Текст книги "Мартовскіе дни 1917 года"
Автор книги: Сергей Мельгунов
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 51 (всего у книги 56 страниц)
[317]
Депутаты указывали, что не только солдаты, но и офицеры «плохо представляют себѣ, что такое временное правительство, и что такое Учред. Собраніе».
[318]
Куропаткин в дневникѣ разсказывает, как в Нарвѣ был арестован адм. Коломейцев, собственноручно снимавшій красные банты с матросов, желая, чтобы на парадѣ 5 марта; всѣ были одѣты по формѣ. Борьба с «красными бантами» продолжалась еще долго, вызывая осложненія в арміи, и высшему начальству приходилось разъяснять, что во время революціи нельзя «придираться» к красным бантам: «зачѣм лѣзть на рожон и раздражать толпу» (резолюція пом. воен. мин. Новицкаго 11 апрѣля по поводу столкновеній на румынском фронтѣ). Эти атрибуты настолько вошли к сознаніе, что ими стали украшать даже иконы.
[319]
К числу «неправильных толкованій событій» относилось объясненіе акта отреченія «доброй волей» Императора.
[320]
«Относительно того, что надо кончать войну, что они устали, мы слышали только в одном полку. Это вновь сформированный полк, и, пока он еще не войдет в общую колею, нѣт сплоченности и спаянности».
[321]
К династіи, по наблюденіям французскаго наблюдателя Легра, на Зап. Фронтѣ большинство солдат равнодушно.
[322]
Керенскій говорит, что представители Думы, т. е., Временнаго Комитета, на фронтѣ не имѣли успѣха. Для марта это, очевидно, было не так.
[323]
Как попал этот «дневник» в архив «Октябрьской революціи» неизвѣстно. Комментатор называет автора его «умным и разcчетливым классовым врагом».
[324]
В рядѣ мѣст на фронтѣ о переворотѣ узнали из нѣмецких «плакатов». Так было 3 марта в дивизіи ген. Селивачева. Там нѣмцы бросали особыя бомбы с прокламаціями. Были мѣста, гдѣ подчас недѣлю и больше к окопах жили еще только слухами.
[325]
Автор приводит, как примѣр недовѣрія, отказ приносить присягу – подозрѣвают, что она подложная, вслѣдствіе того, что не было подписи Гучкова (в другом мѣстѣ требовали подписи Родзянко). Смущало имѣвшееся в текстѣ слово «государство», гдѣ обязательно должен быть «государь», а «государь» непремѣнно самодержец. Один из батальонов грозил захватить пулеметы и разстрѣлять тѣ части, которыя будут присягать. (На Сѣверном фронтѣ возбуждало опасеніе требованіе подписи под присягой).
[326]
Полевой интендантскій склад перевозится из Несвѣжа в Блудов– движеніе замѣчают нѣмцы, открывшіе артил. огонь: солдаты увѣряют, что генералы хотят уморить их голодом и нарочно устраивают склад на обстрѣливаемом германцами мѣстѣ. «Они (солдаты) повсюду выставляют свои караулы, непомѣрно большіе – у винтовок, у пулеметов, у складов, Они всюду подозрѣвают измѣну и черносотенство. Их успокоить ничѣм нельзя».
[327]
См. в моей книгѣ «Судьба имп. Николая II послѣ отреченія» главу «Муравьевская комиссія», а также книгу «На путях к дворцовому перевороту».
[328]
В батальонѣ. глѣ был автор, уже говорили, что «надо убить офицеров с нѣмецкими фамиліями».
[329]
Этот вывод отнюдь не служит подтвержденіем правильности тенденціознаго обобщенія противоположнаго свойства, с которым мы встрѣтимся при описаніи событій в Балтійском флотѣ.
[330]
См. «На путях к дворцовому перевороту».
