Текст книги "Вид из окна"

Автор книги: Сергей Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

– Но вы же прекрасно понимаете, что дружбу купить невозможно. Хотя это больше похоже на хитро замаскированную службу эскорта…

– А я не покупаю дружбу, с чего вы взяли? Я, вынуждена повторить, нанимаю собеседника. На-ни-маю, – разбила по слогам, как будто нежно вбила гвозди. – А уж кому, как ни филологу, этим заниматься? И это не совсем эскорт. Вы мне поможете оставаться собой, при этом даже мои близкие друзья… – она ненадолго застопорилась, подбирая слова, – должны полагать вас моим мужчиной. Вас это не смущает?

– А вы не это?.. – не решился выговорить Словцов.

– Не лесбиянка, – договорила за него она. – У меня всего лишь одно отклонение. Буду откровенна: я уже не понимаю – для чего живу, но я не хочу, чтобы меня тревожили… Подозрениями, предложениями, навязчивостью. Ни в Москве, ни в Ханты-Мансийске, где я надеялась хоть как-то скрыться, уединиться. Тем более что в столицу я могу летать отсюда хоть каждый день. Но, как выяснилось, те, кто не желает меня оставить в покое, тоже могут прилетать сюда. Мне, в таком случае, лучше иметь… нанятого друга. Да, в моем поступке есть львиная доля фатализма, но, согласитесь, в том, что мы сегодня встретились, присутствует некий мистический смысл?

– Возможно, – пожал плечами Павел, который старался избегать таких вопросов по причине слишком рьяного присутствия метафизических величин в его жизни.

– Кроме того, если вас или меня что-то не устроит, мы полюбовно расстанемся, при этом, вы в накладе не останетесь.

– Да меня, собственно, этот вопрос волнует постольку поскольку, – смутился Словцов.

– Вот и давайте решим по… скольку.

– Составленный моими юристами проект договора подразумевает срок первичного контракта на год. Разумеется, я вправе разорвать его в любое время, сами понимаете…

– Понимаю, – кивнул Павел.

– Но в этом случае, вы получите значительную неустойку в зависимости от проработанного срока. Контракт предусматривает ежемесячную оплату в сумме десять тысяч долларов, чтобы вы не чувствовали себя стеснённым и зависимым, а по истечении срока – красивая и любимая телевизионщиками цифра – миллион. Если, конечно, – она с сомнением улыбнулась, – вы выдержите условия контракта, сроки и прочую «лабуду», которую придумали мои юристы, чтобы этот миллион вам не заплатить.

У Словцова неприятно закружилась голова, и это не осталось незамеченным Верой Сергеевной.

– Вас шокируют цифры?

– Не то слово… Ещё месяц назад я не мог найти сто тысяч рублей на издание сборника своих стихов. В мягком переплете… На газетной бумаге…

– Издавайте? Кто не даёт? На свои собственные!

– Но что я должен буду делать за такие деньжищи?

– Ничего предосудительного. Жить в своей половине дома: спальня, кабинет, собственный санузел. Со мной вы будете завтракать, ужинать, смотреть телевизор, если будет время, ездить в командировки, опять же – если потребуется, и, вполне возможно – на отдых. Короче – бывать в так называемом светском обществе.

– Ага, что-то подобное предлагают модельные агентства для сопровождения бизнесменов. Я же сказал – эскорт.

– Ну, думайте, как хотите, а работать будем, как получится.

– И вы не боитесь, что я могу оказаться не тем, за кого себя выдаю?

– А вы? Помимо всего, предпринимая подобный шаг, я продумала всё детально и, разумеется, подстраховалась. Но, это уже вас не касается. Итак… Попробуем?

– Рискнём, – Павел сам удивился своему решению, но что-то в этой женщине, в её плавных движениях, в её мягком альте завораживало и требовало продолжения… – Но, боюсь, я вас разочарую.

– Это уже не ваша забота. Главное, чтоб через неделю не сбежали вы, Павел.

