Текст книги "Идолов не кантовать"

Автор книги: Сергей Нуриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

– А по вашему – мой? Да вы похожи как две капли воды! – заверил Мамай. – Если ваши волосы накрутить бигудями, покрасить вас гуталином, придавить нос и испугать – вас от него вообще не отличить. У него даже отчество – Феофилович.

– Ну, мало ли, – пытался перечить Буфетов, – Феофиловичей бродит.

– Если вы во всей Африке найдете еще хоть одного Тамасгена Феофиловича – можете выколоть мне глаз.

– А почему… почему в Африке? Кажется, его мать была с Кубы…

– Ищите где хотите, – отрезал чекист, – все равно не найдете.

Шататься по материкам, чтобы потом колоть такому молодцу глаза, было делом нешуточным, и Феофил Фатеевич был вынужден поверить на слово.

– А где же вы его нашли? – задал Буфетов последний и, как ему показалось, провокационный вопрос.

Но на все вопросы у Мамая были ответы. Безжалостно улыбнувшись, он сообщил:

– Я подобрал вашего ребенка на Курском вокзале в Москве. Его били нищие расисты. Он пробирался к вам, но сбился с курса.

Феофил Фатеевич смахнул слезу, хотя веки у него были совершенно сухие.

– Так что будем делать, папаша? Сынок ваш находится здесь нелегально, без визы. Может, мы пока у вас укроемся?

– Буду рад, – печально произнес отец.

– У меня к вам просьба, – сказал Потап, удовлетворенный воссоединением семьи. – Мой приятель о ваших с ним родственных связях пока не подозревает. Так вы уж сразу не лезьте к нему целоваться. Не будем шокировать ребенка. Пусть адаптируется.

– Понимаю, понимаю, – закивал Буфетов. – А, скажите, он по-нашему понимает?

– Гена? Только со словарем. Но к словарю ему еще нужен переводчик. – Потап игриво ткнул Феофила Фатеевича пальцем в живот. – Ну, покажите нашу детскую комнату и идемте к вашему чаду.

Встреча прошла без лишних эмоций и плавно перешла в ужин. Эфиоп, уткнувшись в тарелку, уплетал родительские харчи с большим аппетитом. Буфетов угрюмо косился на сынишку, надеясь опознать в негритянских чертах что-нибудь свое. Мамай, пользуясь рассеянностью хозяина, подливал ему самогона, а сам налегал на маринованные грибы. Пили за отцов и детей, за беспризорников и дружбу народов. Под занавес вечеринки, загадочно подмигивая хозяину, Потап сказал тост:

– За ваши гены! Вы можете гордиться ими.

Феофил Фатеевич тяжело посмотрел на сотворенный им генотип, отвернулся к окну и прослезился. Прохныкав несколько минут, он уснул прямо за столом.

Неспешно покончив с ужином, старатели вышли на балкон.

– Это твой родственник? – осведомился эфиоп, глядя вдаль, где тусклыми фонарями обозначалась окраина Козяк.

– Скорее твой, – ответил бригадир, глядя туда же. – Тщательно обследовав генеалогическое древо, я выяснил, что вы с ним висите на одной ветке. Он твой папа.

Тамасген возмущенно засопел.

– Ты… сказаль… что я ему… сын?!

– Видишь ли, выдать тебя за его дочь было бы сложнее. Впрочем, если ты настаиваешь…

– Но как же он мог поверить?

– На то были свои основания. А что ты так pазволновался? Радоваться надо.

– Мы его обманули, – понурился эфиоп. Опять обман… Обманывать плохо…

– Чего-о! Это кто говорит? Это непорочная дева Мария говорит? Нет, если я не ошибаюсь, этот голос принадлежит самозванцу, который только и мечтает околпачить сотню-другую доверчивых провинциалов и загрести деньгу.

Усыновленный сконфуженно молчал.

– Причем, – обратился Потап к невидимому судье, восседающему где-то в черном небе, – прошу заметить, ваша честь, что я за свою невинную ложь не взял ни копейки. Более того, я помог снять тяжкий грех с души раба божьего Феофила. Попрошу, Господи, записать это на мой счет, сдачи не надо.

