Текст книги "Идолов не кантовать"

Автор книги: Сергей Нуриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

Когда страсти улеглись, Потап распахнул дверь мастерской и сказал:

– Можно выходить.

На пороге появился Федор. За ним, переминаясь с ноги на ногy, стоял Тyмaков.

– Знаете, начальник, – хмуро проговорил бывалый пикетчик, – под исполкомом ко мне относились с уважением. Дворники со мной здоровались и давали закурить. – Оглянувшись на напарника, он добавил: – Требуем прибавки к жалованью. За вредные условия труда.

– Получите, – пообещал Потап. – Но почему бабуля на вас взъелась?

– Да сумасшедшая потому что! Когда узнала, что мы требуем сноса памятника, полезла в драку. Просто закоренелая большевичка какая-то! Вы, начальник, ее от нас оградите, иначе не пойдем. Я свою голову здесь ложить не собираюсь!

К площади подъехал свадебный кортеж. Из передней машины, украшенной ленточками и куклами, вылезли жених, беременная невеста и почетные свидетели. Следуя давней традиции, молодые возложили к подножию памятника букетик цветов. Затем тот же букетик подняли и вновь возложили свидетели. После того как обе церемонии запечатлел фотограф, молодые торопливо покурили, сели в машину, и вся процессия торжественно покатила дальше.

Когда площадь опустела, дворничиха, воровато осмотревшись, мигом пихнула цветы в ящичек для инвентаря, заботливо обмела плиту и пошла прочь.

Факт воровства не ускользнул от внимания чекиста.

– Ждите меня здесь, – приказал Потап наемникам. – Кажется, есть повод познакомиться с девушкой.

Дворничиха была задержана с поличным. Пикетчики видели, как Потап, настигнув воровку, подхватил ее под локоть и потащил в другую сторону. Поначалу старуха злобно отбивалась, но быстро присмирела, когда перед ее носом мелькнуло красное удостоверение и из ящика были изъяты вещественные доказательства. Закончилась сцена тем, что чекист, изобразив пальцами решетку, приложил ее к глазу, предсказывая бабушке ее будущее. Впрочем, на первый раз ей удалось остаться на свободе, и, благодарно поклонившись стражу порядка, она проворно убежала.

– Ну вот, миротворческая миссия увенчалась успехом, – сказал Мамай, вернувшись к пикетчикам. – Путем угроз и шантажа противника удалось склонить к перемирию. Идите работайте. Бабуля вас не тронет. Надеюсь, она была последним защитником Владимира Ильича. Очень надеюсь…

Глава 2. Шоу

Все решилось восемнадцатого февраля.

Предвидя трудный день и следующую за ним загульную ночь, Потап позволил себе поваляться в постели подольше. В 10 часов 00 минут он рывком вскочил и так же резко отдернул штору, впуская в комнату свет. День, к которому кладоискатель усердно готовился два месяца, нaконец настал. Но, несмотря на всю свою знаменательность, он выдался до безобразия унылым. Вверху, вместо неба, над землей висел бесконечный алюминиевый лист. Внизу лежали асфальт, острова грязного снега, бесхозные трубы и прошлогодние котлованы.

Ничуть не обескураженный сим удручающим пейзажем, Потап отвернулся от окна и отправился принимать ванну. В такой день он должен быть как никогда свеж, гладко выбрит и надушен.