– Мне некуда, – улыбнулся Словцов.

– Сейчас вас отвезут в гостиницу, забирайте вещи, и вас доставят, скажем так, к новому месту работы и проживания одновременно. Охранник Володя вам всё покажет и объяснит. Деньги нужны?

– Нет. Я всё же не последний бомж, а бывший кандидат филологических наук.

– Надо снять копию с вашего паспорта.

– Будете наводить справки? – Словцов протянул документ.

– Не без этого, конечно, – призналась Вера Сергеевна. – Да, там вас встретит домработница, не пугайтесь её хамоватых манер. Это бывшая любовница моего мужа.

– Вы так спокойно об этом говорите?

– О! Я не только об этом могу говорить совершенно спокойно, – плавный альт скрипнул смычком по струнам, – круги, в которых я вращаюсь, предполагают груду камней за пазухой и ангельское выражение лица.

– У ангелов в храмах лики весьма суровы… – вспомнил Словцов.

– Никогда об этом не задумывалась… Ну, да ладно, домработницу зовут Лиза. Постарайтесь поменьше обращать на неё внимание и сразу возьмите за правило требовать с неё всё, что вам нужно.

– Попробую, – пожал плечами Павел.

– Итак, мы с вами идём ва-банк! Есть какая-то прелесть в неожиданных, и, казалось бы, безумных, лишенных расчета решениях, – задумчиво улыбнулась Вера Сергеевна.

– Есть, – согласился поэт, – я уже вхожу во вкус. Во всяком случае, это второе подобное решение за последнюю неделю. «Есть упоение в бою», – вспомнил он и процитировал с должной мерой сарказма.

– Может, для оптимизации наших отношений, перейдём на ты? – и сама поморщилась от этой самой «оптимизации».

– Для этого, вроде как, требуется время или, по меньшей мере, брудершафт.

– Брудершафт? Хоть сейчас. А вот времени мне всегда катастрофически не хватает.

– Есть одна проблема. Я не пью, в том числе на брудершафт.

– Совсем не пьёшь?

– Крайне редко. Богемная жизнь выработала у меня стойкое отвращение ко всем видам алкоголя. Во мне и так выпитая бездонная бочка. Ты меня за это не уволишь?

– Нет, даже интересно. А ты не будешь против, если я иногда буду себе позволять?..

– Я имею право слова?

– Как начинающий друг.

– М-да… – усмехнулся Павел, – мне приходилось быть начинающим преподавателем, начинающим поэтом… Но я так и не смог начаться в полную силу. Таких, как я, Вера, зовут неудачниками, слабаками, размазнёй… А ты меня за такие баксы хочешь купить.

– Но они же зелёные… Так что за начинающего зелёного зелёными – можно.

– У друга есть одна просьба, – на пару секунд Словцов замялся, – только не называй меня Пашей. Не нравится мне это упрощенное звучание апостольского имени.

– А Павликом под хорошее настроение можно? – озорная искра выскользнула из-под синей паволоки взгляда.