Произнеся сию тираду, бригадир облокотился на перила и, плюнув вниз, проводил улетающий в бездну плевок равнодушным взглядом. Подумав, он вновь плюнул на землю, но на этот раз вложив в процедуру какой-то особый смысл.

– Высоко, – со значением сказал Потап.

– Высоко, – согласился Гена.

– И это все, что ты можешь мне сказать? Тогда я тебе скажу. Не исключено, что завтра мы проснемся совсем другими людьми. Нас будут называть на «Вы», и мы никогда больше не будем ездить в общественном транспорте. Нет! Возможно, такими людьми мы ляжем спать уже сегодня. Но перед сном надо потрудиться.

– Ты хочищь…

– Да, пора нам заняться своими прямыми обязанностями. Сейчас перетащим сюда коллекцию скульптур и будем делать вскрытие.

– Пилить?

– Пилить?! Пилить скульптуры – это святотатство. Что подумал бы твой, папа, застав тебя за таким занятием! Он бы отрекся от тебя тотчас же. Нет, пилить их мы не будем. К тому же, пока я буду елозить по бюсту пилочкой, я просто лопну от нетерпения. Есть другой способ. – Сказав это, Мамай многозначительно кивнул за пределы балкона.

– Не поняль.

– Знаешь, как орел расправляется с черепахой? Чтобы разбить панцирь, он сбрасывает ее с высоты на камни, а потом, если добычу не утащат шакалы, кушает…

Тамасген тревожно всматривался в лицо Мамая; намеки насчет сбрасывания с высоты ему не нравились.

– Я, разумеется, буду орлом, – продолжал бригадир.

Эфиоп, предчувствуя участь черепахи, приготовился к борьбе. – Ты, стало быть, будешь шакалом.

– А черепаха? – воспрянул африканец. – А-а! Поняль. Мы будем бросать бюсты!

– Я буду бросать, а ты будешь ловить.

– А бросать скульптуру – это не свинство? – ехидно скривился эфиоп.

– Нет. Это политическая акция. Кстати, какие у тебя отношения с коммунистами?

– Никаких.

Ученик строго оглядел пророка.

– Твоя аполитичность меня пугает, Гена. Такие, как ты, часто становятся безропотным орудием в руках авантюристов! А твоего дедушку никогда не расскулачивали? Нет? Жаль. Моего тоже. А был бы хороший повод поквитаться. Ладно, будем квитаться без повода.

Глава 9. Акт вандализма

Ночью, прихватив с собой санки, старатели покинули отчий дом.

В небе пылали суставы Большой Медведицы. Лунный свет заливал асфальтированную улицу Мира, часто проваливаясь в ее выбоинах. На веревках скрипело окаменевшее белье. В подъездах гуляли сквозняки и курили влюбленные. Жалобно выл заплутавший ветер.

– Я полагаю, – деловито начал бригадир, когда они вышли на финишную прямую – улицу 42 года Октября, – я полагаю, что с техникой отмывания золота ты не знаком. Тогда внимай инструкциям и повышай квалификацию. Позиция будет такова: я работаю на балконе и метаю тебе бюсты; ты – караулишь внизу. Вождей буду метать с интервалом в две минуты, за это время ты должен успеть выскочить из укрытия, осмотреть место происшествия, снять анализы и подать мне знак. В случае успеха прячешь слиток в рюкзак и мчишься с ним ко мне. И не вздумай откусить кусок! Я проверю. Если по техническим причинам бюст окажется пустым, беги за угол, чтоб не прибило, и жди следующего.

– Жильцы могут проснуться, – засомневался Тамасген; – спрашивать меня будут… Что я им скажу?

– Ничего не говори. Хотел бы я посмотреть на того умника, который, увидев среди ночи твою рожу, решился б задавать вопросы. В крайнем случае покажешь язык. Весь. Как на приеме у лор-врача. Клиент упадет в обморок.

– А получится? – в голосе эфиопа слышалась досада.

– Ну, если с Элеонорой получилось… Ты только сейчас не высовывайся, – предупредил Потап, замедляя шаг перед гостиницей. – Если сейчас ее смена, то второго раза она не перенесет.

