Текст книги "Идолов не кантовать"

Автор книги: Сергей Нуриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

Глава 7. Братья по разуму

Христофор Ильич Харчиков, закинув ногу на ногу, сидел в кресле председателя и нетерпеливо барабанил пальцами по полированному столу. Взгляд его скользил по потолку, по стенам, сам он беспрерывно зевал, не прикрывая рта, передвигал с места на место канцелярские принадлежности и вообще имел рассеянно-надменный вид государственного мужа, которому пришлось отвлечься от важных дел из-за каких-то пустяков.

Кроме Харчикова в конторе находились секретарша и Куксов. Владимир Карпович зашел сюда получить кое-какие инструкции и, не найдя председателя, ожидал теперь его на стуле для простых посетителей. Он украдкой косился на соратника и даже начинал ему завидовать. По всему было видно, что тот вьполнил какое-то чрезвычайное задание и явился, чтобы получить поощрение, а то и продвижение по службе. Владимиру Карповичу очень хотелось узнать, в чем тут дело, но он стеснялся задавать вопросы первым. Харчикову также не терпелось похвастаться своими заслугами, и после долгого томления он обратился к секретарше:

– Петровна, когда же наконец придет председатель?

– Через десять минут, – сонным голосом сообщила секретарша.

– Ты мне говорила это еще час назад. Он мне срочно нужен.

Владимир Карпович, распираемый любопытством, не выдержал:

– Что это вы так взволнованы? Трудности с избирателями?

Прежде чем ответить, Христофор Ильич выскреб линейкой из-под ногтя грязь и только потом небрежно сказал:

– Трудностей никаких. Просто печать нужно поставить в одном документе.

– Уходите от нас? – спросил Куксов с сарказмом.

Харчиков одарил дворянина презрительным взглядом и, видимо, решив, что говорить с ним не о чем, бросил в сторону Петровны:

– Я тyт контракт с иностранцами заключил. Ожидаются большие валютные поступления.

– Неужели кипятильники всyчили?! – ужаснулся представитель монархистов.

– Нет, не кипятильники, – проговорил Христоофор Ильич, гордо рассматривая свои ногти. – Я им Ленина продал.

– Какого… Ленина?

– Ну конечно, бронзового, глупый вы человек. Не живого же. Памятник я им продал.

– То есть как это вы его продали? Он же не ваш!

– Свое и дурак продаст, а ты попробуй продать чужое.

Куксов не нашелся что ответить и, отвернувшись, угрюмо пробурчал:

– Не успел депутатом стать, а уже родину расспродает.

Христофор Ильич пропустил замечание мимо ушей, встал и ровной походкой направился к выходу.

– Петровна, передашь председателю, что сделка состоится в шесть часов. Пусть возьмет печать и подойдет прям на площадь. Там и решим все формальности, – проговорил он и, не прощаясь, хлопнул дверью.

Куксов только крякнул и перевел взгляд на секретаршу, надеясь вместе с ней осудить неслыxанную дерзость Харчикова. Но Петровна продолжала хранить вечное спокойствие на своем коровьем лице и с силой ударяла по клавишам машинки. Вскоре, убаюканный ее размеренным щелканьем, Владимир Карпович уснул. Он расслабился, сполз со стула и откинул голову назад. Челюсть его отвисла, и изо рта вывалился язык. В целом он выглядел беззащитно и довольно глупо, как обычно выглядят заснувшие в электричках и вагонах метро пассажиры. Должно быть, Куксов выглядел еще и смешно, потому что разбудил его чей-то смех. Потомственный дворянин разлепил один глаз и увидел товарища Мамая и товарища Степана. Они стояли перед ним, тыкали в его размякшее лицо пальцами и дружно ржали.

«Прямо как дети», – с неудовольствием подумал Владимир Карпович, окончательно просыпаясь и утирая слюни.

– Заработались вы, товарищ Куксов, – весело сказал Потап. – Себя совсем не жалеете. Идите-ка лучше домой, отдохните.

– Да, да, – смущенно бормотал дворянин, застегивая пальто, – пойду я… А Петровна ушла? Ну и я пойду… А который час?

– Почти шесть.

– Да-да, поздно уже. До свидания.

