Текст книги "Вид из окна"

Автор книги: Сергей Козлов

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

– Вера Сергеевна, мне кажется ваш… э-э… работник… утратил некоторую адекватность… – как-то неуверенно докладывал Астахов.

Вера посмотрела на него с вопросом и потом озвучила:

– Как полагается русскому неудачнику – пьёт?

– Да не то чтобы… Зато закапывает бутылки в сугробы…

– Куда? Бутылки?

– Ну да… С посланиями.

– Кому?

– Трудно сказать. Мы только две отрыли. Потом мои ребята сказали, что один тип за ним тоже бутылки откапывает. Но самое интересное, что Словцов, похоже, об этом знает.

– Что за послания?

– Ну вот, например, вам. «Вера Сергеевна, ждите марсиан. Любящий вас землянин», – прочитал Астахов.

– Что думаешь, Андрей Михайлович, на счёт психиатров?

– Да нет… Похоже… Ну вот ещё:

 
Когда моей рукою недостойной
Я мог твою святыню оскорбить,
 Позволь губам моим, двум пилигримам,
Мой сладкий грех лобзаньем искупить.
 

– Что это? Словцовские вирши?

– Никак нет, это, Вера Сергеевна, пришлось специалистов подымать, это Шекспир в переводе Михаловского… Слова Ромео.

– И?..

– Полагаю, он, с одной стороны, что-то хочет сказать, с другой, вводит всех в заблуждение. Очень тонкая игра. В такую играют разведчики, которым плотно сели на хвост.

– Шекспир… бутылки… хвост… – задумчиво повторила Вера.

– Володя сказал, что он в детстве закапывал бутылки с письмами, надеясь, что их отроет кто-то в будущем. Бзик такой был у будущего поэта, в фантастику играл. И вот ещё что. В соусе…

Вера вскинулась на эти слова.

– Да-да, в том самом в соусе к рыбе с вашего стола, обнаружена смесь соков, ингредиентов растительного происхождения. Точно смогли установить только одно из них. Произрастает в Южной Америке…

– Но они могут туда входить, ведь соус импортный?

– Нет. Мы проверили. В аналогичных упаковках ничего подобного.

– Бред какой-то…

– Да. Каждый из них по отдельности ничего особенного собой не представляет, хотя некоторые схожи по воздействию с наркотиками. Другой вопрос, что даёт смесь. Отведать мы как-то не решились. Может, если санкционируете, попробуем на ком-нибудь?

– Андрей Михалыч, мне кажется, я уже видела это воздействие в действии, прости за тавтологию. Каковы наши-то действия?

– Ну, если вы не поставили на нем крест, то самое лучшее, это немного подождать. В таких случаях лучше всего любые проблемы решает время.

– А не упустим чего-нибудь? Помнишь, тот случай на охоте? Следователь до сих пор не успокоился.

– Всё под контролем. А следователя успокоим. Хотя… – Астахов впал в паузу задумчивости, – хотя служебное рвение поощрительно, и, возможно, стоит его подтолкнуть в нужном направлении…

2

Джордж Истмен сидел напротив телефона, гипнотизируя кнопочный циферблат. Уайт крутил в руках стакан с виски.

– Странный «скотч»? Где его делают? В Польше? – недоумевал Уайт.

– Скотчем здесь называют клейкую ленту, которая применяется, в том числе, для заклеивания говорливых ртов. А этот напиток они называют «вискарь» или «английский самогон». Лучше скажи мне, Колин: похоже, ситуация с твоим блестящим шпионским детективом выходит у тебя из-под контроля?

Уайт театрально вздохнул, всем своим видом выражая ленивое равнодушие. Глотнул из стакана, поморщился и кашлянул.

– Надо перейти на водку. Или что там Черчилль от Сталина в подарок получил?