"Дом куплю только с бассейном, – планировал чекист, сидя в узкой полутораметровой посудине, в которой даже невозможно было как следует вытянуться. – Обязательно с бассейном… В бассейне будет подводный массаж вокруг – клумбы с цветами… Садовника заведу, вот с полотенцем подходит жена любимая… А следом за ней с чем-нибудь… например с фруктами на подносах, идут еще жены, менее любимые, но тоже… неплохие, короче. В небе – солнце. Во дворе павлины бегают. В дверях – дворецкий в накрахмаленной рубашке и с бабочкой. В гараже – черный лимузин, «Линкольн»… Хорошо, черт возьмиl Нет, я не преклоняюсь перед западным образом жизни. Я даже ему сопротивляюсь… как могу. Я могу ему настолько сопротивляться, что согласен на дом с павлинами где-нибудь в Крыму. Ради бога! Не нужна мне их Калифорния! У меня хватит чувства патриотизма, чтобы купаться в нашем Черном море, а не в их Тихом океане… Но патриотизм часто заканчивается там, где начинается комфорт. Поэтому я куплю себе «Линкольн». Но вовсе не потому, что он американский, а, потому, что он семиметровый и комфортабельный. Вот когда «Запорожец» будет длиной в семь метров и с двумя сотнями лошадиных сил под капотом, тогда я, с чувством патриотизма, буду ездить на родном автомобиле, гордясь собой и своей родиной… Потом… потом я поеду путешествовать. В Рио-де-Жанейро не поеду принципиально. Этот маршрут слишком замусолили в романах. Не хочу подражать литературным героям, я для этого буду слишком богат. Поеду лучше в Монте-Карло… Африку не забуду посетить, особенно Эфиопию. Разыщу там мелиоратора Малаку и подарю ему трактор. Вот удивится! Да, я буду мудрым и великодyшным… Господи, если ты хочешь, чтобы я был щедрым и великодушным, – сделай меня богатым! Господи! Ведь обогащаются же с твоей помощью другие, а ведь они не меньшие грешники, чем я. Господи, я, конечно, виноват перед тобой, потому что до этого несильно в тебя верил, но и ты, согласись, не слишком часто давал мне поводы благодарить тебя! Давай договоримся: ты сегодня будешь нa моей стороне, а я начиная с завтрашнего дня буду на твоей. Убеди меня в том, что ты есть, Господи! Ведь если где-то стоит целая глыба золота, то должна же она кому-нибудь достаться! А если она попадет в руки негодяя? А я… Я куплю Буфетову теплую пижаму… Нет, я переселю его в квартиру на первом этаже. Тумаковым куплю аппарат для изготовления пончиков, пусть деньги зарабатывают. Директору «Литейщика» подарю новый рояль. Пиптику дам на зубы, если они у него до тех пор еще останутся… Церкви, попам тоже пожертвую…" – Потап открыл глаза и посмотрел вверх, надеясь узнать на этот счет божью волю.

Прямо над ним от потолка медленно отслаивался кусок штукатурки. Единственное, что успел чекист, до того как кусок разбился об его голову, – зажмурить глаза.

– Вот осел! – воскликнул Потап, имея в виду себя. – Хорошо, что меня сейчас никто не видит. Оценим вещи объективно: миллионером я стану только через несколько часов. А пока я сижу в чужой квартире, бедный, голый и предаюсь мечтам идиота. Самому противно. А между тем у меня еще остались незавершенные дела: надо носок заштопать и выдать, крановщику аванс.

Готовясь к акции, Мамай решал исключительно технические вопросы, выпустив из-под надзора своих соратников. Он намеренно не вмешивался в их деятельность, полагая, что без него они наломают дров гораздо больше, чем под его присмотром. А чем больше они наломают дров, чем сильнее разозлится публика, тем, стало быть, легче будет поднять ее на бунт. Чекист спровоцировал революционную ситуацию, когда чем хуже – тем лучше, а теперь ему лишь оставалось узнать, насколько все подготовлено плохо, чтобы хорошо закончиться.

В половине пятого над входом в «Литейщик» зажглись разноцветные лампочки, что случалось только по праздникам. В ожидании зрелищ зрители кушали пирожные и фланировали между залом и буфетом. Райкомовцы сидели в комнате киномеханика, сдержанно переговаривались и важно рассматривали кинопроекторы. Каждый внутренне готовил речь о проделанной работе.

За пять минут до начала конкурса явился председатель. Он был весел и возбужден. На его обычно бесстрастном лице читалось волнение. Чекист персонально пожал присутствующим руки, передал пламенный привет от товарища Степана и предложил подвести итоги.

– Ну-с, Христофор Ильич, – сказал Потап, с теплотойпосмотрев на Харчикова, – чем похвастаетесь?

Пряча глаза, Христофор Ильич подал ему корону.

– Из сковородки делали? – догадался председатель, изучая изделие. – Да-а, хороша. Все гениальное просто. Это ж какую для такого убора надо голову! Что ж, свое мнение относительно этого шедевра я выражу после. А сейчас от ювелирных украшений перейдем к мехам. Где шуба?