Двери «Роди» оказались незапертыми, и золотодобытчики беспрепятственно пробрались в холл. Дежурная бабушка, укутавшись в пуховый платок, сладко почивала в кресле и, услышав шорохи, лишь миролюбиво хрюкнула во сне. Заботливой рукой Мамай поправил на ней шаль и той же заботливой рукой стащил два моченых яблока.

Забаррикодировавшись в номере и зашторив окно, старатели приступили к переоценке ценностей.

– Полцентнера, – заключил чекист, схватив в объятия самого большого вождя. – Гадом буду, оно здесь.

С грохотом опустив изваяние на пол, он стал подсчитывать вероятный куш:

– Стало быть, если отбросить скорлупу, то чистой начинки будет килограммов сорок пять… Или даже сорок семь. А? Нет, не будет сорок семь, не выйдет. скорлупа очень толстая… Ну черт с ним, сорок пять так сорок пять. Грузи, Гена.

Следующий бюст был значительно легче своего собрата и тянул всего килограммов на тридцать восемь. Огорченный потерей двух тысяч граммов золота на первом бюсте, Потап обозлился еще больше.

– Тридцать восемь минус… минус ну хотя бы четыре, – недовольно бормотал он, – это уже будет тридцать четыре! О боже, я несу убытки! Будем надеяться, что слиток находится именно в первом.

Третий вождь, по мнению Мамая, был совершенно крохотным и не представлял существенного интереса.

– Это просто смешно, – проговорил Потап, разочарованно перекидывая девятикилограммовый бюст из руки в руку. – Только зря кипятильник подарили. А все ты виноват.

– А вдруг это он и есть, – возразил в оправдание Гена, – и в нем лежит помощь братским партиям.

– Да если они впихнули в этот чайник свою помощь – Я их после этого уважать перестану. Здесь в лучшем случае семь кило! Хоть бы не позорились! Я не нищий. Мне их подачки не нужны! – высокопарно объявил Потап.

– Если ты не хочешь, я могу взять, – с готовностью молвил эфиоп, неверно истолковав слова бригадира.

– Этого? Бери, если хочешь. Я хотел его сам понести, но раз ты просишь… Можешь пока все взять. У Буфетова отдашь. Энтузиастов с детства люблю.

– Кого?

– Энтузиастов, тех, которые трудятся даром.

– Как даром? – испугался Гена. – Ты же обещаль…

– Что я обещал? – резвился бригадир. – Палец обещал? Бери. Все десять бери! Даже двадцать. Пальцы его ног я тебе тоже жалую. Руби прямо сейчас.

Великий маг почувствовал себя обманутым. В один миг он лишился доли, ибо все вожди оказались не только беспалыми, но и безрукими и даже безногими.

Потап коварно ухмылялся.

– Я в милицию на тебя накапаю, – пискнул негр, злобно сверкнув глазами.

– Что? Шантаж! Измена в штабе! – завопил чекист с напускным негодованием. Но игривость его тотчас же прошла, когда в смуглой руке Тамасгена он увидел перочинный нож. – Это еще что такое? – посуровел Потап. – Это у тебя нож? В самом деле нож? Настоящий? Хоро-о-ош. Но копье тебе бы больше подошло. Да еще бусы. Ей-богу! А так… Посмотри, на кого ты похож.

Бережно взяв обезумевшего эфиопа за локоть, Потап подвел его к зеркалу. Шантажист потупил взгляд и застенчиво спрятал нож за спину.

– Если бы я знал, что у тебя такая слабая нервная система, Генадий, то упросил бы Буфетова расселить нас в разные комнаты. И часто у тебя истерики?

– Когда меня обманывают, – в нос проговорил эфиоп.

– А кто тебя обманывает? Я тебя обманываю? Я же пошутил! Я и понятия не имел, что из-за шутки человека могут лишить жизни. Чувство юмора это последнее, что еще отличает человека от животного. С великой грустью должен констатировать, что у тебя это отличие почему-то отсутствует.

– Ты мне отдашь?

