Текст книги "Вид из окна"

Автор книги: Сергей Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

По вечерам Вера, возвращаясь в Сивцев Вражек, загодя отключала мобильный телефон, чтобы никто не мог помешать им с Павлом. Обычно они договаривались заранее, что посетить и где встретиться. Проблем с билетами, благодаря Вериным связям, не было. Да и для тех, у кого есть деньги, подобных проблем вообще не бывает. В основном, по настоянию Словцова, это была культурная программа. Правда, один вечер пришлось подарить удивительной чете Зарайский-Калашникова. Купили цветы, торт, коньяк и прогулялись пешком до малой Молчановки, где находился дом генерала.

Первое, что бросилось Павлу в глаза – почти все стены в квартире Михаила Ивановича были книжными стеллажами. Он с любопытством и лёгкой завистью скользил по корешкам редких и раритетных изданий, а Зарайский, курсируя из кухни в гостиную с приборами и яствами, успевал давать пояснения о той или иной книге. Потом Словцова до глубины души поразила исключительная предупредительность Михаила Ивановича и Варвары Семёновны (Вериной мамы) по отношению друг к другу. Это постоянное проявление заботы друг о друге: «Варенька, я подолью тебе горячего…», «Мишенька, сырокопчёную не ешь, лучше вот «докторской»…», «Варенька, не вставай, я схожу на кухню сам…»… При этом оба они успевали поминутно потчевать гостей, сыпать вопросами и, соответственно, ответами на встречные. И ни капли фальши! Они жили этой заботой друг о друге. И Павел позавидовал им белой завистью. Казалось, начнись за окном Конец Света, Михаил Иванович набросит на плечи Варвары Семёновны шаль и они, обнявшись, сядут ждать так, как стали бы ждать очередной серии любимого фильма. Варвара Семёновна в разговоре, как и многие москвичи, немного потягивала «а», отчего речь её была плавной, а интонации особенно выразительными. Вере, видимо, передалась эта плавность, хотя она не акала.

– Павел, а Михаилу Ивановичу удалось найти небольшой сборник ваших стихов, и мы даже читали две ваших научных статьи. Нам понравилось, – ворковала Варвара Семёновна.

– Мне очень приятно, – смутился Павел. – Но сейчас поэзия не в чести. Сейчас на передовой бульварные романы. Поэты сейчас стихами сами себя успокаивают. И я тоже…

– Ой, прочтите. Ну, не смущайтесь, Вера сказала, что вы сейчас в какой-то особой депрессии, но сделайте для меня исключение.

– Для вас, – улыбнулся Словцов, – с удовольствием, и неторопливо, постепенно наращивая напор, прочитал:

 
За что держусь? За деньги? Вещи?
За нить морщин? За стрелок бег?
За славу? Образ человечий?..
За грязь дорог? За чистый снег?
Держусь ещё, покуда, братцы,
За веру и за Святый Дух!
А вот за бренное держаться
Мне просто не хватает рук.
 

– Там ещё дальше, в том же духе, но суть та же, – сам себя остановил Павел. – Но это так – отлитое в рифму внутреннее состояние.

– А мне понравилось, жаль, что вы не прочитали до конца. Когда-то мы специально ходили на вечера поэзии. Очень любили бывать в ЦэДээЛ. Боже, как давно это было! – Варвара Семёновна грустно посмотрела в окно, словно там можно было увидеть утраченную эпоху.

– Депрессия – это надолго? – поинтересовался Михаил Иванэвич у Павла. – Хотя на счет бренного и рук я не очень поверил, – весело подмигнул он Словцову, кивая в сторону Веры. Мол, держишься же, ещё как держишься.

Павел искренне смутился:

– Да… В стихах хочется выглядеть лучше, чем есть на самом деле. Стремление к идеалу – хоть это и банально.

– Ну, а насколько у нас депрессия? – не унимался Михаил Иванович.

В таких случаях обычно отвечают «как фишка ляжет» или «фиг его знает» в зависимости от хмари на душе, но Павел улыбнулся и, выразительно посмотрев на Веру, ответил:

– Почти здоров.

– Ну и какие планы сейчас?

– Сейчас? Сейчас я мечтаю о таком же тихом счастье, которое я вижу здесь.

– Ой, – всплеснула руками Варвара Семёновна, – а мы, между прочим, ссоримся, спорим, кто из нас раньше умрёт.