– Можно…

Уже на лестнице Павел остановился в раздумьях. Пришло на память из истории Древней Руси. Рядовичи – временно обязанные люди, заключавшие «ряд» с господином. Не оттуда ли слово рядовой? И никак не мог вспомнить на каких условиях, при каких обстоятельствах рядович мог превратиться в холопа. С одной стороны, Павел Сергеевич Словцов всего-навсего заключил пока что устную сделку, договор, видимо, предполагалось подробно обсудить в домашних (рабочих?) условиях, с другой, он вступал в какую-то странную игру, затеянную богатой дамой. Странно, внешне никакой экзальтации она не проявляла. Интересно, а что будет, если вновь обретённому другу предложат выполнять постельные обязанности? Следовало ли это оговорить? А, может, всё будет указано в договоре? Так или иначе, Павел поймал себя на мысли о том, что Вера Сергеевна относится к тому типу женщин, от которых всепронизывающими лучами исходят флюиды, заставляющие мужчин либо тихо сходить с ума от страсти, либо бурно преследовать их, добиваясь расположения. Ни к тому, ни к другому Словцов не был готов. Всё, чего он искал, заключалось в слове покой. В голосе, внешности, в движениях Веры Сергеевны покой присутствовал как основа, на которой, собственно, и строится личность. На востоке такой основы добиваются длительной медитацией, а госпоже Зарайской она была дана от природы. И эта её, возможно врождённая, способность завораживала Павла, погружала в дурман безвестности, точно в опиумный дым, и он, сделав всего полшага в её сторону, уже не чувствовал в себе сил свернуть в сторону. Какой-нибудь аферист или альфонс шёл бы сейчас, радостно насвистывая, оттого что вытянул счастливый билет. Но филологу Словцову никогда не нравился образ Остапа Бендера. Да и благоденствовать турецкоподданный мог только во времена НЭПа, ныне его просто-напросто пристрелили бы.

Сейчас к нему подойдёт один из охранников по имени Володя… Но ещё можно от всего отказаться. Ксерокопия паспорта ни к чему не обязывает. В конце концов, Павел успокоил себя тем, что, выбрасываясь из окна старой жизни, он абсолютно не предполагал никакой другой. А значит, обретая нечто новое, ничего не терял, ибо прошлое вызывало в душе неиссякаемую тоску да, к тому же, обиду на самого себя.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

«Ну вот, первую глупость за сегодняшний день сделала, – подумала Вера Сергеевна, когда за спиной Словцова закрылась дверь, – хотя мужик-то вполне приличный, даже симпатичный. Конечно, судя по внутреннему настрою, на тесто похож, но главное, голова на месте… Ну не искать же себе партнёра по одиночеству на дурацких вечерах «для тех, кому за тридцать»!?»

Минут десять она пребывала в созерцательной задумчивости, смотрела внутрь себя. Последний год принёс Вере Зарайской, помимо космических прибылей, синдром выгорания на работе, новые неприятности со старыми врагами, полученными по наследству от покойного супруга, вымораживающее душу одиночество и парадоксальное желание уединиться ещё больше. Ленка Солянова, подруга ещё со студенческой скамьи, узнав о том, что Зарайская намерена бросить всё и куда-нибудь уехать «доживать, проживая заработанное», запричитала: да разве так можно, да многим бабам во сто крат хуже, да найди ты себе приличного мужика, вон, сколько женихов к тебе в очередь стоят!.. Но невозможно было объяснить подруге, что даже человека-интерьера Вера опасалась, ибо привычка быть одной была куда сильнее, чем здоровый интерес к противоположному полу. При этом ей были одинаково противны налитые мышцами идиоты и самовлюблённые удачливые бизнесмены, в то время как очкарики-ботаники пугали собственными внутренними противоречиями. Ленка же всё понимала по-своему, чисто по-бабски, и настаивала: в конце концов, просто найди товарища по несчастью, такого же одинокого. На замечание о том, что все они, по меньшей мере, стремятся, если не к завладению капиталами холдинга, то к объединению их со своими собственными, Ленка сказала следующее: а ты купи себе нормального (это какого? где такого взять?) мужчину! Ну не купи, так найми. Чтобы развеял или защитил уже состоявшееся одиночество. И сделай это, исходя из элемента случайности. А там бери быка за рога, если только заметишь, что он не рождён для бизнеса. Купи свою полную противоположность! Хватка-то у тебя есть! А уж то, что любой нормальный по половому признаку мужик западёт на Веру Зарайскую, Ленка гарантировала так, что готова была поставить на кон свою парикмахерскую для vip-персон. Она же придумала объявление в одном единственном экземпляре и договаривалась с редакцией. Сама Елена Солянова была счастлива замужем за теперь уже бывшим военным лётчиком, в отличие от бездетной Веры Сергеевны воспитывала трёх детей, и ещё умудрялась завидовать Зарайской, сетуя в сауне на свою обвисшую грудь, целлюлит и варикоз. Когда Виктора, мужа Лены, отправили в отставку, она без лишних раздумий согласилась рвануть на север, где ей предстояло воплотить свою давнюю мечту: открыть кофейню или парикмахерский салон. На деньги Зарайской ей удалось и то, и другое.