– Палец?

– Мою долю.

– Чтобы не быть умерщвленным – придется. Во избежание недоразумений сразу выразим твою долю в процентах. Один палец – это… это… ну, максимум это четверть процента от массы тела…

– Ты обещаль мне двадцать палицев, – напомнил напарник. – Будет пять моих процентов.

– Ну ты и гусь! – возмутился бригадир. – Настоящий стяжатель! Хорошо, за свое рвение можешь рассчитывать на два. Два процента с вычетой подоходного налога. И покончим с этим. Но учти, еще один такой ультиматум – лишу доли. А теперь убери оружие и займись делом.

Тамасген вытащил из-под кровати последний бюст. То был вождь, которого намедни он пытался выпотрошить. Надеясь скрыть от правосудия сей позорный факт, эфиоп воровато оглянулся и торопливо принялся запихивать вождя в мешок. Но правосудие в лице Мамая не дремало, и попытка увернуться от ответственности была немедленно пресечена.

Потап взял бюст на руки, словно ребенка, внимательно осмотрел изувеченную бронзовую голову.

– Кто скульптуру испортил? – спросил бригадир после томительного молчания.

Он подошел к помощнику на опасно близкую дистанцию и заговорил сладким, вкрадчивым голосом, не предвещавшим, впрочем, ничего хорошего:

– Так что, кто Ильичу глазик выколол? Кто, кто? Кто это вождю мирового пролетариата ухо спилил? Ты случайно не знаешь, фармацевт?

Подозреваемый тоскливо посмотрел в окно.

– Ну-ну, – лился нежнейший баритон Потапа. – Может, ты кого-нибудь подозреваешь, Геннадий?

Набравшись наглости, Геннадий пожал плечами и сказал:

– Никого.

– И я тоже. Ума не приложу, кто бы это мог быть. Я надеюсь, ты на меня не думаешь? Нет? Спасибо. Тогда кто же? Слушай, студент, а ты случайно не мог сделать это по политическим мотивам?

– По политическим?

– Да, в припадке мести. Может, у тебя все-таки найдется хоть один репрессированный родич?

Закатив глаза, эфиоп честно тужился целую минуту, стараясь припомнить хоть одного пострадавшего от большевиков родственника, но вынужден был признаться, что таковых не имеет.

– Ну, что ж, – вздохнул бригадир, обнимая друга, – тогда выходит, что ты, зад копченый, хотел меня просто обокрасть!

Карающей рукой Потап схватил напарника за ухо и принялся его крутить, словно завод будильника. Уличенный эфиоп корчил страшные гримасы, но наказание терпел стоически, лишь изредка тихо ругаясь на родном наречии.

– Будешь знать, змея подколодная, как на чужие клады хлебало разевать, – приговаривал чекист, сосредоточенно выворачивая коричневое ухо. Будешь знать, как измываться над произведением искусства… Бу-у-удешь… Это тебе за двадцать пальцев… Это за покушение на мою жизнь…

Когда ухо прорицателя стало величиной с вареник, Потап, удовлетворившись его размерами, отпустил обвиняемого.

– Если я тебя сейчас и не прогоняю, то только исключительно из сострадания к тем людям, которые тебя могут приютить. Вину свою будешь искупать честным и низкооплачиваемым трудом, не входящим в общий стаж работы. Как глава артели я снимаю тебя с должности заместителя и разжалую до… – Потап на секунду задумался, – до подмастерья. А сейчас сноси бюсты вниз.

Все последующие команды эфиоп выполнял шустро и безропотно, как новобранец. Драгоценный груз был распределен среди старателей согласно рангам и боевым заслугам. Бригадир взвалил на себя крохотный бюстик. Оставшийся металл уместился в санках, в которые впрягся провинившийся великий маг. Ржавые полозья санок довольно сносно скользили по льду, но, попадая на голый асфальт, будто цеплялись за него когтями и неистово визжали. Преодолевая силу трения, Тамасген кренился корпусом вперед и, буксируя, горестно всхрапывал, подобно старому мерину. Обратный путь казался ему втрое длиннее.