– Армянский коньяк. Настоящего ты всё равно не купишь. Лучше действительно пей хорошую водку. Ты не ответил на мой вопрос…

– Да нет никаких вопросов, Джордж. Признаюсь тебе, я ожидал другого развития событий, но не произошло ничего, что нарушило бы наши планы. Во всяком случае, фигуры разделены, партия продолжается. Патовой ситуации тоже нет. Я знал, что русские… как это сказать… взбалмошные. Мне ещё дед рассказывал. В конце Второй Мировой он как-то сидел в компании с русским майором, который после двух стаканов водки рвал на себе мундир: мы костьми ляжем, но добьем фрицев, первыми придём в Берлин. На что мой дед резонно ответил: а мы постараемся вернуться домой.

– Типичный английский подход к делу. Отсидеться на своём острове.

– О! Ты передумал быть англичанином?

– Нет, но мой дед был на той стороне…

– Извини, ничего личного.

– И всё же, ты до сих пор считаешь, что я не должен звонить Вере?

– Позвони. Сразу станет ясно по чьим нотам разыграна пьеса. Тебе не хватает выдержки настоящего джентльмена.

– Боюсь, пока мы тянем, поэт напишет пару проникновенных стихотворений… И… вернёт расположение моей, – он подчеркнул последнее слово, – жены.

– Пока в этом доме будет ещё одна женщина, вряд ли.

– А эта женщина, напомню тебе, Колин, мать моего сына.

Уайт выпил залпом содержимое стакана и на этот раз не поперхнулся.

– Начинаю привыкать. К этому, – он кивнул на стакан, – привыкнуть можно, но к твоим любовным треугольникам и ромбам – вряд ли. Самое неприятное, Джордж, что нас начали пасти. Я пока не знаю – кто, но мне это очень не нравится. Понятно, что мы и без того в поле зрения ФСБ, но у меня нет никакого желания дразнить ленивого русского медведя.

– Да уж, британскому льву этого делать не стоит, – ёрничая, подмигнул Истмен. – Лучше скажи, что значит эта писулька из бутылки? – кивнул он на блокнотный лист на столе.

– Ты же у нас специалист по русской душе? – обиженный за британского льва вскинулся Уайт.

– Прости, дружище, но всё-таки, что ты об этом думаешь?

 
О, если б плоть столь крепкая моя
Могла расплавиться,
Растаять,
Или росою обернуться!
О, если б заповедь Господня
Не запрещала нам самоубийства!
Мне вдруг дела мирские опостыли.
Как утомительны они и как бесцельны!
Как сад заброшенный, поросший сорняками,
Мир, что во власти грубых и вульгарных сил,
Мне стал противен.
 

Откуда это?

– Джордж, надо знать классику! Обратный перевод был для меня труден, но я сразу распознал «Гамлета».

– И к чему эта чушь в бутылках?

– Это не чушь, Джордж, это Шекспир. В сущности, эта фраза вечна, применима к любому времени, где есть власть. Покуда: «мир, что во власти грубых и вульгарных сил».

– И что? Ничего нового!

– Клиент оказался больше жив, чем мёртв. И умнее, чем ранее казалось.

– Вот я и думаю, с дыркой в мозгах Шекспира в голове не удержишь. А ты мне всё про рокировки… Не пора ли переходить к плану «Бэ», Колин?

– Я бы повременил. Вера Сергеевна, как я понимаю, тоже не дура, и если после смерти Словцова произойдёт воскресение господина Зарайского, ей, воленс-ноленс, придётся сопоставить эти события.

– О-о-о! – потерял, наконец, самообладание Истмен. – Какого лешего я затеял эти игры! На хрена выживать, если не можешь жить так, как тебе нравится?!

– А никто не может, – спокойно возразил Уайт, – даже самые могущественные люди. – Он снова налил себе из бутылки, принюхался и смущенно заявил: – А теперь мне кажется – это «Джонни Уокер».

– Господи, Колин, – усмехнулся Истмен, – точно ты не знаешь, сколько виски поставлено в Великобританию из Восточной Европы в обратном порядке! Поди теперь – разберись!