– Сработало, – сказала Вера, набрав номер мобильного Соляновой.

– Кто он?! – радостно выкрикнула в ответ трубка.

– Поэт, – усмехнулась Вера Сергеевна, а далее процитировала самого Словцова, – Словцов Павел Сергеевич, сорок, вэ-о филологическое, без вэпэ, рост сто восемьдесят три, единственное увлечение – творчество, без определённого рода занятий и места жительства… И это… кандидат филологических наук.

– Во какой нынче народ на дорогах валяется, – изумленно резюмировала Ленка. – Он согласился?

– Вроде да.

– Когда покажешь?

– Давай завтра вечером, сегодня хочу сама к нему присмотреться.

– Ну он хоть не урод?

– Да нет, но и не голливудской закваски. У него в уголках глаз такие морщинки вразлёт, что кажется, он ко всему на свете относится с иронией.

– Лишний вес?

– В норме.

– Блин, мне не терпится посмотреть.

– Потерпишь. Если окажется не то, я тебе его отпишу актом безвозмездной передачи. Будешь стричь в парикмахерской. За такие деньги хоть налысо!

– Налысо сейчас модно. Может, действительно, пошлёшь его мне в салон, сделаем из него человека…

– Успеется. Ну, пока, мне ещё Астахова озадачить надо.

Через минуту после вызова в кабинете появился агент для специальных поручений, начальник охраны, полковник КГБ в отставке, Андрей Михайлович Астахов. Вера Сергеевна положила перед ним на стол ксерокопию паспорта Павла Словцова.

– Вот, Михалыч. Узнай всё.

– Сроки?

– Чем быстрее – тем лучше. И полная конфиденциальность.

– Первое – постараюсь, второе – профессиональное. Ещё что-нибудь, Вера Сергеевна?

– Ничего.

Когда за начальником охраны закрылась дверь, Вера велела по селектору никого к себе не пускать и погрузилась в глубокую задумчивость. Лёгкий озноб заставил её поёжиться и с надеждой посмотреть на невыпитую при Словцове рюмку коньяка, но вставать с кресла и идти к журнальному столику не хотелось. Мысли о том, какую странную и нелепую она затеяла игру, путались в голове с планом работы на день. До последнего мгновения она не верила в то, что кто-нибудь по этому сумасшедшему объявлению придёт. Это у Соляновой постоянная игра в судьбу и постоянные жалобы на проигрыш, хотя жаловаться ей, собственно, не на что, кроме своей ипохондрии. Но появление Словцова спутало вечные и всегда краплёные карты ожидания чуда. Принц примчался не на коне, оказался не принцем, но вполне, на первый взгляд, респектабельным человеком. Что там ещё Астахов накопает? Лишь бы не псих…

– Я покупаю себе друга, – с расстановкой по слогам произнесла Вера, словно пробуя эту фразу на вкус. И с чувством брезгливости выплюнула непонравившийся продукт: – Абсурд!

Не поздно было позвонить на мобильный охраннику Володе, который сейчас вёз Словцова в гостиницу, попросить его извиниться перед человеком, выплатить компенсацию и… Игра, если и не была азартной, то, по меньшей мере, не в её правилах было отпускать игроков, опасающихся отрицательных результатов. В конце концов, хоть что-то в этой жизни изменится, успокаивала себя Вера, и приняла твёрдое решение, вести себя дома так, как она вела себя до появления в нём Словцова, пусть видит госпожу Зарайскую со всеми её достоинствами и недостатками. Оставался ещё один щекотливый момент: как воспримет появление Словцова московская бизнес-элита, которая по ночам купается в отвратной грязи, но днём блюдет незыблемые правила приличия? Мало того, что Словцов явный чужак, буквально инопланетянин в этом кругу, он ещё должен быть представлен как друг. Можно, конечно, придумать какую-нибудь легенду о совместном посещении детского сада, но отчего-то хотелось полезть на рожон. Плевок общественному вкусу?..

