Текст книги "Мартовскіе дни 1917 года"
Автор книги: Сергей Мельгунов
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 46 (всего у книги 56 страниц)
Примечанія
[1]
Изложенные ниже факты с достаточной очевидностью свидѣтельствуют, что революціи всегда происходят не так, как онѣ представляются схоластическим умам. Поэтому и не жизненны современныя измышленія всякаго рода «молекулярных теорій» революціонных процессов.
[2]
Дополненіем к ним может послужить очерк Шляпникова, посвященный «Революціи 17 г.», и Генкиной в коллективной работѣ по «Исторіи октябрьской революціи» (1927 г.).
[3]
Так выразился Милюков в своей исторіи революціи. Между тѣм, посколько самочинно возникшій Временный Комитет выражал мнѣніе «цензовой общественности», постолько и «самозванный» Совѣт мог считаться выразителем настроеній демократіи (соціалистической и рабочей массы). Термин «цензовая общественность», конечно, далеко не покрывал собой тѣ многочисленные элементы, демократическіе по своему составу, которые примыкали к «надклассовой» партіи народной свободы.
[4]
Между тѣм сам Шульгин высокаго мнѣнія о своих заданіях – в книгѣ «1920 г.», он, между прочим, пишет: о русской революціи «будет написано столько же лжи, сколько о французской, и поэтому в высшей степени важно для нашего будущаго правдиво изобразить то, что... происходило перед нашими глазами».
[5]
Надо имѣть в виду, что Шляпников в эти дни работал в значительной степени на периферіи и был поглощен текущей работой (непосредственным участіем в «боевом» дѣйствіи и мало интересовался вопросом, что из «этого выйдет»). Послѣдовательный «революціонизм» мѣшал ему, уже в качествѣ мемуариста, признать иниціативу, исходившую от совѣтских кругов.
[6]
Надо признать, что появленіе на исторической авансценѣ представителей политической эмиграціи – «людей знанія», которых на мартовском съѣздѣ к.-д. привѣтствовал фактическій вождь тогдашней «цензовой общественности», – ничего положительнаго революціи не дало: слишком оторвались они от реальной русской жизни.
[7]
Вопрос о техническом правительственном аппаратѣ не так уже неразрѣшим на практикѣ. В 18 г. нѣмцы разрѣшили его просто, создав при соціалистическом кабинетѣ «управляющих дѣлами» – Fachminister.
[8]
Таково же было ощущеніе и в Москвѣ. Первый предсѣдатель Совѣта Хинчук в своих воспоминаніях попытку посѣять панику приписывает «храбрым» интеллигентным «вождям» из Комитета Общ. Организацій и полученным свѣдѣніям о наступленіи Эверта с Зап. фронта, и противопоставляет растерянность «общественников» увѣренности рабочих, опиравшихся на то, что «воинскія части группами, полным составом» отдавали себя в распоряженіе Совѣта. Старый большевик, Смидович сдѣлал по этому поводу примѣчаніе: «Ничего подобнаго не было. Еще около недѣли в нашем распоряженіи были только тысячи полторы сброда (большинство без винтовок) да пара пушек без снарядов, кажется, без замков».
[9]
Легенду эту породило невѣрное сообщеніе, полученное предсѣдателем Думы Родзянко и сообщенное им ген. Рузскому на Сѣверном фронтѣ.
[10]
Для характеристики искренности мемуариста, которому 27-го «и пойти было некуда» (столь неожиданна для него была наростающая февральская волна), можно привести такую выдержку из записи Гиппіус 1марта: «По разсказам Бори (т. е. Андрея Бѣлаго), видѣвшаго вчера и Масловскаго и Разумника, оба трезвы, пессимистичны, оба против Совѣта, против „коммунны“ и боятся стихіи и крайности».
