Текст книги "Мартовскіе дни 1917 года"

Автор книги: Сергей Мельгунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 56 страниц)

VI. В поисках базы.

1. Внѣсовѣтская общественность.

Достаточно знаменательно, что среди всѣх политических группировок того времени лишь одна небольшая партія народных соціалистов открыто и рѣшительно выступила на своей первой конференціи в Москвѣ 23 марта с осужденіем попыток, знаменующих установленіе «двоевластія» и подрывающих авторитет Временнаго Правительства. Не отрицая общественнаго контроля над революціонным правительством, партія говорила о необходимости в період разрушенія старых и созданія новых форм полнтическаго и соціальнаго общежитія... единой и сильной власти, обладающей дѣйствительной, а не призрачной полнотой власти[535]

[Закрыть]. Дѣло было не в той проходящей «анархіи» на мѣстах, характеризовавшей собою первоначальный, эмбріональный этап революціи, а в наличіи тенденціи культивировать обособленность конкурирующих с властью демократических классовых политических группировок, механически возникших на революціонной поверхности по традиціи из 1905 года, т. е. «своеобразіе» бытовое превращать в своеобразіе теоретическое. Не надо было быть ни историком, ни обладать прозорливым предвидѣніем для того, чтобы учесть опасность, которая крылась в замѣнѣ нормальных политических отношеній идеологических групп, преслѣдующих пусть даже узко партійныя цѣли, сурогатами внутренне аморфных совѣтских организацій. Здѣсь открывалось широкое поле демагогіи, на которой базировался неестественный в наступательном процессѣ шумный внѣшній эффект соціалистических партій и который выдвигал на авансцену «соціалистическую улицу»... Впослѣдствіи лидером этих партій было сказано не мало не то горьких, не то обличительных слов по адресу народных масс, не доросших по своему культурному развитію до воспріятія новых идей организованной демократіи. Красная митинговая фраза Керенскаго о «взбунтовавшихся рабах» превращалась почти в соціологическую формулу[536]

[Закрыть].

Подобныя жалобы на своего рода разрыв интеллигенціи с народом выносили, однако, лишь обвинительный приговор роковой, непредусмотрительной и пагубной тактикѣ, производившей неизбѣжно взамѣн зрѣлаго плода недоносок.

Послѣ переворота страну охватила неутолимая жажда просвѣщенія. Из глухих деревенских углов несутся крики: книг, книг, – отмѣчали наблюдатели из числа уполномоченных Временнаго Комитета. Вначалѣ этих книг было мало, и "Россія вернулась к апостольским временам": по деревням ходили люди и проповѣдывали "новыя начала". Потом этого книжнаго "просвѣщенія", пожалуй, стало слишком уже много. Пропагандисты очень скоро нарядились в узкіе партійные мундиры. Каждый "начетчик" до извѣстной степени фанатик. Скороспѣлое "политическое просвѣщеніе" стояло на грани политическаго развращенія масс, посколько просвѣтители руководились завѣтом протопопа Аввакума: "разѣвай рот шире, само царство небесное валится" (так нѣкогда охарактеризовывалась пропаганда Троцкаго в одном из перлюстрованных политической полиціей писем). Приходится ли удивляться, что "сознательность" пасовала перед "стихіей" и "соціализм сознательнаго пролетаріата" затеривался в мірѣ "охлоса". Это творила "жизнь", но исторія не может снять отвѣтственность и с тѣх, кто создал внѣшнія формы, в которых выражалась эта жизнь. Послѣдующая исторія революціи зарегистрирует безконечно длинную вереницу фактов, показывающих, что стихію из "нѣдр революціи" вызывали часто, очень часто, и тѣ, кто по своей идеологіи, казалось, были далеки от большевицких концепцій радикальнаго переустройства міра единым революціонным взмахом. Они становились невольными и безсознательными попутчиками тѣх, кто разрушал демократическій революціонный фронт. Извѣстный "правый" с.-р. Брушвит, вѣроятно, совершенно не отдавал себѣ отчета в том, что он бросает зажженную спичку в пороховую бочку, взрыв которой может уничтожить не только коалиціонное правительство, не только Учред. Собраніе, но и демократію в Россіи, когда в состояніи ораторскаго самозабвенія неосторожно на майском крестьянском съѣздѣ в Самарской губ. бросил в массу демагогическіе призывы от имени арміи: "Мы не выпустим ружей из рук даже и послѣ войны – не выпустим до тѣх пор, пока знамя "Земля и Воля" не будет знаменем государства. Во время Учр. Собр. мы будем держать ружья на-караул, но помните, что послѣ этой команды есть другая – "на изготовку"...

