Текст книги "Мартовскіе дни 1917 года"

Автор книги: Сергей Мельгунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 56 страниц)

Отмѣчая эту легенду, нѣт надобности ее в подробностях разсматривать и тѣм болѣе опровергать. И позиція Алексѣева, выраженная в телеграммѣ 28 февраля (в кн. Ник. Мих почему-то считает указанія Алексѣева "туманными"), и позиція думскаго Комитета, всемѣрно стремившагося избѣжать гражданской войны, достаточно ясно выступила уже на предшествующих страницах.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
ОБРАЗОВАНІЕ ВРЕМЕННАГО ПРАВИТЕЛЬСТВА

I.Кандидатура Керенскаго.

Давно пора оставить легенду о том, что революціонное временное правительство было создано «еще в 1916 г.»: в «неясном предвидѣніи неясных событій», как выразился Алданов в упомянутой выше статьѣ «Третье марта», в юбилейном сборникѣ в честь Милюкова. Разсмотрѣнію этой легенды я достаточно уже удѣлил вниманія в книгѣ «На путях к дворцовому перевороту», потому возвращаться к ея анализу нѣт надобности. Напомним только, что в тогу временнаго революціоннаго правительства не совсѣм удачно впослѣдствіи облекли проект «министерства довѣрія», под лозунгом котораго шла общественная агитація предреволюціоннаго времени.

В революціонные дни "заранѣе установленное" временное правительство родилось с нѣкоторым опозданіем (значительным для тогдашней сумятицы), и вовсе не потому, что этому противодѣйствовали новыя политическія силы, выступившія на авансцену. Милюков в своей "Исторіи революціи" объяснил запозданіе техническими условіями: "необходимость ввести в состав перваго революціоннаго правительства руководителей общественнаго движенія, происходившаго внѣ Думы, сдѣлала невозможным образованіе министерства в первый же день переворота". Но кн. Львов днем 28-го уже был в Петербургѣ. (Мы имѣем "приказаніе" военной комиссіи, помѣченное 4 ч. 30 м. дня 28-го: "выслать немедленно автомобиль Мойка 75, кв. бар. Меллер-Закомельскаго за кн. Г. Е. Львовым"). Между тѣм временное правительство оформилось лишь в дневные часы второго марта, послѣ того длительнаго ночного бдѣнія, когда Родзянко, нѣсколько предрѣшая событія и выдавая предположенія за осуществленное авторитарно говорил Рузскому, что он "вынужден был" этой ночью назначить временное правительство. Болѣе правдоподобно то объясненіе опозданію с организаціей правительственной власти, которое дал Стеклов в докладѣ 30-го: "в эти первые моменты ни буржуазія, ни мы как-то не мыслили о созданіи правительства. И когда через два дня послѣ начала возстанія с достаточной ясностью стало опредѣляться, что возстаніе это несомнѣнно побѣдоносно, что оно ведет к установленію новаго режима, в этот момент на сцену всплыл вопрос об образованіи временнаго правительства"... Это значило, что концепція революціоннаго правительства была чужда дѣятелям "Временнаго Комитета членов Гос. Думы", имѣвшаго формально цѣлью лишь "возстановленіе порядка и сношенія с учрежденіями и лицами".