– Да, помнится, я сам толкнул партию такого пойла ортодоксальным шотландцам. А что? Выгодная была сделка. Я наварил на ней даже больше, чем на продаже оружия в Чад и Ирак.

3

Только один раз за эти дни Павел прогулялся в район, где жила Вера. Захотелось сменить вид из окна на вид с улицы. Да и вида из окна, собственно, не было… На улице он был один, тут чаще ездили. Узкие тротуары жались к высоким стенам, а глухие особняки жались друг к другу разномастными заборами, подглядывая на улицу глазками видеокамер. Видимо, Павел был очень похож на зеваку, потому как обогнавший его ещё один редкий пешеход обернулся и сказал:

– Чему удивляетесь? Долина нищих.

Во всём его виде сразу угадывался советский интеллигент, который ещё двадцать лет назад на кухонке своей хрущёвки приближал долгожданное время демократии и цитировал коллегам статьи из журнала «Огонёк». А теперь, выжатый этой самой демократией на обочину жизни, пользовался единственной своей привилегией – возможностью выражать своё мнение по любому поводу.

– Долина нищих? – переспросил Словцов.

Мужчина сразу обрадовался возможному соратнику, торопливо протёр линзы поношенных роговых очков, будто хотел внимательнее рассмотреть Павла, и продолжил:

– Да-да… Именно так называют этот район в народе. Вы, наверное, не местный?

– Да таких, – Павел обвёл взглядом маленькие крепости, – в каждом городе, а в больших – не по одному, – рассудил Словцов.

– Вот-вот! Думают, что отгородились от жизни, от всех остальных, полагают, что за забором можно спрятаться от общего неблагополучия. Но в один прекрасный день они выглянут на улицу, а она будет абсолютно пуста! Всё! – мужчина сделал многозначительную паузу. – Народ вымер! От алкоголя, от наркотиков, от собственной дебильности!..

– И тишина… И мёртвые с косами стоять… – с улыбкой вспомнил Павел роль Крамарова в фильме «неуловимые мстители».

– Зря смеётесь! – обиделся борец за справедливость.

– Я уже давно не смеюсь, – глубоко вздохнул разочарованный недальновидностью собеседника Словцов. – Но даже если сравнять эту «долину нищих» с землёй, то нищих станет больше, а богатых не прибавится. Проверено в тысяча девятьсот семнадцатом.

– Вы не понимаете. У нас нет так много бизнесменов, в основном чиновники! Откуда у них такие деньги?

– Чиновники? Значит – лучшие борцы за демократию. Так что вам не стоит переживать. Вы, как я понимаю, радовались, когда Ельцин взгромоздился на броневик, а ГэКаЧеПэ невнятно бормотало о спасении Родины?

– А вы вели себя по-другому?! – вскинулся мужчина.

– Да. Я уже тогда чувствовал, что все эти митинги, это что-то не то. Столько было фальши. А все эти пляски на костях Сталина напоминали мне пляски на костях империи.

– Так вы сталинист? Сталинист! Из-за таких, как вы, надвигается эра нового тоталитаризма!

– А вы дурак, – равнодушно ответил Словцов, – и дедушка ваш в семнадцатом году Зимний брал, в двадцатом – вырезал казачество, а его дедушка в девятнадцатом веке симпатизировал блудливым декабристам.

Павлу стало неинтересно до боли, он повернулся и отправился обратно, в сторону улицы Мира. Славен город, в котором есть улица Мира! Но вслед ему ещё долго неслись разного рода ярлыки и ругательства, словно это Словцов был виноват, что у данного человека нет на этой улице своего дома. Явно он не настоялся, не накричался на митингах. Да и не было их в Ханты-Мансийске. Это тоже явно. Есть такие города, которым митинги противопоказаны, а если и бывают, то только по заданию партии и правительства, как демонстрации в советские времена.

Дома уже после полуночи он застал Егорыча. Тот сидел на стуле и с явным интересом изучал этикетки бутылок пустых, початых и полных.

– Восполнял пробелы вкуса, – пояснил Павел стеклянное разнообразие.