– До свидания, – сказал председатель, провожая соратника до двери.

– Вы уже в курсе? – остановился Куксов, вспомнив о проделках Харчикова.

Потап посмотрел на сонное лицо соратника, ухмыльнулся и снисходительно похлопал его по спине. – В курсе, в курсе. Но об этом лучше завтра. Поспать вам нужно.

– А как вам это нравится?

– Совсем не нравится. Завтра разберемся, – подталкивал его чекист.

– Так, значит, завтра разбирать его будем? – осведомился Владимир Карпович уже из коридора. И правильно. Его поведению давно пора положить конец.

– Положим, положим, – заверил Мамай, закрывая за ним дверь.

– Что он позволяет себе, этот Харчиков? – распалялся Куксов, ободренный поддержкой председателя. – То – то продаст, то – это. Расхититель! Теперь за памятники взялся. Даже если это нам выгодно, мы все равно не должны продавать вождя, из идеологических соображений. Ведь это же святыня! До свидания. – Он надел шляпу и не спеша пошел по коридору, продолжая вяло возмущаться: – Продать Ленина!.. За валюту!.. Сволочь такая… Тоже мне деятель! Я и сам бы мог его давно сбагрить… если б знал, что он кому-то нужен… И почему мне раньше в голову не пришло… Гм… Кто бы мог подумать!..

Досадуя на самого себя за нерасторопность и злорадствуя, что маневр Харчикова не удался, Владимир Карпович благополучно достиг парадной лестницы и уже занес ногу над первой ступенькой, как вдруг чья-то рука сильным рывком оттянула его назад.

– Что-что-что? – зашипел председатель, схватив Куксова за воротник. – Что ты сейчас сказал? Говори!

– Нет!

– Говори!

– Не скажу.

Потап еще долго тормошил агитатора, пока наконец не вытрусил из него нужные сведения. Сведения поразили Потапа. Он кинулся вниз по ступенькам, потом быстро вернулся назад, побежал по вестибюлю в кабинет, на полпути остановился, вновь подбежал к Куксову, хотел было что-то ему сказать, но, ничего не сказав, бросился со всех ног в офис, зовя на ходу какого-то Гену и ужасно ругаясь. Спустя долю секунды товарищ Мамай и товарищ Степан неслись в обратном направлении, прямо на Куксова. Они строили ему страшные рожи и размахивали кулаками. Владимир Карпович попятился к стене. Но руководящие работники не сделали ему ничего плохого. Они промчались мимо, резко свернули на лестницу и, сигая через пять ступенек, сбежали вниз. Представитель монархистов постоял какое-то время в тишине, собираясь с мыслями. Затем, окончательно придя в себя и вспомнив, что на ужин его ждут прекрасные сочные отбивные, поправил шарф, воротник и через черный ход пошел домой.

Задыхаясь от бега, Мамай объяснял напарнику ситуацию.

– Не успел!.. Не успел, черт!.. – хрипел он, активно работая руками и ногами. – Харчиков… продал… памятник… каким-то… иностранцам… Все пропало!..

– Иностранцам? – возбудился эфиоп, обгоняя бригадира.

– Хуже всего, если эти иностранцы – не иностранцы…

– А кто?

Мамай метнул в приятеля отчаянный взгляд и прибавил ходу.

– Кто!.. Ка-гэ-бэшники, вот кто!.. Если это они… все пропало!.. Черт!..

На полной крейсерской скорости кладоискатели пересекли улицу 42-го года Октября, вырвались на площадь Освобождения и по инерции добежали до ее середины.

В первое мгновение у Потапа отлегло от сердца – вождь по-прежнему стоял на постаменте. Но опасность сохранялась – покупатели памятника тоже были здесь. Чекист узнал их сразу.

Их было трое. Двое спортивного вида молодцев, похожих на скандинавов, стояли с Харчиковым, слушали его речи и лениво потряхивали головами. Третий дремал за рулем старенького «форда». Из переулка выступала кабина и стрела автокрана.

– Да, основательно подготовились, – заключил бригадир, останавливаясь и переводя дыхание.

– Что будем делать? – озабоченно спросил Тамасген.