Особенно тяжело будет действительно с москвичами. Эти придумали правила тусовки, да и само это дрянное слово. Богатые педики, ласково называющие Веру Сергеевну сестричкой; легализовавшиеся братки, умеющие различать только самок и самцов, сильных и слабых, даже если они выучили несколько слов для общего развития; прорвавшиеся в бизнес чиновники и прорвавшиеся к власти бизнесмены – не разлей вода братья; бывшие комсомольцы, раскинутые веером по партиям и одномандатным округам; вездесущая элита шоу-бизнеса; не вылезающая из телевизора элита творческая или считающая себя таковой; латентные бонапарты – олигархи; и тысячи подручных и попутчиков… Все эти годы Вера умело лавировала между ними, как недоступная золотая рыбка, проходила на цыпочках по стыкам их интересов, умело уворачивалась от криминальных сделок, ускользала из липкого тумана ночных клубов, по-разному отбивалась от непристойных предложений и, в конце концов, заработала себе это устойчивое иностранное слово «имидж». Имидж недоступной светской львицы с мягкими манерами и жесткими принципами. Правда от этого, количество желающих поживиться её телом и капиталами не уменьшилось, просто в очередь выстроились самые амбициозные. Таких – поэтом не напугаешь. Львице придётся рычать самой. Да уж, эти принципы… И теперь предстояло соединить с этими принципами появление Словцова, как когда-то пришлось побороть в душе отвращение к миру новых богатых.

Да, в сущности, не наплевать ли? Ходить под ручку с накачанным куском мяса ныне выглядит как атавизм. Спать с партнёрами по бизнесу вреднее для бизнеса и здоровья, чем вообще не спать. А выйти «в мир» с этаким полуботаником-филологом – во всяком случае – не глупо. Как говаривала одна небедная подруга «мне нравятся умные мущинки, надоела неприкрытая физиология». По крайней мере, перестанут судачить, что светская львица спит с охранниками, водителями или, куда хуже, покупает себе девочек. Подумав об этом, в который раз ужаснулась миру, к которому привыкла.

Вера Сергеевна вспомнила себя начинающей учительницей географии в средней школе. География тогда не успевала перекраивать карты расползающейся по искусственным швам державы. Зарплата учителя являлась одной из лучших насмешек над человеческим достоинством. И всякий рядовой гражданин почившего СССР, бывший некогда винтиком огромной государственной машины, жил с чувством конца света на хвосте. Время дурацких малиновых пиджаков… За эти, в том числе, пиджаки она ненавидела новых богатых. Не к кому было пойти, когда отцу требовалась срочная операция и на неё нужны были немалые деньги. Понимая это, он вернулся из больницы домой, в трехкомнатную хрущёвку, чтобы умереть на любимом диване лицом к стене, спиной ко всему миру.

Георгия Зарайского Вера встретила по дороге с кладбища на сороковой день. Просто не поместилась в старенький соседский «москвич», пришлось, как самой молодой, идти на автобусную остановку. И оказалась там в полном одиночестве, ибо рейсовый только что ушёл, а следующий предвиделся где-то через час. Она стояла на островке посреди огромного мёртвого моря, и тогда, лихо визгнув тормозами, буквально у её ног замер чёрный и строгий, как её платье, «мерседес». Из салона выглянул внимательный джентльмен с цепким взглядом.

– Могу я вас подвезти? – учтиво спросил он.