– И заливал горе, – дополнил Егорыч.

– Ты не Егорыч, ты Горыныч!

– Да бросьте вы, Штирлиц! Лучше скажи, на чём прокололся.

– Ты будешь смеяться, но я скажу банальную киношную фразу: меня подставили.

– И ты-ы-ы?.. – потянул в бороду Егорыч.

– И я трахнул домработницу. Возможно, несколько раз, но за несколько минут.

– Да ты у нас сексуальный террорист.

– Вот именно – у вас! В средней полосе России я был среднестатистическим мужчиной и среднестатистическим поэтом.

– А со мной выпьешь?

Словцов с сомнением поморщился.

– Как всегда, с хорошим человеком – уже и не хочется, – притворно обиделся Егорыч.

– Не знаю, как Среда, а я до воскресения чуть не дожил после таких возлияний.

– Не настаиваю, – согласился Егорыч, наливая себе «Царской водки».

Но выпить он не успел, потому как подоспела компания. Без стука, но, прилично хлопнув дверью, в комнату ввалился Хромов.

– И мне для сугрева, – с порога попросил он, глядя на стакан в руке геолога. – А ты, пиит, теперь разъясни мне чего значат твои эсэмэски? «Если друг оказался вдруг»? Или вот этот бред (далее он читал с дисплея телефона): Удалены от мира на кладб ище, Мы вновь с тобой, негаданный мертвец. Ты перешел в последнее жилище, Я всё в пыли, но вижу свой конец. Там, в синеве, мы встретим наши зори, Все наши сны продлятся наяву. Я за тобой, поверь, мой милый, вскоре За тем же сном в безбрежность уплыву. – Это не бред, это – Блок, – спокойно пояснил Словцов. – Стихотворение называется «На могиле друга». – И не лень тебе было всё это набивать? – Надо было хоть чем-то развлечься. – А я прилетел сюда, чтобы восполнить пробелы в школьной программе по литературе? – ухмыльнулся Хромов, принимая от Егорыча стакан.

– Возможно и для этого, Юрий Максимович:

 
Душа его от глаз пророка
              Со страхом удалилась прочь;
             И тень его в горах востока
            Поныне бродит в темну ночь,
И под окном поутру рано
            Он в сакли просится, стуча,
           Но внемля громкий стих Корана,
          Бежит опять, под сень тумана,
          Как прежде бегал от меча.
 

– Гарун бежал быстрее лани! – вспомнил школьную программу Хромов неожиданно даже для самого себя. – Лермонтов! Михал Юрьевич! Ух, меня наша русичка заставила выучить. А мне понравилось! Мораль сей басни: предательство влечет за собой смерть Иуды… Я прав, учитель? – с наигранным почтением спросил Хромов.

– Абсолютно, – подыграл Словцов. – А тот человечек, который обычно стоит у ресторана «Прага»?

– Он уже там не стоит, в данный момент он лежит в такси у подъезда. Удивительный паренёк, смерти не боится, а летать – глаза зажмурил – и рюмку за рюмкой. Мы с ним весь запас коньяка в самолёте выпили. Точнее – он. Я теперь очень сильно воздерживаюсь, – он задумчиво посмотрел на бутылку в руках Егорыча, – плесни-ка, дружище, пока доктора не видят. – Быстренько выпил сожержимое рюмки, крякнув от удовольствия, и снова воззрился на Словцова:

– Так в чём, Паша, суть дела? Тема какая?

– Тема, Юрик, – подыгрывая ему, ответил Павел, – вечная. Любовь. И прежде чем ты захочешь набить мне морду за Веру…

– За веру, царя и Отечество!? За это морду не бьют, Павлик. За это убивают на войне.

– Не ёрничай, надо притащить сюда моего тёзку и отпустить такси. Потом я всё расскажу.

– Мне можно присутствовать? – спросил Егорыч.

– Нужно, – коротко отрезал Павел.

– А в магазин? – поинтересовался Хромов.

– Всё уже есть, – кивнул Словцов на батарею ёмкостей под столом.

