Текст книги "Мартовскіе дни 1917 года"

Автор книги: Сергей Мельгунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 56 страниц)

2. Эпопея в. кн. Николая Николаевича.

Исторія назначенія в. кн. Н. Н. верховным главнокомандующим послѣ отреченія и его отставки служит лучшим доказательством непониманія того, что произошло... Судя по показаніям Гучкова в Чр. Сл. Ком., надо полагать, что среди думскаго комитета в «рѣшающую ночь» даже не задумывались над вопросом, кто же замѣнит Николая II на посту верховнаго главнокомандующаго[301]

[Закрыть]. Напомним, что думскіе делегаты в Псковѣ не только не возразили против назначенія Царем верховнаго главнокомандующаго в лицѣ Ник. Ник., но отнеслись к этому скорѣе сочувственно, и, по их просьбѣ, Рузскій «очень широко» постарался информировать о новом назначеніи. Когда делегаты уѣзжали, антидинастическія настроенія еще не выявились во внѣ, как это произошло к вечеру 2-го. Ясно было, что назначеніе главнокомандующим члена, царствовавшей династіи психологически было невозможно и грозило вызвать осложненія. Тѣм не менѣе, когда Рузскій запросил на другой день мнѣніе по этому поводу Родзянко, тот заявил, что в Петербургѣ не возражают против «распространенія» указа о назначеніи в. кн. Н. Н. Указ на фронтѣ был опубликован, и одновременно с ним приказ новаго верховнаго вождя арміи, который своей устарѣвшей терминологіей о «волѣ монаршей» и о «чудо богатырях», готовых отдать жизнь за «благо Россіи и престола», должен был звучать почти дико в революціонной обстановкѣ.

Послѣдовавшее затѣм чрезвычайно показательно для позиціи и тактики Вр. Правительства. В первый момент офиціально Вр. Прав. как-то странно не реагировало на тот факт, что на посту верховнаго главнокомандующаго находится в. кн. Ник. Ник. Ни в совѣтских "Извѣстіях", ни в "Извѣстіях" комитета журналистов свѣдѣній о назначеніи Вел. Князя не появлялось. Даже в № 1 "Вѣстника Вр. Пр." (5 марта) одна из телеграмм Верховнаго Главнокомандующаго была напечатана в видѣ "приказа главнокомандующаго Кавказским фронтом"[302]

[Закрыть]. Столица жила слухами. Получалось впечатлѣніе, что назначеніе в. кн. Н. Н. по каким-то причинам скрывается. Петербургскія «Извѣстія» на основаніи этих слухов требовали от Правительства «немедленнаго смѣщенія с офицерских (а тѣм болѣе командных) постов всѣх членов старой династіи». В Москвѣ слухи также проникли в печать, и по этому поводу Комитет Общ. Орг. вынес резолюцію, в которой доводилось до свѣдѣнія Правительства, что «лица царской фамиліи не должны назначаться ни на какіе высшіе посты военнаго и гражданскаго вѣдомства».

Сам Ник. Ник., ожидавшій, что он будет оріентирован Правительством, чувствовал неопредѣленность своего положенія. Он охарактеризовал ее в разговорѣ с племянником Андреем утром 7-го марта: "Что дѣлается в Петроградѣ, я не знаю, но по всѣм данным, все мѣняется и очень быстро. Утром, днем и вечером все разное, но все идет хуже, хуже и хуже"... "Никаких свѣдѣній от Врем. Пр. я не получаю, даже нѣт утвержденія меня на должности... Единственное, что может служить намеком о том, что новое правительство меня признает, это телеграмма кн. Львова, гдѣ он спрашивает, когда может пріѣхать в Ставку переговорить. Больше я ничего не знаю, и не знаю, пропустят ли мой поѣзд, надо полагать, что доѣду"[303]

[Закрыть]. Вел. Кн. телеграфировал Львову, что выѣзжает из Тифлиса и предполагает быть в Ставкѣ 10-го. "Я телеграфировал ему – сообщал Львов Алексѣеву 6-го марта веч. – об общем положеніи вещей, а на всѣ конкретные вопросы, требующіе указаній, чѣм руководствоваться в дальнѣйших дѣйствіях, обѣщал переговорить лично и Ставкѣ. Однако, здѣсь заключается самый сложный вопрос – Вел. Кн. желает, сохраняя намѣстничество на Кавказѣ, быть одновременно главнокомандующим. Больше недѣли употребляю всѣ усилія, чтобы склонить теченіе в его пользу; состав Вр. Пр. в большинствѣ считает крайне важным признаніе его главнокомандующим[304]