Партія народных соціалистов, представлявшая собой в значительной степени интеллигентскую группировку, в цѣлом этого грѣха в революціонные дни не воспріяла на себя[537]

[Закрыть], ибо ея основной практическій лозунг органически был связан с девизом, начерченном на ея политическом знамени: «все для народа, все через народ» – то было утвержденіе не только народовластія, но и до извѣстной степени проповѣдь осуществленія в жизни постулатов, освоенных народным сознаніем и клавшим преграду «революціонному правотворчеству» массовой стихіи. Идеологи «народнаго соціализма» никогда не обольщались «безсознательным соціализмом», сдѣлавшимся столь модным лозунгом в мартовскіе дни, что даже демонстрація дворников в Москвѣ в маѣ происходила под знаменем: «да здравствует соціализм». «Соціалистов» стало слишком много. Народным массам главенствующія соціалистическія партіи внушали тлетворную мысль, что подлинная демократія заключена в бытовых соединеніях соціальных категорій, представленных рабочими и крестьянами. Количественный принцип совершенно устранял естественное раздѣленіе. Роковым образом исчезала категорія трудовой интеллигенціи, имѣвшаяся в программѣ теоретических построеній соціалистов-революціонеров[538]

[Закрыть]. Реальныя отношенія, созданныя характером революціоннаго переворота, заставили революціонных идеологов ввести третью категорію «демократіи» – солдат, при всеобщей воинской повинности, не говоря уже об условіях войны, никакой особой соціальной группы не представлявших. Соціальная логика при этом нарушалась. Ленин был болѣе послѣдователен, когда в своих начальных построеніях, игнорируя «солдатских депутатов», выдвигал лозунг – «рабочих, крестьянских и батрацких» совѣтов. Посколько. совѣты могли разсматриваться, как революціонные клубы sui generis, постолько лишь в схемѣ революціоннаго строительства могли быть законно признанными совѣты солдатских депутатов, которые в первый момент рѣшительно первенствовали в предводительствуемых революціонной демократіей организаціях и накладывали на них свой не классовой и тѣм самым скорѣе политическій отпечаток.

Для характеристики просовѣтской позиціи революціонной демократіи символистичным является выступленіе "заложника демократіи" в правительствѣ на Всероссійском Совѣщаніи Совѣтов, когда он вырвался из правительственных тенет, чтобы "хоть немного подышать воздухом той среды", из которой вышел. Передавая "низкій поклон всей демократіи от имени Правительства" Совѣщанію, Керенскій разъяснял (дважды) и формулу «всей демократіи» – «рабочим, солдатам и крестьянам», незамѣтно демагогически триединая формула становилась в устах соціалистических дѣятелей адекватной понятію демократіи, и они, дѣйствительно, сами, быть может, и «помимо собственнаго сознанія», по выраженію Плеханова, уравнивали дорогу, ведшую к ленинским воротам. Не отдавая себѣ отчета впослѣдствіи лидер меньшевиков Церетелли (его называли «мозгом революціи») будет квалифицировать первый офиціальный съѣзд совѣтов (в іюнѣ) «полномочным парламентом революціонной демократіи», а лидер соц.-рев. Чернов пойдет дальше и назовет съѣзд совѣтской демократіи «нашим учредительным собраніем».