– Мама, ну нельзя же так, – испугалась Вера.

– Вера, ну не при твоём фатализме делать мне замечания. Ничего страшного. Все там будем.

– Эх, говорил я Гоше, не лезь ты в эту дрянь, полно работы за границей было, пристроил бы его. Нет, полез на рожон, – вздохнул генерал, – сейчас бы я внуков нянчил.

– Но он бы не встретился со мной, – тихо возразила Вера. – И фатализм всё равно как-то присутствует в жизни каждого. Мы встретились на кладбище, там же и расстались…

– М-да… – неопределенно согласился Михаил Иванович.

– А мы недавно проведывали маленького Георгия, – сообщила Варвара Семёновна, – вроде смышлёный растёт. Но упря-я-мый!

– Есть в кого, – констатировала Вера.

– А ты Вера прекрати сыпать мне на карточку деньги. Нам с Михаилом Ивановичем хватает. Что за растраты? Не нужно мне столько! Пенсию всё же получаю.

– Мама, я знаю, что ты обошлась бы и пакетом молока в день с коркой чёрного хлеба. Но почему я не могу тебе помочь? Что в этом плохого?

– А, – отмахнулась Варвара Семёновна, – у меня мертвым грузом лежат. Ну, пусть. Тебе же на чёрный день останутся.

Михаил Иванович, между тем, принёс огромный семейный фотоальбом. Сел поближе к Павлу.

– Хочешь увидеть Веру в подвенечном платье?

– Очень.

– Моих фотографий тут, правда, мало, служба не позволяла в объектив лезть. Это теперь нас всех рассекретили, в телевизор пустили. По старым-то временам ездил бы я на неприметной «шестерке», а не на своем ЗИСе. Но кое-что из тех времен есть.

Действительно, фотографии Михаила Ивановича встречались весьма редко. С маленьким Георгием была в основном его мать – Злата Матвеевна. Пока Варвара Семёновна с Верой шептались о чём-то своём, Павел с писательским интересом листал страницы чужих жизней. Но дойдя до свадебных фотографий замер.

– Ревнуешь? – насторожился Михаил Иванович.

– Нет, это нелепо, – честно ответил Словцов, он не мог избавиться от наваждения, что уже видел Георгия Зарайского, но и говорить об этом генералу не хотел, – просто интересно.

– Красивая пара… Веруня такая лёгкая, воздушная… – Было не понятно, кого больше любит Михаил Иванович – сына или невестку.

А Павел никак не мог избавиться от чувства вторичности. Теперь уже ему казалось, что сегодняшний день повторяется. Он нашёл возможность задержаться на портретной фотографии Георгия, будто прислушался к разговору женщин. Сам же терзал память, пытаясь отыскать в ней место для Георгия Зарайского. Но коридоры и нити сознания упрямо разбегались, уводя во мрак, и мигавшая искра уверенности в том, что он встречал где-то этого человека, поглощалась этим мраком.

Он так и ушёл из этого гостеприимного дома со странным осадком на душе. Вроде бы очередные смотрины прошёл, как лёгкий экзамен, а в фотоальбоме осталась заноза его взгляда. Хотел спросить у Веры, в каких городах приходилось бывать Георгию, но воздержался. Может, всё-таки больное воображение или ложная память? Зато не удержался от другого: как только они вошли в лифт дома Сивцева Вражка, он притянул к себе Веру. Она не сопротивлялась. Напротив, под воздействием коньяка движения её стали резче обычного, а страсть не пряталась в рамки принятого поведения или возраста.

Очнулись они уже в спальне с камином. К нему, в итоге, и перебрались. На полу лежала медвежья шкура, на которой они разместились. Вера сварила кофе, себе наболтала какой-то коктейль, и, тихо разговаривая, они смотрели на театр огня, голые и первобытные. Огненные блики плясали и скользили по Вериному телу, заставляя Павла завидовать им и любоваться.

– Вера, ты хоть знаешь, насколько ты прекрасна? – избито, но честно спросил Павел. – Я наивно полагал, что женское тело никогда уже не заставит меня содрогаться от страсти, как школьника перед первым поцелуем.

– Надеюсь, что во мне есть ещё что-нибудь, кроме оболочки? – шутливо ревновала к своей душе Вера.

– В тебе есть всё! – подхватил её тон Павел. – И мне хочется это всё без остатка. Ох, не сойти бы с ума…

– Па, а давай завтра посетим одно злачное место?

