Текст книги "Мартовскіе дни 1917 года"

Автор книги: Сергей Мельгунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 56 страниц)

"Идет рѣдкая стрѣльба, – это солдаты от радости стрѣляют в воздух". Нѣт данных, подтверждающих повѣствованіе Жильяра о том, что вечером перваго марта мятежники "стали наступать на дворец, и что столкновеніе казалось неизбѣжным". "Императрица, – разсказывает Жильяр, —была внѣ себя от ужаса при мысли, что кровь прольется на ея глазах, и вышла с Маріей Николаевной к солдатам, чтобы побудить их сохранять спокойствіе. Она умоляла, чтобы вступили в переговоры с мятежниками''. Ни перваго, ни второго марта со стороны "мятежников" никаких активных дѣйствій против Царскосельскаго дворца не было предпринято. Думается, правдивую картину происходившаго в Александровском дворцѣ дал в своих воспоминаніях бывшій "придворный скороход" эстонскій гражданин Оамер. По его словам, командир своднаго пѣхотнаго полка, Комаров, распорядился вызвать во дворец весь полк, расположенный у павильона императорской вѣтки. Всѣ части прибыли в боевой формѣ, с ружьями и пулеметами и расположились в обширном подвалѣ дворца, принявшаго вид военнаго лагеря. У ворот и кругом дворца были разставлены часовые посты. Когда со стороны расквартированных в Царском Селе I. II. ІV. стрѣлковых, лейб гвардіи гусарскаго и кирасирскаго полков стала слышаться беспорядочная ружейная стрѣльба, Комаров распорядился поставить у ворот дворца два пулемета. А. Ф., узнав про это, отмѣнила распоряженіе. "Должен замѣтить, – пишет Оамер, – что А. Ф. выказала себя в эти тревожные дни и ночи женщиной с крѣпкими нервами и большой выдержкой характера. Она нѣсколько раз, раза два даже в 2-3 часа ночи, спускалась в подвал Александровскаго дворца, проходила медленно мимо стоявших солдат и, бодро смотря им в глаза, говорила: прошу ни при каких обстоятельствах не стрѣлять, быть хладнокровными, стараться уговаривать словами. Я готова все претерпѣть, только не хочу крови"... "Среди собранных для охраны дворца солдат и казаков конвоя в виду их отрѣзанности от остального міра и носившихся слухов о готовящемся обстрѣлѣ из орудій и штурмѣ дворца, возникло тревожное настроеніе. Солдаты и казаки собрали общее собраніе, гдѣ при общем одобреніи выбрали депутацію из 3 офицеров и около 20 солдат и казаков. Всѣм им надѣли на рукава бѣлыя повязки и, взяв с собой бѣлый флаг, сдѣланный из приколоченной к палкѣ скатерти, они выѣхали на грузовикѣ в казармы лейб-гвардіи 1-го стрѣлковаго полка, откуда раздавалась безпорядочная ружейная стрѣльба... Встрѣтили депутацію дружелюбно, так как и там от неизвѣстности, что дѣлается среди войсковых частей, находившихся во дворцѣ, было настроеніе нервное и неспокойное. Как оказалось дѣйствительно орудія были направлены дулами по направленію Александровскаго дворца. Согласились обоюдно охранять порядок во дворцах и на прилегающих к ним улицах сводному пѣхотному полку и казакам Конвоя Е. В., а вокзалы и остальную часть улиц Царскаго Села и Павловска стрѣлкам[247]

[Закрыть]... По выясненію прибывшими парламентерами, среди казаков и солдат тревожное настроеніе улеглось. Всѣ, кромѣ обычнаго наряда, были отправлены обратно в свои казармы". Между обѣими сторонами была установлена «нейтральная зона», и дворцовая охрана надѣла бѣлыя повязки. Но она не была разоружена, как отмѣтила в своих воспоминаніях бывшая замужем за кн. Іоанном Конст. сербская королевна Елена Петровна, посѣтившая дворец 1 марта. (Когда корнет Марков, покинув царскосельскій лазарет 4 марта, явился во дворец, там по прежнему на постах стояли вооруженные солдаты своднаго полка). Тогда же был послан в Петербург фл.-ад. Линевич для переговоров с «думскими» кругами через посредство Родзянко.