[331]
Первая бригада вообще «за все тремя переворота оставалась совсѣм почти спокойной». Кое-что было лишь на «Петропавловскѣ», когда два матроса приставив дуло револьвера ко лбу командующаго Бахарева, грубо требовали оружіе офицеров, которое он от них взял и спрятал в свою каюту. Между сторонами произошел такой разговор: «Не отдам. – Тогда возьмем сами. – Ну так стрѣляйте. – Мы не хотим вашей крови проливать... – Я не отдам, потому что мнѣ же довѣрила команда. – ...Тогда, конечно... извините».
[332]
«Манифест» этот и по стилю и по контексту явно нѣмецкаго происхожденія. Он распространялся наряду с другими аналогичными прокламаціями и в других мѣстах.
[333]
Совѣтская делегація, по сообщенію «Извѣстій», обвиняла в политической спекуляціи со спиртом жандармскаго генерала Фрайберга.
[334]
Алексѣев на этом донесеніи сдѣлал помѣтку: «Оптимистично. Розовые очки»...
[335]
По внѣшности возстаніе началось болѣе стройно, чѣм в других мѣстах. К флотскому экипажу сразу присоединился крѣпостной артиллерійскій полк, «выступившій со всѣми офицерами». Так утверждал Раскольников: командир полка нес знамя, оркестр играл марсельезу..
[336]
По сообщенію жандармских властей, на, каждом кораблѣ существовали с.-д. ячейки (большевицкія), из которых и был создан «главный комитет». В концѣ 15 г. этот коллектив был ликвидирован, вѣрнѣе, по жандармскому выраженію «был парализован, но отнюдь не пресѣчен», почему нач. Крѣпост. жанд. управл. возбуждал перед комендантом крѣпости вопрос о высылкѣ на передовыя позиціи или в отдаленный военный округ неблагонадежных матросов.
[337]
В «Правдѣ» (центр, орган большевиков) говорилось: «весь командный состав войск был частью перебит, частью арестован. Немногіе офицеры, выпущенные на свободу, были лишены оружія и погон».
[338]
В петербургской газетѣ «День» в № от 13 апрѣля можно найти одобреніе по поводу появившихся в московском «Утрѣ Россіи» разоблаченій, которыя нарушили «уговор» – не говорить о Кронштадтѣ. Опредѣленно грѣшила по соображеніям тактическим совѣтская комиссія, утверждавшая в своем докладѣ, что «погибли люди, игравшіе двойную роль и тѣ, чья беспощадная, безсмысленная жестокость вызвала к себѣ гнѣв возставшим народа». Слѣдственная комиссія рѣшительно не подтвердила этого обобщенія.
[339]
Тактика умалчиванія привела к тому, что молва расцвѣтила событія ужасами до размѣров не бывших, что и отразилось в дневниках и воспоминаніях современников. Так ген. Селивачев, со слов депутата Думы, записывает 28 марта, что в Кронштадтѣ перерѣзали до 1000 человѣк (редакція «Кр. Арх.» сочла нужным сдѣлать, пожалуй, даже странную оговорку: «явно преувеличенная (?) цифра»). Кн. Палѣй (ея волненіе понятно, ибо в Гельсингфорсѣ был ея сын) также будет вспоминать с излишней реальностью тѣ сцены ужаса (она читала о них в тогдашних газетах), которыя творились опьяненной «от крови и вина» солдатской толпой, а большевик матрос Степан (фамиліи разобрать не мог), эпически будет описывать, как он и его товарищи убивали «офицеров второго Балтійскаго экипажа» – «много офицеров» убили. Не уменьшая картины «ужасов», все же надо сказать, что случаев обливанія керосином и сжиганія офицеров, конечно, не было. Это фантазія мемуаристов, передающих чужіе разсказы (напр., Мельник-Боткина).
[340]
Так сдѣлал Невскій в комментаріях к запискѣ, напечатанной в «Красном Архивѣ».
[341]
Недовольство на фронтѣ этой петербургской, революціонной новеллой, очевидно, было значительно – оно нашло себѣ отраженіе даже в протоколах Исп. Ком.