[11]
Слова Ленина на апрѣльской конференціи 17 г. У Ленина издалека составилось весьма своеобразное представленіе о ходѣ революціи, оно совершенно не соотвѣтствовало истинному положенію дѣл. Он писал в своих «письмах издалека», напечатанных в «Правдѣ»: «Эта восьмидневная революція была, если позволительно так метафорически выразиться, „разыграна“ точно послѣ десятка главных и второстепенных репетицій: „актеры“ знали друг друга, свои роли, свои мѣста, свою обстановку вдоль и поперек, насквозь до всякаго сколько-нибудь значительнаго оттѣнка политических настроеній и пріемов дѣйствія».
[12]
См. мои книги «На путях к дворцовому перевороту» и «Золотой нѣмецкій ключ к большевицкой революціи».
[13]
Солдаты запасных частей, взятые от сохи или станка, преимущественно ратники второго разряда, «запертые в казармах ... плохо содержимые, скучающіе и озлобленные», как характеризует их быт ген. Мартынов, представляли «чрезвычайно благопріятную почву для всякой антиправительственной пропаганды» Они должны были содѣйствовать «успѣху революціи». Агент Охр. Отд. Крестьянинов доносит начальству о «контактѣ», существующем между рабочими и солдатами, у которых все «давно организовано» (правда это были только случайно подслушанные трамвайные разговоры). Скопленіе в городах этих запасных было чрезвычайное – так в Петербургѣ численность гарнизона доходила до 160 тыс. чел. (явленіе, обычное и для других городов – напр., в Омскѣ гарнизон состоял из 70 тыс. при 50 тыс. взрослаго населенія). «Непростительная ошибка», скажет англійскій посол в своих воспоминаніях. Но, конечно, к числу легенд слѣдует отнести утвержденіе, что это сознательно было проведено тѣми, кто готовил «дворцовый переворот» (больш. историк Покровскій).
[14]
«Центральный большевицкій штаб ... поражает безпомощностью и отсутствіем иниціативы».– констатирует Троцкій.
[15]
В «Исторіи» Милюкова имѣется явное недоразумѣніе, когда воззванію Исп. Ком. 28-го. призывавшему населеніе объединиться около Совѣта, приписывается мысль созданія самостоятельной совѣтской власти. Такая мысль была высказана в № 2 московских «Извѣстій» (3 марта) – офиціальном органѣ мѣстнаго Совѣта, редактируемом большевиком Степановым-Скворцовым. В статьѣ московскій Совѣт призывался к созданію временнаго революціоннаго правительства – не для того проливалась на улицах кровь, чтобы замѣнить царское правительство правительством Милюкова-Родзянко для захвата Константинополя и т. д. Статья прозвучала одиноко и никаких послѣдствій не имѣла. Большевицкіе историки должны признать, что подобные лозунги в тѣ дни «успѣха не имѣли» и остались «висѣть в воздухѣ».
[16]
Пѣшехонов, котораго «влекло туда, в народ, в его гущу», и который испытывал почти отвращеніе («становилось тошно») от мысли, что ему придется работать в «литературной комиссіи», куда он, наряду со Стекловым. Сухановым и Соколовым, был избран наканунѣ, предпочел, к сожалѣнію, отойти от центра и взять на себя комиссарство на Петербургской сторонѣ.
[17]
Плеханов имѣл в виду Милюкова и Родзянко. Оппонируя Церетели, Милюков говорил: «Невѣрно, что своей побѣдой революція обязана неорганизованной стихіи. Она обязана этой побѣдой Гос. Думѣ, объединившей весь народ и давшей санкціи перевороту». Родзянко указывал, что «страна примкнула к Гос. Думѣ, возглавившей ... движеніе и, тѣм самым принявшей на себя и отвѣтственность за исход государственнаго переворота».
[18]
«Вѣдь это была Дума 3 іюня, – писал, напр., Милюков, в день десятилѣтія революціи, – Дума с искусственно подобранным правым крылом, а в своем большинствѣ „прогрессивнаго блока“ лояльная Дума, „оппозиція Его Величеству“– явно для возглавленія революціи она не годилась».
