Текст книги "Идолов не кантовать"

Автор книги: Сергей Нуриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

– Мадам, – прорычал Потап, теряя терпение, у нас совершенно нет времени.

– Но я и так говорю слишком быстро!

– Не надо говорить слишком быстро. Скажите нам лучше медленно, где он. Нам нужно его посмотреть.

– Безапелляционно, – тихо сказала Изольда, теряясь в догадках.

– Да говорите вы толком! – разозлился Потап, – в какой он комнате? Я сам посмотрю. Гена, пообщайся с дамой, я сейчас.

Чекист встал и, не говоря больше ни слова, вышел в соседнюю комнату. Там он зажег свет, заглянул за шторы и под кровать. Осмотру подвергались и оставшиеся три комнаты. Бюста нигде не было.

– Уходим, – сказал Мамай, вернувшись. А вы, Изя…

– Я не Изя, я Иза, – поправила потомственная дворянка.

– В вашем случае это все равно. Так вот передайте своему папаше… Передайте этому… Впрочем, я ему сам все передам. Честь имеем.

В коридоре Изольда догнала гостей.

– А как же питательный ужин? – спросила она, чуть не плача. – Маман приготовила картошки и кастрюльку котлет.

– Кастрюльку? – смягчился Мамай, остановившись в дверях. – Что ж, разве что из приличия. Придется остаться, шейх, этикет не позволяет.

Этикет позволил им съесть по четыре котлеты величиной с ладонь и по тарелке жареной картошки. Геннадий легко расправлялся и со второй.

– А чем вы преимущественно занимаетесь? – спросила наконец хозяйка, с уважением глядя, как негр пожирает румяные картофельные ломтики.

– Деньги зарабатываем, – ответил подобревший и насытившийся граф. – Шейх, к примеру, в свободное от работы время верблюдов разводит.

Тамасген застенчиво улыбнулся и грызнул бутерброд с маслом.

– Ужасно интересно. А лично вы? Вы, вероятно, необозримо состоятельный человек. Как вы, позвольте узнать, справляетесь со своими доходами? Куда вы их мудро влаживаете?

– Я? Да, я состоятельный человек. Но все свои капиталы я держу… в недвижимости, – откровенно признался Мамай. – Шейх меня надоумил. Знаете, очень удобный способ. Стоят они себе, стоят, а когда надо купить себе новые штаны или автомобиль, подошел, отковырнул… то есть я хотел сказать – пошел, заложил часть недвижимости в банк, и покупай себе новые штаны или автомобиль.

– А из недвижимости вы, конечно, предпочитаете высотные дома?

– Нет, произведения искусства. Чаще всего – скульптуру.

– Ах, какой вы непроизвольно мудрый! – воскликнула потомственная дворянка, оглядываясь, куда бы упасть в обморок. Но сзади стояло ведро – падать было неудобно. – А шейх… он здесь пуцешествует?

– Он здесь практикуется в шоу-бизнесе, – понизив тон, доверительно сообщил Потап, – и имеет уже большие навыки. Кстати, практикуясь в наших краях, он настолько привык к соленым огурчикам, что просто жить без них не может.

– Огурчики? – спохватилась Иза. – Сию единнственную минуту. Вот только… за ними в погреб надо лезть.

– Ничего, шейх, как настоящий кавалер, сам их доставит.

Хозяйка объяснила гостям, как пробраться в погреб, дала свечку и ключ. Первым спустился Гена. Бригадир поджидал его на улице.

– Пота-а-ап! – донеся из подземелья приглушенный голос эфиопа.

– Ты чего там вопишь, маму встретил?

– Он тут! Ленин!

– Правда? Что же он там делает? В подполье сидит?

– Стоит!

– Я так и думал, – пробормотал Мамай и осторожно сошел вниз.

В погребе было тесно. Мерцая круглыми боками, стояли банки с компотами, вареньем и соленьями; из тушенки и рыбных консервов выстроились пирамиды. Оглядев запасы провизии, бригадир удовлетворенно присвистнул.

– Зажиточно живут дворяне. Кулачье, одним словом. О, а вот и вождь! – приятно удивился чекист, заметив стоящий на дальней бочке бюст. – Капусту стережет, вы только полюбуйтесь! Нет, агитатор наш – явная контра. Это ж надо – так опошлить значение пролетарского вождя!

Бюст, как и обещал Куксов, был действительно тяжелый. Но – пустой внутри.

– Жаль, – заключил Потап, обследовав находку, – это была бы романтическая история: глыба золота, которая придавливала квашеную капусту. Жаль. Кроме соленых огурчиков, кладоискатели прихватили три банки тушенки, кильку в томатном соусе и банку сгущенного молока.

– Если гражданин пользуется коллективным имуществом, то с него положено взимать арендную плату, – оправдывался граф, запихивая консервы в карманы шейха.

Вернувшись к столу, отпрыски благородных фамилий одолели ещe по одной котлете. Огурцов наедались впрок, до легкой икоты.

– Ах, граф! – кудахтала дворянка. – Мои утонченные женские чувства тонко почувствовали вас заранее. Да, да! Не изумляйтесь, но нашу сегодняшнюю встречу я предчувствовала еще вчера. А вы? У вас было предчувствие?

– Угу, было, – устало кивнул Мамай, – сегодня после обеда началось.

Отведав пирогов с повидлом и запив их чаем, гости стали откланиваться. Шейх с грохотом накинул заметно потяжелевшее пальто и, застенчиво улыбаясь, попятился к выходу. Потап прикрывал его грудью.

– Приятно было познакомиться, – кокетничала Изольда, изощряясь в реверансах.

– Аналогично. – сдержанно отвечал граф.