[342]
Небезынтересно сопоставить с этим запись 9 марта в дневникѣ Селивачева, бывшаго на другом фронтѣ (это большого значенія не имѣет) ... «поинтересовался у командиров полков, как отнеслись нижніе чины к отреченію Государя. На это всѣ отвѣтили, что отнеслись очень спокойно, а нѣкоторые прямо заявили: „Да мы, вѣдь, давно знали и ожидали“. Только нѣкоторых смущает вопрос – „а что же будет с наслѣдником“.
[343]
Из воспоминаній командира 9 Финл. Стрѣлк. полка Данилова (человѣка откровенно монархических взглядов) можно принести нѣкоторый корректив. Данилов пишет: «Вѣсть об отреченіи Императора была встрѣчена офицерством мрачно, а солдатами недовѣрчиво, и мнѣ... приходилось ходить по окопам и... разъяснять слова манифеста, указывая на волю Царя, которой слѣдует подчиниться тѣм болѣе, что в манифестѣ указывалось, что отреченіе принято для большаго и скорѣйшаго успѣха побѣды над врагом. Как ни тревожно встрѣтили мы манифест, но тѣм не менѣе, привыкшіе к повиновенію, безпрекословно ему подчинились». Данилов, между прочим, отмѣчает, что в его полку за все время революціи до октябрьскаго переворота не было эксцессов против команднаго состава.
[344]
3 марта к Рузскому поступил какой-то письменный запрос от имени Исп. Ком. за подписью Бонч-Бруевича (к сожалѣнію, его нѣт в опубликованных матеріалах), в отвѣт на который главнок. Сѣверным фронтом телеграфировал: «...Я и подчиненные мнѣ арміи и воинскіе чины вполнѣ приняли нынѣ новое существующее правительство до рѣшенія Учр. Соб. об образѣ правленія. Прошу содѣйствія, чтобы уполномоченные и другія лица Комитета, прибывающіе в предѣлы Сѣвернаго фронта, предварительно обращенія к рабочим и войскам, обращались ко мнѣ. дабы можно было бы установить полную связь между дѣйствіями центральной и мѣстной власти». Заканчивал Рузскій словами: «желателен ваш пріѣзд сюда».
[345]
Естественно, делегація для воздѣйствія на членов Исп. Ком. нѣсколько муссировала критическое положеніе на фронтѣ.
[346]
Рузскій уже 4-го сообщал о нем Алексѣеву и отмѣчал соотвѣтствіе его 7 п. правительственной деклараціи, опубликованной 3-го. Рузскій указывал на опасность формулировки «предоставленія солдатам всѣх общественных прав без соотвѣтственных опредѣленій деталей». Необходимо «беззамедлительное разъясненіе и точное установленіе особым приказом взаимоотношенія офицеров и нижних чинов». Алексѣев тотчас же телеграфировал Гучкову, что необходимо, если «не полное уничтоженіе пункта седьмого программы (соглашеніе 2 марта), то совершенная переработка редакціи ея с точным разграниченіем прав и обязанностей солдат».
[347]
Приказ № 2 (о сущности его скажем ниже) не мог быть задержан, так как он был уже передан по радіо.
[348]
И, однако, в засѣданіи правительства, на которое был вызван так спѣшно Гучков, что Алексѣеву пришлось прервать свой доклад, когда впервые остро был поставлен вопрос об арміи, обсуждались такіе «спѣшные» для момента вопросы, как вопрос о прекращеніи дѣла об убійствѣ Распутина, об отмѣнѣ ограниченій при пріемѣ евреев в высшія учебныя заведенія и т. д.
[349]
Секретный характер письма объясняется, вѣроятно, и тѣм, что в нем дается пессимистическая картина невозможности своевременно выполнить боевыя заданія, возлагаемыя войной на тыл.