[19]
Сама Гиппіус полагала: «Боюсь, что дѣло гораздо проще. Так как ... никакой картины организованнаго выступленія не наблюдается, то очень похоже, что это обыкновенный голодный бунтик. Без достоинства бунтовали—без достоинства покоримся».
[20]
Частное Совѣщаніе было намѣчено заранѣе и ни в какой связи, вопреки утвержденій Шульгина. Керенскаго и др., с указом о роспускѣ, полученным Родзянко наканунѣ под вечер не стояло.
[21]
Насколько легенда прочно укоренилась в сознаніи современников видно из телеграфнаго отвѣта редакціи «Рус. Вѣд.» на запрос лондонской газеты «Daily Chronicle», который гласил, что Дума отказалась подчиниться указу о роспускѣ.
[22]
В воспоминаніях Шидловскаго предложеніе Некрасова охарактеризовано словами «военная диктатура», по Мансыреву это было (предложеніе президіуму Думы ѣхать немедленно к предсѣдателю Совѣта Министров и просить о надѣленіи Маниковскаго или Поливанова (эти кандидатуры были выдвинуты по отчету «Воля Россіи» октябристом Савичем) «диктаторскими полномочіями для подавленія бунта».
[23]
По словам того же мемуариста, Шингарев был в негодованіи: «подобныя вещи могут дѣлать лишь нѣмцы, наши враги».
[24]
Бюро прогрессивнаго блока было дополнено депутатами лѣваго сектора и вышедшими ранѣе из блока «прогрессистами». В Комитет вошли Родзянко, Милюков, Некрасов, Дмитрюков, Шидловскій, Шульгин, Львов Вл., Караулов, Ржевскій, Коновалов, Керенскій и Чхеидзе.
[25]
Это воспоминанія Кирпичникова, сколько протокол опроса, сдѣланнаго в полковом комитетѣ.
[26]
В иных работах Преображенскій полк появляется в Таврическом уже 26-го, при чем солдаты заявляют, что царь низложен и они себя во власть Думы (Зворыкин). Русскіе лапсусы породили ошибки и у иностранных обозрѣвателей, которые представляют возставшіе полки в порядкѣ (как «на парадѣ») вступающими на революціонную стезю, напр. Измайловскій полк в изображеніи Chessin.
[27]
В с.-д. журналѣ «Мысль» позже в 19 г. появилась статья Кричевскаго в которой на основаніи каких-то документов излагался план, выработанный еще раньше, в предшествующіе дни уличных волненій в штабѣ Преображенскаго Полка, о выступленіи в понедѣльник утром (т. е. 27-го) с цѣлью с оружіем в руках добиваться осуществленія министерства довѣрія. Полк отдавал себя в распоряженіе Гос. Думы, предполагались арест правительства и отреченіе Императора. Солдаты соотвѣтственно были информированы, и план 27-го начал осуществляться, но выступленіе оказалось уже запоздалым, так как народ стихійным порывом предупредил осуществленіе заговора.
[28]
Он добавлял: «прочел статью в англ. журналѣ „New Statements“; там прямо говорится о бывших попытках заключить сепаратный мир, а про Протопопова что он „организовал бунт“.
[29]
Интересно как опредѣлил дневник «лозунги» происшедших безпорядков: «война до побѣды», «долой Императрицу», «дайте хлѣба».
[30]
Некрологическое преувеличеніе роли, сыгранной 27-го Линде, не имѣет значенія. Этот молодой философ-математик, цѣликом отдавшійся порывам «историческаго мгновенія», трагически погиб в качествѣ военнаго комиссара на фронтѣ под ударами разнузданной солдатчины в дни подготовки іюньскаго наступленія.
[31]
Как далеко это от той уличной толпы, которую изобразил 27-го перед Думой в своем «селянском» увлеченіи Чернов – толпа, от которой пахло «дегтем, овчиной и трудовым потом».