К Мамаю вернулась его обычная решительность, в глазах появился холодный неуязвимый блеск. Поиграв желваками, он твердо сказал:

– Если они такие же старатели, как и мы, – предъявим им ультиматум: или делим куш по справедливости, или мы поднимаем шум. Если же они простые проходимцы, то… то тоже предъявим ультиматум: или они тихо покидают нашу территорию, или будут прорываться из нее с боями. Короче, как говорят саперы, ситуация пока контролируется.

Посовещавшись, приятели двинулись к иностраннцам. Прежде чем они сошлись, Харчиков подскочил к председателю и увлек его в сторону.

– Мы вас давно ждем, – зашептал сбытчик страстно. – Где вы были? Печать взяли? Все готово! Я провел переговоры. Партнеры согласны на наши условия, платят наличными. Дaвайтe обсудим вашу личную долю…

– Кто такие? – спросил Мамай ледяным голосом.

– Иностранцы. Один, тот, что в машине, поляк, кажется. А те двое белобрысых – эстонцы или литовцы…

– Какие ж это иностранцы, – заметил чекист, не глядя на соратника. – Это же наши бывшие братья по разуму. Тоже мне дельцы теневой экономики. А ну, идем.

– Погодите! А как же ваша доля? Сколько вы хотите? – суетился Христофор Ильич.

Потап его не слушал. Втянув голову в плечи, он кошачьим шагом приблизился к конкурентам. Должно быть, не ожидая увидеть в этих краях негра, иностранцы тем временем рассматривали Тамасгена. Эфиоп вел себя молодцом и к их недоумению относился с пониманием. Чекист, воспользовавшись заминкой, быстро похлопал незнакомцев по бокам, там, где могли быть пистолеты, и негромко сказал:

– Здравствуйте, товарищи. Вы из Главного управления? Какой отдел, шестой или седьмой?

Конкуренты были не вооружены, и провокационный вопрос их нисколько не смутил.

– А? – вздрогнули они и перевели заинтересованные взгляды на Потапа.

– Ничего, это я так. Проверочка, – буркнул председатель, подавая руку.

– Аарвидаас, – представился первый белобрысый.

Второй никак не назвался, но руку сжал очень крепко.

– Мы есть очень рады видеть в вашем лице делового партнера, – проговорил Аарвидаас с сильным прибалтийским акцентом, озаряясь дружелюбной улыбкой.

Потап в своих любезностях был сдержаннее. Он прислушивался, принюхивался, пытливо изучал пришельцев, пытаясь понять, с кем имеет дело.

Литовцы не стали божиться в любви к памятникам истории и архитектуры, а также к скульптурам и прочим культурным ценностям, к которым можно было бы причислить оспариваемого вождя. Они сразу признались, что питают слабость к цветным металлам и рассматривают данного Ильича исключительно как кусок бронзы. Большой, разумеется, кусок. Что касается цены, то тут иностранцы пообещали не поскупиться и отвалить за памятник сколько угодно, хоть даже четыреста немецких марок.

«Резвые ребята, – мыслил Потап. – Интересно, а знают ли они, что за четыреста марок хотят у меня купить миллионов тридцать долларов? По-моему, я не должен соглашаться».

– Миллион, – брякнул председатель.

Покупатели замолчали, давая собеседнику возможность исправить оговорку. Но Потап не исправлял, а, напротив, повторил еще тверже:

– Миллион. Марок.

Литовцы по-прежнему безмолвствовали, на этот раз давая себе возможность осмыслить встречное предложение. Лица их стали мрачными и надменными.

– Это не есть, как это сказать по-русски, возможно.

«Или они ведут тонкую игру, или действительно ничего не знают, – продолжал рассуждать чекист. Я бы на их месте согласился не торгуясь. Ну и дураки. Не хотите – как хотите».

– Это не есть возможно, – повторил Аарвидаас. – Ведь это же не золото.

– Я и без вас знаю, что это не золото, – напрягся Мамай.

– Вот я и говорю, что это не золото, а всего лишь бронза. Это даже не медь.

– Не знаю, медь это или не медь, но уж во всяком случае не золото, – еще раз подчеркнул председатель.

Литовцы несколько потеплели от того, что хоть в чем-то нашли взаимопонимание.