– ? – недовольно сморщился Павел, что означало одновременно «какое и зачем».

– Есть один ночной клуб, там, конечно, тривиальная богемная тусовка. От воротил шоубизнеса до депутатов. Простые смертные, чтобы попасть туда, выстаивают длинную очередь и проходят жёсткий фейс-контроль.

– Жуть как не люблю этих тусовок, – Словцов мгновенно растерял весь налёт романтики и скис. – Зачем нам это?

– Я чаще бывала только в финансовых клубах, этакие – по интересам, а в этот у меня есть, что называется, элитный пропуск. Без тебя бы не пошла… А так – надо – время от времени…

Павлу захотелось сказать, что тем самым Вера превращается в среднестатистическую обывательницу. «Позырить», вспомнил он детское слово и улыбнулся. Он и без «позырить» представлял себе атмосферу подобного заведения.

– А стриптиз там есть? – шутливо спросил он.

– Тебе домашнего мало? – так же шутливо ответила Вера. – Но, мне говорили, что там и стриптиз и даже элементы цирка.

– Ну, положим, нынче вся жизнь – цирк. Если гимнастки в полёте или в прыжке раздеваются, пойду.

– Просто надо узнать, сколько это стоит, – пожала голыми плечами Вера.

Она подтянула к плечам колени, обняла их и стала смотреть на огонь. Павел вновь залюбовался Верой и устыдился своего упрямства.

– Вер, куда скажешь, туда и пойдём, в конце концов, я на работе. Опять же, может пригодиться. Какие-никакие – впечатления.

– Но ты же не хочешь идти?

– С тобой? Хоть куда! Хоть по Дантовым кругам ада. Сейчас я живу одним единственным днём, и следующему я рад только в том случае, если в нём есть ты.

– А герои твоего романа?

– Аналогично. Только мой герой не верит в безоблачное счастье.

– Печально.

– Кто-то давно сказал, что в книге читателя держат три главных интриги: смерть, страх и любовь. И все они всегда ходят бок о бок. Это уже я от себя добавляю. В жизни, в сущности, не иначе.

– Но в нашем случае нет банального любовного треугольника!

– Кто знает?

– Хромов дал мне вольную, – ухмыльнулась Вера. – Он, между прочим, не такой уж плохой человек.

– А я так и не думал.

– Значит, нам никто не мешает.

– Кто знает? – ещё раз повторил Павел.

Ему захотелось озвучить в романе фотографию из альбома, но он ещё не мог уловить в себе – что с ней делать. Мысленно поместил фотографию в огонь камина, но она не горела…

2

Входа было два. В один всасывалась длинная говорливая кишка плебса, жаждущего хлеба и зрелищ, к другому подкатывали на лимузинах патриции. Михаил Иванович высадил Веру и Павла у второго. Вера в вечернем платье из какого-то отливающего фиолетовым мерцанием ультрасовременного материала и наброшенном на плечи манто, Павел в только что купленных иссиня чёрном костюме и кашемировом пальто. Правда, галстук Вере на него напялить не удалось. «Одежда Иуды!», отрезал он, а над бабочкой вообще захохотал. Потому остановились на тёмно-синей сорочке с огромным воротником: по принципу: такой фасон. В любом случае, Вера своей работой над имиджем Павла осталась довольна. А от самой Веры в вечернем платье, которое подчёркивало не только преимущества её фигуры, но и врождённую женственность, коей так не хватает многим современным женщинам, Павел сначала вообще зажмурился. «Может, никуда не пойдём, – шепнул он ей, – парадокс в том, что женщине хочется такое платье надеть, а мужчине поскорее его с неё снять». «Словцов – ты поэт или эротоман?» – притворно удивилась Вера. «Я наёмный комплиментарий», придумал он себе профессию.

Буквально перед ними в клуб скользнула Хакамада.

– Японская городовая! – покачал головой Павел, предвкушая клубное общество.

Врученную Верой клубную карту он, стараясь изо всех сил, небрежно сунул под нос сурово кивающему на такие карты охраннику. Некоторые пары тот удостаивал бесцветным словом «пожалуйста».