[32]
Не только Станкевича, но и Пѣшехонова поразили «тишина и безлюдіе», которыя он нашел в Таврическом дворцѣ, куда он пришел в 9 1/2 час. вечера, идя уже по пустым улицам города с далекой Петербургской стороны. Шел Пѣшехонов я о Литейному мимо пылающаго еще зданія Судебных Установленій и встрѣчал только «отдѣльных прохожих».
[33]
Милюков изображает его объединенным засѣданіем Временнаго Комитета и Временнаго Правительства, при чем добавляет, что Вр. Пр. охотно пошло на обсужденіе условій, выдвинутых Совѣтом. Надо ли говорить, что в момент когда происходило засѣданіе, Врем. Прав, еще не было сконструировано хотя и были уже намѣчены лица, которыя должны были в него войти.
[34]
Воспоминанія Керенскаго. дѣйствительно, показывают, что он плохо вникал в то, о чем говорилось, поэтому так легко на страницах его повѣствованій появляются необоснованныя утвержденія, в родѣ того, что, напр., программа соглашенія «демократіи» и «цензовиков» предварительно была выработана думским Комитетом.
[35]
На совѣщаніи присутствовал и предсѣдатель Совѣта Чхеидзе, входившій в состав думскаго Комитета, но роль его в часы ночного бдѣнія на 2-е марта совершенно неясна.
[36]
Напр., в біографіи кн. Львова, написанной Полнером.
[37]
Этот человѣк вообще спѣшил с иниціативой – по записи Гиппіус ему приписывается и редакція согласительных пунктов, написанных будто бы его собственной рукой.
[38]
Еще днем Суханов совмѣстно со Стекловым составил воззваніе к солдатам против самосудов и насилій над офицерами. Оно не было напечатано в «Извѣстіях», так как наборщики, отказались набирать его, найдя, что оно стоит в нѣкотором «протіворѣчіи» с одновременно набиравшимся «приказом № 1». Так, по крайней мѣрѣ, говорит Суханов.
[39]
Сцену увода Керенским Соколова (а не всѣх делегатов) для частной бесѣды, отмѣчает в воспомінаніях и Вл. Львов, ставя это внушеніе в связь с «приказом № 1», к составленію котораго Соколов был причастен (см. ниже). Возможно, что это было по линіи масонства, связывавшей обоих дѣятелей лѣваго крыла тогдашней предреволюціонной общественности. (См. мою книгу «На путях к дворцовому перевороту»).
[40]
«Праздничное, радостное возбужденіе» Пѣшехонов у себя на Петербургской сторонѣ отмѣтил раньше – 27-го.
[41]
Любопытно, что Булгаков, оказавшись в писательской средѣ Мережковскаго, нашел, что он «в первый раз сталкивался за эти дни с таким мрачным взглядом на судьбу революціонной Россіи». Дневник Гиппіус, если он точно в своих записях передает тогдашнія настроенія своего автора, отнюдь не дает достаточнаго матеріала для безнадежнаго пессимизма. Возможно, что «дѣтски сіяющій», по выраженію писательницы, толстовец нѣсколько переоцѣнил законный скепсис язвительнаго Антона Крайняго по поводу «кислых извѣстій о наростающей стихійности и враждѣ Совѣтов и думцев»... Гиппіус признается, что навел на них ужаснѣйшій мрак» пришедшій «в полном отчаяніи и безнадежности» в 11 час. веч. из Думы никто иной, как будущій лѣвый с.-р. Иванов-Разумник: он с «полным ужасом и отвращеніем» смотрѣл на Совѣт. Позже Иванов-Разумник, в страничкѣ воспоминаній, напечатанной в партійном органѣ «Знамя», заявлял, что это он попал в «штаб-квартиру будущей духовной контр-революціи».