Итак, ни перваго, ни второго марта со стороны "мятежников" никаких активных дѣйствій против Царскосельскаго дворца не было предпринято. Вырубова была больна, лежала с жаром и, вѣроятно, в представленіи ея все достаточно перепуталось – поэтому ей казалось, что бунтующіе с пулеметами надвигались на дворец для того, чтобы его разгромить, и что охрана дворца покинула его уже 1-го марта и что по самому дворцу уже ходили кучки революціонных солдат.

Из письма А. Ф. 2-го видно, как сгущается постепенно атмосфера, как изолируется понемногу дворец от внѣшняго міра, и как близкіе люди попадают на учет или оказываются арестованными. "Ты прочтешь все между строк и почувствуешь, – писала она мужу: "всего не скажешь в письмѣ", но как все это далеко от того жуткаго "нечеловѣческаго" одиночества, о котором говорил в своих парижских докладах (уже для русской публики) в 36-м году Керенскій, когда с образностью, переходяіщей в фальшь, утверждал, что царская семья всѣми была покинута и "революціонеры бѣгали в аптеку" за лѣкарствами для больных дѣтей[248]

[Закрыть]. А. Ф., конечно, бодрилась, когда говорила о своем даже боевом настроеніи: «всѣ мы бодры, не подавлены обстоятельствами, только мучаемся за тебя». С ночи на 3-е «тревога» должна была усилиться, ибо был арестован поздно вечером в ратушѣ ген. Гроттен («совершенство» аттестовала его Царица в письмѣ 2-го) и другія лица (сообщенія из Ц. С. в Ставку). Внѣшне, однако, все еще по старому: «Мы всѣ держимся по прежнему, каждый скрывает свою тревогу... вечером, – пишет А. Ф. 3-го, – я с Маріей дѣлаю свой обход по подвалам, чтобы повидать всѣх наших людей – это очень ободряет...»[249]

[Закрыть].

* * *

Три дня, прошедшіе с 28 февраля, – время огромное для момента, когда событія текли с быстротой часовой стрѣлки. Вѣроятно, обстановка, в которой происходило первое свиданіе А. Ф. с вел. кн. Павлом, была ближе к характеристикѣ, которая дана была в письмѣ 2-го марта: «Павел, получившій от меня страшнѣйшую головомойку за то, что ничего не дѣлал с гвардіей, старается теперь работать изо всѣх сил и собирается нас всѣх спасти благородным и безумным способом». Дѣло идет об «идіотском манифестѣ относительно конституціи послѣ войны». Предоставим вновь слово в. кн. Павлу оно, конечно, претворено воспріятіем газетнаго сотрудника[250]

[Закрыть]. «1-го марта, – продолжает интервью, – я вторично был вызван во дворец, но пойти туда отказался. В то время у меня на квартирѣ готовился манифест о полной конституціи русскому народу. Его должен был подписать Николай Александрович. Заручившись подписями Кирилла Вл. и Мих. Ал. и подписавшись под этим манифестом сам, я отправил манифест в Гос. Думу и вручил его под расписку Милюкову. А уже потом я отправился по дворец. Первые вопросы, заданные мнѣ тогда Алек. Фед., были такіе: – „гдѣ мой муж? жив ли он? И что нужно сдѣлать для улаженія безпорядков?“ Я передал А. Ф. содержаніе заготовленнаго мною манифеста, и она его одобрила». Далѣе передавалось содержаніе этого не очень удачнаго по формѣ выраженія «манифеста». «В твердом намѣреніи переустроить государственное управленіе в Имперіи на началах широкаго представительства, мы предполагали пріурочить введеніе новаго государственнаго строя ко дню окончанія войны», – начинал манифест и перекладывал затѣм отвѣтственность на «бывшее правительство», которое, «считая нежелательным установленіе отвѣтственности министров перед отечеством в лицѣ законодательных учрежденій, находило возможным отложить этот акт на неопредѣленное время. Событія послѣдних дней, однако, показали, что правительство, не опирающееся на большинство в законодательном учрежденіи, не могло предвидѣть возникших волненій и их властно предупредить». Посему: «Мы предоставляем государству россійскому конституціонный строй, повелѣваем продолжить прерванныя указом нашим занятія Гос. Совѣта и Гос. Думы, поручая предсѣдателю Гос. Д. немедленно составить временный кабинет и в согласіи с ним озаботиться созывом Законодательнаго Собранія, необходимаго для безотлагательнаго разсмотрѣнія имѣющаго быть внесенным, правительством проекта новых основных законов Россійской Имперіи»[251]

[Закрыть].