Народные соціалисты были чужды этому своего рода "совѣтскому психозу" и не потому, что представители радикальной интеллигенціи, вошедшіе в партію, как пытается утверждать автор "рожденія революціонной Россіи", принадлежали к группѣ "промежуточной между буржуазной и соціалистической" – идеологически послѣдовательные соціалисты (правда, не по формулѣ Интернаціонала), обосновывавшіе свою догму не на стихійной борьбѣ классов и выдвигавшіе интересы человѣческой личности на первый план, вожди партіи видѣли в совѣтском принципѣ нарушеніе демократических завѣтов, угрожающее народовластію и органу его выражающему, т. е. Учредительному Собранію. И не только грядущему Учр. Собранію, но и стоявшему в ближайшей очереди демократическому общественному самоуправленію (своим параллелизмом). Поэтому, не игнорируя совѣты, как революціонныя организаціи, стихійно созданныя жизнью, партія оставалась к ним хладной и относилась с осторожностью: когда сконструировали окончательно Петербургскій Исп. Комитет, в нем не оказалось представителей народных соціалистов – Станкевич (тогда трудовик) отмѣчает, что Мякотин и Пѣшехонов, т. е. признанные вожди партіи, "старательно подчеркивали свою чужеродность". Это ставило партію как бы внѣ совѣтской общественности. Вѣроятно, такую позицію надо признать тактической ошибкой, ибо партія лишалась возможности своей интелектуальной силой оказывать непосредственное вліяніе. Но болѣе серьезной тактической ошибкой являлся отказ возглавить иниціативу возрожденія в серединѣ марта стараго крестьянскаго союза – наслѣдія того же 1905 года. Отказ мотивировался нежеланіем дробить революціонныя силы. Произошло как раз обратное тому, что разсказывает в своих воспоминаніях Суханов о "попыткѣ" захватить Крестьянскій Союз группой радикальной интеллигенціи, руководившей Союзом в 1905 г. и не желавшей теперь контакта с Совѣтом Крестьян. Деп.. Крестьянскій Союз должен был возникнуть, как постоянная организація, а не по типу временных соединеній для "политико-революціонной борьбы" в схемѣ совѣтской организаціи. Он всетаки возник, попал в руки людей болѣе или менѣе случайных и неопредѣленных по своей общественной позиціи, и не получил широкаго распространенія. Между тѣм при болѣе авторитетном руководительствѣ он мог не только имѣть умѣряющее значеніе в противовѣс крестьянским совѣтам, попавшим в орбиту партіи с.-р.[539]

[Закрыть], но и сыграть самостоятельную, значительную роль при выборах в Учр. Собраніе.

Мы вкратцѣ остановились на народных соціалистах, потому что в дни мартовской общественности только эта группа могла выступить, как организованная единица. Впослѣдствіи внѣ совѣтской общественности оказалась плехановская группа (сам Плеханов был избрав желѣзнодорожниками в Совѣт, но представители группы "Единство" не были допущены), равно как внѣ ея были, в сущности, так называемые соц.-дем. "оборонцы", руководителем которых слѣдует признать одного из наиболѣе выдающихся идеологов и марксистских публицистов Потресова. К этим общественным подраздѣленіям соціалистическаго характера надо отнести и "трудовиков", выступавших послѣ революціи в качествѣ самостоятельной единицы. Назвать "трудовиков" партіей в точном смыслѣ слова нельзя было, ибо эта группа – скорѣе своеобразный политическій блок, рожденный в бытовых условіях думской работы – в сущности не имѣла еще своей цѣльной и разработанной идеологической программы и тактики, – ея думскій лидер Керенскій офиціально числился в рядах соц.-революціонеров. Народническій оттѣнок трудовой группы естественно толкал ее на соединеніе с народными соціалистами. Это соединеніе и произошло в концѣ іюня не без преній, ибо у этих политических группировок было в первое время разное политическое воспріятіе революціи. Трудовики оказались болѣе радикальны в программных требованіях[540]

[Закрыть] и болѣе эластичны в тактикѣ, приноравливая ее в основных линіях к фронту «совѣтской демократіи», в дѣлах которой центр принимал живое участіе, составляя ея «правое» крыло: в петроградскій Исп. Ком. входили Чайковскій, Брамсон и Станкевич.