[42]
Характерно, что воспоминанія о своего рода пасхальных настроеніях проходят во множествѣ мемуарных откликов: в Кіевѣ всѣ поздравляли друг друга, как «в свѣтлый Христов день» (Оберучев).
[43]
Эти статьи и составляют как бы подневную запись мемуариста, принадлежавшаго к буржуазной средѣ и освѣщавшаго событія с извѣстной тенденціей.
[44]
Эту сантиментальную сцену нельзя не сопоставить с послѣдующей трактовкой тогдашняго «душевнаго состоянія» лидера цензовой общественности, данной Алдановым в историческом этюдѣ «Третье марта», который был напечатан в юбилейном сборникѣ в честь Милюкова, Писатель говорит (как будто бы со слов самого Милюкова) о «ужасных подозрѣніях» Милюкова, которыя в «глубинѣ души» шевелились – вел ли он политическіе переговоры с представителями «революціонной демократіи или перед ним были „германскіе агенты“ (!).
[45]
Однако, по словам того же мемуариста, нѣчто в этом родѣ пришло в голову через нѣсколько дней члену Гос. Думы казаку Караулову. Он задумал «арестовать всѣх» и объявить себя диктатором. Но, когда, он повел такія рѣчи в одном наиболѣе «надежном полку», он увидѣл, что, если он не перестанет, то ему самому не сдобровать.
[46]
В свое время это организующее значеніе отмѣтил Милюков, относившійся с рѣзким отрицаніем к захватническим тенденціям руководителей Совѣта.
[47]
Яркій примѣр того, как позднѣйшіе біографы неточно передают настроенія своих героев в смутные дни революціи. В упомянутой юбилейной памяткѣ Алданов пишет о Милюковѣ: «Со своим обычным видом „смотрѣть бодро“ он говорил солдатам об открывающейся перед Россіей новой свѣтлой жизни, и видѣніе близкой гибели Россійскаго государства складывалось в нем все яснѣе».
[48]
Это не было и специфической чертой интеллигенціи. В одном из послѣдующих документов революціи (доклад депутатов в Врем. Комитетѣ о поѣздках в провинцію) зарегистрирован яркій бытовой облик деревенскаго оратора, пріѣхавшаго из центра односельчанина: «говорит, говорит – уморится; сядет, закроет глаза и сидит, пока не отойдет немного, отошел – начинает, пока опять из сил не выбьется».
[49]
В такое полуобморочное состояніе Керенскій в эти дни необычайнаго нервнаго напряженія впадал довольно часто, и это, как говорят всѣ, производило на толпу сильное гипнотизирующее впечатленіе.
[50]
Термин, появившійся значительно позже.
[51]
В разсказѣ о Петропавловской крѣпости, в котором Ш. повѣствует о своих личных подвигах, он также безнадежно спутал, приписывая себѣ то, чего не было. Опускаем этот эпизод, непосредственнаго отношенія к темѣ не имѣющій.
[52]
В телеграммѣ Родзянко просил свиданія. «Телеграмма эта, – утверждает Ломоносов, – была передана под личным моим наблюденіем в Царскій поѣзд под расписку Воейкова, но отвѣта не послѣдовало».
[53]
Ломоносов передает красочную сцену, как он, приставив револьвер «к животу» инж. Устругова, будущаго тов. мин. революціоннаго правительства, побуждал послѣдняго осуществить план перерыва движенія.
[54]
Ломоносов пишет, что он воспроизводит запись 17-го г., но в момент опубликованія воспомінаній он был уже «большевиком», хотя и в «генеральских погонах» и, слѣдовательно, в текстѣ охотнѣе «подчеркнул бы самодѣятельность пролетаріата.
[55]
«Значеніе этой причины необходимо для дальнѣйшей нашей бесѣды». – отмѣтил Рузскій, указывая, что он был «глубоко опечален», узнав, что предположенная встрѣча Царя с предсѣдателем Думы, о чём он узнал непосредственно от Царя, не состоится – встрѣча, предвѣщавшая «возможность соглашенія и быстраго умиротворенія родины».
