Текст книги "Мартовскіе дни 1917 года"

Автор книги: Сергей Мельгунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 56 страниц)

Я не думаю, что подобный проект могла обсуждать царская свита, но допускаю возможность аналогичных безотвѣтственных разговоров, так как очевидно, пріѣзд Родзянко неизбѣжно поднимал вопрос о "конституціи", поставленной в порядок дня еще в Ставкѣ. Воейков в Чр. Сл. Ком. рѣшительно отрицал возможность того, чтобы сам Николай II принял участіе в политических разговорах со свитой. Этого "никогда не было" – "весь строй, вся атмосфера была – манекен ". « Вообще о событіях старались не говорить, потому что ото не особенно пріятно было». Вся «надежда была на то, что поѣдем к Псков, и все выяснится». И только в Псковѣ в дѣйствительности поднялся вопрос об «отвѣтственном министерствѣ».

Существованіе проекта "полуотвѣтственнаго министерства", созданнаго в період относительнаго блужданія императорскаго поѣзда, только тогда могло походить на "истину" (документальных доказательств нѣт – признает и Щеголев), если бы можно было установить факт сношенія Царя со Ставкой и давленія на него со стороны Алексѣева. Информація, полученная нач. штаба послѣ отъѣзда Императора из Ставки, окончательно убѣдила его в необходимости контакта с общественностью представленной Временным Комитетом Гос. Думы. Утром 1-го наштаверхом была заготовлена всеподданнѣйшая телеграмма – рѣшительная по содержанію и по тону, Алексѣев телеграфировал: "Революція в Россіи, а послѣдняя неминуемо, раз начнутся безпорядки в тылу, знаменует собой позорное окончаніе войны со всѣми тяжелыми для Россіи послѣдствіями: Армія слишком тѣсно связана с жизнью тыла, и с увѣренностью можно сказать, что волненія в тылу вызовут такія же в арміи. Требовать от арміи, чтобы она спокойно сражалась, когда в тылу идет революція, невозможно. Нынѣшній молодой состав арміи и офицерскій состав, среди котораго громадный процент призванных из запаса и произведенных в офицеры из высших учебных заведеній, не дает никаких основаній считать, что армія не будет реагировать на то, что будет происходить в Россіи...[196]

[Закрыть]. Мой вѣрноподданническій долг и долг присяги обязывает меня все это доложить В. И. В. Пока не поздно, необходимо немедленно принять мѣры к успокоенію населенія и возстановить нормальную жизнь в странѣ. Подавленіе безпорядков силою при нынѣшних условіях опасно и приведет Россію и армію к гибели. Пока Гос. Дума старается водворить возможный порядок, но если от В. И. В. не послѣдует акта, способствующаго общему успокоенію, власть завтра же перейдет в руки крайних элементов, и Россія переживет всѣ ужасы революціи. Умоляю В. В. ради спасенія Россіи и династіи поставить вс главѣ правительства лицо, которому бы вѣрила Россія, и поручить ему образовать кабинет. В настоящую минуту это единственное спасеніе. Медлить невозможно и необходимо это провести безотлагательно. Доказывающіе В. В. противное, безсознательно или преступно ведут Россію к гибели и позору и создают опасность для династіи В. И. В.".

Алексѣевская телеграмма, не говорившая еще об отвѣтственном министерствѣ в настоящем смыслѣ, в утренніе часы 1-го не была послана "за отсутствіем связи" с императорским поѣздом. Позже она была отправлена в Петербург "для передачи в Царское Седо" в надеждѣ, что Царь туда прибыл, и повторена около 6 час. в штаб Рузскаго для врученія ея Царю, когда тот будет "проѣзжать через Псков". Свѣдѣнія о том, что "поѣзд лит. А." прослѣдует через Псков, в Ставкѣ получили в 4 часа, когда поступил запрос гдавкосѣва с просьбой его "оріентировать" для "возможности соотвѣтствующаго доклада". Из сопоставленія этих документов как-будто бы ясно, что в царском поѣздѣ до прибытія его и Псков никаких свѣдѣній и указаній из Ставки не получали. Такая поправка должна быть сдѣлана к воспоминаніям Пронина, утверждающаго, что телеграмма Алексѣева была передана "немедленно по установленію мѣстонахожденія Государя" – "около 3 час. дня... на ст. Дно". Аналогичный корректив необходимо внести и к показаніям дворцоваго коменданта, которыя ввели в заблужденіе Блока и Щеголева. В стенографическом отчетѣ (не очень вразумительной записи") помѣщены слова Воейкова, что "на ст. Дно телеграмму о согласіи Государя принять Родзянко, Алексѣев доложил сам(?).