[350]
Ушедшій с исторической сцены Император назвал в одном из писем женѣ Петербург лишь «географической точкой». Он не дооцѣнивал политическаго значенія столицы, Гучков и вмѣстѣ с ним другіе – преувеличивали это значеніе.
[351]
Болдырев разсказывает, что распространился слух, что Гучков будет убит по постановленію «террористической» партіи, но, «конечно, никакого покушенія не было». На всякій случай «по городу предусмотрительно был установлен конный наряд».
[352]
Припомним, что Врангель дал противоположную характеристику позиціи военнаго министра.
[353]
В моих замѣтках того времени, со слов одного из присутствовавших уже при отъѣздѣ министров, записана такая жанровая сценка: ...Поѣзд усиливает свой ход, колеса стучат – все сильнѣе и сильнѣе. С вагонной площадки министр ин. д. говорит прощальную рѣчь. За грохотом не слышно на перронѣ ни его слов, ни его охрипшаго от рѣчей голоса. Смѣняются ряды публики, а министр с площадки говорит, говорит...
[354]
Станкевич центр тяжести из области проявленія «народной души», не принимавшей войны, переносит в область объективных матеріальных данных. Он утверждает, что послѣ рѣчи ген. Корнилова и Исп. Ком. «всѣ заколебались в возможности продолженія войны»: разстройство транспорта, тиф и цынга, свирѣпствующіе на фронтѣ в силу чрезвычайнаго недостатка продуктов и т. д. Хотя повѣствованіе Корнилова относилось к дореволюціонному времени, «ясно» было, что дѣло должно было и этом отношеніи «лишь ухудшиться». Вывод мемуариста, на преувеличенно-сгущенном фонѣ фактов, едва ли может быть признан обоснованным.
[355]
Мемуарист вспоминает письмо, полученное им с фронта от гр. Игнатьева. Корреспондент писал, что надо отдать себѣ отчет в том, что война кончилась, потому что армія «стихійно не хочет воевать»: Умные люди должны придумать способ ликвидаціи войны безболѣзненно, иначе произойдет катастрофа». Набоков показал письмо военному министру. Тот отвѣтил, что он получает такія письма массами и приходится «надѣяться на чудо».
[356]
Любопытно, что наиболѣе яркій случай отказа «итти на позиціи» в 5-ой арміи, считавшейся командным составом наименѣе «благополучной» со стороны эксцессов (арест офицеров), связан с такой бытовой деталью: полк считал несправедливым итти в окопы и пасхальную ночь, так как он стоял на позиціи в эту ночь в предшествующем году.
[357]
Иллюстрацію дают воспоминанія Пуанкарэ. Историк германской революціи Штребель, принадлежавшій к числу «левых» соціалистов, так охарактеризовал в своей работѣ «развал германской арміи»: он «начался не с іюльских дней 1918 года; он медленно, но неуклонно подготовлялся на протяженіи нѣскольких лѣт. Безконечная длительность войны, позиціонная война и походная жизнь подточили боевую силу и поколебали дух арміи».
[358]
Чернов спорит с Деникиным, Керенскій с Милюковым. Послѣдній «в виду опубликованія большевиками новых архивных документов» вынужден был послѣ длительной полемики внести «оговорку» в свое изложеніе, отрицавшее революціонную концепцію Керенскаго. («Еще факты». «Посл. Нов.» 17 ноября 27 г.). Соотвѣтсвующая поправка сдѣлана в «Россіи на переломѣ» – в трудѣ, в котором Милюков стал «приближаться к традиціонной „революціонной“ концепціи.