– Шуба? В наличии-м. – С этими словами Брэйтэр выволок из-под лавки огромный куль, вытряхнул его содержимое на стол и важно сел на место.

– Это что? – ткнул Потап пальцем в груду шерсти.

– Шуба-м.

– Где шуба? Это шуба? Зачем вы ее завернули в какую-то гадость! Она же протухнет! Разверните. Покажите.

– Это шуба и есть-м, – упорствовал магнат, выражая неудовольствие. – Можете пощупать – натуральная.

Председатель брезгливо взял ее двумя пальцами.

– Не развалится? А почему от нее такой… запах?

– Свежая еще-м.

– Как это – свежая? Это шуба или рыба?.. У нее такой вид, будто ее два дня собаки рвали. Из чего она сделана?

– Я не знаю-м. Это вот Мирон Мироныч знать должен, – насупился Брэйтэр, переведя гнев председателя на пропагандиста.

Мамай взглянул на притихшего Коняку и сухо спросил:

– Кто в этом принимал участие?

– Участие? – переспросил баптист.

– Да, участие. Назовите поименно.

– Поименно? Значит, так… Участие приняли: Полкан… Жучка… и потом… остальных я не знаю, остальные бездомные попались.

– Вы про кого говорите?

– Про участников. Из которых шубу пошили.

Потап, с детства любивший собак, налился краской.

– Болван! Я спрашиваю не о непосредственных участниках! Меня интересуют косвенные: те, кто делал это своими руками!

– Это… это не я… Это Вася!

– Вася? Какой еще Вася?

– Сынок мой старший… Он же и единственный.

Но там кроме собак и лиса есть, на воротник пошла. Вы заметили? Вася ее в краеведческом музее… купил. – Мирон Мироныч запнулся, зная, что чучело лисы Василий из музея украл. – Что вы скажете?

– Для того чтобы высказаться точно, мне придется употребить нецензурные выражения. Поэтому я промолчу – все-таки сегодня праздник красоты. Но вы, гражданин Коняка, постарайтесь до завтра избегать со мной встречи. Красота, как известно, требует жертв, и вы можете стать этой жертвой. Кроме Куксова, все свободны. Я буду контролировать ситуацию. Вам, Владимир Карпович, как председателю жюри, особое поручение. Задачу помните? Устранять не красивых.

– Всех?

– Всех. Так будет смешнее.

– А как же… как же Изольда? – огорчился Куксов, – Она ведь тоже участвует.

– Ну я вам об этом и говорю! Из тех, что останутся, ей не будет равных.

– В каком смысле? – с подозрением спросил дворянин, в котором заговорило отцовское самолюбие.

– В прямом, – ответил Потап вызывающе.

– Но… Но как же я смогу? Я ведь не один в жюри. Нет никаких гарантий. Против меня целая куча.

– Насколько я знаю, там две кучи: одна – патриоты-националисты, другая – национал-патриоты. И они не против вас, а против друг друга. Вот и действуйте! Манипулировать драчунами легче, чем рабами. Одной куче вы тайно сообщаете номера участниц, за которых якобы будет голосовать другая куча. То же самoe вы сообщаете другой куче. В итоге и те, и другие голосуют против потенциальных претенденток. Да чтобы насолить друг другу, они готовы будут выбрать даже вашу Изю, будь она хоть без грима!

– Почему – даже? – опять обиделся Куксов.

– Ой, да идите вы с богом! – в нетерпении вытолкнул его чекист. – Не придирайтесь к словам.

Потап остался один. Отодвинув кинопроектор, он прильнул к узкому, как бойница, окну и осмотрел позицию. Сцена была оформлена в стиле ретро: преобладали лозунги и красный цвет, занавес украшали плакаты:

« Привет участникам соревнований!»

« Красота спасет мир. Ф.М.Достоевский»

« Красота спасет Козяки. И.Ф.Сидорчук»

Слева на сцене стояла трибуна. Справа – олицетворяющая женскую красоту, статуя Венеры, которую сделали из скульптуры «Девушка с веслом», отпилив у девушки весло вместе с руками.