Он получил отвѣт, что Родзянко ѣдет на ст. Дно". Этим как бы устанавливалась непосредственная связь между "поѣздом лит. А." и Ставкой, чего в дѣйствительности не было.

Государь прибыл в Псков, не имѣя дополнительных данных, поступивших в Ставку за два дня его отсутствія и рисовавших обстановку в болѣе грозном свѣтѣ, нежели это представлялось в момент отъѣзда "Случайный эпизод", вызвавшій необходимость измѣнить намѣченный маршрут в Царское Село, не мог произвести радикальной перемѣны в психологіи "самодержца", упорно отказывавшагося от необходимых уступок общественным требованіям в смыслѣ установленія "отвѣтственнаго министерства" под вліяніем такого же, по его мнѣнію, случайнаго бунта в столицѣ. То, что произошло в Псковѣ в ночь на 2-ое марта, цѣликом подтверждает такое заключеніе.

IV. Псковская драма.

1.Воздѣйствіе генералитета.

Как ни умѣл внѣшне владѣть собой Николай II, как ни внушал он себѣ, что все совершающееся большого значеніе не может имѣть, впечатлѣнія, полученныя им во время тревожнаго «рейса», не могли не оказать на него воздѣйствія. Едва ли «послѣдній самодержец» принадлежал к числу боевых натур, которых опасность возбуждает и заставляет итти на риск. Скорѣе ему присуща была нѣкоторая пассивность перед роком – мистическая покорность судьбѣ, как охарактеризовал Сазонов Палеологу натуру Николая II в 14 г. послѣ возвращенія из Москвы[197]

[Закрыть]. И, может быть, не так уже сознательно преувеличивал ген. Рузскій, сказав в интервью, которое он дал сотруднику «Русской Воли» через нѣсколько дней послѣ отреченія, что, когда Николай II пріѣхал в Псков, он ни о каких «репрессивных мѣрах против ревюлюціи не мечтал».

В Псковѣ Николай II должен был попасть в атмосферу, отнюдь не благопріятствовавшую подогрѣванію тѣх иллюзій, которыми убаюкивал свое сознаніе "самодержец". Дневник ген. Болдырева, ген. кварт. у Рузскаго. довольно отчетливо рисует настроеніе в штабѣ Сѣвернаго Фронта. 27-го у него записано: ..."Событія приняли крайне серьезный оборот... Д(анилов) говорит, что выход один – выбор 30 довѣренных лиц, которыя в свою очередь выбрали бы кандитата, которому и вручить судьбу Россіи... Но "сам" увѣрен, что все это бредни, что Россія благоденствует. Это мнѣніе, по словам Д., раздѣляет и в. кн. Георг. Мих., бывшій сегодня у главнокомандующаго. Вѣрно, что нѣт большей слѣпоты у людей, которые ничего не хотят видѣть"... 1 марта запись продолжает: "Рѣшается судьба Россіи... Пскову и Рузскому, видимо, суждено сыграть великую историческую роль... Здѣсъ, в Псковѣ, окутанному темными силами монарху придется вынужденно объявить то, что могло быть сдѣлано вовремя... Я сказал Данилову, что сегодня вопрос надо кончить, что завтра уже будет поздно. Видимо, они с Рузским рѣшили, что другого выхода нѣт"... Вѣроятно, эта обстановка и побудила полк. Пронина в Ставкѣ написать в своих воспоминаніях, что Царь в Псковѣ был изолирован – его окружали "холодные люди Сѣвернаго фронта".