– Предпочитаю общественный транспорт, – сухо ответила Вера, прокручивая в уме случаи, куда увозят такие машины неосторожных девушек.

– На мне что, малиновый пиджак? – усмехнулся Зарайский, словно прочитав мысли Веры. – Да и каково это – клеить девушек на кладбище? Тем более, я вижу вы в трауре. Неужели нельзя просто принять руку помощи? Да, признаюсь честно, вы мне сразу и очень понравились, но это не значит, что я начну к вам приставать или начну зазывать по ресторанам. Меня зовут Георгий. Садитесь же, в конце концов!..

И Вера села. По дороге разговорились. Георгий приезжал на кладбище на могилу матери. Узнав о смерти Вериного отца, предложил любую помощь. Доставив её на Кавказский бульвар с явным сочувствием взглянул на блочную пятиэтажку.

– Не хотите перебраться в высотку в центре? – спросил он.

– Каким образом?

– Просто. Выходите за меня замуж.

– Вот так сразу?

– Вот так… Но можно не сразу… Вдруг я вам противен.

Нет, он не был противен, более того, был благороден и предусмотрителен, был нежен и заботлив, но со стороны Веры это не было любовью с первого взгляда. Не было бездонным и мутным омутом. Да и подчеркнутая галантность Георгия исчезала, когда он погружался в свои дела, бесконечные и часто кровавые разборки, отчего кладбище приходилось посещать чаще театра.

Вера Сергеевна вдруг вспомнила, что Зарайский просил не называть его Жориком, лучше Гошей… А этот: «только не называй меня Пашей. Не нравится мне это упрощенное звучание апостольского имени». О как! Вот тебе и параллель. А, говорят, они не пересекаются. Ну, если верить, что женщина это космос… Астахов разберётся в этой симметрии-геометрии.

2

Буквально на второй день после смерти Георгия Вера поняла, что такое нынешний жёсткий и жестокий бизнес со звериным оскалом. После нудного похоронного дня, когда зрение никак не может навести резкость от выплаканных слёз, а руки норовят схватить не то, в ванной комнате её догнал телефонный звонок.

– Доброе утро, Вера Сергеевна, – ядовито-вежливо пропел баритон на другом конце провода.

– Кому как, – не согласилась Зарайская.

– Да, примите мои соболезнования. Потому и звоню, что с покойным Георгием Михайловичем у нас остались очень важные незавершенные дела. Он как раз сегодня собирался подписать документы о продаже части акций одного предприятия…

«Именно того, за которое его убили», – завершила мысль Вера и, при этом, испытала дикий приступ тошноты от страха, но быстро пришла в себя и с этого самого первого момента решила, что страх нужно в больших количествах преобразовывать в злобу и ненависть, а уж затем открывать им дорогу, щедро приправляя месть дурацкими женскими ужимками, подчеркнутой порядочностью и чистоплюйством. Враньё, что Москва слезам не верит, своим-то ещё как! Это за МКАДом хоть заревись. За сто первым километром. А в центре тусовки твою беду, если и не пустят близко к сердцу, но разжуют со всеми подробностями, включая те, коих не было, вприкуску с вездесущей желтой прессой.

– А если я откажусь от сделки? – холодно спросила Зарайская, прощупывая противника.

– Такой вариант, конечно, возможен, но, вы сами понимаете, продуманы штрафные санкции. Нужна ли вам сейчас вся эта юридическая казуистика? Предприятие и так находится вне зоны влияния холдинга, – это был прямой намёк, – удерживать его – дорогого стоит, а наша фирма платит хорошие деньги.

Вера прекрасно понимала, что оказаться в горящей машине следом за мужем – дело не хитрое, ещё проще – удар по голове в тёмном переулке, но знала и другое, если тебя поимели в первый раз, обязательно поимеют и во второй. Причем круг желающих будет расти соответственно тому, как ты сдаешь свои позиции.