– Это просто один кусок бронзы, – усмехнулись они.

– Для вас это кусок, а для нас – это наша история, – с пафосом заявил Потап. – А мы свою историю не продаем, даже если вы дадите больше, чем она стоит на самом деле.

– Но мы договаривались! – запротестовали иностранцы.

– С кем вы договаривались? С этим? – Схватив за шиворот Харчикова, Мамай придвинул его к себе. – С этим? Да он Родину по гектарам распродаст. Почем у вас пядь родной земли, товарищ? – обратился председатель к сбытчику. – Молчишь! Собачий хвост.

– Товарищ Мамай, товарищ Мамай, – трусливо заблеял Христофор Ильич. – Вы же сами говорили, что надо изыскивать средства. Вот я и… Но я бы поделился! Я бы дал вам… сто марок.

– Мне? Сто марок?!

– Ну хорошо, хорошо, давайте обсудим вашу долю.

– Сначала обсудим твою.

– Я бы настаивал все-таки на восьмидесяти пяти процентах. Ведь это я нашел покупателей, вел переговоры…

– Хочешь получить ее сейчас?

– А можно? – не поверил Харчиков.

– Можно. Получай. – Произведя дележ, Потап спокойно треснул сбытчика кулаком по лбу.

Христофор Ильич присел, словно на плечи ему бросили непосильный груз, покачнулся и, медленно теряя равновесие, сел задом в лужу. Дельцы, с серьезным видом наблюдавшие за этой сценой, переглянулись и тут же добавили к своей цене еще сто марок.

– Гена, покажи людям дорогу, по которой удобнее выехать из города, – сказал бригадир.

– Это есть произвол и некультурщина! – первым взвизгнул белобрысый, потеряв прибалтийское терпение. – Если вы не желаете сотрудничаться – не надо. Мы обойдемся и без вас. Накладные и контракт купли-продажи мы заключим и с другой фирмой. А муниципальные власти нам препятствовать не будут. Мы есть обойтись без вас, – добавил он с улыбкой.

– А я есть собирать народ и поднимать бунт, – также ухмыляясь, пообещал чекист.

Переговоры зашли в тупик. Иностранцы не хотели лишнего шума. Мамай желал его еще меньше. Совершенно неожиданно конфликт разрешил эфиоп.

– Я придумаль, – шепнул подмастерье Потапу на ухо.

Бригадир строго посмотрел на эфиопа. Тот заговорщицки подмигивал и делал таинственные знаки.

– Гена, не морочь голову.

– Я придумаль! – шипел негр.

Потап нехотя отошел с ним в сторону. Мысль, родившаяся в голове Тамасгена, оказалась действительно чрезвычайно удачной и своевременной. И главное, найденное решение одинаково устраивало обе сторооны, если… Если, конечно, этих скупщиков интересовала только бронза.

– Панове, – сказал чекист бодрым голосом, – очень рад видеть в вашем лице деловых партнеров.

Партнеры выжидательно вытянули шеи. Харчиков, маячивший теперь на безопасном расстоянии, остановился и прислушался.

– Так вот, панове, – продолжал Потап, – Ильича мы вам не отдадим. Он для нас слишком бесценен. Но можем уступить другой кусок бронзы. Есть у нас в закромах один памятник, Фридриху Энгельсу. Он, конечно, поменьше этого, но зато немец. Вот и везите его к себе на родину. За художественную ценность брать с вас не будем. Посчитаем как лом. Ну что, шляхта, по рукам?

Литовцы задрали подбородки и вопросительно покосились друг на друга.

– Ну! Ну! – подзадоривал Мамай.

К великому облегчению старателей, помолчав, чужеземцы согласились.

– Вот и ладненько, – успокоился чекист. – Тогда по коням.

Техническому персоналу тотчас же были отданы необходимые указания. Взревели моторы. Из переулка медленно выползли грузовики. Продавцы и покупатели бронзы разместились в «форде», и вся процессия двинулась в западную часть Козяк, мимо устоявшего и на сей раз вождя и мимо Христофора Ильича. Сначала Харчиков шел рядом с головной машиной, слабо надеясь, что и о нем все-таки вспомнят и возьмyт с собой. Но машины разгонялись все быстрее, а Христофора Ильича никто не приглашал. Готовый вот-вот разреветься, он трусил за колонной до самого светофора, что-то кричал и взмахивал руками. За перекрестком грузовики прибавили газу, Христофор Ильич стал отставать и наконец совсем исчез в облаке дыма.