Уже на входе была слышна музыка. В зале же она сшибала с ног. В центре размещался танцпол, на котором конвульсивно ломалась молодёжь под абсолютно бессмысленный электронный чёс. Над танцполом по периметру располагались ложи для аристократов новейшего времени. Самым удивительным в этом бедламе был цирковой купол, под которым действительно летали гуттаперчевые гимнастки. К верхним ложам гостей доставлял специальный подъёмник. По кругу стен размещались плазменные панели, призванные, по всей видимости, исполнять роль карусельной цветомузыки. Желающие могли приткнуться к одной из барных стоек. Стены в ложах были отделаны лепниной под барокко.

– Это и есть один из кругов ада, – определил Словцов.

Между тем, электронная музыка заглохла, а на цирковой арене появилась крупная пожилая дама, отливающая от софитов многочисленными блёсками и толщей макияжа. Встала у микрофона, и, не дожидаясь объявления, вдруг затянула классическую арию.

– И эти могут работать под фанеру? – поразился Павел.

– Что-то знакомое, не могу вспомнить, – пыталась распознать музыку Вера.

Вместо подтанцовки за спиной певицы плавно гнулись балерины, одетые, правда, в какие-то космические купальники с крыльями. Крылья, впрочем, скоро отпали, как и верхняя часть купальников и танец продолжался топлесс.

– Это, наверное, классический стриптиз, – ухмыльнулся Павел.

– Лучше посмотри, какие люди, – кивнула на поднимающихся в ложи Вера.

Личности действительно были заметные. Депутат Госдумы – постоянный герой телекамер, прославленный борец с экстремизмом и терроризмом, молодой кинорежиссёр – известный больше прославленной фамилией отца, нежели своими глуповатыми боевиками, были ещё популярные актёры и телеведущие, звёзды со всех небосклонов, Павел углядел даже одного олимпийского чемпиона…

– Зачем им всё это? – задался он вопросом.

– Правила тусовки, – пояснила Вера, – необходимость постоянно быть на виду, если здесь престижно высиживать какое-то время, то это как диета, посещение фитнес-клуба или парикмахерской. Кроме того, здесь заключаются сделки, обсуждают проекты, устанавливают контакты.

– А что будем делать мы?

– Поднимемся в ложу, там спокойнее. Или ты хочешь потанцевать?

– Я ещё не разучил пляски святого Витта.

Классическая музыка в этот момент вдруг наполнилась электроникой и жёстким ритмом. Певица же продолжала петь. Коктейль классики и электроники жутко понравился толпе на танцполе, она зааплодировала и засвистела.

– Этот эпизод из «Пятого элемента», – заметила Вера.

– Понял, – Павел тоже смотрел этот голливудский блокбастер.

– Папа?! – вдруг услышал он и вздрогнул всем телом.

Он попытался сориентироваться в общем гаме на крик, но получилось не сразу, пока из толпы не появилась Вероника. Увидеть дочь здесь Словцов никак не предполагал. Следом за ней шёл высокий кудрявый парень с настороженной улыбкой. Да и дочь ли это была? Взрослая девушка в оранжевой футболке и таких же оранжевых брюках. Влейся она обратно в калейдоскоп толпы – ничего не изменится. На руках – дюжиной колец браслеты, живот открыт, на пупе блестит серебром пирсинг, броский макияж…

– Ника? – не поверил Словцов.

– Папа, откуда ты здесь? Вот бы никогда не подумала! – Вероника дежурно чмокнула отца в щёку.

– Да я, собственно, тоже.

– Дэвиду нужно было в Москву по делам. А это Дэвид и есть, – указала она на своего спутника, который стоял чуть в стороне, продолжая растягивать улыбку на всякий случай.

– Это и есть твоя американская мечта? – криво ухмыльнулся Словцов.

– Пап, ты так и не выздоровел? Мама говорила, что ты вообще подался в какую-то глушь, и…

– Окончательно свихнулся, – продолжил за неё Павел.

– Но ты здесь? – не могла понять Вероника.

– У меня здесь деловое свидание, это, – он повернулся к Вере, – Вера Сергеевна Зарайская, а это, – полуоборот обратно, – моя единственная дочь, обладательница американской гринкард и, насколько я понимаю, богатого жениха.

– Он, между прочим, Йельский университет окончил, – вставила Вероника.

– Все говнюки его окончили, – процедил сквозь зубы Павел. – А здесь вы приобщаетесь к русской культуре?

– Павел, не стоит, – попыталась остановить его Вера.

– Дэвид? – воззрился на американца Павел. – Может – дэвил?