Мамай шествовал за повозкой, строго окрикивал во время задержек и праздно разглагольствовал о будущем:

– …В Монте-Карло открою ресторан – «У Ильича». Официантки будут в красных косынках и галошах. Администратор – в кожаной тужурке, с маузером на боку. А швейцар будет в красноармейской шинели, буденовке и обязательно с кавалерийской шашкой. Вышибал одену в матросскую форму… Экзотика!.. А еще кино сниму. Комедию. С детства люблю все смешное. Может быть, я поэтому с тобой связался? Как думаешь, Геннадий? Но первым делом надо будет вступить в Общество охраны памятников архитектуры, чтоб от таких, как ты, их охранять. А у тебя есть мечта, учитель? Куда ты денешь свои капиталы, если я тебе их дам? Сможешь ли ты распорядиться ими культурно? Наверное, ты станешь меценатом и заведешь собственное варьете… Нет, на это у тебя фантазии не хватит. Молчишь? Я и так знаю, как ты потратишь деньги. Купишь себе перстень на тридцать грамм, заведешь жену и шестерых детей, отпустишь живот и будешь каждый вечер смотреть телевизор и пить пиво…

Луна села на крышу соседнего с небоскребом дома, будто боясь пропустить предстоящее зрелище. С такой высоты хорошо было видно, как к подножию небоскреба подошли двое и, задрав головы, посмотрели вверх.

Постояв в молчании минут пять и пробежав глазами расстояние, которое должны будут пролететь бюсты, старатели нерешительно переглянулись.

– Клад может разбиться на кусочки. В темноте можем все не найти, – выразил опасение Тамасген.

– Ты не знаешь свойств металлов, – не очень твердо сказал Потап. – Бронза хрупкая, она разобьется. А золото – металл мягкий. Сохранится в целости. Но, как я уже говорил, форма интересует меня меньше, чем содержание. Ну! Чего стоишь? Сбегай отнеси наверх вещички. Я тут посторожу.

Утешая себя мыслью, что завтра, возможно, это рабство прекратится и можно будет заказать билет до Аддис-Абебы, эфиоп взял на грудь одного из вождей и, пошатываясь, понес его на двенадцатый этаж.

Бригадир тем временем принялся бродить вокруг да около скамейки, изучая плацдарм. Широкой полосой вдоль дома тянулся полисадник. От стены до дороги было метра четыре. "Для верности метать нужно будет на твердое", – размышлял Потап, представляя траекторию полета.

Трижды эфиоп покорял вершину небоскреба. Трижды, преодолевая ступеньку за ступенькой, взбирался он на двенадцатый этаж. Последнее восхождение далось ему особенно тяжело и заняло не меньше получаса. Нетвердой, старческой походкой Гена вышел из подъезда за последней вещичкой.

– Запыхался? – участливо спросил Потап, положив ему руку на плечо и едва не свалив с ног. – Ну, так и быть, этого идола я отнесу сам. Да! Чуть не забыл сказать! В соседнем подъезде лифт работает, и по чердаку можно перейти в наш подъезд.

Подмастерье задохнулся от обиды и негодования.

– Не глотай так много воздуха – застудишь гланды, – посоветовал бригадир. – А о лифте я умолчал ради твоего же блага. Что, если ты опять дашь слабинку и захочешь присвоить всю добычу? Был бы ты в хорошей форме – мне пришлось бы дольше за тобой гоняться. А так далеко не убежишь, если что. Значит, и бить тебя я меньше буду. Ладно, я пошел. Будь умницей. Начинаем через пять минут. В случае успеха – свистни один раз, если неудача – свистни дважды.

В кабине лифта Потапа охватило волнение – наступал критический момент. Как и любой смертный в подобных случаях, чекист обратил свои призывы к Богу. Он просил Всевышнего, чтобы тот послал ему кусок золота, желательно в большом бюсте. Впрочем, на маленький кусок Потап тоже соглашался, хотя и с меньшей охотой. "В противном случае, – мысленно грозил он, – я потеряю в тебя веру, которая у меня только что возникла. А голосами верующих в наше время надо дорожить". Господь промолчал, и Мамай затаил надежду, что они договорились.