– Это война, – часто повторял Георгий, – где даже пленных не берут. Говорят, когда-то наступит цивилизованный рынок, но расти он будет на почве, щедро удобренной мертвечиной. Никому не верь, Вера, – печально каламбурил муж.

– Давай отдадим им всё, мы и так в раю, – пела совсем в другой тональности Вера, – зачем нам? Лучше бы детей нам Бог дал.

– Кому – им? – вспыхивал Георгий. – Ты не представляешь, сегодня они богатеют, а завтра – управляют! Но у них за душой пустота, гниль, мразь, свинство! Это скарабеи! Маргиналы, даже если у них папа секретарь райкома, а мама зав торговой базы в счастливом прошлом… Некроманты и некрофилы – вот кому ты хочешь уступить, в том числе собственную жизнь.

– Но ведь ты играешь по их правилам? – смущенно напоминала Вера.

– На их поле, – поправлял Георгий, – но по своим правилам. По правилам войны: стреляют в тебя, стреляй в ответ, не предавай союзников, помни о тех, кто куёт тебе победу, подбирай достойных полководцев и не жалей денег на военную технику…

– Да зачем мне всё это? – отмахивалась Вера, следуя на кухню или в библиотеку, где проводила основное время.

Оказалось, зачем.

Документы на продажу части холдинга подписывали над свежей могилой Георгия Зарайского. Это был своеобразный каприз Веры Сергеевны, который у покупателей не вызвал никакого подозрения и был воспринят ими, как бзик вдовы в безутешном трауре. Вера подписывала документы, внимательно вчитываясь в каждую букву договора, чтобы снайпер мог рассмотреть каждого из участников сделки детально. Свои предусмотрительно были помечены траурными повязками, что тоже не вызвало никаких подозрений. Тем более, стрелять на кладбище никто не собирался. Но стрелять было нужно. Как пояснил Астахов, потерянного этой пальбой не вернешь, но обеспечить покой на ближайшее время можно. Никому на ум не придёт, что испуганная вдова, уступившая притязаниям конкурентов, вдруг выйдет на тропу войны. Поэтому, когда покупателей нашли с дырками во лбу в разных частях необъятной Москвы, они быстро превратились в «глухарей». Мотивов нет, а врагов у таких людей – пол России. Вера Сергеевна, между тем, сворачивала бизнес, собираясь покинуть столицу. Следователи посетили её всего один раз, спросив, почему она на второй день после смерти мужа уступила крупнейшее предприятие по явно заниженной цене, но были удовлетворены ответом о последней воле покойного. Вот, мол, даже на кладбище бумаги подписывала, чтобы Гоша был в курсе. Зато следователи были в курсе, кто охотился на Зарайского, но поверить в то, что жена решилась на бессмысленную с экономической точки зрения вендетту, не могли. Логика была мужская – железная, а другой они не ведали. Вера Сергеевна в этот момент больше всего походила на испуганную и оставленную всеми дамочку, имеющую единственное желание – уехать куда-либо с остатками наследства. Под эту легенду пришлось продать ещё несколько элементов холдинга, но мало кто знал, что вырученные средства через подставных лиц вложены в бизнес и строительство дорог на севере. В результате этих ходов основу версии прокуроров составили внутренние разборки: не поделили отхваченный кусок рая Зарайского. А Вера скупала офисы за уральскими горами, посещала элитные клубы исключительно в черном, аккуратно интересовалась перспективными месторождениями углеводородного сырья, необъятными лесными просторами в Сибири и на Дальнем Востоке и жестко отваживала женихов-воздыхателей. Надо сказать, что горе, как лакмусовая бумажка, высветило всех псевдодрузей и явных недругов. Легенда о поступательном разорении холдинга Зарайского, о том, что он идёт с молотка, позволила увидеть истинные лица тех, с кем ещё вчера Георгий Михайлович играл в теннис, ходил в сауну, планировал совместные предприятия. Всю цепь событий держал в руках изобретательный Астахов, который, как всякий преданный вояка, приносил клятву только один раз. Первый раз – Советскому Союзу, второго Советского Союза не состоялось. Георгий Михайлович вытащил полковника из «матросской тишины» после августа 1991 года. Если крупных путчистов выпустили под громкую (на всю страну) амнистию, то их подельников средней руки решено было провести через серию назидательных процессов, увольнений и прочих лишений прошлых заслуг. Первые, разумеется, забыли о вторых, но вторые не забыли первым их отступничества. Зарайский в буквальном смысле выкупил Астахова за слегка астрономическую сумму у нарождающегося демократического правосудия, потому как он был другом его отца и любимцем покойной матери.