В Псковѣ должна была встрѣтить Царя не ложная информація о том, что войска, посланныя на усмиреніе бунта, переходят на сторону революціи, а процитированная выше телеграмма начальника штаба, в дополненіе к которой помощник Алексѣева ген. Клембовскій сообщал, что в. кн. Сергѣй Мих. просит доложить Государю о "безусловной необходимости принятія тѣх же мѣр, которыя указаны в телеграммѣ ген. Алексѣева" – Вел. Князь считал, что наиболѣе подходящим лицом в качествѣ премьера является предсѣдатель Гос. Думы. Была еще повторная телеграмма Брусилова, направленная в 7 ч. веч. на ст. Дно на имя министра Двора и говорившая о гибельности в дни грозной войны для "отечества и царскаго дома" междоусобной брани. Грозные симптомы наступающей катастрофы выступали в сообщеніях об "анархіи" в Кронштадтѣ, об убійствѣ главнаго командира порта адм. Вирена и об арестѣ офицеров. Командующій флотом Балтійскаго моря адм. Непенин телеграфировал о необходимости пойти навстрѣчу Гос. Думѣ, причем сообщал, что приказал объявить командам телеграмму Родзянко о созданіи Временнаго Комитета: "считаю, что только таким прямым и правдивым путем я могу сохранить в повиновеніи и боевой готовности ввѣренныя мнѣ части". Далѣе шла отправленная в 2 часа 30 мин. депеша командующаго войсками в Москвѣ Мрозовскаго: "В Москвѣ полная революція. Воинскія части переходят на сторону революціонеров". Вѣроятно, только в Псковѣ Царя достигла и та телеграмма брата, которую воспроизвел в воспоминаніях полк. Никитин по копіи, снятой секретарем в кн. Джонсоном и сохраненной в семейном архивѣ кн. Брасовой. Вот она: "Забыв все прошлое, прошу тебя пойти по новому пути, указанному народом. В эти тяжелые дни, когда мы всѣ русскіе так страдаем, я шлю тебѣ всего сердца этот совѣт, диктуемый жизнью и моментом времени, как любящій брат и преданный русскій человѣк". Надо драть, что Царь получил и письмо начальника англійской военной миссіи ген. Вильямса, помѣченное 1-м марта. Он, как человѣк "безпредѣльной и искренней преданности", писал, что во время всѣх волненій, которыя он видѣл "в разных государствах", всегда лучшим средством было – имѣть "отдушину" – во всѣх государствах бывают времена, когда необходимо имѣть "бархатную перчатку на желѣзной рукѣ". "Не подлежит сомнѣнію, – говорил "не политик и не дипломат, а старый солдат",—что в основѣ настоящих волненій имѣются нѣмецкія козни, но козни эти могут быть уничтожены... Мнѣ кажется, что настало время призвать народ Ваш помочь Вам нести ту громадную тяжесть, которая лежит на ваших плечах". Вильямс говорил о "свободѣ слова в парламентѣ", о правительствѣ, избранном народными представителями.

Так как от Родзянко была получена телеграмма, что он не пріѣдет, то функціи посредника должен был взять на себя Рузскій. "Я стал доказывать Государю, – разсказывал Рузскій в. кн. Андрею Вл. – необходимость даровать отвѣтственное министерство, что уже по слухам, собственный Е. В. конвой перешел на сторону революціонеров, что самодержавіе есть фикція при существованіи Гос. Совѣта и Думы и что лучше этой фикціей пожертвовать для общаго блага. Государь отвѣтил, что "не знает, как рѣшить, что скажет юг Россіи, казачество". По записи разсказа Рузскаго, сдѣланной Вильчковским также в Кисловодскѣ, основная мысль Николая II заключалась в том, что он "отвѣтственен перед Богом и Россіей за все, что случилось и случится". Рузскій старался доказать, что слѣдует принять формулу: "Государь царствует, а правительство управляет"» Государь возражал, что "эта формула ему не понятна, что надо было иначе быть воспитанным, переродиться и опять оттѣнил, что лично не держится за власть, но только не может принять рѣшеніе против своей совѣсти и, сложив с себя отвѣтственность за теченіе дѣл перед людьми, не может считать, что он сам не отвѣтственен перед Богом".

В момент бесѣды, которая происходила "глаз на глаз", пришла из Ставки новая телеграмма Алексѣева, переданная около 10 час. веч. Неутомимый нач. штаба, повторяя аргументацію предшествовавшаго своего сообщенія, предоставлял на усмотрѣніе Царя проект манифеста, умоляя немедленно его опубликовать. Ново в постановкѣ вопроса было то, что в манифествѣ у нее опредѣленно говорилось об " отвѣтственном перед представителями народа министерствѣ", составить которое поручалось предсѣдателю Гос. Думы. Рузскій говорил Андр. Вл., что телеграмма Алексѣева рѣшила дѣло: "Не знаю, удалось ли бы мнѣ уговорить Государя, не будь телеграммы Алексѣева—сомнѣваюсь". Царь дал согласіе и сказал, что напишет сейчас телеграмму. Рузскій ушел, и через нѣкоторое время ему была доставлена телеграмма на имя Родзянко, в которой отвѣтственное министерство формулировано было как раз в соотвѣтствіи с одной из указанных выше модуляцій примѣнительно к войнѣ. По словам Рузскаго, там было сказана: "поручаю вам сформировать новый кабинет и выбрать министров, за исключеніем военнаго, морского и ин. дѣл". "Тогда я обратился к Воейкову, – продолжает Рузскій по записи Андр. Вл., – с просьбой доложить Государю, что мнѣ он говорил о дарованіи отвѣтственнаго министерства, а в телеграммѣ сказано лишь о сформированіи новаго кабинета без указанія, перед кѣм он отвѣтствен, Воейков вытаращил на меня глаза, заерзал на диванѣ и очень неохотно пошел к Государю. Я остался ждать. Ждал час, потом второй и ничего[198]