Феофил Фатеевич по-прежнему спал, но, судя по всхлипываниям, уже не так крепко. Осторожно пробравшись на балкон, Потап посмотрел вниз и ничего не увидел. "Надо добросить до асфальта, – думал он, воздвигая бюст Ленина на перила, – надо попасть".

– Ну, с богом! – шепнул чекист и с силой столкнул истукана.

Мелькнув напоследок в пучке света и ехидно ухмыльнувшись, вождь провалился в бездну…

Сердце Потапа перестало биться. Вселенная застыла в ожидании. Время завершило свой ритмичный бег. Минула целая вечность, прежде чем страшный грохот потряс весь микрорайон. Дом № 12АБ вздрогнул, словно при трехбальном подземном толчке. Во всей округе проснулись и испуганно залаяли собаки. Дружной капеллой задребезжали стекла.

– Попал, – догадался Мамай, восстанавливая дыхание.

Из кухни выскочил очнувшийся Буфетов и, продирая глаза, очумело вытаращился на кладоискателя.

– Что? Вы кто? – прокудахтал Феофил Фатеевич, не узнав спросонья гостя.

– Тише, папаша. Из-за вас я ничего не слышу, шикнул Потап и, свесившись с балкона, прислушался. Но как он ни старался, ни одного звука, похожего на свист, до него не донеслось. – Попробуйте-ка и вы, папаша. Может, вы что-нибудь расслышите.

Вытянув шеи и изумленно заглядывая друг другу в рот, они замерли в выжидательных позах. Прошло несколько долгих минут. Наконец до их слуха долетел странный звук, похожий на завывание ветра:

– О-о-а-э-у-у.

– Что он орет? – раздраженно спросил Потап.

– Кто?

– Сынок ваш, вот кто!

– А почему он орет?

– С ума сошел потому что! Вы мне можете перевести?

– Не пойму. Далеко очень.

– Ну вот! А еще отец! Да вы слушайте! Слушайте.

– О-о-о-а-э-ту-у, – вновь послышался протяжный вой.

– Кричит: нету, – сообщил Буфетов.

– Чего нету?

– Сейчас… минуточку… кажется, говорит… то ли молота у него нету, то ли молотка…

– Прям так и кричит?

– Угу… А зачем ему молот? – испугался Феофил Фатеевич.

– А я откуда знаю! Я ж говорю – спятил, – нахмурился бригадир, соображая, что бы предпринять. И вдруг он понял, о чем вопит подмастерье, – золота нет! – Да он и вправду двинулся! – взревел Мамай. – Идиот! Я убью его!

Потап заметался по балкону в поисках выхода из сложившейся ситуации.

– Молчи, сволочь! – выкрикивал он в ночь, но верховой ветер уносил его команды в совхозные поля.

Эфиоп продолжал горланить. Требовались экстренные меры.

Надо прибить гада, – осенило бригадира, и без промедления он запустил в неслуха первым подвернувшимся бюстом.

– Что вы делаете? Он может погибнуть! – робко вступился за Гену родитель.

Но Потап уже несся вниз, преодолевая каждый лестничный пролет одним прыжком.

…Верный долгу, Тамасген Малаку сложил рупором руки и в очередной раз вознамерился оповестить напарника о неудаче, не подозревая даже, что на него надвигаются сразу две беды: одна, тараня бельевые веревки, падала с неба, другая бежала по лестнице. В тот самый миг, когда Гена, набрав полную грудь воздуха, уже готов был его выпустить, земля под его ногами вздрогнула и раздался взрыв шрапнельного снаряда. Ближние дома отозвались эхом. Издав предсмертный вопль, эфиоп рухнул как подкошенный.

Подоспевший Мамай переступил через поверженного компаньона и, став на четвереньки, принялся прочесывать местность. Под лунным светом заманчиво мерцали бронзовые осколки разной величины. Нa изломах они сверкали почти как золотые. Среди них попалось несколько окурков, раздавленный спичечный коробок и пуговица, но золота не было. Мамай рассвирепел. Он подобрал крупный, неправильной формы слиток, осмотрел его со всех сторон, смутно надеясь увидеть на нем оттиск пробы. Увы, это был самый прозаический нос вождя, не имеющий ни пробы, ни эстетической ценности. Кладоискатель встал, отряхнул брюки и только потом обратил внимание на бездыханную тушку эфиопа.