[Закрыть]. Вопрос о намѣстничествѣ совершенно отпадает, вопрос главнокомандованія становится столь же рискованным, как и бывшее положеніе Мих. Ал. Остановились на общем желаніи, чтобы в. кн. Н. Н. в виду грознаго положенія учел создавшееся отношеніе к дому Романовых и сам отказался от верховнаго главнокомандованія. Общее желаніе, чтобы верховное главнокомандованіе приняли на себя вы и тѣм отрѣзали возможность новых волненій . Подозрительность по этому вопросу к новому правительству столь велика, что никакія завѣренія не пріемлются. Во имя общаго положенія страны считаю такой исход неизбѣжным, но Великому Князю я об этом не сообщил , не переговоривши с вами. До сего дня вел с ним сношенія, как с верховным главнокомандующим". Что-то предсѣдатель Совѣта министров не договаривает. Эту полутайну довольно грубо расшифровал Бубликов: Вел. Князь попал в «ловушку», разставленную ему Временным Правительством – его хотѣли вызвать из района преданной ему кавказской арміи... Может быть, страх, что Н. Н. не подчинится, дѣйствительно, смущал нѣкоторых членов Правительства.

Вел. Князь, несомнѣнно, был популярен на Кавказѣ. Ан. Вл. преувеличивает, конечно, утверждая в дневникѣ, что "его войска прямо обожали", но его разсказ о "горячих" проводах Ник. Ник. в Тифлисѣ и о "тріумфальном" почти путешествіи в предѣлах намѣстничества ( "почти на всѣх остановках его встрѣчал народ, рабочіе, и всѣ говорили ему патріотическія рѣчи") в значительной степени соотвѣтствовал дѣйствительности. Первые революціонные дни в Тифлисѣ протекали в обстановкѣ, мало напоминающей бурную петербургскую атмосферу. Революція в Тифлисѣ, по выраженію одного из мѣстных революціонных дѣятелей. с.-р. Верещака, "не вышла на, улицу". Не было никаких выпадов против офицеров; совѣт сол. деп., не установившій связи с совѣтом раб. деп., ютился в "крохотной комнаткѣ" и не имѣл большого авторитета. Мы видѣли, что городской голова привѣтствовал 4-го марта Вел. Князя от имени "широких масс" населенія; 7-го при отъѣздѣ новаго верховнаго главнокомандующаго, котораго торжественно конвоировала "сотня казаков", как сообщало Пет. Тел. Аг., его ''восторженно привѣтствовали представители народа и солдат". Об этих "толпах народа" упоминает и Верещак. Вел. Князь говорил рѣчь, в которой упомянул, что надѣется, что "послѣ войны" ему разрѣшат, как "маленькому помѣщику, вернуться в свое имѣніе" (слова эти были приняты с тѣм же "восторгом"). Не измышлены и "патріотическія рѣчи", которыя приходилось выслушивать на дорогѣ отъѣзжающему на фронт новому Верховному – так, напр., в "Вѣст. Вр. Пр." упоминалась одна из таких рѣчей, выслушанная Вел. Князем из уст уполномоченных рабочих и служащих сучанских каменноугольных предпріятій. Со слов "молодых офицеров", сопровождавших Ник. Ник., Дубенскій утверждает, что такая же "восторженная встрѣча народом" ожидала Верховнаго Главнокомандующаго на всем пути, и что харьковскій совѣт поднес ему даже "хлѣб-соль". В Харьковѣ ген.-ад. Хан Гуссейн Нахичеванокій и кн. Юсупов (старшій) убѣждали Ник. Ник. – так передает тот же Дубенскій – ѣхать на фронт, минуя Ставку, которая находится под вліяніем Правительства, желающаго устранить Н. Н. от командованія. Чужая душа – потемки; что думал в дѣйствительности Ник. Ник., мы не знаем... По сообщенію Дубенскаго, послѣ бесѣды с Ханом Нахичеванским и Юсуповым Н. Н. "долго сидѣл один, затѣм совѣтовался с братом Пет. Ник., ген. Янушкевичем и другими лицами своей свиты и рѣшил, в концѣ концов, не мѣнять маршрута и слѣдовать в Могилев".