[Закрыть]. Тогда я попросил одного из адъютантов сходить и доложить Государю, ждать ли мнѣ или можно уѣхать в штаб. Я чувствовал себя не совсѣм хорошо, да еще безумно устал и еле держался на ногах. Пока адъютант ходил и докладывал, остальныя лица свиты стали обсуждать положеніе и, когда узнали, что Государь согласен даровать отвѣтственное министерство, всѣ обрадовались, увѣряя, что давно говорили, что это необходимо было сдѣлать. Кому они об этом говорили, я так и не узнал". Вѣроятно, в теченіе этой бесѣды и были произнесены горькія и рѣзкія слова стараго главнокомандующаго, отмѣченныя мемуаристами из свиты и занесенныя в дневник Дубенскаго[199]

[Закрыть]. На вопрос: «что же дѣлать?» Рузскій между прочим, сказал: «Ну, господа, поздно, ничего нельзя теперь – теперь нужно сдаваться на милость побѣдителя и согласиться на тѣ условія, которыя предложены»... Дубенскій в воспоминаніях, написанных в эмиграціи, отнеся бесѣду с Рузским на первый момент пріѣзда в Псков, изобразил характер бесѣды в духѣ ином, чѣм Рузскій. По его словам, Фредерикс, сказав Рузскому, что рѣшено дать отвѣтственное министерство, просил его помочь Царю. «Теперь уже поздно», – сказал Рузскій: «Я много раз говорил, что необходимо итти в согласіи с Гос. Думой и давать тѣ реформы, которыя требует страна. Меня не слушали. Голос хлыста Распутина имѣл большее значеніе. Им управлялась Россія»... – «с яростью и злобой говорил ген.-ад. Рузскій». «Послѣ разговора с Рузским мы стояли всѣ потрясенные и как в воду опущенные. Послѣдняя наша надежда, что ближайшій главнокомандующій Сѣверньм фронтом поддержит своего Императора, очевидно, не осуществится. С цинизмом и грубою опредѣленностью сказанная Рузским фраза: „надо сдаваться на милость побѣдителя“, все уясняла и с несомнѣнностью указывала, что не только Дума, Петроград, но и лица высшаго командованія на фронтѣ дѣйствуют в полном согласіи и рѣшили произвести переворот... Ген.-ад. К. Д. Нилов был особенно возбужден и, когда я вошел к нему в купэ, он, задыхаясь, говорил, что этого предателя Рузскаго надо арестовать и убить, что погибает Государь и вся Россія»... «Только самыя рѣшительныя мѣры по отношенію к Рузскому, может быть, улучшили бы нашу участь, но на рѣшительныя дѣйствія Государь не пойдет», – сказал Нилов. К. Д. весь вечер не выходил из купэ и сидѣл мрачный, не желая никого видѣть"...

"Прождал я всего около двух часов, – разсказывал далѣе Рузскій все в той же записи, – был уже первый час ночи, когда меня позвали к Государю. Там был гр. Фредерикс, и Государь передал мнѣ вновь составленную телеграмму, гдѣ уже был сказано о дарованіи отвѣтственнаго министерства без ограниченія". Вильчковскому Рузскій говорил, что при обсужденіи проекта манифеста, предложеннаго Алексѣевым, как-то чувствовалось нѣчто "похожее на безразличіе", Рузскому показалось, что Царь даже передумал, и поэтому он спросил: "не будет ли он дѣйствовать против воли Государя", сообщив в Ставку и в Петербург о согласіи Царя на манифест. Государь отвѣтил, что "принял рѣшеніе, ибо и Рузскій, и Алексѣев, с которым он много на эту тему раньше говорил, одного мнѣнія, а ему, Государю, извѣстно, что они рѣдко сходятся на чем-либо вполнѣ". Принять рѣшеніе Царю было "очень тяжело, но раз этого требует благо Россіи, он на это по чувству долга должен согласиться"... Наряду с согласіем на отвѣтственное министерство Рузскій, как мы знаем, получил разрѣшеніе пріостановить продвиженіе войск с фронта. Царь самому "диктатору" предписал ничего не предпринимать до его пріѣзда.