– Не притворяйся, – мрачно сказал Потап, – а то хуже будет.

Великий маг не послушался и продолжал валяться. И хотя он уже оправился от шока и пришел в себя, по тону бригадира он понял, что надо бы еще полежать. Однако вскоре африканец начал замерзать и, решив, что должное впечатление удалось произвести, жалобно застонал. Но Мамай был неумолим.

– Козлу – козлячья смерть, – заключил он, несильно пнув напарника ногой. – Ладно, вставай, бить не буду. Может быть.

– Я раненый, – произнес Гена, не открывая глаз, – в ногу.

– Хорошо, по ноге бить не буду.

– Да за что?

– Он еще спрашивает! Ты чего орал как резаный?

– Хотель сообщить…

– Сообщить! Ты еще дай объявление в газеты! Добыча клада, к твоему сведению, – дело весьма интимное. Скажи спасибо, что оба бюста оказались пустыми.

– Спасибо.

– Тьфу, дурак!

– Я раненый, – оскорбился Гена.

– Ты не раненый. Ты контуженый. С детства, – с грустью констатировал бригадир. – Ну почему нельзя было просто свистнуть?

– Я не умею.

– Почему сразу не сказал?

– Я только потом узналь, когда попробоваль.

Глядя на подручного, который, поджав больную ногу, словно цапля, пытался устоять на здоровой, Потап проговорил:

– Если бы ты не был такой примитивной особью, то я бы давно заподозрил в тебе шпиона-вредителя.

Чекист хотел было разразиться речью о никчемности эфиопа, но дело не терпело отлагательства. С бюстами следовало покончить раз и навсегда.

Выведенный из строя подмастерье похромал к подъезду, чтобы занять теперь место наверху. Приплясывая от холода, бригадир схоронился за углом.

Ждать пришлось довольно долго. Наконец, тихо свистя, с небес прилетел третий бюст и грянул оземь. Одного взгляда на его останки было достаточно, чтобы понять, что надежды кладоискателей не оправдались и на этот раз.

Ночной шум разбудил жильцов с нижних этажей. Некоторые граждане просто вышли из себя и зажгли свет, ясно давая понять, что терпение их небезгранично. Самые же решительные свирепо выглядывали из-за занавесок на улицу, стараясь, впрочем, остаться незамеченными.

Последний вождь приземлился без лишней помпы. Не попав в асфальт, он угодил в мерзлую клумбу и нехотя развалился на две симметричные части. Справедливо полагая, что если золото хранилось в одном из четырех бюстов, то теперь ему деваться просто некуда, радостно рыча, Потап бросился к месту падения…

Отсутствие клада он перенес стойко. В конце концов, отрицательный результат – тоже результат и кольцо вокруг драгоценного вождя значительно сузилось. К тому же после ревизии бюстов стратегические интересы бригадира всецело устремились к памятникaм, вес которых исчисляется уже не килограммами и даже не центнерами, а тоннами. Тоннами, – повторил Потап магическое слово, чувствуя, как волосы у него на голове пришли в движение.

Подмастерье был несколько озадачен, увидев товарища с пустыми руками, но в приподнятом настроении. Не давая никаких разъяснений, чекист прошел в комнату и быстро забрался в постель. Уже перед самым сном эфиоп не вытерпел и осторожно справился о результатах операции. Лишь по прошествии долгих десяти минут, когда казалось, что до утра бригадир не заговорит, Потап приподнял голову и веско ответил:

– Нахрапом обогащаются только дураки и получатели наследства. Удивляюсь, почему ты до сих пор не разбогател.

– А я еще наследства не получил, – сказал нахальный негр, когда Потап уснул.

В соседней комнате раздались подозрительные шорохи, но Тамасген не придал этому значения, приняв их за слуховые галлюцинации, явившиеся следствием напряженной трудовой ночи.