– Гоша, я тебя никогда не предам, – сказал пьяный, но честный Андрей Михайлович Астахов.

И Гоша сделал Андрея Михайловича вторым человеком в созидаемом раю. Учитывая его опыт и желание хоть чем-то досадить процветающей нищетой и криминальным беспределом демократии, Астахов был назначен руководителем службы безопасности, откуда единовременно были удалены все, кто предполагал работать «по понятиям», а не по долгу службы. Полковник создал в холдинге безупречную и высокооплачиваемую систему безопасности.

Но против «Таволги» ребята ничего сделать не успели… Реактивная граната превратила бронированный «мерседес» Зарайского в факел. Самое досадное, что в суматохе оказания машиной сопровождения бессмысленной первой помощи, исполнители успешно ретировались, оставив бесполезную стеклопластиковую наводящую трубу в полукилометре от засады. Без отпечатков пальцев. Уже на следующий день Астахов подал Вере Сергеевне рапорт об отставке, который был разумно отклонён. Вместо него бывшая учительница средней школы, а ныне госпожа Зарайская потребовала подробный план действий под кодовым названием «чистые руки». Результатом его исполнения стал точный подрыв бронированного джипа одного из убийц Зарайского на мине Т-62 в районе военных складов, где он пополнял собственный арсенал, второй нарвался лбом на пулю, выходя из собственного дома, где ожидал третий фигурант, на которого и свесили всех собак. Третий позавтракал в СИЗО и умер, не оставив патологоанатомам шансов найти следы яда. Их наследники, хоть и получили часть холдинга, но даже помыслить не могли, что столкнулись с местью испуганной и печальной женщины с подчеркнуто мягкими манерами. Поэтому стали искать сильных врагов, начиная по ходу новые локальные конфликты за передел собственности. После того, как всем сёстрам было выдано по серьгам, Вера Сергеевна с чувством омерзения покинула столицу, чтобы начать жизнь с чистого листа. Но совсем с чистого не получилось. Столичная тусовка, держа нос по ветру, а значит, ощущая прибыли от углеводородного сырья, стала появляться в новом офисе Зарайской с кучей предложений, как из одного рубля сделать триста. Вере пришлось снова играть на чужом поле. Во всей этой заварухе было только одно слабое звено. Снайпер. Если мину устанавливал сам Астахов (еле отговорив от этого Михаила Ивановича Зарайского), а ядом щедро делились сокамерники, даже не предполагая заказчика, то снайпера пришлось нанимать из бывших сослуживцев Андрея Михайловича. Человек этот был очень необычный, замкнутый, прошедший все возможные войны и конфликты и, кроме имени, располагал кличкой Справедливый. Главным условием его работы было предоставление полной информации о цели и так называемого приговора: то бишь за что он заслуживает высшей меры наказания. У Веры Сергеевны он потребовал только оплаты накладных расходов, полностью отказавшись от огромного гонорара. «Земля круглая, – сказал он по телефону, – вдруг и мне понадобиться ваша помощь. Могу я на неё рассчитывать?». Вот так ненавязчиво в друзьях у Веры оказался киллер, который, кстати, ничем не напоминал о себе. До сегодняшнего дня… «Упаси Бог, чтоб вы ещё раз понадобились мне», подумала тогда Вера Сергеевна.