– Угу, – удовлетворился Юрий Максимович, – хорошо подготовились. Чувствую предстоит научно-практическая конференция за жизнь.

Все вместе они притащили почти безжизненное, что-то лепечущее тело Паши в комнату.

– Нашатырь? – спросил Словцов у Егорыча.

Тот кивнул и полез в аптечку. Порылся в коробке, достал ампулу, вскрыл её и выплеснул на ватку. По квартире поплыл трезвящий запах аммиака.

– Вы присутствуете на парапсихологическом эксперименте, – предупредил Словцов, морщась, поднося к носу Паши «благоухающую» вату.

Тот ответно поморщился и открыл глаза.

– Сели? – спросил он.

– Прокурор посадит – сядем, – хохотнул сверху Хромов.

– Паша, ты хоть немного в себе? – Словцов с надеждой рассматривал его мутные глаза. – Хочу проверить твои способности. Ты… Ну, как эти экстрасенсы по телевизору… По фотографии можешь?

– Я не пробовал…

– Посмотри, – Павел достал из кармана свадебную фотографию Зарайских, где, кстати, маячил на заднем плане свидетель Хромов, – на жениха посмотри, этот человек жив?

Пока Паша наводил резкость, пытаясь сосредоточиться, Хромов тоже рассмотрел фотографию.

– Э!? Чё здесь происходит? – с пол-оборота завёлся он, сразу напомнив, как выглядят братки «made in 90 ^th».

– Юра, – почти нежно попросил его Словцов, – не кипишись раньше времени, я же тебя попросил – потерпеть. Потом, если посчитаешь нужным, набьёшь стрелки, на них набьёшь морды, а сейчас дай этому чудо-алкоголику вникнуть в суть изображения. Так он жив? – снова вопросил он у Пашки.

– Как Ленин, живее всех живых, – резюмировал осмотр Паша. – Если нальют, можно попробовать поточнее.

– Вы чё, цирк тут устраиваете? – накалялся Хоромов.

Егорыч задумчиво молчал, тревожно поглядывая то на Павла, то на Хромова, то на новопротрезвлённого экстрасенса. Словцов же наседал:

– Паш, у Юрия Максимовича один только подзатыльник триста килограмм весит, ты уж поясни ему – при чём тут Ленин?

– Как при чём? Ленин умер? Умер! Но он жив? Жив!

– Проще, Паша, проще… Пока Юрий Максимович нас обоих в мавзолей не отправил.

– Куда уж проще! – окончательно протрезвел Паша. – Этот человек умер, но он жив.

– Как жив? Что за хрень? Ты чё, Словцов, хочешь сказать, что этот бомжара ясновидящий? – озадачился Хромов.

– Я не бомж, у меня квартира в Москве, комната то бишь! Я бич – бывший интеллигентный человек, – спокойно пояснил Пашка, и, повернувшись к Словцову, добавил: – помнишь, я тебе говорил, что на тебя охотятся? Так вот, этот тип и есть.

– Так, парни, – окончательно зависло сознание Хромова, – мне этой вудистики-мудистики не надо…

– Юра, – прервал его Словцов, – вот теперь сядем, посидим, выпьем, и я всё тебе спокойно расскажу. При этом я рассчитываю на твою помощь, заморачивать тебе мозги – не в моих интересах. Ну, сядь ты!

Хромов, шумно переводя дыхание, сел, следом опустился на стул Егорыч, потом уже Словцов. Он ещё раз осмотрелся по сторонам, словно мог что-то забыть. Удовлетворённый осмотром он начал:

– С чего начать?.. Гм… После того, как мне продырявили плечо, я начал писать роман…

4

– Надо уезжать, Колин, – сказал Джордж Истмен, – я здесь слишком заметен. Слишком. Не хочу потерять из-за какой-нибудь нелепости то, к чему шёл восемь долгих лет. Даже здесь, казалось бы, на отшибе я не чувствую себя спокойно.