Убранство зала окончательно убедило Потапа в том, что вся бригада здорово потрудилась. Мероприятие обещало провалиться с треском.

– Ну, с богом! – благословил он сам себя, взглянув на часы. – Белые начинают и, надеюсь, выиграют.

Комбинацию Потап начал классическим ходом, двинув вперед пешки.

На сцену высыпали участницы. Их насчитывалось десятка три. Поверх платья на груди и спине у каждой висели номера, какие надевают марафонцы во время забега.

Оценив их беглым взглядом, председатель сразу понял, что в отборочной комиссии столкнулись весьма разнообразные вкусы и представления о женском идеале. Самый маленький такой идеал не превышал полутора метров. Самые же большие не уступали в размерах гипсовой Венере. Последние, несомненно, являлись протеже Пиптика, питающего слабость к крупногабаритным дамам.

«Попадаются симпатичные мордашки, – пробормотал Мамай с некоторым сочувствием, зная, что в полуфинал им все равно не пробиться. – У Куксова будет много работы».

Видя, уто здесь управятся и без него, бригадир незаметно вышел из «Литейщика» и направился к площади Освобождения, где должны были развернуться главные события.

Живая сила и техника оказались на месте. Пикетчики, спасаясь от холода, бегали вприпрыжку вокруг памятника. В переулке, выходящем к площади, мерцая фарами стояли наготове самосвал и автокран. Обойдя машины вокруг, Потап постучал в кабину крана. Из окна вылезла голова крановщика.

– Петрович, все помнишь?

– Помню, – угрюмо отозвался Петрович.

Помолчали. Потап еще раз осмотрел технику, постучал ногой по колесу, похлопал по капоту, заглянул под крыло.

– Так, значит, все в порядке? – озабоченно спросил он.

– Все.

– И соляра есть?

– Есть.

– И трос цел?

– Цел.

– Стрелу проверял?

– Проверял.

– Смотри у меня, – пригрозил Мамай, не любивший, когда успех дела зависел от исправности техники. – Так сколько, говоришь, твой кран поднимет?

– Четырнадцать тонн должен.

– Четырнадцать? А пятнадцать поднимет? – тревожился бригадир.

– Бутылку дашь – поднимет и пятнадцать, – заверил крановщик.

– Дам. Потом.

– Лучше сразу. Хоть пять капель для сугреву.

– Сказал потом, значит, потом.

– Ладно, – недовольно буркнул Петрович – А долго ждать-то?

– Скоро уже.

Потап обошел грузовик и еще раз убедился, что все готово. Оставалось только ждать. Но нет ничего утомительнее, чем ожидание чуда, особенно если известно, что оно может произойти с минуты на минуту а может и через час. Побродив бесцельно по площяди, Потап не вытерпел и рысью побежал во Дворец культуры.

События тем временем там закручивались нешуточные: шла борьба за выход в финал.

Когда Потап, приоткрыв дверь, заглянул в зал, Лидия Грюкало из Варваровки лихо плясала на сцене матросский танец «Яблочко». Хотя Мамай не знал ее фамилии, она произвела на него большое впечатление. «Судя по всему, Куксов со своим заданием справляется успешно», – подумал председатель, наблюдая за могучими прыжками конкурсантки. Ошеломленная публика молчала. В конце выступления Лидия сделала «ласточку» и, кряхтя от натуги, удерживала равновесие не менее тридцати секунд. Стоя в трудной позе, девушка смотрела прямо на Потапа и, как ему показалось, смотрела даже с каким-то укором. Не выдержав ее взгляда, он раздраженно захлопнул дверь.

В Холле его подкарауливал отставной майор.

– Здравия желаю, – застенчиво улыбнулся Атамась.

– Чего тебе? – нахмурился бригадир.

– Насчет вакансии хотелось бы узнать. Могу смотрителем быть, швейцаром могу и вообще… у вас ведь сегодня решающий день?

Потап насторожился:

– Ты это о чем?

– Как же! Личный состав, так сказать, набираете в заведение свое. Я когда про конкурс узнал, то сразу сообразил. Я человек с понятием, хоть и военный бывший. Смотрителем в ваше заведение я б пошел.