Манифест еще не был представлен во Временный Комитет, когда до в. кн. Павла дошло сообщеніе о том, что начались разговоры по поводу отреченія и назначенія Мих. Алек. регентом. Тогда, как мы уже знаем, в. кн. Павел написал своему племяннику Кириллу с просьбой переговорить с Родзянко. Племянник, уже ходившій с красным флагом, нѣсколько раздраженно отвѣтил дядѣ: ..."до меня дошли лишь слухи. Я совершенно с тобой согласен, но Миша, несмотря на мои настойчивыя просьбы работать ясно и единомышленно с нашим семейством, прячется и только сообщается секретно с Родзянко. Я был всѣ эти тяжелые дни один, чтобы нести свою отвѣтственность перед Ники и родиной, спасая положеніе, признавая новое правительство".

Тактика спасенія династіи, примѣненная в. кн. Кириллом в революціонные дни, вызвала рѣзкое отрицательное отношеніе к себѣ не только со стороны А. Ф. Брат легитимнаго кандидата на Россійскій престол занес в дневник 9 марта такое сужденіе по этому поводу старшаго в родѣ в. кн. Ник. Ник.. "Поведеніе в. кн. Кирилла глубоко возмутило всѣх". "Еще послѣ опубликованія отреченія это было бы допустимо, но до этаго долг присяги и чести не допускали таких дѣйствій, т. е. переходить на сторону в то время врагов Государя, гдѣ кровь наших предков, честь и сознаніе своего достоинства".

Редакція "Краснаго Архива" не расшифровала того лица, скрытаго в письмѣ в. кн. Павла под иниціалами Н. И., при посредствѣ котораго Павел Александрович был все время в контактѣ с Государственной Думой, между тѣм это нетрудно сдѣлать. Подразумѣвался здѣсь прис. пов. Иванов – тот самый, который позже играл в дни гражданской войны нѣсколько двусмысленную роль при образованіи Сѣв-3ап. Правительства на фронтѣ ген. Юденича. Посредническая роль его недостаточно ясна[252]

[Закрыть], равно как и всѣ предварительные шаги, предшествовавшіе составленію «манифеста» и охарактеризованные в. кн. Павлом в интервью словами: «Я слѣдил за ходом событій и был в курсѣ всѣх дѣл».

Попытка спасти положеніе "манифестом" запоздала. В момент, когда дядя и племянник обмѣнивались еще письмами, "новое теченіе" в "Думѣ" уже опредѣленно оформилось в категорическое требованіе, и Родзянко, как мы знаем, писал лицу, намѣчавшемуся в регенты: "успокоит страну только отреченіе от престола". Жена в. кн. Павла, кн. Палѣй, информируя, с своей стороны, Императрицу о настроеніях "в Думѣ" и предпринятых ея мужем шагах, на другой день писала: "весь вчерашній день он был в угнетенном состояніи, так как не было ни поѣздов, ни телефонов, вѣрный нам человѣк, который держал нас в контактѣ с Гос. Думой, не появился". Второго, когда писалось письмо с таинственным "они", А. Ф. даже не представляла себѣ, что поставлен вопрос о смѣнѣ верховной власти. Перед нею, как memento mori, стоял "идіотскій" манифест, измышленный стараніями в. кн. Павла Ал. Едва ли при такой квалификаціи манифеста можно предположить, что А. Ф. "одобрила" его содержаніе, как утверждал П. А. в интервью. Но я не рискнул бы без оговорок подтвердить и имѣющіяся свѣдѣнія, что Императрицѣ было предложено подписать проект манифеста, но она категорически отказалась[253]