Они сидели в номере люкс отеля «Югорская долина». Подойдя к окну, за которым сияла вечерняя иллюминация отеля, Истмен продолжил:

– Вот, за окном безбрежные пространства, тайга непролазная, а вокруг тебя всё сжимается так, что получается весьма маленький мирок. Все твои психологические игры… Всё это… Плохо ты знаешь русский менталитет. Я понял, что делает Словцов. Он за нос нас водит! А я всё это время это же самое время терял!

– Успокойся, Джордж, – пытался остановить его Уайт.

– Я уже однажды успокоился и упокоился! Пока мы тут ждём результатов действия амазонских снадобий, Словцов может вернуть себе Веру. Я глуп, Колин! Я беспробудно глуп! Я приехал сюда из-за глупости! Тоска по родине? Дерьмо! Я её себе запретил! Я приехал и непреднамеренно убил своего отца! Не надо было мне соваться в эту Россию.

– Возьми себя в руки, Джордж…

– Пора в ноги себя брать! Руки в ноги – и дёргать! В родное Соединенное Королевство! Надо было Веру туда выманить. Что – шансов у нас не было? За хорошим контрактом она бы и в Парагвай поехала. – Истмен маятником метался по комнате.

– Джордж, ты сам решил сюда ехать, – заметил Уайт.

– Но ты бы мог это предвидеть?

– Вот я даже сейчас не понимаю – с кем я разговариваю: с английским джентльменом или русским психом?

– Самое главное, что сейчас этот поэтишка может сделать несколько таких шагов, что мне ничего не останется…

– Как ввести план «Бэ».

– И навсегда потерять Веру. Придумай, Колин, как можно выманить её куда-нибудь в Европу. Там я ещё что-нибудь попытаюсь сделать. А отсюда надо немедленно уезжать.

– Я предлагал тебе снять квартиру. Мы оба говорим по-русски… Мы бы затерялись и в этом небольшом городе. С моим-то опытом. Но ты захотел остаться в роскоши, чтоб тебе с утра подавали овсянку с мюсли и кофе в постель. Чтоб каждый день тренажерный зал и спа-салон! Чтоб машину к подъезду… И ты сделал вид, что вообще не знаешь и знать не хочешь русского языка. Вот тут ты – чуть ли не представитель палаты лордов!

– Да, ты прав, – остыл вдруг Истмен и сел на край кровати. – Что ты думаешь?

– Я думаю, он – не Махатма Ганди, и с его ходом мыслей мы справимся. В одном ты прав, Джордж, нам пора отсюда сматываться. Плохую работу на таком холоде можно делать чужими руками. И мой ход не был ошибкой. Госпожа Зарайская – это настоящая леди, а такие не забывают быстро даже случайных мужских ошибок. Время у нас пока есть. Сюда мы ещё вернемся… – Уайт погрузился в задумчивость.

– Когда?

– Когда из-за всемирного потепления затопит Британские острова, – ухмыльнулся Уайт.

– Что он может предпринять?

– Самое банальное, пробить нас по гостиницам, явиться сюда вместе с твоим другом детства…

– Хромов здесь?

– Прилетел сегодня ночью… И тогда тебе очень трудно будет остаться подданным её величества. Ибо Хромов, как твой отец, за сердце не схватится, в обморок не упадёт.

– Я знаю, за что он схватится… – Истмен начал нервно покусывать губу. – Слушай, Колин, ты профессиональный разведчик, скажи, неужели у всех этих писателей такой цепкий взгляд? Даже Вера меня не вычислила!

– Есть, Джордж, ещё такое понятие – стечение обстоятельств.

– Стечение?

– Ну да, они, как вода из ванной, стекаются в одну воронку. Мы в тысяча девятьсот девяносто первом полагали, что русская разведка сдохла. А они увели у нас из-под носа в иракской пустыне приборы со «стелс». А вспомни бравый марш-бросок десантников в Приштину? Другое дело, что обстоятельства складывались так, что это не стало победой. Видит Бог, займи они круговую оборону, части НАТО даже не сунулись бы в их зону… Но этих десантников предали ещё до того, как они родились.