– Да на кой тебе это надо?

– Я ж говорю, чтоб смотреть. И вообще, так сказать, на льготы рассчитываю.

– Какие еще льготы?

Атамась отвел бесстыжие глазки в сторону и признался:

– На бесплатное обслуживание, так сказать.

– Ах, во-от оно что! Ну ты даешь! Ишь че захотел! Бесплатное обслуживание! А ты кто такой? Участковый милиционер? Пожарный инспектор? А может ты из санэпидемстанции? А?

Майор подавленно молчал. Ни к одной из этих ветвей власти он отношения не имел. Даже студентом не был, чтобы просить пятьдесят процентов скидки.

Но Потап был в этот вечер милостив. Он наобещал служивому золотые горы и, в частности, дозволил безпрепятственно подсматривать в замочные скважины будущего борделя. «В конце концов, дело сегодня предстоит хлопотное, – рассудил бригадир, – без подручного не обойтись»

Работа для штатного смотрителя нашлась уже в следующую минуту, когда из зрительного зала донесся голос конферансье:

– «Про любовь!» так называется песня небезызвестного маэстро Игната Сидорчука. Ее споет небезызвестная Изольда Куксова, вернувшаяся к нам после гастролей по Москве!..

– Ну, вот и гвоздь программы, – проговорил Потап. – Сейчас начнется… Ты вот что: мне нужно отлучиться по срочному делу, а ты стой здесь и смотри в оба. Когда все начнется, беги на площадь. Я буду там. Перескажешь мне в деталях, что и как здесь было. Помни: от сегодняшней прыти зависит твоя завтрашняя карьера. Все ясно?

– Ясно. А что начнется-то?

– Что? – Потап важно посмотрел на майора, который даже не подозревал, в какую грандиозную операцию втянут. – Конец начнется, вот что. Словом, когда начнется – сам все увидишь…

На улице было пусто и темно. Бодаясь с внезапно налетевшим ветром, Мамай упрямо шествовал к площади Освобождения, сочиняя на ходу обвинительную речь.

Мимо, сигналя и состязаясь в скорости, промчались два новеньких автомобиля, из окон которых вырывались музыка и хохот, – теплая компания была навеселе.

– Дураки, – сердито бросил им вслед председатель, ежась от холода, – я бы мог купить вас со всеми потрохами! Просто ваши потроха мне не нужны… Совершенно не нужны – добавил он тише. – А то купил бы… Хоть завтра если сегодня все получится… Получится. Конечно, получится! Не может не получиться. Для этого есть все: есть я, есть клад, есть техника и будет поддержка трудящихся…

Поддержка трудящихся была самым слабым звеном в этой цепи. Безусловно, Иза Куксова с короной на голове – факт обидный для всего райцентра, но станет ли это поводом для бунта? Все, что могло потрясти и возмутить народ, уже давно сбылось и происходит каждый день. Закаленных невзгодами трудящихся нелегко будет удивить чем-то неприятным. Потап это знал, но менять план было уже поздно. Впрочем, настоящего восстания и не требовалось, достаточно было лишь молчаливого согласия народа. А что может быть проще, чем добиться от народа молчаливого согласия?

Придушив последние сомнения, председатель еще раз проверил посты, вышел на середину дороги и стал ждать, когда из «Литейщика» хлынут зрители. Вскоре метрах в трех от него, на тротуаре, замаячила yпитанная фигура милиционера. Милиционер ничего не ждал, он просто был на службе, и поэтому ему хотелось выяснить, чего ждет Потап. Решив, что служба больше ждать не может, страж порядка наконец выступил из укрытия.

– Курыть есть? – подозрительно спросил он.

Бригадир, не глядя, протянул ему пачку сигарет.

Милиционер взял несколько сигарет и, прикурив одну, лениво поинтересовался:

– Ты чего здесь делаешь?

– Стою, – холодно ответил Потап.

Старшина помолчал, посмотрел на свои сапоги, на небо и сказал:

– Не надо тут стоять. Иди где-нибудь в дрyгoм, месте стой.

– Почему? – все так же хладнокровно спросил Мамай, глядя на дорогу.