Послѣдовавшая затѣм бесѣда Рузскаго с Родзянко изложена нами в другом мѣстѣ. В этом ночном разговорѣ была поставлена дилемма об отреченіи. Припомним, что Родзянко не знал, как отвѣтить на вопрос Рузскаго: "нужно ли выпускать манифест?" – "все зависит от событій, которыя летят с головокружительной быстротой". Сам Рузскій считал болѣе осторожным не выпускать манифеста до свиданія с Царем, которое должно было состояться в 10 час. утра. Всѣ матеріалы были сообщены в Ставку. Прочитав ленту переговоров Рузскаго с Родзянко, Алексѣев просил немедленно разбудить Царя и доложить ему бесѣду с Родзянко, ибо переживается "слишком серьезный момент, когда рѣшается вопрос не одного Государя, а всего царствующаго дома в Россіи"... "важна каждая минута и всякіе этикеты должны быть отброшены". Алексѣев указывал, что необходимо сдѣлать сообщеніе в арміи, ибо "неизвѣстность хуже всего и грозит тѣм, что начнется анархія в арміи". Передавая распоряженіе Алексѣева по должности "офиціально", ген. Лукомскій, с своей стороны, просил Данилова доложить Рузскому, что по его, Лукомскаго, "глубокому убѣжденію, выбора нѣт и отреченіе должно состояться. Надо помнить, что вся царская семья находится в руках мятежных войск... Если не согласиться, то, вѣроятно, произойдут дальнѣйшіе эксцессы, которые будут угрожать царским дѣтям, а затѣм начнется междоусобная война, и Россія погибнет под ударом Германіи, и погибнет вся династія. Мнѣ больно это говорить, но другого выхода нѣт". Впервые слова об отреченіи попали на офиціальную ленту штабных разговоров. Их произнес Лукомскій, передавая, очевидно, главенствовавшія тогда настроенія в Ставкѣ[200]

[Закрыть]. Чрезвычайно знаменательно, что это признал генерал правых политических убѣжденій, выдвигавшій план отъѣзда Царя в Особую армію для противодѣйствія революціи...

"Ген. Рузскій через час будет с докладом у Государя", – отвѣчал Лукомскому Данилов, – "и поэтому я не вижу надобности будить главнокомандующаго, который только что, сію минуту, заснул и через полчаса встанет... Что касается неизвѣстности, то она, конечно, не только тяжела, но и грозна. Однако, и ты, и ген. Алексѣев отлично знаете характер Государя, и трудность получить от него опредѣленное рѣшеніе. Вчера весь вечер до глубокой ночи прошел в убѣжденіях поступиться в пользу отвѣтственнаго министерства. Согласіе было дано только к двум часам ночи, но, к глубокому сожалѣнію, оно– как это, в сущности, и предвидѣл главнокомандующій, явилось запоздалым,.. Я убѣжден, к сожалѣнію, почти в том, что, несмотря на убѣдительность рѣчей Ник. Вл. и прямоту его, едва ли возможно будет получить опредѣленное рѣшеніе. Время безнадежно будет тянуться. Вот та тяжелая картина и та драма, которая происходит здѣсь"... "Дай Бог, чтобы ген. Рузскому удалось убѣдить Государя. В его руках теперь судьба Россіи и царской семьи", – подал заключительную реплику Лукомскій.

Понимал ли это сам Николай II? Ни личныя свойства, отмѣченныя Даниловым, ни религіозная концепція власти, традиціонно воспринятая с рожденія, выдвинутая в разговорѣ с Рузским, не могут объяснить того исключительнаго упорства, которое проявил монарх в эти, дѣйствительно, грозные для него дни. Да. здѣсь было еще "что-то", что мѣшало правдивому воспріятію происходившаго. Царь "производил впечатлѣніе человѣка задерганнаго, который перестал понимать, что нужно дѣлать, чтобы найти выход из положенія", – в таких выраженіях подвел итоги того, что ему пришлось слышать, Милюков в Чр. Сл. Ком. Возможно, что такая характеристика и не так далеко была от истины. Почти аналогичное впечатлѣніе вынес Коковцов из послѣдняго свиданія с Императором, которое происходило за пять недѣль до революціи.