Водитель «форда» оказался усатым неуравновешенным цыганом, неумело выдающим себя за поляка. Когда авто уже достаточно долго было в пути и всеобщее молчание стало естественным, он вдруг оглянулся и, весело посмотрев на чекиста, сказал:

– Дзень добри. Шо пан мае? Бронзу мае?

– Маю, маю, – кивнул Потап.

– О-о! – пришел в восторг цыган.

Затем на труднодоступном шипящем диалекте он рассказал польский анекдот про Чапаева и долго над ним хохотал. Видимо, выполнив свою миссию, «поляк» так же внезапно умолк, сделался серьезным и за всю дорогу не проронил ни слова.

«Клоуны, – с презрением думал председатель. – Как я мог их принять за конкурентов! Одна эта усатая рожа чего стоит. Тоже мне агент спецслужбы. Позор мне. Но что могло бы быть, опоздай я сегодня!.. Страшно представить… Спекулянтов развелось!.. Проходу от них нету. Никаких нервов не хватит…»

Когда прибыли на место, было уже темно. Машины развернулись фронтом и осветили фарами пустырь. Траншеи не было. Ее закопали, и теперь вместо нее тянулась кривая гряда земли. Посреди пустыря возвышался пьедестал. Он стоял накренясь и удерживался в таком положении вопреки всем законам физики. Памятника на пьедестале не было.

Давно знакомый с традициями аварийно-котельных служб, после которых всегда остается разруха, Потап поспешил заверить покупателей, что беспокоиться не о чем, Энгельс валяется где-нибудь в прилегающих зарослях и нужно только хорошенько его поискать.

Построившись цепью, партнеры устремились на поиски, путаясь в кустах и пугая влюбленные парочки. Уже через полчаса общие усилия увенчались успехом. Памятник лежал за мусорной кучей, лицом вниз, и походил на корявое поваленное дерево.

– А вот и заветная цель нашей экспедиции, – объявил председатель, победоносно наступив на истукана. – Залежи цветных металлов. Можно потрогать руками. Желающих принять участие в торгах попрошу подойти поближе и сделать заявки.

Но покупатели не стали торопиться. Вооружившись фонарями и крошечными молотками, они подвергли памятник тщательному осмотру. Бригадир и подмастерье посторонились, давая купцам возможность оценить качество товара.

– Не сомневайтесь, – уверял их Потап, – продукт добротный, советского качества.

Иностранцы согласно кивали, но продолжали кропотливо изучать находку, склонившись над ней, словно хирурги. Один раз между ними даже возник короткий спор. Поочередно постукивая по голове бронзоового Энгельса, они принялись что-то доказывать друг другу на непонятном языке, одинаково далеком как от польского, так и от литовского. Но в конце концов усатый водитель, оказавшийся среди них старшим, нетерпеливо оборвал литовцев и спор был замят. Они поднялись с колен, коротко обменялись мнениями и выразили готовность приобрести товар.

– Ваша начальная цена? – приступил Мамай к торгу.

– Сто марок за тонну, – убежденно сказал поляк.

– Начало многообещающее. Дальше.

– Сто марок.

– Продолжение значительно хуже. Еще раз попробуете?

– Сто марок за тонну, – упорствовал покупатель.

– Попытка не засчитана. Так, может, ты других чисел не знаешь? Давай я тебе напишу.

– Знаю. Но у нас такая есть такса. Много расходов. Могу дать только сто.

– Хорошо. Прежде чем расторгнуть с вами договор и уйти, я хотел бы узнать вашу окончательную цену.

– Сто немецких марок за тыщу кило.

– Никакого продвижения вперед, – грустно заметил Потап. – Мне с вами скучно. Так дело не пойдет. Я беру инициативу на себя.

Он задумался, складывая в уме свою цену. Надо сказать, что чекист не имел ни малейшего представления о ценах, сложившихся на черном рынке цветных металлов, но твердо помнил золотое правило в бизнесе: никогда не соглашаться на первое предложение.