Побѣдоносный ход революціи не измѣнил первоначально основной линіи "думцев". Суть ея можно передать записью современника. 2-го марта Гиппіус посѣтил извѣстный репортер "Русскаго Слова" Руманов, пришедшій к писательницѣ из Таврическаго дворца. "Позицію думцев опредѣлил очень точно с наивной прямотой" – заносит в дневник Гиппіус: "Они считают, что власть выпала из рук законных носителей. Они ее подобрали и неподвижно хранят и передадут новой законной власти, которая должна имѣть со старой ниточку преемственности". В ожиданіи когда, по выраженію Милюкова, "наступит момент" образованія правительства, Временный Комитет ограничился немедленным назначеніем комиссаров из членов Думы во всѣ высшія правительственныя учрежденія и подготовкой списка будущих членов "общественнаго совѣта министров", предполагая, что премьер будет назначен "указом верховной власти". Хорошо освѣдомленный в настроеніях и планах лѣвой думской общественности англійскій посол отправил в Лондон 1 марта уже извѣстную нам телеграмму о предполагаемой поѣздкѣ думских делегатов для предъявленія Императору "требованія отречься от престола", добавляя: "должно быть назначено отвѣтственное министерство из 12 членов Думы, во главѣ с кн. Львовым и Милюковым в качествѣ министра ин. д.". Для перваго марта это еще был только проект – во всяком случаѣ, с опредѣленностью можно сказать, что днем окончательно оформившагося рѣшенія не было. Правда, в совѣтских изслѣдованіях ссылаются на протокол засѣданія Временнаго Комитета от 1-го марта, который, как будто бы, опровергает подобное утвержденіе (к сожалѣнію, мы не имѣем возможности проверить точность цитат и опредѣлить весь контекст документа). В протоколѣ значится: "Временный Комитет Гос. Думы в цѣлях предотвращенія анархіи и для возстановленія общественнаго спокойствія, послѣ низложенія стараго государственнаго строя, постановил: организовать впредь до созыва Учр. Собр., имѣющаго опредѣлить форму правленія россійскаго государства, правительственную власть, образовав для сего Временный Общественный Совѣт Министров в составѣ нижеслѣдующих лиц..." (Далѣе, как, пишет Генкина, приводящая выдержки из указаннаго архивнаго документа, перечислялся состав Временнаго Правительства, офиціально опубликованнаго 3 марта). Совѣтскій изслѣдователь допускает возможность, что протокол составлен post factum для того, чтобы формально закрѣпить образованіе правительства за иниціативой думскаго комитета, принявшаго рѣшеніе еще до совѣщанія с представителями Исп. Комитета. Совершенно очевидно, что перваго марта такого протокола, дѣйствительно, составлено быть не могло, ибо в нем упоминается Учред. Собраніе, на которое согласились при обмѣнѣ мнѣніями в ночь на 2-ое, и которое являлось для думскаго комитета весьма существенной компромиссной уступкой[115]

[Закрыть]. Но тѣм болѣе характерно употребленіе в протоколѣ термина «Временнаго Общественнаго Совѣта Министров» вмѣсто «Временнаго Правительства», от имени котораго 3 марта опубликована была программа, выработанная в ночном совѣщаніи. (Надо сказать, что термин «Временное Правительство» в первые дни 3—5 марта не употреблялся и в офиціальной перепискѣ, и Временное Правительство именуется почти всегда «совѣтом министров». Офиціальное постановленіе об именованіи революціонной власти «Временным Правительством» было сдѣлано 10 марта).

Едва ли состав этого "совѣта министров" намѣчался так упрощенно, как изобразил с обычной чрезмѣрной картинностью Шульгин, приписавшій себѣ иниціативу. Надо было, "во что бы то ни стало, образовать правительства" утверждает мемуарист: – "Я повторно и настойчиво просил Милюкова, чтобы он поэтому занялся списком министров". И Милюков к вечеру перваго марта "занялся". "Так на кончикѣ стола, в этом диком водоворотѣ полусумасшедших людей, родился этот список из головы Милюкова, при чем голову эту пришлось сжимать обѣими руками, чтобы она хоть что-нибудь могла сообразить. Историк в будущем..., вѣроятно, изобразит это совершенно не так... Я же разсказываю, как было". Эмигрант-мемуарист в состояніи рецидива монархических чаяній издѣвается над этим списком, "общественным довѣріем облеченных". Но дѣло было не в том "мифѣ", который пытается опровергнуть Шульгин, а в том, что метод созданія революціонной власти совершенно не подходил к моменту. В этом тогда не отдавали себѣ отчета. Взяли старый ходячій список проектированнаго думскаго "министерства довѣрія" и подбавили к нему новых людей, которых, казалось, выдвигала создавшаяся конъюнктура прежде всего руководителей подготовлявшагося дворцоваго переворота, у которых естественно предполагались организаціонныя связи с военными кругами. Эта конъюнктура выдвинула и лѣвыя кандидатуры. В какой момент? По утвержденію Суханова, в ночном засѣданіи делегатом Совѣта при перечисленіи личнаго состава министров имя Керенскаго не было упомянуто, и только послѣ окончанія предварительных переговоров, т. е. около 4 ч. утра, Суханов узнал, что Керенскому предлагают портфель министра юстиціи. Это была уступка лѣвому сектору – намѣчались двѣ персональныя кандидатуры соціалистов из среды членов Думы, входивших в состав Временнаго Комитета. Не было все принято рѣшеніе предоставить в правительствѣ два мѣста членам Совѣта Р. Д., как это утверждает Керенскій; не было и рѣшенія предоставить два портфеля (юстиціи и труда) членам соціалистических партій, как говорится в историческом трудѣ Милюкова; не было это и попыткой созданія "коалиціоннаго кабинета", как безоговорочно отвѣтила редакція "Русских Вѣдомостей" на упоминавшійся запрос «Daile Chronicle». Это были двѣ личныя кандидатуры, причем кандидатура Чхеидзе, почти не принимавшаго участія в дѣлах Комитета, тут же отпала за его рѣшительным отказом, и оставалась кандидатура Керенскаго.