Американец вдруг заговорил на приличном русском.

– Я рад вас видеть, Павел Сергеевич, я всё хорошо понимаю. Вам, наверное, хочется набить мне лицо.

– Хочется? Да я, твою мать, еле сдерживаюсь!

– Павел, – Вера взяла его за руку, и он несколько обмяк.

– Но вы должны понять, я сделаю для Вероники всё. Я сделаю её счастливой. Скоро она получит гражданство. Мой отец сенатор, я бы очень хотел, чтобы вы познакомились. Наши страны партнёры…

– Ага, партнёры, то вы в нас поплюёте, то мы поутираемся. Я думал, невест только дикие горцы крадут.

– Я не крал, мы всё обсудили с Марией Васильевной. Павел Сергеевич, вы должны мне поверить, я очень люблю вашу дочь. – Дэвид, как мог, выражал искренность на своём лице. – Видите, я даже специально учу русский язык.

Он напирал своей искренностью так, что Словцову пришлось опустить глаза.

– Мы хотели к тебе приехать, пап, – сказала Вероника.

– Павел, если девочка счастлива, что тебе ещё нужно? – тихо спросила Вера.

– Я чуть с ума не сошёл, когда она осталась в чужой стране, – так же тихо ответил Словцов.

– Вы можете приехать к нам, – сказал Дэвид, – у Вероники своя часть дома. Она много работает в библиотеке, прекрасно владеет языком.

– Это не со мной, – сам себе прошептал Павел, вслух же добавил: – Бог вам судья. Моё воспитание оказалось никудышным. – Сделал пару шагов, потом остановился и сердечно посмотрел на Веронику: – Дочка, ты помнишь, как я читал тебе в детстве?

– «Сказку о царе Салтане», «Руслан и Людмила»… Помню, конечно…

– Это была сказка о моей семье…

Павел пошёл сквозь толпу. Вера осталась стоять, тревожно глядя ему вслед, потом о чём-то заговорила с Вероникой. Павел же, прорвавшись через море мечущихся тел, упёрся в стойку бара. И первым, кого он там увидел, был Егорыч, пригласивший его в день приезда на север в качестве третейского судьи за свой стол. Он сидел спиной ко всему происходящему и был безразличен ко всему окружающему. Правой рукой он медленно прокручивал стакан с каким-то напитком. Похоже, виски.

– Егорыч? – окликнул его через плечо Павел.

– Так точно, – крутанулся тот на табурете и расплылся в свою бороду улыбкой: – О! Земеля! Ну, земля круглая, а Россия маленькая, я так понимаю, давай к моему шалашу. Я тут пассию свою не дождался. Сижу, думаю, какого хрена я здесь штаны протираю?

При слове «пассия», Павел вспомнил о Вере, повернулся, стал искать её глазами. В нижнем мельтешении увидеть её не удалось, а вот наверху – в ложе, увидел всех троих. Официантка как раз принесла им что-то в бокалах.

– Выпьешь? – спросил Егорыч.

– Обязательно, – ответила за Павла обида.

– Сколько?

– Ещё подвозить придётся.

– По нашему, – похвалил Егорыч. – Я вискаря балую. Английское пойло, но тут надо в аристократа играть. Меня и так сюда пускать не хотели. Фейсом не вышел. Борода, понимаешь, напоминает им о моджахедах, будто русские бороду не носят.

– И как удалось пройти?

– Сто евро на оба глаза – и я бритый, и свитер мой никому не мешает. Да, вот, похоже, зря тратился, дамочка меня кинула. А я вчера из-за неё в «Праге» зарплату буровика оставил.

– Тяжёлый случай, – равнодушно посочувствовал Словцов.

– Да у тебя я тоже вижу дела не фонтан.

– Рванём по маленькой?

– Полыхнём, – согласился Егорыч, чокаясь, – тебя, вроде, Павел зовут?

Две девчушки примостились рядом, и одна из них подрулила с неподкуренной сигаретой. Стараясь быть вальяжной и значимой, спросила:

– Извините, господа, у вас можно подкурить.

– Для вас, милое дитя, хоть факел! – растаял Егорыч, щёлкнув зажигалкой.

– Спасибо, – собралась, вроде, возвратиться к подруге девушка.

– Девушка, меня зовут Василий, можно также называть Егорычем, и, если я вас сейчас не угощу достойной выпивкой, вечер можно считать безвозвратно потерянным и бесцельно потраченным.