Таким образом, безконечно трудная задача стояла перед тѣми, кто понимая необходимость быстраго рѣшенія вопроса. Оно диктовалось не нетерпѣніем людей, поддавшихся психозу момента и легко подчинившихся вліянію политиков – оно диктовалось прежде всего реальными требованіями фронта. Я бы побоялся приписать только Алексѣеву иниціативу обращенія к командующим фронтом в цѣлях побороть нерѣшительность и двойственность Царя. Эту двойственность замѣтил Рузскій; этой двойственности боялся и Алексѣев, указавшій утром 2-го, в бесѣдѣ по юзу с Брусиловым, на то, что он "не вполнѣ" довѣряет ликвидаціи Ивановской миссіи... Обращеніе к командующим фронтом было сдѣлано между 10-11 часами утра послѣ упомянутой весьма показательной бесѣды двух генералов. Сам Алексѣев говорил с Брусиловым; Клембовскій с Эвертом; Лукомскій с Сахаровым; ему же было поручено передать на Кавказ в. кн. Ник. Ник. через ген. Янушкевича. Текст передачи был выработан единообразный. Послѣ краткаго изложенія основных положеній, высказанных ночью Родзянко, шло добавленіе: "обстановка (в своей передачѣ Алексѣев прибавил "туманная"), повидимому, не допускает иного рѣшенія, и каждая минута дальнѣйших колебаній повысит только притязанія, основанныя на том, что существованіе арміи и работа жел. дорог находятся фактически в руках петроградскаго временнаго правительства. Необходимо спасти дѣйствующую армію от развала, продолжать до конца борьбу с внѣшним врагом, спасти независимость Россіи и судьбу династіи нужно поставить на первом планѣ, хотя бы цѣною дорогих уступок. Если вы раздѣляете этот взгляд, то не благоволите ли телеграфировать весьма спѣшно свою вѣрноподданническую просъбу Е. В. через главковерха, извѣстив наштоверха? Повторяю, что потеря каждой минуты может стать роковой для существованія Россіи, и что между высшими начальниками дѣйствующей арміи нужно установить единство мыслей и цѣлей. Армія должна всѣми силами бороться с внѣшним врагом, а рѣшенія относительно внутренних дѣл должны избавить ее от искушенія принять участіе в переворотѣ, который болѣе безболѣзненно совершится при рѣшеніи сверху". "Колебаться нельзя. Время не терпит. Совершенно с вами согласен... тут двух мнѣній быть не может". – отвѣтил Брусилов Алексѣеву. Ген. Эверт, соглашаясь, что "вопрос может быть разрѣшен безболѣзненно для арміи, если только он будет рѣшен сверху", спрашивал: есть ли время сговориться с командующими. "Время не терпит, дорога каждая минута", – отвѣчал ему Клембовскій: "иного исхода нѣт. Государь колеблется, единогласныя мнѣнія командующих могут побудить его принять рѣшеніе, единственно возможное для спасенія Россіи и династіи. При задержкѣ в рѣшеніи вопроса Родзянко не ручается за сохраненіе спокойствія, при чем все может кончиться гибельной анархіей". "Повидимому, как ни грустно, а придется согласиться с этим единственным выходом". – говорит Сахаров, предпочитая, однако, дать окончательный отвѣт послѣ полученія мнѣнія других главнокомандующих и, главное, отвѣта с Кавказа.

Нельзя не отмѣтить одной черты. В постановкѣ Родзянко еще не существовало дилеммы в качествѣ категорическаго императива: говорилось лишь, что "грозное требованіе отреченія... становится опредѣленным требованіем"[201]

[Закрыть]. На фронтѣ сомнѣнія были разрѣшены в пользу этого императива, ибо надлежало положить конец колебаніям – требовалась опредѣленность. Можно допустить, что это произошло почти безсознательно для верховнаго командованія: по крайней мѣрѣ Алексѣев через нѣсколько дней на представленной ему записи бесѣды англійскаго ген. Вильямса с вдовствующей императрицей в Могилевѣ, гдѣ упоминалось, что Царь отрекся от престола по настояніям ген. Рузскаго, сдѣлал помѣтку: «Вопрос этот в Петербургѣ был рѣшен уже 1/III, 2-го Милюков уже говорил об этом в своей рѣчи».