Судя по воспоминаніям Шульгина, имя Керенскаго и раньше называлось в кругах прогрессивнаго блока, при обсужденіи нѣкоторых комбинацій "министерства довѣрія" или "гаданія на кофейной гущѣ", по мнѣнію мемуариста. Ссылаясь на свою бесѣду с Шингаревым в январѣ 17 г., Шульгин объясняет и мотивы, побуждавшіе тогда выдвигать кандидатуру представителя трудовой группы. Оба собесѣдника признавали; что настроеніе страны перешагнуло уже через голову "прогрессивнаго блока", и что в силу этого необходимо искать поддержки расширеніем блока "влѣво": "надо вырвать у революціи ея главарей", гораздо выгоднѣе имѣть Керенскаго "с собой, чѣм против себя". И именно Шульгин, по его словам, предложил "Керенскаго на пост министра юстиціи – на пост, который сейчас (т. е. до революціи) не имѣет никакого значенія"[116]

[Закрыть]. В дни революціи выгода имѣть Керенскаго в своей средѣ должна была выясниться еще отчетливѣе дѣятелям прогрессивнаго блока в силу пріобрѣтенной лидером трудовиком совершенно исключительной популярности. «Душою движенія был Керенскій» – вспоминает Зензинов: «это необходимо признать, не боясь впасть в преувеличеніе». «Он выростал с каждой минутой» подтверждает и Шульгин, давая свое объясненіе причинам, выдвинувшим лидера думских трудовиков в дни переворота на первое мѣсто: «на революціонной трясинѣ привыкшій к этому дѣлу танцевал один Керенскій» – «талантливый актер», но его «одного слушают». «Магнетическій» дар Керенскаго – отмѣчает Бьюкенен: это единственный министр, который производит впечатлѣніе. Его слова вызывают «энтузіазм». Он «самый популярный человѣк», его образ «всенародно опоэтизирован», всѣ делегаты с фронта требуют свиданія именно с ним, появленіе его на эстрадѣ вызывает «бури восторга» (Станкевич, Вл. Львов и др.). «Обаяніе Керенскаго поднимает престиж Временнаго Правительства в глазах революціонной демократіи» – утверждают авторы «Хроники».

Роль, сыгранную Керенским в февральском переворотѣ, довольно образно охарактеризовал еще в первые мартовскіе дни в Московском Комитетѣ общественных организацій видный представитель партіи к. д. Кишкина: "Я только что вернулся из Петрограда – сказал назначенный правительственным комиссаром Кишкин – и могу засвидѣтельствоватъ, что если бы не Керенскій, то не было бы того, что мы имѣем. Золотыми буквами будет написано его имя на скрижалях Исторіи". При организаціи власти органически нельзя было устранить того, кто воплощал в себѣ как бы весь пафос первых революціонных дней, и чье имя производила "магическое впечатлѣніе" на толпу. Керенскій сдѣлался "романтическим героем революціи" – ея "любовью". Сам Керенскій разсказывает во французском текстѣ воспоминаній, что ему позжее стало извѣстно, что нѣкоторые члены намѣтившагося правительства соглашались вступить в его состав только при условіи включенія и Керенскаго.