Упованія многих в эти дни, несомнѣнно, обращались к Ник. Ник. Эти чаянія опредѣленно высказала, напр., в. кн. Мар. Пав., находившаяся в Кисловодскѣ, в письмѣ, которое направлено было через "вѣрныя руки" в Ставку к сыну Борису: "Мы естественно должны надѣяться, что Н. Н. возьмет все в свои руки, так как послѣ Миши все испорчено: наша вся надежда за возможное будущее остается с ним"[305]

[Закрыть]. Внѣшне Н. Н. был лойялен в отношеніи Врем. Правительства, формально примирившись с неизбѣжностью обѣщанія созвать Учр. Собр., которое в письмѣ к Львову он до полученія акта 3-го марта называл «величайшей ошибкой, грозящей гибелью Россіи» – мало того, мѣстная административно-полицейская власть в Тифлисѣ в объявленіи 6-го марта грозила даже преслѣдованіем тѣх, кто будет пытаться противодѣйствовать созыву Учр. Собранія.

В цитированном выше разговорѣ с Львовым и Гучковым Алексѣев пытался убѣдить своих собесѣдников по прямому проводу в том, что Ник. Ник. не представляет опасности для новаго порядка, и что в будущем у Правительства сохранится возможность "всяких перемѣн", а пока не надо вносить "коренной ломки в вопросах высшаго управленія арміей". "Характер Вел. Князя таков – говорил Алексѣев, – что, если он раз сказал: признаю, становлюсь на сторону новаго порядка, то в этом отношеніи он ни на шаг не отступит в сторону и исполнит принятое на себя. Безусловно думаю, что для Вр. Прав. он явится желанным начальником и авторитетным в арміи, которая уже знает о его назначеніи, получает приказы и обращенія. В общем он пользуется большим расположеніем и довѣріем в средних и низших слоях арміи, в него вѣрили... для новаго правительства он будет помощником, а не помѣхой... Если настроеніе среди членов Правительства таково, что перемѣна почему либо признается необходимой, то в этом случаѣ лучше выждать пріѣзда Вел. Князя сюда, и здѣсь переговорить вам лично с ним... Если полнаго единенія, согласія и искренняго подчиненія не будет, то мы получим комбинацію, при которой трудно будет разсчитывать на здоровую работу нашего хрупкаго войскового организма". В дополненіе к разговору по юзу 6-го Алексѣев на другой день послал Львову и Гучкову еще спеціальную телеграмму. Он отмѣчал в ней, что "постепенно получаемыя от войск донесенія указывают на принятіе войсками вѣсти о назначеніи верховным Главнокомандующим в. кн. Н. Н. с большим удовольствіем, радостью, вѣрою в успѣх, во многих частях восторженно"...[306]

[Закрыть]Алексѣев указывал и на привѣтствія от 14 крупнѣйших городов. «Вѣрую в то, что вы примете в соображеніе все высказанное» – заканчивал Нач. Штаба, усиленно настаивая на сохраненіи в силѣ назначенія Н. Н. в цѣлях оберечь армію от «излишних потрясеній». Приведенная аргументація Алексѣева опровергает слухи, что он не желал видѣть Н. Н. во главѣ арміи и добивался сам этого поста – слухи, которые оттѣняла в своем письмѣ в. кн. Мар. Павл.

Разговор Алексѣева с представителями Правительства показывает, что вопрос об отставкѣ Н. Н. еще не был рѣшен, как отмѣчает и протокол засѣданія Правительства 5-го марта: "отложить рѣшеніе вопроса (дѣло идет о намѣстничествѣ па Кавказѣ) до личных переговоров в Ставкѣ... министра Предсѣдателя с Великим Князем, о чем послать В. Кн. телеграмму". Но на другой день послѣ секретных (для общества) переговоров по поводу "деликатнаго" вопроса член правительства Керенскій в Москвѣ публично говорил в засѣданіи Совѣта Р. Д.: "Ник. Ник. главнокомандующим не будет". На собраніи солдатских и офицерских делегатов в Кино-театрѣ он заявил еще опредѣленнѣе: "Я могу завѣрить вас, что не останусь в теперешнем кабинетѣ, если главнокомандующим будет Ник. Ник".