– Аля, нас угощают, – похоже, она только этого и ждала, и позвала готовую сорваться с места подругу.

– Это Алиса, – представила подругу девушка, – а меня зовут Ира.

– Василий, – представился Алисе Егорыч, одновременно поманив бармена.

– Павел, – нехотя представился Словцов, кивая бармену повторить.

– А нам «отвёртку», – попросила Ира.

– Правильно, – одобрил Егорыч, – затянем шурупы!

Девочки послушно хохотнули. Павел смотрел на них с нескрываемой печалью.

– Я здесь впервые вижу человека с такой пышной бородой, – сообщила Алиса.

– О, сначала у меня были усы, как у Чапаева, – похвастался Василий.

– Чапаев? Это кто? – озадачилась Ирина.

– Ира, – одёрнула её Алиса, – читать надо. Это у Пелевина. «Чапаев и пустота». Книга такая.

– Пелевин – это кто? – в свою очередь наморщил лоб Егорыч. – О чём они? – спросил он у Павла.

– О пустоте, – ответил тот.

– Вы девочки про Чапаева не слышали? – спросил Егорыч.

– Ну вот я читала, у Пелевина, но ничего не поняла, – призналась Алиса.

– А я думал, про него только Фурманов писал.

– Пелевин – это современный писатель, это постмодернизм, – пояснил Павел.

– Понял, это, типа, ни о чём, и обо всём сразу, – догадался Егорыч и сразу забыл о постмодернизме: – А вы Ира на Терешкову похожи.

– На кого?

– Будем восполнять пробелы в знаниях, – погладил себя по бороде Егорыч, – это первая женщина-космонавт.

– Как? Первым же этот был, Гагарин? – вспомнила-изумилась Ира.

Павел при этом подавился второй порцией виски. Откашлявшись, он всё же решил поддержать эту интеллектуальную беседу:

 
– Даже самые светлые в мире умы
Не смогли разогнать окружающей тьмы.
Рассказали нам несколько сказочек на ночь
И отправились, мудрые, спать, как и мы.
 

– Смешные стихи. Я в Интернете такие же читала, – сообщила Алиса.

– Это Омар Хайям. Он писал, когда ещё не было Интернета. – Наливая из оставленной барменом бутылки, он продолжил цитировать:

 
Если истина вечно уходит из рук —
Не пытайся понять непонятное, друг,
Чашу в руки бери, оставайся невеждой,
Нету смысла, поверь, в изученье наук!
 
 
Тот, кто следует разуму, – доит быка,
Умник будет в убытке наверняка!
В наше время доходней валять дурака,
Ибо разум сегодня в цене чеснока.
 

И запил обе строфы.

– У вас ещё много стихов о том, какие мы дуры? – с вызовом спросила Алиса.

– У меня вообще нет, – ответил Павел, – это у Омара Хайяма, и писал он их на полях научных трудов. Он был придворный астроном у персидского шаха. И было это так давно, а мир, кажется, совсем не изменился. Дорогая Алиса, вы живёте в стране чудес, – он кивнул на действо в зале, – и я понимаю в этом значительно меньше, чем вы.

– Вы, наверное, тоже учёный какой-нибудь? – предположила Ира.

– Хуже.

– Кто ты у нас? – включился Егорыч.

Павел сделал то, чего давно не делал. Достал из кармана красное удостоверение и протянул его девушкам. Те прочитали:

– Союз писателей России. – Потом внутри: – Словцов Павел Сергеевич.

– Круто, – оценила Алиса, – так вы, наверное, Пелевина знаете?

– Не знаю, и Дэна Брауна не знаю, и Диму Билана не знаю, и Паоло Коэльо, и многих ещё не знаю.

– За это надо выпить, – определил Егорыч. – Я сюда, кстати, тоже не просто так прилетел. За наградой. О! За заслуги перед Отечеством! – он достал из кармана брюк медаль. – На свитер вешать некрасиво. Президент дал за тридцать лет мотания по тайге.

– В стакан её, – скомандовал Павел. – Немытые медали на грудь не цепляют.

– Мы так и думали, что вы оба какие-то продвинутые дяденьки, – призналась Ира.

– Мы задвинутые! В такую глушь! – раздал бокалы Егорыч.

– Я не пил несколько лет, – вдруг вспомнил Павел.