Керенскій колебался. Его вхожденіе в правительство означало конфликт с Исп. Ком. и возможный уход из Совѣта. Всѣ друзья разсказывает он – убѣждали его покончить с Совѣтом и войти в кабинет. То же, в сущности, рекомендовали и члены Совѣта, с которыми в "частном порядкѣ" вел переговоры Керенскій в утренніе часы второго марта. Они, по словам Шляпникова, даже "уговаривали" Керенскаго вступить в правительство за свою личную отвѣтственность. – Шляпников присутствовал при бесѣдѣ Керенскаго со Стекловым, который доказывал, что Керенскій, не связанный партійным рѣшеніем, может в правительство вступить. "Совѣтскій Макіавелли" – Суханов, заставшій аналогичную бесѣду Керенскаго с Соколовым, не так был опредѣленен и дал двугранный отвѣт, когда его мнѣніе спросил Керенскій. Свой отвѣт в записках он формулирует так: "ни в Исп. Ком., ни в Совѣтѣ эти вопросы ещё не ставились (это, как мы видѣли, невѣрно), и говорить об этом было преждевременно. Но мое личное отношеніе к этому дѣлу я высказал Керенскому. Я сказал, что я являюсь рѣшительным противником, как принятія власти совѣтской демократіей, так и образованія коалиціоннаго правительства. Я не считаю возможным и офиціальное представительство соціалистической демократіи в цензовом министерствѣ. Заложник Совѣта в буржуазно-имперіалистическом кабинетѣ связал бы руки демократіи. Вступленіе Керенскаго в кабинет Милюкова в качествѣ представителя революціонной демократіи совершенно невозможно... Но... индивидуальное вступленіе Керенскаго... в революціонный кабинет я считал бы объективно небезполезным... Это придало бы всякому кабинету большую устойчивость перед лицом стихійно ползущих влѣво масс"... «Керенскаго не мог удовлетворить такой отвѣт»' – замѣчает резонирующій мемуарист: «Ему явно хотѣлось быть министром. Но ему нужно было быть посланником демократіи и офиціально представлять ее в первом правительствѣ революціи». Как видна из воспоминаній самого Керенскаго, позиція индивидуальнаго вхожденія в министерство, дѣйствительно, его не удовлетворяла, он считал такое рѣшеніе политически невозможным, ибо предвидѣл огромную опасность, которая угрожала в том случаѣ, если революціоныя массы будут предоставлены случайному руководству Совѣта, не имѣя офиціальнаго своего представителя во временном правительствѣ. Допустить это Керенскій не мог (« Je ne pouvais le permettre» – нѣсколько претенціозно выражается он во французском текстѣ). Такое временное правительство было бы заранѣе обречено. В то же время Керенскій, по его словам, сознавал невозможность переубѣдить совѣтских лидеров и повліять на измѣненіе их позиціи. Надо признать, что нѣт никаких намеков на то, что Керенскій пытался воздѣйствовать на измѣненіе лишь намѣчавшейся перваго марта тактики. Почва для его иниціативы и для его выступленія была подходящая, но в ночь с перваго на второе марта он в идеологических спорах участія не принимал; не оказал вліянія представитель демократіи и при подборѣ кандидатов в будущее революціонное правительство.

Керенскій пишет в воспоминаніях, что эта ночь была для него самой трудной. Он должен был найти выход из почти безвыходнаго положенія. Силы его ослабѣвали. Истомленный обстановкой Керенскій впервые послѣ безсонных ночей отправился домой. Здѣсь он потерял сознаніе и в полузабытьи провел 2—3 часа. И вдруг сразу пришло рѣшеніе на вопрос, который мучил Керенскаго. Он должен принять пост министра юстиціи и открыто объяснить мотивы своего рѣшенія непосредственно в Совѣтѣ. Рѣшеніе это было принято не по тѣм политическим соображеніям, которыя были выше изложены, а по мотивам исключительно гуманным. Керенскій неожиданно вспомнил об арестованных представителях старой власти. Он был убѣжден, что только он один в переживаемых условіях мог бы не допустить линчеванія их толпой и избѣгнуть ненужнаго кровопролитія. Так говорит сам мемуарист, утверждающей, что под таким впечатлѣніем он очнулся и немедленно позвонил по телефону во Временный Комитет, передав Милюкову свое окончательное рѣшеніе. Керенскаго нисколько не смущало то обстоятельство, что он будет один от "демократіи" в правительствѣ, ибо за ним было непререкаемое общественное мнѣніе, опредѣлявшее удѣльный вѣс будущаго "заложника" демократіи в буржуазном правительствѣ[117]

[Закрыть].