Всѣ указанныя группировки могли создать единый общественный фронт, к которому должны были присоединиться выдѣлившіеся, в концѣ концов, в самостоятельную группу "воленародцы" из партіи соц.-революціонеров. Медленно происходившая в процессѣ революціи диференцировка партійных группировок ко благу страны была бы ускорена, если бы революціонное правительство с перваго дня родилось в коалиціонной тогѣ. Всѣ попытки сохраненія единаго револіоціоннаго фронта, – соединить разнородные элементы в единой партіи с.-р. и – перекинуть мостик к двуединой уже соціал-демократіи – имѣли пагубный результат уже потому, что дѣлали безплодной идейную и практическую борьбу с большевизмом, порождая сумятицу в умѣ неиспытаннаго в партійных тонкостях "простолюдина"[541]

[Закрыть]. Что было общаго между будущим лѣвым с.-р. Мстиславским и Бунаковым-Фондаминским, объединившимся в одном партійном органѣ? Что было общаго между Черновым, как двѣ капли воды, похожим на Ленина, наряженнаго в «селянскій» костюм, и Авксентьевым, вошедшим в одно коалиціонное правительство? Только то, что нѣкогда и Потресов с Лениным сидѣли за одним партійным столом, объединяло этих общественных антиподов. Ясное расчлененіе противоестественных политических соединеній и способствовало бы выявленію того подлиннаго «колективнаго ума», который по слову культурнѣйшаго апостола анархизма Кропоткина необходим в революціи, – когда-то в своей «Анархіи» он писал: «вся исторія нам говорит, что никогда еще люди, выброшенные революціонной волной в правительство, не были на высотѣ положенія». При настроеніях мартовских дней, сказавшихся даже на эволюціи большевицкой «Правды», существованіе договорившагося соціалистическаго блока привлекало бы к себѣ людей, и это не дало бы возможности родиться противоестественному явленію, когда партія соц.-рев., по злому, современному замѣчанію Потресова, разбухла в первые мѣсяцы революціи до размѣров грандіознаго[542]

[Закрыть]. Соглашеніе с демократическими элементами партіи к. д. могло бы дать прочную основу для тактическаго блока и с цензовыми элементами, или по другой терминологіи с буржуазіей, без активнаго участія которой в революціонном процессѣ при неизбѣжном экономическом кризисѣ в странѣ, которая переживала политически и соціальный катаклизм во время войны, соціалисты могли дать, как выразился позжз в засѣданіи Московскаго совѣта меньшевик Исув, «лишь уравнительный голод». Вопреки здоровому политическому разсчету жизнь пошла не по этому пути и превратила в дни существованія перваго революціоннаго правительства одну партію народной свободы в партію как бы «правительственную».

2. "Правительственная партія".

Съѣздом «правительственной партіи» и назвали нѣкоторыя газеты (напр., «Бирж. Вѣд.») собравшейся в канун марта в Петербурге съѣзд партіи народной свободы. По существу это было не совсѣм так уже потому, что, по признанно Набокова, самым вліятельным лицом в Правительствѣ был Керенскій, котораго поддерживало большинство министров. Наблюдавшій Правительство в «контактных» засѣданіях Суханов говорит, что «лѣвая семерка» – в составѣ обоих Львовых, Керенскаго, Некрасова, Терещенко, Коновалова и Годнева[543]

[Закрыть] почти всегда была и «оппозиціи» к Милюкову, котораго демократически «День» называл позже «злым геніем» революціи. Слѣдовательно, трудно назвать первый період революціи «милюковским», как это часто дѣлается в литературѣ, и видѣть в лидерѣ к.-д. «фактическая главу» Врем. Правительства перваго состава. Посколько с первым періодом связан пафос революціи, он ярче выражался в личности Керенскаго[544]

[Закрыть]. Но во внѣ Временное Правительство представлялось правительством «цензовым». Так как правая общественность исчезла с поверхности общественной жизни, то партія к.-д. тѣм самым становилась выразительницей буржуазных настроеній, противопоставляемых совѣтской демократіи. Это была одна из аномалій на зарѣ обновленной жизни страны, исказившая демократически облик заслуженной партіи русской интеллигенціи. В «страшной и красивой грозѣ, в которой пришел новый строй» (слова Милюкова на съѣздѣ) «надклассовая» партія с компромиссными традиціями прогрессивнаго блока не могла уже выполнять функціи «арбитра» – этого тогда не хотѣл понять общепризнанный глава партіи[545]

[Закрыть].