[359]
Обобщеніе в каждом отдѣльном случаѣ требует критическаго анализа и слѣдующей за ним оговорки. Наглядную иллюстрацію можно найти в утвержденіях, раздававшихся на декабрьском совѣщаніи в Ставкѣ. Брусилов, подтверждая замѣчанія Рузскаго, приводил в качествѣ примѣра 7 Сиб. корпус, прибывшій на юго-западный фронт из рижскаго района «совершенно распропагандированным, люди отказывались итти в атаку; были случаи возмущенія, одного ротнаго командира подняли па штыки, пришлось принять кругыя мѣры, разстрѣлять нѣсколько человѣк, перемѣнить начальствующих лиц, и теперь корпус приводится в порядок». А вот полк. Никитин в качествѣ офицера при нач. штаба 7 арміи, гдѣ корпус приводился в порядок, имѣвщій возможность «спеціально» и «близко» наблюдать 7 Сиб. корпус в дѣйствіи, дает совершенно иную характеристику поведенія «ненадежнаго» корпуса перед революціей в условіях позиціонной борьбы, тяжелѣе которых «трудно придумать»: под Бржезанами «полк не дрогнул» – «дух героя командира (ген. Ступина), дух стараго русскаго солдата был с ними»...
[360]
См. мою книгу «Как большевики захватили власть».
[361]
Не трудно найти и источник легенды – это записка членов Особаго Совѣщанія, исчислившая потерю «людского запаса» в 2 милл. – военнообязанных, оставшихся в занятых непріятелем областях, уклонившихся, эмигрантов и пр.
[362]
Для двухмилліоннаго исчисленія дезертиров во время революціи он примѣнил такую своеобразную статистику. Взяв общую цифру 15 милл. призванных к 1 ноября 17 г. и исключив соотвѣтствующія цифры убыли (убитых, раненых, плѣнных) и наличный состав дѣйствующей арміи и запасных ея частей, он получил недохваток с 1 1/2 милл. человѣк. Это и есть, по его мнѣнію, дезертиры; прибавив сюда офиціальную цифру дезертиров в 365 т. к 100 т. укрывшихся в разных революціонных военных комитетах, он получил цифру в 2 милліона!!! И нѣт дѣла военному историку до несовершенства офиціальной военной статистики, сдѣлавшейся еще болѣе случайной в бурные годы революціи, игнорирует он и факт, устанавливаемый всѣми правительственными войсковыми комиссарами, что в дни наступленія «дезертиры» из числа членов исполнительных комитетов, в подавляющем большинствѣ случаев оказывались в первых рядах активно сражавшихся. Насколько произвольна военная статистика, руководящаяся головинским принципом исчисленія, видно из расчисленій другого военнаго историка Керсановскаго, который весь «недохваток» для дореволюціоннаго времени относит в рубрику убитых. Соотвѣтствующій матеріал дается в моей книгѣ «Легенда о сепаратном мирѣ».
[363]
Оно может быть отмѣчено и на том рижском плацдармѣ, который представлял распропагандированное «гнѣздо» на Сѣверном фронтѣ. В памятной запискѣ, поданной военному министру в 20-х числах марта от имени 379 офицеров XII арміи и подписанной в первую голову командиром латышскаго полка Вацетисом (извѣстным впослѣдствіи большевицким командармом), требовалось удаленіе с командных должностей всего «нѣмецкаго элемента балтійскаго происхожденія».
[364]
То же утвержденіе прошло красной нитью в рѣчи Брусилова при пріемѣ в Кіевѣ членов Гос. Думы.
[365]
Напр., в дневникѣ Селивачева имѣется запись: «несомнѣнную карьеру дѣлает Брусилов: хитрый старик, видя окружающее, первый стал заигрывать с народом». Приспособляемость к общественному мнѣнію Селивачев увидит даже в том, что в свое время Брусилов, единственный из главнокомандующих, дал «идеальную аттестацію» земским организаціям на фронтѣ, когда хотѣли их уничтожить по причинѣ их «яко бы безполезности», а на самом дѣлѣ считая их «революціонными».
[366]
Относительную цѣнность этих резолюцій, как нельзя лучше, характеризуют строки из воспоминаній извѣстнаго московскаго большевицкаго деятеля Смидовича, который разсказывает, как т. Кастеловская (старая большевичка) желала в партійном органѣ печатать резолюціи «не так, как онѣ принимались».