Затягивая время, чтоб найти вескую причину, запрещающую тут стоять, милиционер, не скрывая угрозы, высморкался.

– Документы покажь, – потребовал он, тронув дубинку.

Чекист небрежно предъявил удостоверение.

Старшина направил на документ фонарик, нажал кнопку свет не зажегся.

– Черт, – растерялся старшина.

Он еще долго чертыхался и встряхивал фонарь, но ему так и не суждено было узнать, что в алую обложку с тисненой надписью «Служебное удостоверение» вставлен обыкновенный читательский билет библиотеки им. Короленко, выданный на имя Маклая Александра Яковлевича. Проверив наличие фотографии и печати, старшина вернул документ владельцу.

– Так, так, – ничего не поняв, проговорил страж порядка. – Значит, по делу тут?

– Можно и так сказать, – кивнул Мамай. – А ты, старшина, лучше шел бы отсюда. Сейчас здесь митинг будет.

– Митинг! Какой митинг?

– Стихийный.

– А санкция на митинг имеется?

– Какая санкция! Я ж говорю – стихийный. Народные волнения. Памятник сносить будут.

Милиционер затравленно оглянулся вокруг. В эту минуту со стороны «Литейщика» на дорогу вышла группа людей. За ней – еще и еще. Вскоре на площадь надвигалась уже целая толпа.

– Та-ак, – протянул старшина, уходя в темноту.

Не мешкая, Потап бросился в другую сторону – пора было выводить технику.

Пустив клубы вонючего дыма, огромный КрАЗ выполз задним ходом из переулка, медленно перевалил через бордюр и неожиданно замер посреди улицы. Увидев преграду, передовой отряд сбавил шаг, задние стали напирать. И прежде чем народ опомнился и ринулся дальше, к Потапу подоспел вестовой.

– Товарищ директор!.. Товарищ директор!.. Хочу вам доложить, – заговорил смотритель, игриво ткнув Потапа кулаком в живот.

– Ну, – сдержанно рыкнул бригадир.

– Так вот: вы когда ушли, она, то есть Куксова, как начала скакать своими ножками! Как начала петь! «Ай лав ю» давай петь, «ай вонт ю» давай тоже петь…

– Представляю, – ухмыльнулся Потап. – Значит, так прямо и пела?

– Ага! «Ай лав ю» пела…

– Короче, – нетерпеливо оборвал председатель, – что публика?

– Публика? Публика в огорчении. Да вы послушайте!

Но бригадир больше не слушал. Он уже все узнал и готов был действовать. Легко вскарабкавшись на платформу крана, он поднял вверх руку и с пафосом закричал:

– Сограждане! Остановитесь! – Тут Потап подумал, что начало получилось слишком театральным, и перешел на более деловитый тон: – Поплотней, граждане, поплотней. Подходите ближе. Есть предложение организованно провести стихийный митинг протеста. Итак, возмущению нашему нет и не должно быть предела. Сегодня мы в очередной раз пали жертвами обмана. Шайка мошенников околпачила нас за наши же собственные деньги, превратив высококультурное мероприятие в посмешище. За кого нас принимают? Что нам показывают? Где обещанный праздник красоты? Это же халтура! А вы видели эту королеву красоты? Что это за королева такая с небритыми ногами! Не знаю, как вы, граждане, а я, человек из народа, воспринимаю такую королеву как личное оскорбление.

В толпе прокатился одобрительный ропот.

– А все потому, – воодушевившись, продолжал чекист, – что жюри конкурса погрязло в коррупции. Знаете ли вы, кто возглавлял это так называемое жюри? Бывший ответственный работник райкома. А кто затеял все это действо и присвоил ваши кровные? Целая группировка бывших ответственных работников тогo же учреждения. Козе понятно, что без подтасовки здесь не обошлось. Все места и призы к ним эти деятели распределили заранее. А иначе откуда бы взялась эта, извините за выражение, звезда! Кто она такая! У нас отобрали право выбора и лишили демократии! У простых девушек из народа не было никаких шансов выиграть эту неравную схватку, потому что силы были слишком неравны. На их светлом пути выросла чья-то зловещая угловатая тень. Oткyдa было знать простым девушкам, что это и есть некая Куксова, для которой уже забронировано первое место! Откуда им было знать, что сопротивление бесполезно! Так оно и случилось…

Неожиданно Атамась дернул оратора за штанину и зашептал:

– Что вы такое говорите? Ведь Куксова не победила!