Партія к.-д. была противопоставлена демократіи, хотя первый ея съѣзд послѣ революціоннаго переворота пытался перебросить мост к совѣтским элементам. Он осторожно подошел к вопросу о двоевластіи. "Велика заслуга петроградскаго Совѣта Р. и С. Д. в революціонные дни, – говорил докладчик по тактическим вопросам Винавер, – но, к сожалѣнію, он вышел за предѣлы своих функціи. Создалась опасность многовластія, опасность чрезвычайно грозная". – Совѣт не должен издавать распоряженій, имѣющих характер правительственных актов. Но член Правительства Некрасов тут же опасенія Винавера сводил на нѣт, говоря о "так называемом двоевластіи" и представляя это "двоевластіе" естественным выводом "революціонной психологіи". – не для того же свергнут один самодержец, чтобы создать таких 12[546]

[Закрыть]. Совѣтам на съѣздѣ было произнесено много комплиментов. Так сам Милюков признавал, что, «если бы не было товарищей слѣва, никакія наши предвидѣнія не помогли бы свергнуть самодержавіе». Поэтому резолюція съѣзда лишь иносказательно и туманно намекала на двоевластіе. Она говорила: «Пріостановленіе нормальной функціи народнаго представительства не требует организаціи на иных началах общественнаго мнѣнія, освѣдомляющаго Правительство и выражающаго отношеніе общества к мѣропріятіям и общему направленію дѣятельности Врем. Правительства, Однако, организаціи, существующія и могущія для этой цѣли возникнуть, должны оставаться в предѣлах указанных цѣлей и не претендовать на функціи власти исполнительной, вводя населеніе в соблазн многовластія, вреднаго, как для внѣшней обороны, так и для укрѣпленія новаго строя...»[547]

[Закрыть].

Комплименты "истинным представителям революціи" были, конечно, в значительной степени тактическими пріемами, так как съѣзд переходил на республиканскіе рельсы[548]

[Закрыть]. Рѣшеніе это было принято Цент. Ком. партіи уже 11-го марта, – съѣзд должен был провозгласить ту самую «демократическую парламентскую республику», к которой так отрицательно относился Милюков. Дух времени требовал такого рѣшенія. «Бурю рукоплесканій» вызывали на обывательских митингах слова: «пусть партія к.-д. похоронит § 19 своей программы в той же могилѣ, гдѣ похоронено самодержавіе». И партія спѣшила с этими похоронами. Если старый Петрункевич, не присутствовавшій на съѣздѣ и присоединившій заочно свой голос за демократическую республику писал: «монархія морально покончила самоубійством и не нам оживлять ее», то офиціальный докладчик на съѣздѣ Кокошкин обосновал новое положеніе аргументами другого свойства и нѣсколько странными для государствовѣда: населеніе не нуждается больше в монархическом символѣ – «но время войны оказалось, что нельзя быть за царя и отечество, так как монархія стала против отечества»[549]

[Закрыть]. Кн. Евг. Трубецкой говорил о «единой національной волѣ», диктующей новую форму правленія. Резолюція о республикѣ была принята единогласно – к ней не только присоединился Милюков, но и «глубоко» радовался государственно мудрому рѣшенію о формѣ правленія, становясь в рѣзкое противорѣчіе с пророческой «проникновенной рѣчью» на Милліонной 3 марта, обрекавшей Россію без монархіи «на гибель и разложеніе». Так быстро шло приспособленіе к окружающей политической атмосферѣ. Можно призвать, что в нормальных политических условіях форма правленія сама по себѣ еще не служит мѣрилом демократизма и в партійных программах подчас является вопросом не столько принципіальным, сколько тактическим. Съѣзд к.-д. стоял перед неизбѣжным распадом партіи, если бы принял монархическую оріентацію... Мы имѣли уже случай убѣдиться, что настроенія в партіи далеко не соотвѣтствовали позиціи, которую пытался занять Милюков в первые дни революціи[550]