[Закрыть]. Она могла отнестись в общих чертах сочувственно к тому политическому шагу, который дѣлал в. кн. Павел, и в котором она готова была видѣть неизбѣжную теперь уступку общественному мнѣнію, против чего с присущей страстностью и упорством она боролась послѣдніе годы. Недаром «идіотскій» манифест все же она назвала «благородным и безумным способом» спасенія. Положеніе казалось А. Ф. небезнадежным. Она надѣялась не только на «чудо», но и на то, что захватившій всѣх «микроб» постепенно исчезнет. «Два теченія – Дума и революціонеры, которые, как я надѣюсь, отгрызут друг другу голову, – это спасло бы положеніе», – писала Ал. Фед. 2-го... «Когда узнают, что тебя не выпустили, войска придут в неистовство и возстанут против всѣх. Они думают, что Дума хочет быть с тобой и за тебя. Что же, пускай они водворят порядок и покажут, что они на что-нибудь годятся, но они зажгли слишком большой пожар, и как его теперь потушить?» «Бог поможет, поможет», – заканчивала Царица письмо, – «и твоя слава, вернется. Это – вершина, несчастій!.. Какой ужас для союзников и радость врагам. Я не могу ничего совѣтовать, только будь, дорогой, самим собой. Если придется покориться обстоятельствам, то Бог поможет освободиться от них»[254]

[Закрыть]. В письмѣ, (отправленном 3 марта, кн. Палѣй сообщила о новых «ужасах», имѣвших мѣсто наканунѣ («главное, рѣчь Милюкова») и побудивших в. кн. Павла экcтренно с «вахтером» послать в 12 час. слѣдующее письмо Родзянко («мы сообща составили» – писала княгиня): «Как единственный оставшійся в живых сын Царя-Освободителя, обращаюсь к Вам с мольбой сдѣлать все, от Вас зависящее, дабы сохранить конституціонный престол Государю... Я бы не тревожил Вас в такую минуту, если бы не прочитал в „Извѣстіях“ рѣчь мин. ин. д. Милюкова и его слова о регентствѣ в. кн. Мих. Ал. Эта мысль о полном устраненіи Государя меня гнетет... Я бы сам пріѣхал к Вам, но мой городской мотор реквизирован, а силы не позволяют итти пѣшком». Слѣдовательно, 3-то в 12 час. дня в. кн. Павел не знал еще о фактическом отреченіи – письмо кн. Палѣй заканчивалось вопросом: «есть ли извѣстія от Государя? В Псковѣ ли он или уѣхал 'и куда, и на, что рѣшился?»[255]

[Закрыть]. Не знала и Ал. Фед. – не знала «совершенно ничего», иногда начала писать письмо, предположенное к отправкѣ через «жену офицера». Она не вѣрит еще тѣм «самым гнусным сплетням», которыя доходят до нея и могут «довести человѣка до безумія». И она пишет мужу, что она ничего не предпринимает, никого из думских людей не видѣла и не участвовала в переговорах о «конституціи». Только так , на мой взгляд, можно истолковать «тайну», которая заключалась в иносказательных строках Императрицы.

Предпринимала ли в своем "боевом" настроеніи А. Ф. какіе-нибудь реальные шаги для противодѣйствія революціи, не удовлетворенная той мягкотѣлостью (по выраженію большевиков – Покровскій) которую проявлял Николай II? В письмѣ 3-го, мы знаем, она писала, что "не может ничего сдѣлать из страха повредить, так как не имѣет никаких извѣстій"... "теперь она только мать при больных дѣтях". Ну, а раньше? В тѣх же "Послѣдних Новостях", в номерѣ от 30 апрѣля 24 г. появилась нѣсколько странная статья, автор которой скрылся под псевдонимом Z. Он расширил рамки темы о "тѣх", которые участвовали в "этом", и говорил о планѣ, который осуществлял "тріумвират" в лицѣ Царицы, командующаго войсками Хабалова и военнаго министра Бѣляева. Это одна из версій легендарнаго "протопоповскаго" проекта: провоцировать революцію и подавить ее пулеметами. На основаніи каких-то матеріалов ген. Аверьянова, которые будут опубликованы, автор говорил о 500 пулеметах, оставленных для этой цѣли в Мурманскѣ из числа присланных для фронта. "Документы" эти до сих пор не были опубликованы, и, слѣдовательно, разсужденія Z должны быть отнесены к области исторической фантастики, для которой нѣт мѣста в историческом повѣствованіи[256]

[Закрыть].