Вел. Князь прибыл в Ставку, принес присягу Врем. Правительству[307]

[Закрыть]и формально вступил в отправленіе должности верховнаго главнокомандующаго[308]

[Закрыть]. Ни кн. Львов, ни Гучков в Ставку не поѣхали, предоставив Алексѣеву разрѣшить своими средствами «деликатный» вопрос. Правительство должно было в концѣ концов вынести рѣшеніе. В 3 часа дня 11-го марта Львов передал Алексѣеву: "Я только что получил телеграмму от в. кн. Н. Н., что он прибыл в Ставку и вступил в отправленіе должности верховнаго главнокомандующаго... Между тѣм послѣ переговоров с вами по этому вопросу Вр. Пр. имѣло возможность неоднократно обсуждать этот вопрос перед лицом быстро идущих событій и пришло к окончательному выводу о невозможности в. кн. Н. Н. быть верховным главнокомандующим. Получив от него из Ростова телеграмму, что он будет в Ставкѣ одиннадцатаго числа, я послал навстрѣчу офицера с письмом, с указаніем на невозможность его верховнаго командованія и с выраженіем надежды, что он во имя любви к родинѣ сам сложит с себя это высокое званіе. Очевидно, посланный не успѣл встрѣтить Вел. Князя на пути, и полученная, благодаря этому, телеграмма В. Кн. о его вступленіи в должность стала, извѣстна Петрограду и вызвала большое смущеніе. Достигнутое великим трудом успокоеніе умов грозит быть нарушенным[309]

[Закрыть]. Временное Прав. обязано немедленно объявить населенію, что В. Кн. не состоит верховным главнокомандующим. Прошу помочь нашему общему дѣлу и вас, и Великаго Князя. Рѣшеніе Вр. Прав. не может быть отмѣнено по существу, весь вопрос в формѣ его осуществленія: мы хотѣли бы, чтобы он сам сложил с себя званіе верховнаго главнокомандующаго, но, к сожалѣнію, по случайному разъѣзду нашего посланника с Великим Князем, это не удалось". Алексѣев отвѣтил на безпокойство Правительства: "вопрос можно считать благополучно исчерпанным. Ваше письмо получено В. Кн. сегодня утром[310]

[Закрыть]. Сегодня же посланы двѣ телеграммы: одна вам, что В. Кн., подчиняясь выраженному пожеланію Вр. Пр., слагает с себя званіе...[311]

[Закрыть]. Вторая телеграмма военному министру с просьбой уволить В. Кн. в отставку". Н. Н. просил гарантировать ему и его семейству «безпрепятственный проѣзд в Крым и свободное там проживаніе»... «Слава Богу» – облегченно вздохнул председатель Совѣта министров...

Никакого волненія появленіе Н. Н. в Ставкѣ не вызвало – в газетах не упомянут был даже самый факт. Офиціальное Пет. Тел. Аг. сообщало 12-го, что Н. Н. "отрѣшен" от должности верховнаго главнокомандующаго. Очевидно, агентство сообщало "из офиціальных источников", что Н. Н. прибыл в Ставку "вслѣдствіе недоразумѣнія". Будучи назначен Николаем II, Вел. Кн. " немедленно выѣхал в Ставку, не успѣв получить предложеніе Вр. Пр. не вступать в командованіе войсками. Курьер Вр. Пр. разъѣхался с Н. Н.". Теперь Н. Н. сообщено, что назначеніе его, состоявшееся «одновременно с отреченіем Николая Романова, не дѣйствительно». Это сообщеніе —утверждала агентская информація – сдѣлано Н. Н. «в Ставкѣ(?) военным министром А. И. Гучковым в 3 часа дня 11-го». Не представит затрудненія оцѣнить правдивость офиціальнаго правительственнаго сообщенія, так изумительно подтасовавшаго дѣйствительность, а равно искренность той тактики, которая приводила к «отрѣшенію» от должности лица, добровольно сложившаго свои полномочія «во имя блага родины». В стремленіи найти мирный выход из конфликтнаго положенія Правительство жертвовало своим достоинством.

3. "Центр контр-революціоннаго заговора".