[Закрыть]. Еще раз эти настроенія подчеркнул Кизеветтер, привѣтствуя 9-го апрѣля пріѣхавшаго в Москву послѣ съѣзда Милюкова. Он отмѣчал значительную роль, сыгранную лидером партіи в переворотѣ, но роль именно революціонную, которая опредѣлялась думской рѣчью 1-го ноября 1916 г. о германофильской партіи Царицы. И... тѣм не менѣе единогласіе в признаніи республики выраженіем «единой національной воли» останавливает на себѣ вниманіе. Конечно, требовалось извѣстное гражданское мужество для того, чтобы пойти против теченія и открыто заявить в революціонное время о своем монархизмѣ, который естественно воспринимался лишь в формах легитимных. Между тѣм публичное исповѣданіе убѣжденій, шедших в разрѣз с настроеніем улицы, могло содѣйствовать оздоровленію политической атмосферы и смягчать революціонную нетерпимость к инакомыслящим. Формальное декларированіе «прав человѣка-гражданина» далеко еще не означает осуществленіе подлинной политической свободы. Русская революція не представляла исключенія. Россія была лишь на порогѣ того «храма свободы», о котором говорила ветеран русской революціи Брешко-Брешковская в привѣтствіи, обращенном к Совѣщанію Совѣтов. Гражданскаго мужества политическіе дѣятели, убѣжденные в цѣлесообразности конституціонной монархіи, не проявили[551]

[Закрыть]. В демократических кругах республиканское единодушіе «цензовой общественности» склонны были считать внѣшним флером, навѣянным моментом, который и нововременцев превращал в «республиканцев». Милюкову много раз приходилось опровергать «вздор», заключавшійся в утвержденіи, что партія к.-д. оставалась по существу конституціонно-монархической: «мы совершенные и вѣрные республиканцы. С конституціонной монархіей покончила революція», – категорически, заявлял лидер партіи[552]

[Закрыть].

На седьмом съѣздѣ партіи к. д. можно отмѣтить и еще нѣкоторыя черты, характеризующія тенденцію перебросить мост к революціонной демократіи. Вінавер в докладѣ по тактическим вопросам считал основной задачей партіи в данный момент отпор "контр-революціонным силам", которыя могут во имя стараго посягать на новый строй... Его содокладчик Шаховской предлагал дать директору Ц. К. "искать соглашеніе налѣво", "наших сосѣдей справа, мы можем на первых порах оставить", т. е., ликвидировать прогрессивный блок. Некрасов попытался дать директиву Ц. К. и в области соціальной. Только путем соціальных реформ – говорил он – можно "обойтись... без соціальной революціи": "меньше всего можно говорить – сначала политика, а затѣм соціальные вопросы. Старый режим путем этого лозунга привел нас к революціи". "Вдохновенныя слова" Некрасова, по отзыву "Рус. Вѣд.", были встрѣчены шумным одобреніем. Но они не превратились в директиву и не сдѣлались постулатом текущей политики, хотя в первом своем воззваніи послѣ переворота, 3 марта, партія широковѣщательно говорила, что "новая власть первѣйшей заботой своей сдѣлает обезпеченіе рабочих и крестьян". Дѣло на съѣздѣ ограничилось академическим разсужденіем на тему о лозунгах в духѣ англійскаго фабіанскаго эволюціоннаго соціализма и столь же теоретическими разсужденіями в печати будущаго "соціалистовѣда" Изгоева на тему о близости соціалистических идей партіи. Аграрный вопрос был отнесен на слѣдующій партійный съѣзд. Партія народной свободы не спѣшила с разрѣшеніем соціальных вопросов: в резолюціи Ц.К. 11 марта, в которой провозглашался республиканскій принцип, говорилось, что аграрный вопрос подлежит разрѣшенію послѣ войны . Лидеры партіи настойчиво затѣм проводили в своих публичных выступленіях мысль о недопустимости соціальных реформ до Учред. Собранія. Революціонная романтика, проявившаяся в настроеніях съѣзда, настолько не встрѣчала уже сочувствія, что автор первой исторіи революціи впослѣдствіи даже не упомянул в своем текстѣ о съѣздѣ, протоколы котораго дают, однако, яркій документ для характеристики эпохи, когда еще свѣтило «солнце мартовской революціи».