[367]
См. «Россійская контр-революція». Методы и выводы ген. Головина.
[368]
Припомним, что ген. Янушкевич в 15 г. эту формулу развивал в офиціальном обращеніи к Совѣту министров; в дни революціи она фигурирует в устах извѣстнаго издателя Сытина, в дневникѣ Гиппіус и т. д.
[369]
Эта строки пишутся в рѣшающій для Россіи момент. Каковы бы ни были ближайшія послѣдствія германскаго продвиженія вглубь страны, характер, который пріобрѣтает война на обширной территоріи россійской равнины в 1941-42 г.г., как бы подтверждает закон «евразійской» самобытности.
[370]
Не показательно ли в этом отношеніи свидѣтельство Махно, что в деревнях, прилегавших к району знаменитаго Гуляй Поля, будущей резиденціи анархическаго «батьки», в первые четыре мѣсяца революціи вообще большевиков не было.
[371]
Керенскій в «Experience» говорит, что революція отчасти родилась, как протест против перспектив сепапаратнаго мира. Он лишь повторил слова Церетелли в Гос. Совѣщаніи 17 г. «всѣ знают, что, если бы не было русской великой революціи, мы в настоящій момент имѣли бы сепаратный мир».
[372]
В противорѣчіе с послѣдующей схемой 17 г. Милюков 3 марта 16 г. говорил в Гос. Думѣ: «революція в Россіи непремѣнно приведет нас к пораженію». Шингарев на VI кадетском съѣздѣ в февралѣ 16 г., по утвержденію сыскных информаторов, утверждал, что взрыв народнаго отчаянія похоронит побѣду над Германіей. Как мы видѣли, по свидѣтельству современников, так и воспринял Шингарев революцію 27 февраля.
[373]
От имени союзников на правах старѣйшины дипломатическаго корпуса правительство привѣтствовал англійскій посол, выразившій надежду, что Правительство сдѣлает «все возможное, чтобы довести войну до побѣднаго конца, оставаясь на стражѣ порядка и національнаго единства и стремясь к возобновленію нормальной работы на заводах в к обученію войск и поддержкѣ дисциплины в арміи».
[374]
От имени союзников на правах старѣйшины дипломатическаго корпуса правительство привѣтствовал англійскій посол, выразившій надежду, что Правительство сдѣлает «все возможное, чтобы довести войну до побѣднаго конца, оставаясь на стражѣ порядка и національнаго единства и стремясь к возобновленію нормальной работы на заводах в к обученію войск и поддержкѣ дисциплины в арміи».
[375]
Аргументація Милюкова рѣшительно ничѣм не отличалась от (аргументаціи «жестокой -текст испорчен прим. boomzoomer) исторической необходимости», которую давали нѣмецкія адепты «соціал-имперіализма». Различіе было лишь в субъектах, в сторону которых должны были направляться міровыя событія (см. кн. ген. Штредель «Германская революція»). Станюкович выкопал в писаніях Милюкова в началѣ войны даже такой пассаж: историк и политик (см. книгу «Легенда о сепаратном мирѣ»), полагал, что вся Восточная Пруссія должна быть превращена в новую остзейскую губернію.
[376]
Ей мы посвятили достаточно вниманіе. (См. книгу «Легенда о сепаратном мирѣ). В предреволюціонное время вопрос о проливах продолжал занимать вниманіе морских общественных кругов, как видно из дневника Рейнгартена. Ему посвящена „бесѣда вторая“ по текущим вопросам – 4 февраля. Но формулируется „византійская мечта“ только, как экономическая проблема: „Владѣніе проливами представляет для нас не цѣль имперіалистических стремленій, а характер необходимости“... „Требуя проливы, мы должны дать обязательство дальше не итти“... „Мы должны требовать минимум территоріи при проливах. Этот минимум опредѣлился из стратегических соображеній“...