В первой половинѣ дня собрался пленум Совѣта Р. Д., на котором Стеклов "дипломатически и уклончиво" докладывал программу соглашенія, намѣтившагося с Врем. Комитетом. Во время доклада в залѣ засѣданія появился Керенскій и потребовал предоставленія ему слова внѣ очереди. Члены Исп. Ком., как пишет Керенскій, всемѣрно старались отговорить его от выступленія, указывая на возбужденное состояніе многолюдной толпы рабочих и солдатских делегатов, которая может устроить Керенскому враждебную демонстрацію – необходимо подготовить собраніе к мысли, что формальный представитель Совѣта вступил в состав буржуазнаго правительства («Ils se jetteront sur vous et vous mettront en pièces» – в образных выраженіях передает мемуарист аргументацію "церковников" Исп. Ком.). Тѣм не менѣе Керенскій, взгромоздившись на стол, свое заявленіе сдѣлал, объясняя мотивы, побудившіе его дать согласіе на предложеніе Врем. Ком., не дожидаясь рѣшенія Совѣта, и потребовал довѣрія к себѣ. "Патетическія фразы, полубезсвязныя, но сказанныя с сильным подъемом с непривычным для впечатлительной аудиторіи мелодраматическим эффектом", произвели "магическое дѣйствіе" – так описывает "Хроника февральских событій", авторы которой присутствовали на засѣданіи в качествѣ активных дѣйствующих лиц. В отчетѣ совѣтских "Извѣстій" сказано: "трудно представить энтузіазм, охватившій зал засѣданія. Единичные голоса, пытавшіеся протестовать... были заглушены единодушным возгласом подавляющаго большинства. Совѣт Р. Д. устроил Керенскому бурную овацію, которой еще не видѣли, кажется, стѣны Таврическаго дворца". Суханов отмѣчает, что настроеніе поднялось в тот именно момент, когда Керенскій мотивировал свое согласіе войти в состав министерства тѣм, что в его руках находятся арестованные представители старой власти, которых он не рѣшается выпустить из своих рук. Сам Керенскій не помнит деталей cвоей рѣчи, но хорошо помнит устроенную ему овацію и то, что он был отнесен на руках до помѣщенія Временнаго Комитета. И поэтому, быть может, небезполезно воспроизвести (с маленькими лишь купюрами) эту рѣчь в том видѣ, как она на другой день была напечатана в офиціальных совѣтских "Извѣстіях"... "Товарищи,., довѣряете ли вы мнѣ?" – патетически спрашивал Керенскій. – "В настоящій момент образовалось временное правительство, в котором я занял пост министра юстиціи. Товарищи, я должен был дать отвѣт в теченіе пяти минут(?!) и потому не имѣл возможности получить ваш мандат до рѣшенія моего вступленіи в состав временнаго правительства. В моих руках находились представители старой власти, и я не рѣшался выпустить их из своих рук (возгласы: правильно)... Немедленно по вступленіи на пост министра я приказал освободить всѣх политических заключенных и с особым почетом препроводить из Сибири сюда, к нам, наших товарищей депутатов, членов соц.-дем. фракціи IV Думы, депутатов II Думы... Я занял пост министра юстиціи до созыва Уч. Соб., которое должно будет, выражая волю народа, установить будущій государственный строй (бурные аплодисменты). До этого момента будет гарантирована полная свобода пропаганды и агитаціи по поводу формы будущаго государственнаго устройства, не исключая и республики (обратим вниманіе на это указаніе Керенскаго!). В виду того, товарищи, что я принял на себя обязанности министра юстиціи до полученія от вас на это полномочія, я слагаю с себя званіе тов. предс. Совѣта Р. Д. Но для меня жизнь без народа немыслима, и я вновь готов принять на себя это званіе, если вы признаете нужным (просим!). Товарищи, пойдя в состав временнаго правительства, я остался тѣм же, как был – республиканцем. В своей дѣятельности я должен опираться на волю народа,.. Я должен имѣть в нем могучую поддержку. Могу ли я вѣрить вам, как самому себѣ? («вѣрим»!). Я не могу жить без народа, и в тот момент, когда вы усомнитесь во мнѣ – убейте меня . Я заявлю временному правительству, что я являюсь представителем демократіи, но что временное правительство должно особо считаться с тѣми мнѣніями, которыя я буду отстаивать в качествѣ представителя народа, усиліями котораго была свергнута старая власть... Я полагаю, что вы не осудите меня и дадите мнѣ возможность осуществить необходимый гарантіи свободы до созыва «Учр. Собранія. Товарищи! Позвольте мнѣ вернуться к временному правительству и объявить ему, что я вхожу в его состав с вашего согласія , как ваш представитель".