– В общем, – заговорил председатель, – дешевле чем по сто двадцать за тонну не отдам.

– Согласны, – быстро сказал покупатель.

– Так. Тарифы мы определили. Осталось умножить их на количество. Сколько, по-вашему, здесь десятков тонн? – указал Потап на двухметровый памятник.

Энгельс, разумеется, был полым внутри и при всех погрешностях и округлениях тянул не больше чем на две тонны.

– Так сколько же в нем… десятков?

– Две с половиной-три тонны, – заключил поляк, оценив товар профессиональным глазом. – Добже, но пусть будет три тонны.

Потап не стал настаивать на десятках, но три тонны его явно не устраивали. Он подошел к изваянию, обхватил бронзовую ногу, поднатужился и попытался поднять. Потужившись так несколько секунд, бригадир выпрямился, отряхнул руки и авторитетно заявил:

– Четыре с половиной, не меньше.

Крыть было нечем. Посоветовавшись между собой и горестно повздыхав, покупатели приняли условия продавцов.

Механизированная колонна двинулась в объезд пустыря, мимо общежития консервного завода. Заинтригованные мужскими голосами и шумом моторов, из окон высовывались дамы в неглиже, но, увидев дымнyю строительную технику, разочарованно зевали.

Не сбавляя хода, машины торжественным маршем повернули в сторону роддома № 3 и остановились возле мусорной кучи.

Из кабины грузовика выпрыгнули рабочие, и под командованием литовцев вся бригада дружно навалилась на свергнутого немца. Работали быстро и слаженно, ничуть не уступая выучке образцовой пожарной дружины. В считанные минуты Энгельс был опутан тросами с ног до головы и готов к погрузке. Председатель, Гена и поляк занимались тем временем бумажной стороной дела. Слюнявя пальцы, эфиоп подсчитывал барыши и проверял купюры на подлинность. Потап выписывал накладные, ставил в нужных местах подписи и печати.

– Вира! – крикнул кто-то из рабочих.

Трос напрягся, натянулся, как струна, и медленно пополз вверх. Несмотря на малый вес груза, многосильной машине он давался с большим трудом. Упираясь стальными лапами в землю и слегка кренясь набок, кран надрывно рычал и тянул трехтонный кусок бронзы, казалось, на пределе своих технических возможностей.

Но все обошлось. Лебедка не подвела, стрела не рухнула, кран не перевернулся, и памятник вполне благополучно улегся в кузове КрАЗа.

С подозрением покосившись на просевшие рессоры, чекист подумал, что к объявленному весу можно было смело добавить еще пару тонн. Энгельс оказался гораздо тяжелее, чем предполагалось. Впрочем, это были мелочи…

Бригадир и подмастерье стояли плечом к плечу и провожали взглядами удаляющуюся колонну. Первым, разведывая дорогу, ехал «форд» с литовским номером. Следом за ним, фыркая и грохоча на выбоинах, шел потяжелевший грузовик.

Опасность миновала. Более того, встреча с неприятелем принесла ощутимую выгоду. В одном кармане у Потапа лежали визитки вильнюсских партнеров, в другом – пачка хрустящих доич-марок, но на сердце лежал камень. Это был камень зависти. Потап завидовал. Он не мог взять в толк, каким образом случайные прохожие за один день, без всякой подготовки, едва не утащили у него из-под носа сокровище, которым чекист пытается овладеть вот уже третий месяц, прибегая к самым замысловатым комбинациям и ухищрениям.

Когда красные огни машин растворились в темноте, Мамай посмотрел на друга.

– Учись, Гена, – сказал он без видимой радости, – заработал пятьсот сорок марок на ровном месте. Но я не плагиатор. Держи двадцатку за идею. И еще двести пятьдесят. Это мой свадебный подарок. Остальное пойдет в дело, на предвыборную кампанию. Надо как-то моих олухов в депутаты устраивать. Эх!.. Отчего мне так грустно? В последнее время мне кажется, что меня преследует синдром Цапа. А ты сам-то как думаешь, есть он, этот золотой вождь революции?

– Ест, – убежденно произнес Тамасген.