– Как не победила? – сквозь зубы процедил Потап, склонившись к подручному.

– Так, не победила, затерли ее.

– Ты же говорил, что публика в недовольстве!

– В недовольстве. Затерли, потому и в недовольстве, – упрямо повторил Атамась.

…Несколько позже Потап узнал, что заседавшие в жюри патриоты принципиально не дали Куксовой корону за то, что она пела на иностранном языке. Но все эти тонкости стали известны чекисту потом, а в тот критический момент он лишь почувствовал, что ситуация выходит из-под eгo контроля.

Внимательно посмотрев на майора и убедившись, что тот не шутит, оратор вновь обратился к публике.

– Даl Так оно и случилось бы! – громогласно заявил он, лихорадочно соображая, как бы половчее выпутаться из создавшегося положения и довести митинг до логического конца. – Если бы… Если бы не клановые интересы коррумпированных чиновников, не дающих пробиться истинным дарованиям к широкому кругу зрителей!

Назвав Изольду талантливой бедной девочкой и невинной жертвой, Потап пустил свою речь по уже проторенному пути. Еще раз получило свое продажное жюри, еще раз подверглись критике притаившиеся коммунисты вообще и организаторы конкурса в частности. Свежими мыслями оратор слушателей не баловал. Неизвестно, сколько бы он смог морочить народу голову, если бы его не прервал чей-то зычный бас:

– Да говори короче, чегo надо! Холод-то собачий!

Отыскав глазами здоровенного детину, подавшего голос, председатель легко с ним согласился:

– Хорошо, товарищи, буду краток, потому как холодно. А посему предлагаю: не простить этого коммунистам и свалить памятник Ленину, этот оплот… оплот… В общем, главный оплот. Ну, что скажете, народ?

Народ, сбитый с толку столь резким переходом от девочек к Ленину, озадаченно молчал.

– Ну! – подзадоривал Потап, обращаясь лично к верзиле. – Ну же! Всю моральную ответственность я беру на себя.

– А чего! – решился верзила, оглядевшись. Можно и свалить к чертовой матери! А ну, пошли, братва!

– Постойте! Здесь вот случайно оказался кран. Он нам как раз кстати. – Оратор ловко пробрался к кабине и постучал по крыше. – Эй, мужчина, кто здесь крановщик? Вы крановщик?

– Ну, – сдержанно ответил Петрович.

Мамай отчаянно подмигивал крановщику, показывая, чтобы тот ему подыграл.

– И вы умеете управлять этой штукой?

– Ну, – сориентировался Петрович.

– Волю народа слышали? Тогда заводите.

Невзирая на поздний час и непогоду, публика, охваченная любопытством, двинулась к памятнику. Колонну возглавил инициативный верзила, окруженный сподвижниками, также жаждущими приключений.

Подготовка к свержению вождя проходила в paдушной обстановке. В толпе шутили. Желающих безнаказанно похулиганить оказалось достаточно. В считанные минуты памятник был связан. Между делом Потап посматривал в небо и благодарил Господа за щедрость. В суматохе он даже не сразу обратил внимание на крановщика, подающего ему странные знаки. Наконец Петрович сам подбежал к председателю, и зачем-то подмигивая, сообщил:

– Командир, лебедка поломалась.

– Ну и черт с ней, – отмахнулся Потап, следя за тем, чтобы тросы крепились с особой тщательностью.

– Значит, так будем валить?

– Валяйте… Кого валить?!

– Ну, этого… Ленина. Лебедка-то поломатая.

– Какая еще лебедка? – похолодел кладоискатель.

– Грузовая. Утром работала, днем работала, после обеда работала, а теперь поломатая.

– Ты с ума сошел, Петрович? Какая может быть лебедка? Не время сейчас… Петрович, родной, почини! Почини свою лебедку! Я тебе сто… нет, тысячу лебедок куплю! Только потом, потом, понимаешь? А ты сделай сейчас.

