волна стыда с головой накрыла Исхака. Больше всего на свете сейчас хотелось оказаться как можно дальше от этого места.

– Слухи не должны расползтись, Петрония, – сказал королевский министр.

– Никто и не узнает, господин. Этим трём рабам можно доверять. А остальные слуги просто сделают вид, что Палатин исчез, растворился как призрак.

«Так ведь нельзя! Нельзя!»

Исхак до сих пор не мог поверить, что Квинт, этот доходяга с пылающим взором, так легко расправился с потерявшим контроль рабом. У него ведь руки тоньше, чем у дагена! Но в тот момент, когда схватил горло мальчика, он разом преобразился, стал как будто выше и крупнее. А глаза? Они наполнились чернотой!

«Я всё себе выдумываю».

– Спасибо, Петрония. – Голос Квинта прозвучал с пылкой благодарностью. – Я знал, что должен обратиться именно к тебе.

«Я должен рассказать Петронии о том, что случилось. Обязан!» Но Исхак понимал: старуха наверняка обо всём прекрасно знала. Да и сложно ли догадаться, когда натыкаешься на израненного мальчика, труп, высокого взрослого министра и на служку? Тут ненужно обладать высоким интеллектом.

Но всё же…

– Мы обязаны известить о случившемся! – сказал Исхак как можно храбрее. Голос дрожал и срывался. – Нельзя этого скрывать! Квинт задушил раба! Только Безымянный Король может лишать жизни…

– Успокойся, мальчик, – перебила Петрония. – Разумеется, я поняла, кто убил Палатина. Но, видишь ли, министр не совершил преступление по той причине, что завтра раб всё равно должен был умереть.

Повисла тишина. Двое рабов подняли Доминика и понесли в сторону комнат старейшин.

– По… почему? – непонимающе спросил Исхак.

«Она обманывает меня! Как и Квинт! Они заодно!»

Старуха тяжело вздохнула. В её глазах появились печаль и смирение, смешанные настолько, что, как в комке глины, не различишь, где что начинается.

– Семь анимамов назад Палатин убил маленького раба, – сказал Квинт, даже не смотря на мальчика. – А Доминик стал свидетелем убийства. Думаешь, слуга набросился на него только из-за того, что вы ушли? Ошибаешься, малец. Он лишь нашел повод для атаки. Поверь, если бы я не оказался рядом, он втянул бы и тебя.

– Откуда ты знал? – спросил Исхак. – Мы только вчера прибыли!

Квинт загадочно улыбнулся.

– От меня, – заявила Петрония. – Я обо всём рассказала ему, когда министр попросил найти тебе хорошие покои.

«Это невероятно!»

Накатила волна жара, ударила в лицо, затем сердце сжалось от боли, трепыхнулось и замерло.

– Я следил за вами все утро, малец. Неужели бы позволил тебе умереть, а? И где мое спасибо?

Исхак не знал, что ответить. Лишь обнял согнутые ноги и уткнулся лицом в колени, плача. Треклятая дрожь не прекращалась, он ощущал себя ничтожным и беспомощным. Вся его жизнь с самых ранних хакима была наполнена болью! Он, дурак, рассчитывал, что как только выберется на поверхность, то и страдания прекратятся. Трижды ха-ха! Всего лишь второй анимам тут, а уже вляпался в неприятности.

Даже самые-самые первые воспоминания связаны с горем! Исхак никогда не забудет, как оказался с Кахси в какой-то огромной комнате, полной таких же хнычущих малышей. В руках он держит вырезанную из кости фигурку то ли бога, то ли воина… Единственное, что осталось от родителей. Затем в комнату входят двое мастеров и четверо женщин, принимаются раздевать детей, а взамен давать астульские робы… Конечно же, у него отобрали игрушку!

Казалось бы – глупость. Но как же ярко это впечаталось в память!

Последующие хакима стали настоящей проверкой для него! Испытания тьмой, испытания видениями, испытания состраданием… И конечно же, момент, когда всех служек разделили на демортиуусов и будущих мастеров!

«Мне не хватает тебя, Кахси».

– Труп я уберу, министр, – донесся до Исхака голос Петронии. – И уже попросила свою подругу сходить за лекарем, хотя сейчас все они в покоях Владыки. С Домиником всё будет хорошо. Я уж прослежу.

– Я пока отведу мальчика, – сказал Квинт.

«Убирайтесь всё прочь! Не смейте прикасаться ко мне!»

Почувствовав, как на плечо легла тяжелая ладонь, Исхак дернулся, но его тут же схватили и поставили на ноги. Тогда он сильно зажмурился.

– Ты уже не ребенок, малец. Пойдем в покои. Тебе надо отдохнуть.

– Я никуда не пойду!

Крепкие пальцы Квинта схватились за подбородок, подняли голову. Слезы текли по щекам, оставляя неприятный влажный след.

– Открой глаза.

– Нет!

– Малец, сейчас сестра Доминика нуждается в тебе, – министр произнес это таким голосом, что страх и дрожь разом вышли из Исхака, словно их никогда и не было. Дыхание перехватило. – Вот так лучше. Впредь старайся не реветь, малец. Пойдем.

«Я не могу, не могу!»

Открыв глаза, Исхак бросил взор на тело Палатина. Казалось, веки трупа набухли; из левого уголка рта до уха засохла неровная линия крови, в странном сиянии коридора казавшаяся черной. Кожа приобрела синий оттенок. Покойник выглядел, как кусок сырого мяса.

Хотелось убежать подальше от людей – туда, где никто не поймает. Где можно забиться в самый тёмный угол, свернуться там в позе зародыша и ни о чем не думать. А еще лучше заснуть.