В 9 1/2 час. утра Рузскій дѣлал доклад верховному повелителю. Запись Вильчковскаго, проводящаго опредѣленную тенденцію реабилитаціи Рузскаго в глазах эмигрантских монархистов и пытающагося всю иниціативу отреченія отнести за счет Алексѣева (запись явно иногда не точная и спутывающая разные моменты), дает такія подробности: "Ген. Рузскій спокойно, "стиснув зубы", как он говорил, но страшно волнуясь в душѣ, положил перед Государем ленту своего разговора. Государь, молча, внимательно все прочел. Встал с кресла и отошел к окну вагона... Наступили минуты ужасной тишины. Государь вернулся к столу... и стал говорить спокойно о возможности отреченія. Он опять вспомнил, что его убѣжденіе твердо, что он рожден для несчастья, что он приносит несчастье Россіи; сказал, что он ясно сознавал вчера еще вечером, что никакой манифест не поможет. "Если надо, чтобы я отошел в сторону для блага Россіи, я готов на это", —сказал Государь: "но я опасаюсь, что народ этого не поймет. Мнѣ не простят старообрядцы, что я измѣнил своей клятвѣ в день священнаго коронованія; меня обвинят казаки, что я бросил фронт"... Рузскій высказал еще свою надежду, что манифест все успокоит, и просил обождать совѣта и мнѣнія ген. Алексѣева, хотя не скрыл, что, судя по словам ген. Лукомскаго, видимо, в Ставкѣ склоняются к мнѣнію о необходимости отреченія. В это время подали срочно дошедшую телеграмму Алексѣева (циркулярную – обращеніе к главнокомандующим). Рузскій, блѣдный, прочел вслух ея содержаніе. "Что же вы думаете Н. В.?" – спросил Государь. – "Вопрос так важен и так ужасен, что я прошу разрѣшенія В. В. обдумать эту депешу раньше, чѣм отвѣчать... посмотрим, что скажут главнокомандующіе остальных фронтов. Тогда выяснится вся обстановка". Государь..., сказав: "Да, и мнѣ надо подумать", отпустил его до завтрака".

По записи Андр. Вл. – "Государь внимательно читал, но ничего не отвѣчал". Как будто это болѣе соотвѣтствует утренней обстановкѣ послѣ длительной ночной бесѣды. "Я еще спросил, – записывает Андр. Вл., – откуда могла ими. Марія Фед. разсказывать знакомым, со слов Государя, что во время разговора в Псковѣ он, Рузскій, стукнул кулаком по столу и сказал: "Ну, рѣшайтесь же, наконец", – разговор шел об отреченіи. Рузскій мнѣ отвѣтил: "Я не знаю, кто мог это выдумать, ибо ничего подобнаго никогда не было. Вѣроятнѣе всего это Воейков наврал, послѣ того, что я с ним рѣзко говорил".