– При чём здесь русские десантники в Приштине или американские в Сомали? – раздражённо спросил Истмен.

– Притом, что и мы с тобой прокололись где-то в самом начале. И в этой непредсказуемой стране обстоятельства происходят не потому, что их кто-то разрабатывает, а потому что они происходят. Мы живём по часам на Биг Бене, а русские – по обстоятельствам.

– Да уж… В начале девяностых я был в этом городе. Тогда важно было присосаться к трубе. Сюда даже приличные самолёты не летали. Это был колхоз. Самый настоящий колхоз! И не было ни малейшей надежды, что он станет похож на город, причём на европейский город. А тут – посмотри – осталось только несколько штрихов и будет Абу-Даби в снежной пустыне.

– У нас есть одно преимущество, Джордж.

– ?

– Русские всегда побеждают, но не умеют пользоваться своими победами.

– Пожалуй, – кинув взгляд в русскую историю, согласился Истмен. – Надо собираться и уматывать. Я бы не хотел сейчас встретиться с моим лучшим другом Хромовым, думаю, он сейчас меня не поймёт. Может, позже. Если его всё-таки не придётся убрать. Тем более – он никогда не был и не мог бы стать джентльменом. Да, надо уезжать. Если этот поэтишко о чём-то догадывается, то ничего хорошего это нам не сулит.

– Когда в тебе просыпается твой холодный расчет, помогающий тебе зарабатывать миллионы, я тоже чувствую вдохновение, Джордж, – сердечно поделился Уайт. – Хотя иногда даже мне становится страшно, вдруг тебе придёт в голову, что и я лишний?

– Ну, Колин, в этом случае, с твоими навыками ты меня опередишь, – улыбнулся Истмен. – Лучше думай, как нам не проиграть партию вчистую.

– Думаю, я ещё оставлю им сюрприз.

– Только не промахнись, как в аэропорту…

– Джордж, ты же знаешь, я давно сам не делал грязной работы… Так, развлёкся… В конце концов, это всё равно доставило тебе удовольствие. Ну и вторичные цели были достигнуты: ты увидел – с кем и как она приехала в Москву. То есть – моя наблюдательность оказалась точнее, чем мой выстрел.

– Я иногда думаю, Колин, что когда в «ми шесть» не ценят таких людей, как ты, они буквально бреют топором свои яйца на плахе.

– Ну и аллегории у тебя! Хотя – спасибо. Но, уверяю, такие, как я, бродят вокруг конторы стаями, готовые сожрать друг друга ещё до того, как они сожрут врагов британской короны.

– Ты никогда не говорил мне об этом? – удивился Истмен.

– Если бы я говорил всё, что я знаю, сколько бы я стоил?

Собрались быстро. Из гостиницы юркнули в салон неприметного такси, и на скрипучей «пятёрке» ринулись в аэропорт.

Перед тем как скользнуть в випзал, Уайт ринулся к телефону. Истмен приостановился, вслушиваясь, как он коверкает голос и речевую манеру. С другой стороны провода слышали простоватого русского старичка с немного хриплым голосом:

– … Да, да, он не просто странный, он подозрительный. Поселился у нашего соседа, чего-то на чердаке прячет. Да откуда мне знать, вы проверьте, я же вам сигнал делаю, а вдруг террорист?! У вас же «вихрь-антитеррор», значит, вихрь должен быть… Я – кто? А зачем? Мало ли что? У вас же телефон доверия? Или недоверия? Ну… Я и говорю… Доверять надо бдительным гражданам! Проверить-то чего стоит? Он, может, просто не в себе, а может и чего! Да, на чердак несколько раз лазил. Не, я не проверял. Боюсь, конечно. А вдруг он заминировал! Полезешь, а там – Аллах акбар! И всему дому – акбар! Кто ж его знает? Да уж, вы проверьте… Если что, я сразу ещё позвоню, но вы сильно-то не тяните… До свидания! Ага… До свидания…