Как ни оцѣнивать дѣйствій Правительства, нельзя не признать, что описанная выше тактика в сущности весь одіум за несоотвѣтствующее духу революціонных дней назначеніе Великаго Князя офиціальным вождем арміи перекладывала на верховное командованіе на фронтѣ, положеніе котораго и без того было исключительно трудно. Выходило так, что верховное командованіе без вѣдома Врем. Правительства, за кулисами подготовив назначеніе Ник. Ник., пыталось фактически передать армію в руки представителя отрекшейся династіи. Само Правительство, того, быть может, не сознавая, создавало почву для демагогіи. И не приходится удивляться тому, что через нѣсколько дней в связи с другими сообщеніями, приходившими с фронта (о них скажем дальше) и пріемом в Исп. Ком. депутаціи от баталіона. георгіевских кавалеров, в «Извѣстіях» появилась замѣтка: «Ставка – центр контр-революціи». В ней говорилось, что Могилев по сообщенію георгіевских кавалеров, посѣтивших 12-го марта Совѣт, сдѣлался «центром контр-рев. заговора»: «офицеры-мятежники организуют реакціонныя силы... утверждают, что новый строй... недолговѣчен, и что скоро на престолѣ будет возстановлен царь Николай... Делегація георг. кав. сообщала в подтвержденіе своих слов много фактов и в частности имена офицеров, явных врагов новаго режима». «Исп. Ком. – утверждала замѣтка – признал такое положеніе вещей совершенно недопустимым и постановил довести до свѣдѣнія Врем. Прав. о том, что, по мнѣнію Исп. Ком., необходимо безотлагательно назначить Чрезвыч. Слѣдственную Комиссію для раскрытія монархическаго заговора и примѣрнаго наказанія измѣнников, врагов русскаго народа. Правительство обѣщало принять нужныя мѣры. Будем надѣяться, что оно проявит в этом дѣлѣ надлежащую энергію и будет дѣйствовать безпощадно по отношенію к шайкѣ черносотенных заговорщиков. Только таким путем возможно предотвратить бурные эксцессы со стороны солдат, глубоко возмущенных наглостью реакціонеров в их безнаказанностью». Заостренность вопроса, сказавшуюся в замѣткѣ совѣтскаго офиціоза, который далеко не всегда выражал правильно формальную позицію Исп. Ком., очевидно, слѣдует цѣликом отнести в область тѣх личных домыслов, которые Стеклов (фактическій редактор «Извѣстій»), как мы видѣли, любил в Контактной Комиссіи выдавать за рѣшенія отвѣтственнаго органа так называемой «революціонной демократіи». В протоколѣ Исп. Ком. ничего подобнаго нѣт: по поводу пріема депутаціи георгіевских кавалеров сказано лишь, что «необходимо послать депутатов, которые помогли бы им сорганизоваться и связали бы фронт с Совѣтом». Разнузданная демагогія Стеклова пошла дальше, и в общем собраніи Совѣта 14-го он выступил по собственной иниціативѣ с возмутительными коментаріями будущаго декрета об объявленіи внѣ закона «генералов-мятежников», дерзающих не подчиняться волѣ русскаго народа и ведущих открытую контр-революціонную агитацію среди солдат: «всякій офицер, всякій солдат, всякій гражданин», в толкованіи Стеклова, получит «право и обязанность» убить такого реакціоннаго генерала раньше, чѣм он «святотатственно поднимет свою руку». Впервые за, дни революціи публично раздался голос, призывающій к безнаказанным убійствам, и удивительным образом непосредственно никто не реагировал на эту гнусность: только представители Царскосельскаго гарнизона, как явствует из протокола Исп. Ком. 16-го марта, пожелали «объясниться» по поводу замѣтки, появившейся в «Извѣстіях». Обѣщаннаго будто бы «декрета», на чем настаивал Стеклов, Правительство, конечно, не издало, но агитація безотвѣтственных демагогов, как мы увидим, наложила свой отпечаток на соотвѣтвующіе правительственные акты.