Вновь был вызвал Рузскій к Царю в 2 часа дня. Он просил разрѣшенія привести с собой ген. Данилова и ген. Савича (гл. нач. снаб. фронта), ибо, как он сказал "прямо" Царю: "В, В., я чувствую, что Вы мнѣ не довѣряете... Пусть они оба изложат свое личное мнѣніе" (по записи Андр. Вл.). Сначала Рузскій доложил всѣ полученныя за послѣдніе часы свѣдѣнія. "Когда очередь дошла до телеграммы ген. Алексѣева с заключеніями главнокомандующих (передана была в 2 ч. 30 м.) – разсказывает уже Данилов, – то ген. Рузскій положил телеграфныя ленты на стол перед Государем и просил прочесть их лично". В. кн. Ник. Ник. "колѣнопреклоненно" молил спасти Россію и наслѣдника: ''осѣнив себя крестным знаменіем, передайте ему Ваше наслѣдіе. Другого выхода нѣт"... Брусилов, исходя из своей преданности и любви к родинѣ и царскому престолу, считал, что отказ от престола "единственный исход". Эверт, отмѣчая, что "средств прекратить революцію в столицах нѣт никаких" ("на армію при настоящем ея составѣ разсчитывать при подавленіи безпорядков нельзя"), умолял, как "безгранично преданный... вѣрноподданный", Принять рѣшеніе, согласованное с заявленіем предсѣдателя Думы, как "единственно, видимо, способное прекратить революцію и спасти Россію от ужасов анархіи". Докладывая приведенныя телеграммы, Алексѣев, с своей стороны, умолял "безотлагательно принять рѣшеніе, которое Господь Бог внушит Вам... Промедленіе грозит гибелью Россіи. Пока армію удается спасти от проникновенія болѣзни, охватившей Петроград, Москву, Кронштадт и другіе города. Но ручаться за дальнѣйшее сохраненіе военной дисциплины нельзя. Прикосновеніе же арміи к дѣлу внутренней политики будет знаменовать неизбѣжный конец войны, позор Россіи, развал ея. В. И. В. горячо любите родину и ради ея цѣлости, независимости, ради достиженія побѣды, соизволите принять рѣшеніе, которое может дать мирный и благополучный исход из создавшагося болѣе, чѣм тяжелаго, положенія... Ожидаю повелѣній". Лишь телеграмма ген. Сахарова, пришедшая из Ясс с опозданіем на час и доложенная особо, была составлена в иных тонах. Не совсѣм соотвѣтственно тому, что главнокомандующій румынским фронтом говорил по юзу Лукомскому, все же Сахаров приходил к тѣм же заключеніям: генерал возмущался "преступным и возмутительным отвѣтом предсѣдателя Гос. Думы на высокомилостивое рѣшеніе Государя Императора даровать странѣ отвѣтственное министерство". "Горячая любовь моя к Е. В. – говорил Сахаров – не допускает души моей мириться с возможностью осуществленія гнуснаго предложенія, переданнаго Вам предсѣдателем Думы. Я увѣрен, что не русскій народ, никогда не касавшійся Царя своего, задумал это злодѣйство, а разбойническая кучка людей, именуемая Гос. Думой, предательски воспользовалась удобной минутой для проведенія своих преступных цѣлей. Я увѣрен, что арміи фронта непоколебимо стали бы за своего державнаго вождя, если бы не были призваны к защитѣ родины от врага внѣшняго и если бы не были в руках тѣх же государственных преступников, захвативших в свои руки источники жизни арміи. Таковы движенія сердца и души . Переходя же к логикѣ разума и учтя создавшуюся безвыходность положенія, я, непоколебимо вѣрный подданный Е. В., рыдая, вынужден сказать, что, пожалуй, наиболѣе безболѣзненным выходом для страны и для сохраненія возможности продолжать биться «с внѣшним врагом является рѣшеніе пойти навстрѣчу уже высказанным условіям, дабы промедленіе не дало пищу к предъявленію дальнѣйших и еще гнуснѣйших притязаній». Гораздо позже, в 8 час. 40 мин. вечера, была получена телеграмма Непенина: «С огромным трудом удерживаю в повиновеніи флот и ввѣренныя войска... Всеподданнѣйше присоединяюсь к ходатайствам вел. кн. Н. Н. и главнокомандующих фронтами о немедленном принятіи рѣшенія, формулированнаго предсѣдателем Думы. Если рѣшеніе не будет принято в теченіе ближайших же часов, то это повлечет за собой катастрофу с неисчислимыми бѣдствіями для нашей родины».

Затѣм Рузскій обрисовал обстановку, указав, что выход один – отреченіе. "Но я не знаю, хочет ли этого вся Россія?" – сказал Государь, по словам другого мемуариста, непосредственнаго свидѣтеля происходившего, ген. Савича. "В. В., – возразил Рузскій, – заниматься сейчас анкетой обстановки не представляется возможным, но событія несутся с такой быстротой и так ухудшают положеніе, что всякое промедленіе грозит неисчислимыми бѣдствіями. Я Вас прошу выслушать мнѣніе моих помощников; они оба в высшей степени самостоятельны и притом прямые люди". Наступила очередь для выступленія приглашенных экспертов... "Ген. Данилов. – разсказывал Рузскій Андр. Вл., – в длинной рѣчи изложил свое мнѣніе, которое сводилось к тому, что для общаго блага Россіи Государю необходимо отречься от престола. Примѣрно то же, но короче, сказал ген. Савич". Сам Данилов в воспоминаніях представляет свою рѣчь очень кратко. Что же касается Савича, то "генерал этот, – разсказывает сам Савич о себѣ, – страшно волновался. Приступ рыданій сдавил его горло". Чувствуя, что он "сейчас разрыдается", генерал только сказал: "Я человѣк прямой и поэтому вполнѣ присоединяюсь к тому, что сказал генерал Н.", т. е. Данилов[302]

[Закрыть]. Наступило общее молчаніе, длившееся одну-двѣ минуты. Государь сказал: «Я рѣшился. Я отказываюсь от престола». Перекрестились генералы. Обращаясь к Рузскому, Государь сказал: «Благодарю Вас за доблестную и вѣрную службу» и поцѣловал его. Затѣм Государь ушел к себѣ в вагон".