[56]
Эти железнодорожники, стоявшіе на стражѣ революціи, могли олицетворяться в добровольном помощникѣ Бубликова, б. счетоводѣ службы сборов Сѣв.-Зап. ж. д., большевикѣ по партійной принадлежности, Рулевском, находившимся в непосредственных связях с совѣтскими кругами.
[57]
Характерно, что Бьюкенен, связанный довольно тѣсно с лѣвым сектором думскаго комитета, сообщая 1 марта в Лондон Бальфуру, что Дума посылает в Бологое делегатов, которые должны предъявить Императору требованіе отречься от престола в пользу сына, тѣм не менѣе дѣлает оговорку: «если Император останется на престолѣ».
[58]
Основываясь на выше процитированных словах из воспоминаній Шульгина, Щеголев желает безуспѣшно доказать, что Родзянко пытался проникнуть к Царю «по собственному почину, без совѣщанія со своими коллегами по Исп. Ком. Гос. Думы», и что должен был «раскрыть свои карты, когда, по распоряженію Исп. Ком. Сов. Р. Д. ему, всемогущему Родзянко, не дали поѣзда».
[59]
Очевидно, прис. пов. Иванов.
[60]
Кир. Влад. в отвѣт жаловался, что «Миша, несмотря на мои настойчивыя просьбы работать ясно и единомышленно с нашим семейством, прячется и только сообщается секретно с Родзянко».
[61]
Так и понял Рузскій, передавая в Ставку Алексѣеву свой разговор: «династическій вопрос поставлен ребром, и войну можно продолжать до побѣдоноснаго конца при исполненіи предъявляемых вновь требованій относительно отреченія от престола».
[62]
Термин «лѣвый», конечно, можно примѣнять лишь относительно, ибо к этому сектору принадлежат такіе люди, как Гучков и Шульгин, не говоря уже о прославленном Вл. Львовѣ, такую ядовитую характеристику котораго дал Шидловскій: «Человѣк неуравновѣшенный до ненормальности. Ему во всякую минуту могла придти любая мысль, утром – лѣвая, вечером – черносотенная, и он всецѣло ей отдавался до слѣдующей смѣны мысли». Родзянко был внѣ этого «лѣваго» сектора, но, конечно, права была в тогдашней записи Гиппіус: имя Родзянко «ровно столько же не пользуется довѣріем демократіи, сколько имена Милюкова и Гучкова».
[63]
«Что ... говорят о Государѣ?» – спросил ген. Дубенскій какого-то полковника, прибывшаго в Псков 2 марта с первым поѣздом из Петрограда послѣ революціонных дней. «Да о Государѣ почти ничего не говорят», – отвѣтил полковник.
[64]
Намек на убійство Распутина.
[65]
Палеолог разсказывает, что 28-го в 5 час. дня его посѣтил человѣк, высоко стоящій на іерархической лѣстницѣ бюрократіи, нѣкто К. (Коковцев?), заявившій, что он прибыл к нему по порученію Родзянко для того, чтобы узнать мнѣніе посла по поводу проекта думскаго комитета о монархіи.
[66]
В эту ночь при. объѣздѣ города Гучковым в его автомобилѣ был убит кн. Вяземскій, давній единомышленник Гучкова и соучастник в подготовкѣ послѣдняго дворцоваго переворота. Вяземскій погиб от одной из тѣх случайных «шальных пуль», которых было много в тѣ дни в Петербургѣ. Эту версію без всяких каких-либо оговорок передавал мнѣ лично и сам Гучков.
[67]
В это цѣликом увѣровал, напр., Чернов, в качествѣ историка революціи.
[68]
Свидѣтели, бывшіе в Псковѣ, утверждают, что документ, привезенный думскими делегатами, был написан рукою Шульгина. Не очень можно довѣрять мемуаристу с такой ослабленной памятью в отношеніи собственных дѣйствій.