Реально мы знаем только о свиданіи А. Ф. с ген. Ивановым в ночь с 1-го на 2-ое марта. В передачѣ Иванова при допросѣ в Чр. Слѣд. Ком. рѣчь шла о пріѣздѣ Царя, о необходимости создать правительство, пользующееся довѣріем и т. д. "Только не поручусь, – добавлял генерал, – что она сказала слово: "отвѣтственное". Естественно, Иванов не стал передавать то интимное, что между ними могло быть говорено. Но вот разсказ вел. кн. Николая Мих. занесённый им в дневник. Человѣк. этот довольно страстно не терпѣл Царицу, – в его дневникѣ попадаются квалификаціи, которыя трудно в печати повторять. "Государыня, – записывал Ник. Мих., – казалось очень хорошо владѣла собой и была невозмутимо спокойна. Она увѣряла генерала, что энергичными дѣйствіями он легко может возстановить порядок в Петроградѣ... что все это возстаніе ничто иное, как недоразумѣніе, ...что мало вѣроятно, чтобы он (Император) рѣшился отречься от престола, и если бы даже он это сдѣлал, то это было бы только для того, чтобы успокоить умы и в пользу наслѣдника, а в виду несовершеннолѣтія послѣдняго установить регентство под ея попеченіем. Иванов был ошеломлен всѣм этим разговором, старался показать невозможность итти на Петроград и должен был сознаться, что он может принять только единственное рѣшеніе вернуться в Могилев". Почти не приходится сомнѣваться в том, что это позднѣйшая запись из вторых рук, – даже дата указана ошибочно: ночь с 2-то на 3-е[257]

[Закрыть]. Совершенно невѣроятно, чтобы А. Ф. могла с Ивановым говорить об отреченіи. Судя по письму А. Ф, 2-го, если она побуждала Иванова к активным дѣйствіям, то не в сторону Петербурга, а на освобожденіе Николая II, попавшаго в западню происками «революціонеров». «Милый старик Иванов сидѣл у меня от 1 до 2.30 час. ночи и только постепенно вполнѣ уразумѣл положеніе»... «Я думала, что он мог бы проѣхать к тебѣ через Дно, но сможет ли он прорваться? Он надѣялся провести твой поѣзд за своим».

Вся обстановка, вырисовывающаяся из приведенных данных, заставляет по иному подойти к моменту, когда А. Ф. получила сообщеніе об отреченіи Царя, и нѣсколько болѣе осторожно и по другому интерпретировать остальныя "таинственныя" слова в ея письмах. Этот момент, очевидно, пришелся уже на вечерніе или предвечерніе часы, а не на утренніе, и, начав писать письмо послѣ полученной от кн. Палѣй информаціи, центром которой был все же "идіотскій" манифест, А. Ф. заканчивала, письмо послѣ разговора с в. кн. Павлом. Припомним, что по предположенію автора статьи в "Пос. Нов.", А. Ф. должна была получить от в. кн. Пав. Ал. сообщеніе "не только о голом фактѣ отреченія, но и о мотивах этой перемѣны намѣренія" (т. е. о замѣнѣ сына братом). Великій Князь мог сам знать только то, что сообщили Гучков и Шульгин, – и то, вѣроятно, с чужих слов. Ничего специфическаго, поясняющаго "таинственныя слова" Пав. Ал. сообщить не мог. В интервью, напечатанном в "Русской Волѣ", со слов Великаго Князя так разсказывалось о посѣщеніи им дворца 3 марта: "У меня в руках был свѣжій номер "Извѣстій" с манифестом об отреченіи. Я прочел его А. Ф. Об отреченіи А. Ф. ничего не знала. Когда я закончил чтеніе, она воскликнула: "не вѣрю, все это – враки, газетныя выдумки. Я вѣрю в Бога и армію. Они нас еще не покинули". Мнѣ пришлось разъяснить опальной царицѣ, что не только Бог, но и вся армія присоединилась к революціонерам. И лишь тогда бывшая царица повѣрила кажется, в первый раз поняла или постаралась понять все то, к чему она, Гришка Распутин и Протопопов привели страну и монархію". Слишком очевидно, что конец сказан для толпы. Но интервью не документ, на который можно твердо опираться. В данном случаѣ прежде всего бросается в глаза одна несуразица – упоминаніе об "Извѣстіях", в которых яко бы уже 3-го был напечатан манифест. Самое большое, что могло быть в руках Пав. Ал. – это "летучка", выпущенная днем Совѣтом с кратким извѣщеніем об отреченіи, – о ней говорят Ломоносов и Шульгин[258]

[Закрыть].