Керенскій впал на мгновеніе в полуобморочное состояніе, что произвело, по наблюденіям присутствовавшаго Шидловскаго, на аудиторію потрясающее впечатлѣніе. Патетическія фразы, полубезсвязныя, как видим, были довольно опредѣленны по своему содержанію и достаточно демагогичны. Оратор погрѣшил против истины, так как слишком очевидно, что новоявленный министр юстиціи в то время, когда Временное Правительство еще только конструировалось, не мог еще отдавать распоряженія об освобожденіи всѣх политических заключенных и, как слѣдует из соотвѣтствующаго сообщенія "Извѣстій" комитета думских журналистов, распоряженіе о вызовѣ из Сибири членов думской соц.-дем. фракціи было, сдѣлано комиссарами Временнаго Комитета Аджемовым и Максаковым до занятія Керенским поста министра юстиціи. Керенскій 3-ьяго подтвердил лишь распоряженіе своих временных предшественников через нѣсколько дней, придав ему довольно крикливую форму – спеціальной телеграммой 6 марта мѣстным прокурорам предписывалось лично освободить подслѣдственных и осужденных по политическим дѣлам и передать им привѣт министра.

* * *

Оваціи в Совѣтѣ Керенскій воспринял не только, как вотум личнаго довѣрія к нему, но и как одобреніе избранной им политической линіи. Он счел, что входит во временное правительство, как тов. предс. Совѣта, т. е. в качествѣ офиціальнаго представителя «рабочаго класса». Было около 3 час. дня, когда произошло, по мнѣнію одних, «героическое выступленіе» Керенскаго в Совѣтѣ или, по мнѣнію других, совершен был им coup d'état. По впечатлѣнію героя собранія, его выступленіе вызвало негодованіе у «верховников» Исп. Ком.: когда толпа несла его на руках, Керенскій видѣл гнѣвныя лица, грозившія местью. С этого момента, по его словам, началась против его вліянія в Совѣтѣ борьба  «sans aucun sсrupule».

Неоспоримо, Керенскій вызвал негодованіе, может быть, у большинства членов Исп. Ком. – отчасти уже самим фактом своего непредвидѣннаго выступленія. Но столь же безспорно, что по существу он мог встрѣтить и сильную поддержку у нѣкоторых членов Комитета, если бы не дѣйствовал так неподготовленно в одиночку. Каждый из мемуаристов под своим углом зрѣнія воспринял атмосферу собранія. Суханов – главный как бы идеолог невхожденія представителей демократіи в министерство, у котораго Керенскій в частном порядкѣ уже спрашивал совѣта, конечно, был в числѣ "негодующих", выступленіе Керенскаго вызвало в нем "ощущеніе неловкости, пожалуй, конфуза, тоски и злобы". Но "лидеры Исп. Ком. понимали, что развертывать пренія во всю ширь в данной обстановкѣ, спеціально о Керенском, значило бы итти на такой риск свалки, неразберихи, затяжки вопроса и срыва комбинаціи, который был нежелателен для обѣих сторон. На этой почвѣ большинство... не считало нужным принимать бой"... Составители "Хроники" просто говорят, что Исп. Ком. "не смѣл возражать" – "протестующее голоса потонули в бурѣ аплодисментов и привѣтственных криков". "Бой", начавшійся в связи с докладом Стеклова, оставлял в сторонѣ личное рѣшеніе, принятое Керенским и шумно одобренное сочувствующим Керенскому митингом. Вопрос шел о принятіи резолюціи Исп. Ком., хотя и отрицавшей коалицію, но говорившей о необходимости соглашенія с буржуазіей и поддержки правительства. "Лѣвая опасность", которой боялся Суханов, но его словам, на собраніи в общем очень мало давала себя знать. Ораторы "лѣвой", выступавшіе "против буржуазіи вообще", были поддержаны только своими, т. е. незначительной частью собранія.