В обстановкѣ первых недѣль революціи сообщеніе совѣтскаго офиціоза о настроеніях в Ставкѣ, посколько рѣчь шла о высшем командованіи, весьма, мало соотвѣтствовало дѣйствительности – демагогам Исп. Ком. просто не нравилось, что на фронтѣ "движеніе солдат хотят направить в русло Врем. Прав.", как выразился в засѣданіи Исп. Ком. 15-го марта представитель одной из "маршевых рот" на западном фронтѣ, и они спѣшили форсировать то, что могло выявиться в послѣдующій момент. Послѣ переворота ни о каком "монархическом заговорѣ" и Ставкѣ не думали[312]

[Закрыть]. Когда Алексѣев в бесѣдѣ с Гучковым по поводу устраненія в. кн. Н. Н. от верховнаго командованія говорил: «мы всѣ с полной готовностью сдѣлаем все, чтобы помочь Правительству встать прочно в сознаніи арміи: в этом направленіи ведутся бесѣды, разъясненія и думаю, что ваши делегаты привезут вам отчеты весьма благопріятные... Помогите, чѣм можете, и вы нам, поддержите нравственно и своим слоном авторитет начальников» – он говорил, повидимому, вполнѣ искренне, и высшій командный состав, дѣйствительно, сдѣлал все, чтобы «пережить благополучно совершающійся... нѣкоторый болѣзненный процесс в организмѣ арміи». Конечно, помогало то, что в силу отреченія Императора формально не приходилось насиловать своей совѣсти и человѣку монархических взглядов: «покорясь, мы слушали голос, исходящій с высоты престола» – так формулировал Лукомскій в офиціальном разговорѣ с Даниловым 4-го марта основную мысль людей, находившихся в Ставкѣ... С облегченіем занес Куропаткин в дневник 6-го марта: «Мнѣ, старому служакѣ, хотя и глубоко сочувствующему новому строю жизни Россіи, все же было бы непосильно измѣнить присягѣ... Нынѣ я могу со спокойной совѣстью работать на пользу родины, пока это будет соотвѣтствовать видам новаго правительства». Вѣроятно, очень многіе – и в том числѣ прежде всего Алексѣев – могли бы присоединиться и формулировкѣ своего отношенія к «монархіи», данной адм. Колчаком во время своего позднѣйшаго предсмертнаго допроса в Иркутскѣ: «для меня лично не было даже... вопроса – может ли Россія существовать при другом образѣ правленія»... «послѣ переворота стал на точку зрѣнія, на которой стоял всегда, что я служу не той или иной формѣ правленія, а служу родинѣ своей, которую ставлю выше всего». «Присягу (новому правительству) – показывал Колчак – я принял по совѣсти». «Для меня ясно было, что возстановленіе прежней монархіи невозможно, а новую династію в наше время уже не выбирают». Насколько сам Алексѣев был далек от мысли о возможности возстановленія монархіи, показывает знаменательный разговор, происшедшей уже в августовскіе корниловскіе дни между ним и депутатом Маклаковым. Бесѣда эта извѣстна нам в передачѣ послѣдняго, – быть может, она нѣсколько стилизована. Но суть в том, что правый к. д. Маклаков, завороженный юридической концепціей легальности власти, считал, что в случаѣ успѣха Корнилов (Маклаков был пессимистичен в этом отношеніи) должен вернуться к исходному пункту революціи – к отреченію Царя и возстановить монархически строй. Алексѣев, в противоположность Маклакову думавшій, что Врем. Правит, доживает свои послѣдніе дни, уже разочарованный в политическом руководствѣ революціей, крайне тяжело переживавшій развал арміи (все это накладывало отпечаток на пессимистическія сужденія Алексѣева о современности, как видно из его дневника и писем послѣ отставки), признавал все же невозможным и нежелательным возстановленіе монархіи[313]

[Закрыть].

Насколько Ставка была в первое время чужда идеѣ "монархическаго заговора", показывает легкость, с которой были ликвидированы осложненія, возникшія в связи с отставкой в. кн. Н. Н. В воспоминаніях Врангеля подчеркивается "роковое" значеніе рѣшенія Ник. Ник. подчиниться постановленію Врем. Правительства. По мнѣнію генерала, Врем. Прав. не рѣшилось бы пойти на борьбу с Вел. Князем в силу его "чрезвычайной" популярности в арміи, и только "один" Ник. Ник. мог бы оградить армію от гибели. Таково было сужденіе, высказанное Врангелем, по его словам, в тѣ дни. Неподчиненіе Врем. Правительству знаменовало бы собой попытку контр-революціоннаго демарша. Если Врангель тогда высказывался за подобный шаг, его никто не поддержал, если не считать офицеров Преображенскаго полка полк. Ознобишина и кап. Старицкаго, о появленіи которых в Ставкѣ и качествѣ "делегатов" из Петербурга разсказывает довольно пристрастный свидѣтель. ген. Дубенскій[314]

[Закрыть].