– Здесь не на чего больше смотреть, – заявил Квинт и, положив руку на плечо Исхака, повел его в сторону покоев королевского замка.

– Мы сейчас уберем труп, – сказала Петрония с таким видом, будто ничего и не произошло.

Министр лишь кивнул.

«Лучше бы я сдох тогда в Юменте! Надо было броситься на выручку мастеру Преномену, а не глазеть, как его убивают! Слабак! Ничтожество!»

Они шли дальше, дальше, в самую глубину коридора. Выбивающийся из камней голубоватый свет сменился белым дрожащим пламенем жар-камней, вставленных в металлические треножники. Господствовала гнетущая тишина.

– Послушай, мы должны поговорить, малец. Мне кажется, ты так с астульской школы до конца и не осознал одну простую вещь.

– Какую же? – прошептал Исхак. Язык не слушался, а в горло словно насыпали песка.

– Что не существует белого и черного. Понимаешь, в мире не бывает абсолютного добра или зла. Всё относительно. И чем быстрее ты это поймешь, тем проще станет жить, – сказал Квинт, даже не смотря на мальчика. – Стал ли я плохим после того, как задушил слугу? Нет. Стал ли я мучеником после того, как мне проткнули мечом грудь? Или после того, как я провел в подземных казематах некоторое время? Нет. И остаешься ли ты добрым, Исхак, если в жизни никого не убьешь? Вдумайся.

«Не поддавайся на его провокации».

Хотелось остановиться и посмотреть в глаза Квинту, но что-то заставляло идти вперед и пялиться на белые мраморные плиты.

– А если девушку прижал в темном углу убийца… разве это не проявление зла? – спросил Исхак. – Или когда из недр земли вылезают монстры Универса?

– Возможно, дети убийцы голодают. И он пошел на преступление ради того, чтобы их прокормить. Тем более нельзя объяснить действия бога. Он руководствуется не желаниями, а исключительно логикой.

– Откуда ты знаешь?

– У Луция Агенобарда про это написано. В «Истории от сотворения мира».

– Не помню такой строчки, – сказал Исхак.

Мысли то и дело возвращались к драке между Палатином и Домиником.

– Хочешь, я расскажу, каким вижу тебя? – спросил Квинт. Он шел спокойно, словно этот разговор его ничуть не беспокоил. – Думаю, тебе будет интересно.

Воздух в коридоре был чист и свеж. Голова Исхака немного прояснилась, хотя боль в висках давала о себе знать при каждом шаге.

– Помимо того, что ты делишь мир на белое и черное, ты умен, – начал министр. – И как любой умный человек предпочитаешь одиночество. Ты можешь начать сейчас спорить, но мы-то с тобой прекрасно понимаем друг друга. Я сам такой же. Лучше посидеть одному в тишине, почитать книжку, погрузиться в мысли, чем мучиться в шумной толпе.

Исхак лишь пожал плечами, буркнул:

– Возможно.

– Из-за твоего ума у тебя частенько проблемы. Уверен, что другие служки били тебя, а ты никогда не давал сдачи.

В груди мальчика разлился страх. «Как он догадался?»

– А если и так, это ничего не меняет, – сказал Исхак как можно спокойнее.

– Ты не можешь ударить другого, – продолжил Квинт, словно не услышал его слова. – А потому в тебе разрастается неуверенность в себе, малец. Ты не можешь определиться с выбором. Но это еще не всё. Ты постоянно отводишь взор, когда я на тебя смотрю. Нельзя показывать свой страх.

– Мне наплевать.

– Обманываешь себя, малец. Обманываешь…

Исхак остановился, сжал кулаки. Министр встал напротив него, растянув губы в едва заметной улыбке.

– Ты ведь не человек, да?

– Я куда человечнее многих, малец.

– Это не ответ!

Вскинув руки, Квинт рассмеялся – в его глазах появился блеск, бледное лицо просияло.

– Я создан из плоти и костей, если ты об этом, – сказал он. – В отличие от тебя я умею скрывать свою неуверенность. Могу научить, если хочешь.

– Зачем отправил Доминика в покои старейшин? Скажи мне!

– Я не хочу, чтобы его маленький брат увидел его в таком состоянии. К тому же, когда Гименея явится к нему, он уже будет выглядеть более-менее прилично. Лекарь подлатает его. Я же объяснял, малец: до здания священнослужителей доберешься быстрее, чем до королевского замка.

«Он лжет, лжет!»

– Точно? – спросил Исхак, нахмурившись.

– Точно, – ответил министр, улыбаясь.

– Как ты расправился с Палатином? Ты же худой и слабый.

Квинт замотал головой.

– Худой – да, но не слабый, малец. Я всячески пытаюсь сделать вид, что едва передвигаюсь, но это обман для простаков. Как уже говорил, я многое умею скрывать.

Они продолжили путь и всю оставшуюся дорогу молчали. Исхак перебирал в голове слова министра, пытаясь обнаружить ложь в его речи, но ничего не получалось. Инстинктивно хотелось довериться Квинту, ведь они уже через многое прошли. «Он мог бы меня бросить еще в Юменте. Когда мы были на рынке. Однако он этого не сделал».

Вскоре впереди показались гигантские двери покоев детей Тиберия.

– Господин! Господин!

Раб в черной тоге несся по коридору сломя голову. Лицо бледное, искаженное страхом. Когда до Исхака и Квинта оставалось всего десять-пятнадцать шагов, слуга поспешно упал на колени и закричал:

– Безымянный Король, господин! Безымянный Король!

– Что, что случилось, дагулы тебя дери? – спросил рассерженный министр.

– Владыка пришел в сознание!