Впрочем, Суханов наблюдал то, что происходило в собраніи, "урывками, мимоходом, среди текущих дѣл". Другой участник собранія, бундовец Рафес, дает нѣсколько иную характеристику "лѣвой опасности". Два обстоятельства, по его мнѣнію, помѣшали организаціонному комитету с.-д. партіи, высказавшемуся в ночь с 1-го на 2-марта (так утверждает мемуарист) за вхожденіе членов партіи в правительство, отстаивать эту позицію в общем собраніи Совѣта. "Когда на завтра – пишет Рафес – до засѣданія Совѣта, вторично собрался Исполком для обсужденія вопроса послѣ того, как представители партіи уже информировались о взглядах своих организацій, оказалось, что Стеклов, Суханов и Соколов, не выжидая этого засѣданія, сообщили уже представителям думскаго комитета о состоявшемся наканунѣ отрицательном рѣшеніи вопроса Исполкома, как об окончательном". Но "еще важнѣе" было то, что "на засѣданіи Совѣта представители большевиков повели крайне энергичную атаку против поддержки буржуазнаго правительства. Членам Исп. Ком. пришлось со всей энергіей отстаивать эту позицію, Выступленіе с предложеніем участія во временном правительствѣ вряд ли встрѣтило бы поддержку на пленумѣ Совѣта, когда большинство Исполкома было против него. Оно лишь сыграло бы на руку большевикам". Историку трудно даже повѣрить, что вопрос такой исключительной важности мог быть разрѣшен так, как рассказывает партійный мемуарист. Во всяком случаѣ постолько, насколько дѣло касалось настроенія пленума Совѣта, шумное выступленіе Керенскаго показывает, что защитники коалиціоннаго принципа могли бы при поддержкѣ Керенскаго без большого труда выиграть кампанію. Исключительный успѣх новаго ''кумира" толпы засвидѣтельствовал и другое – не столько "интеллигентные вожаки Совѣта" должны были в своих выступленіях приспособляться к бурным стремленіям низов (запись Гиппіус 1-го марта), сколько эти интеллигенты вели за собой не опредѣлившуюся еще, в общем аморфную массу, плохо разбиравшуюся в политических тонкостях. Так или иначе коалиціонисты сдали почти без боя свои позиціи, приняв внѣшній митинговый, даже "шумный успѣх" крайних ораторов (в противоположность Суханову, так утверждают составители "Хроники", примыкавшіе к позиціи бундовцев) за доказательство того, что "революціонное настроеніе прочно владѣет аудиторіей". При таком "радикальном" настроеніи сторонникам коалиціи приходилось ''защищать уже не свою позицію", а говорить об "опасности для пролетаріата оказаться в изолированном положеніи на первых же порах буржуазной революціи" и отстаивать против большевиков офиціальную позицію Исп. Комитета.

В результатѣ совѣтскій митинг принял резолюцію Исп. Ком. всѣми голосами против 15, т. е. формально отверг вхожденіе своих членов в создающееся правительство. Получилось двойственное положеніе, ложное в своем основаніи и чреватое своими послѣдствіями: фактически одобрив поведеніе Керенскаго, Совѣт принципіально отвергал одновременно его тактику... Совѣт едва ли отдавал себѣ отчет в том противорѣчіи, которое получалось. Не искушенный еще революціонной казуистикой пленум, очевидно, механически голосовал предложенную резолюцію. Вспоминая впослѣдствіи на Совѣщаніи Совѣтов выступленіе Керенскаго, делегат петроградскаго совѣта Кохно говорил: "Мы всѣ в один голос изъявили свою полную с ним солидарность, выразили полное довѣріе и сказали, что... всегда будем одобрять его на этом посту"... Во имя фикціи единства революціоннаго мнѣнія за резолюцію большинства Исп. Ком. голосовала почти вся оппозиція, как правая, так и лѣвая.