– Сейчас никак нельзя, – развел руками крановщик, – ремонт требуется. Завтра к вечеру управлюсь.

– Какой завтра! – вскричал председатель, осозновая весь ужас ситуации. – А публика? Попросить собраться завтра или пусть здесь ждет?. Эх, Петрович, Петрович…

Это была катастрофа. Впрочем, обернувшись, Потап увидел, что катастрофа еще не произошла, но вот-вот может случиться. Группа наиболее нетерпеливых зрителей, схватившись за трос, пыталась свалить истукана вручную. Тянуть договорились на счет «три». Толпа у подножия расступилась.

– Ра-аз! – замычал верзила и поднял руку вверх, словно командир батареи перед залпом. – Два-а-а!

Нe дожидаясь, пока самозванец гаркнет «три», и не найдя лучшего способа предотвратить катастрофу, председатель сделал глубокий вдох и полным голосом завопил:

– Мили-и-иция-а-а!

Инициативная группа бросилась врассыпную.

Воспользовавшись всеобщим замешательством, чекист живо вскарабкался на постамент и уже без всяких призывов и речей принялся срывать с вождя стальные путы. «Ну, народ, – бормотал он, со злостью отцепляя крюки, – на минуту нельзя оставить!.. Им бы все ломать да крушить, ломать да крушить…» В тревожном молчании народ следил за действиями оратора и пытался разгадать его новый замысел.

Зачинщик бунта между тем вел себя довольно странно. Сняв с Ильича последнюю петлю, он велел подручным сматывать удочки и, не давая никаких объяснений, заперся в кабине грузовика.

Собравшиеся пришли в себя лишь тогда, когда машины одна за другой двинулись прочь и стало ясно, что на сегодня это их последний маневр. Беглецов провожали презрительным свистом и улюлюканьем. После исчезновения провокаторов толпа, paзделившись на группы, обсуждала случившееся еще минут десять. Но начинать новый митинг охотников больше не нашлось, и, влепив напоследок Ильичу несколько снежков, раздосадованная публика стала расходиться.

В десятом часу вечера, когда следы у памятника давно замело снегом, на площадь, толкая перед собой пустую тачку, вышел человек. Следуя таким путем, человек делал небольшой крюк, но идти по проезжей части было опасно, потому что в любую минуту на нее мог выехать автомобиль. Держаться тротуара было еще опаснее, потому что из любой подворотни могли выскочить хулиганы. Решив не подвергать, себя лишний раз риску, путник выбрал пустынную равнину.

Путником был не кто иной, как Афанасий Ольгович Цап, движимый в столь поздний час заботой о прожорливых питомцах. Вольный фермер совершал свой обычный ежедневный рейд по маршруту дом – столовая СПТУ № 18 – дом, в чем, собственно, не было ничего предосудительного, и потому он крайне удивился, когда дорогу ему преградили три дюжих милиционера.

– Он? – просто спросил, по-видимому, старший из них и ослепил подозреваемого фонарем.

– Кажется, он, – ответил другой, – но не похож.

– Притворяется.

– Тот повыше был. И помоложе.

– Значит, хорошо притворяется. И телегу с собой взял.

– А тот был без телеги! – вновь начал сомневаться старшина, сравнивая подозреваемого с зачинщиком митингa. – Еще курыть мне давал.

– Хите-ер, – заключил главный. – Ишь, дурачком прикидывается.

Ни живой ни мертвый, Афанасий Ольгович преданно смотрел в наведенный на него фонарик и терпеливо ждал, когда же наконец блюстители порядка определят истину и его отпустят. Но блюстители порядка Афанасия Ольговича почему-то не отпустили, а, напротив взяли с собой.

С грустью думая о том, что в столовую он сегодня никак не успеет, вольный фермер понуро покатил тачку в направлении райотдела. Взяв задержанного в полукольцо, стражники сосредоточенно молчали, готовые в любой момент пресечь попытку к бегству…

В ту же ночь Потап вернулся домой мертвецки пьяным и, не раздеваясь, заснул на полу в детской. Больше Господа он ни о чем не просил.