– Что ж, посмотрим, – вздохнул председатель. – Недолго осталось. Пойдем.

Эфиоп не двинулся.

– Ты чего? – спросил Потап.

Африканец молчал, устремив просительный взгляд в сторону женского общежития, где на втором этаже, в третьем окне слева горел зовущий оранжевый свет.

– Кому – что, а курице – просо, – нахмурился бригадир.

– Я пойду? – робко попросил Гена.

– Проваливай, сивый мерин.

Не успели приятели распрощаться, как за кустами послышались чьи-то торопливые шаги. Заросли зашевелились, и на тропинку, словно заяц, выскочил взъерошенный гражданин. Он затравленно огляделся по сторонам, решая, куда бы побежать, и, хорошо освещенный луной, бросился прямо на старателей. По шустрым повадкам и затяжным прыжкам в нем легко можно было узнать Пиптика. Чтобы предупредить неминуемое столкновение, чекист свистнул – танцор затормозил на расстоянии одного шага от них.

– Здрасьте! – пискнул он, узнав начальство.

– Ты как здесь? – быстро спросил председатель.

– В данных обстоятельствах это неважно, – отмахнулся Иоан и часто задышал. – Как хорошо, что вы здесь! Я как раз хотел вам сказать… Я, правда, очень спешу, но я скажу. Я женюсь!

– О, еще один. У нас что, месячник повышения рождаемости? Ну, поздравляю.

– Спасибо, спасибо… А вы случайно тут мою невесту не видели?

– Нe видели. А что, потерял? Ты ее ищешь? Здесь?

– Это она меня ищет.

– Зачем?

– Ну как – зачем! – нетерпеливо дернул плечами Пиптик. – Чтоб жениться!

– А что, срочное дело? – осведомился Мамай.

– Не то слово! Промедление свадьбы для меня подобно смерти! Так она пообещала.

– Понимаю. Это та тeткa, в бигудях?

– Ни в каких не бигудях. С косой она.

– С косой? Ах да-да-да, точно. Видели мы здесь одну с косой, в черном балахоне, костлявая такая. Так это она тебя ищет?

– Вам бы все шутить, а я тут… жизнью рискую.

– Ничего, – пообещал Потап, – когда получишь депутатскую неприкосновенность…

– Какую там неприкосновенность! У меня свадьба! Срочная! Я снимаю свою кандидатуру.

– Ты с ума сошел? Отложи свадьбу!

– С удовольствием, но не могу. Тсс!.. Это она, – произнес Иоан сдавленным голосом. – Мне пора уходить.

Не медля больше ни секунды, балетмейстер предусмотрительно шмыгнул в кусты. Повинуясь внутреннему инстинкту, друзья также отступили в тень деревьев. На сцену, разгребая чащу, явилась и сама суженая. Это была не кто иная, как работница гостинничного хозяйства Элеонора Гаркушка.

– Ты где, паскуда?! – возвала она, гневно сверкая глазами.

– Дело серьезное, – шепнул Потап. – На сей раз Ваньке не отвертеться. М-да… Любовь косит наши ряды. Кандидаты дезертируют. Надо подыскать ему замену.

Где-то далеко, за кучей мусора, раздался шорох. Элеонора ринулась на звук подобно барсу. Вскоре оттуда донеслась возня, свидетельствующая, о том, что добыча была настигнута. Когда все стихло, приятели вышли из укрытия.

– Он такой смешной, – сказал эфиоп, надеясь как-то сгладить собственную вину, – как будто из какой-то книги.

Бригадир двинул бровью и иронично заметил:

– Можно подумать, что ты не из книги.

Он ушел, отпустив напарника к невесте. Но Гена еще долго стоял в тени кустов и, озадаченно глядя в темноту, размышлял над последними словами бригадира…

По улице 26 Бакинских комиссаров стелилась лунная дорожка. Такая же дорожка, но в противоположном направлении, тянулась и по улице Латышских стрелков. Потап легко ступал по обеим, не подозревая об их различии. Впрочем, о том, что идет по двум улицам одновременно, он тоже не подозревал. Было тепло и сыро. На скамейках, скрытых от постороннего глаза, обнимались влюбленные. Коты ревели от любви. Весна брала свое.