Гораздо важнѣе другая загадка, которую ставит приписка А. Ф. в письмѣ, помѣченном 4-м марта. В ней говорится: "Только сегодня утром мы узнали, что все передано М.(ишѣ), и Бэби теперь в безопасности – какое облегченіе".

Вѣдь 4-го были одновременно опубликованы оба Манифеста – и отреченіе Николая II, и отреченіе Михаила! Единственное как будто бы возможное объясненіе заключается в предположеніи, что жена и мать послѣ полученія "ужасающих" для нея свѣдѣній была в состояніи, граничащем почти с невмѣняемостью. Душевная экзальтація истерической женщины должна была дойти до крайних предѣлов, и в таком состояніи писалось -письмо 3-го (конец его) и письмо 4-го. По первому впечатлѣнію она обратила вниманіе только на то, что отрекся Царь. Она пытается сказать ему слово успокоеніе... в минуту "безумнаго страданія". Письмо преисполнено какой-то исключительно проникновенной нѣжностью любящаго существа...

"Я вполнѣ понимаю твой поступок, о мой герой! Я знаю, что ты не мот подписать противное тому, чему ты клялся на своей коронаціи". Зачѣм дѣлать искусственное предположеніе, что здѣсь имѣется в виду "передать наслѣдство сыну"? Неужели, не ясно, что дѣло касается совсѣм другого – отказа от самодержавія, признанія и конституціи", внѣ которой должен стоять "Помазанник Божій". Еще Витте отмѣтил, что послѣ 1905 г. Николай II продолжал считать себя "неограниченным монархом". Теократическія представленія Царя создались отнюдь не под вліяніем только жены. В ранніе годы ее в придворных кругах считали даже проводительницей при Дворѣ, конституціонных настроеній. Потом... ее захватили тенета мистики, и она, дѣйствительно, стала какой-то "политической Эгеріей" самодержавія. И в представленіи Царя, и в представленіи Царицы самодержец отвѣтственен перед Богом. "Я несу за всѣ власти, мною поставленныя, перед Богом страшную отвѣтственность и во всякое время готов дать в том отчет", писал Царь в том же письмѣ Столыпину 10 декабря 1906 г. Переложить отвѣтственность за ошибки на "правительство", как предполагал, напримѣр, великокняжескій проект манифеста 1-го марта, морально было непріемлемо для Николая II.

Мистическія представленія о власти находились в рѣзкой коллизіи с реальной жизнью. В февральскіе дни положеніе сдѣлалось безвыходным. "Ты спас царство твоего сына и свою святую чистоту"... Царь не сдѣлался клятвопреступником. Наслѣдник не связан присягой, и его царствованіе может быть конституціонным. Так, мнѣ кажется, слѣдует толковать "таинственныя слова". В экзальтаціи, быть может, А. Ф. и продолжала вѣрить в чудо, которое должно совершиться и которое вознесет царя "снова" на престол. Бог должен вознаградить "мученика". Но больше всего и скорѣе всего это – слова утѣшенія.

В сгущенной атмосферѣ мистических упованій, как-то трудно предположить, что дѣло могло итти о тонко задуманном коварном планѣ сознательной "поддѣлки" историческаго акта. "Нить Аріадны" не могла итти в тѣ дни из Царскаго Села. Могла ли самостоятельно возникнуть иниціатива такой политической интриги в головѣ того, кто "наивно думал, что он может отказаться от престола и остаться простым обывателем"? Сам нѣсколько наивный придворный истріограф ген. Дубенскій, сказавшій процитированныя слова в Чр. Сл. Ком., не дооцѣнивал, допустим, врожденное "лукавство" вѣнценоснаго "сфинкса". Перед нами пройдет еще яркое свидѣтельство лица из иной среды, совсѣм уже враждебной, которое разскажет о тон, как вѣнценосец, скинув тяготѣвшія на нем историческія бармы мономаховой шапки, оживал и дѣлался "человѣком". То будет свидѣтельство Керенскаго, непосредственно наблюдавшаго послѣдняго императора в заключеніи в Царскосельском дворцѣ[259]

[Закрыть].