– Может, останетесь еще? Самозабвенно почитаем Тсютчева.

– В другой раз – непременно.

– Завтра вечером?

– Не обещаю.

– Утром?

– Тоже не исключено. Хотя… Боже мой, как же я сразу не додумался, – пробормотал Мамай и впервые посмотрел на Куксову с видимым интересом. – Мадам, – сказал он громко и, схватив за шиворот стесснительного негра, поставил его рядом. – Мой друг хочет сделать вам предложение.

– Слушаю вас преувеличенно, – шепнула Куксова, потупив глазки.

– Вы сами видели, каким он к вам пришел. И сами видите, каким он от вас уходит. Он уходит пораженным. Мы оба уходим пораженными.

– Чем же это вы так особенно сильно пораженные?

– Вами, мадам. Вами, мадемуазель. И находясь под этим потрясением… то есть под этим впечатлением, шейх приглашает вас принять участие в конкурсе «Мисс Козяки», спонсором которого он является.

– Это неудержимо заманчивое предложение. Я над ним безотлагательно подумаю и молниеносно принесу вам свое решение о безоглядном…

– Хорошо, – остановил ее Мамай, – принесите свое решение завтра… к одинадцати часам, прямо ко Дворцу культуры. Надеемся, что вы согласитесь. Честь имеем.

Поискав подобающие для такого случая слова и не найдя их, эфиоп молча исчез вслед за Потапом в распахнувшейся двери.

Изольде, разинувшей было рот, чтобы произнести прощальную речь, досталось лишь несколько снежинок.

– Радуйся, Гена, радуйся! – ликовал Мамай, бодро шагая навстречу метели.

Тамасген трусил сзади, придерживая карманы и стараясь не отставать.

– Я и радуюсь, – бубнил негр.

Нарадовавшись, он спросил:

– А чему радоваться? Что мы теперь делать будем? Ходим, ходим, а дело стоит на месте.

– Ничего, скоро это дело упадет.

– Куда?

– Мне в объятия.

– Ты про Изольден?

– Я про вождя.

– А Изольден?

– Она нам будет помогать.

– Не понимаю.

– Конечно, у тебя с этим туго. Объясняю: мы сделаем звезду.

– Из чего?

– Не из чего, а из кого.

– Да? А из кого?

Мамай не ответил.

– Из нее? – догадался наконец эфиоп. – Из, этой?! Но она же…

– Для звезды это не главное. Главное – вложить в нее деньги и объявить всем, что она звезда. Обычно пу6лика верит на слово.

– Нам не поверит, – твердо сказал шейх.

– Это-то мне и нужно! Видишь, даже ты возмутился. Я уж не говорю про нормальных людей. Я сделаю из Изольды первую мисс. Я учиню такой конкурс, что публика будет верещать от негодования. Когда народ разогреется – ты доводишь его до кипения, а затем открываешь шлюзы и гонишь на меня. Я в это время буду уже у памятника. Тyт мы устраиваем митинг протеста, после которого народу захочется что-нибудь сломать. Рядом, как бы невзначай, будет стоять кран. Идя навстречу пожеланиям трудящихся, мы подцепим вождя краном и снесем к чертовой матери… От чертовой матери отвезем истукана куда-нибудь на задворки и там его схороним. Власти и не пикнут. А если пикнут – мы, то бишь фирма «Реставратор», возьмемся за реставрацию поврежденного памятника. Уж я его отреставрирую! Ну как план? Молчишь? То-то. Действовать будем всем райкомом. Сидорчук будет решать творческие вопросы и художественное оформление; Пиптик – хореографию; Брэйтэр возьмется за финансирование…

– А он согласится? – усомнился Тамасген.

– Должен, – без колебаний заявил Потап. Бесспорно, Брэйтэр – игрок. Просто так, он ничего не отдаст. Что ж, придется с ним сыграть.

– В покер?

– К сожалению, нет. Игра будет называться «в корову». Он будет коровой, а я его буду доить. Цапа сделаем посыльным, Куксов будет козлом отпущения, Коняка – корумпированным членом жюри, мы с тобой взвалим на себя общее руководство. Ну, кажется, никого не забыл. С крановщиком я уже договорился. Грузоподъемность четырнадцать тонн, нам хватит. Гена, тебе хватит четырнадцать тонн золота?

– Когда будет конкурс? – озабоченно спросил подмастерье.

– Через две недели, в субботу. Недолго осталось. Потерпи.

Глава 11. Критический день

Рабочий день начался тяжело. Директор базара, на которого Потап возложил финансирование конкурса, не проявлял в этом вопросе должной инициативы. Чекист взывал к его партийной сознательности вот уже полтора часа.

– Я хочу иметь с вами конструктивный диалог, говорил он утомленным голосом. – Но вы его со мной почему-то иметь не желаете.

– Желаю-м, – твердил Брэйтэр, глядя на председателя достаточно честными глазами. – Но денег все равно нет.

– Совести у вас нет, а не денег. Что скажет товарищ Степан? Что скажут в Центре? А что скажу им я? Я им скажу, что политическая акция срывается из-за того, что один из наших товарищей потерял совесть? Так я им скажу?

– Ну-м… Скажите, что у товарища, который потерял совесть, просто нет денег-м.

– У товарищей без совести деньги всегда есть, тем более – такие ничтожные.

– Ничего себе ничтожные!

– Ничтожные, ничтожные, для вас это вообще пустяк. Ознакомьтесь с директивой и подпишитесь, – сказал председатель, придвинув к Брэйтэру клочок бумаги.

Директива, спущенная сверху и утвержденная лично товарищем Степаном, требовала от Льва Ароновича оплатить следующие расходы:

1. Корона металлическая под золото – 1 шт.

2. Путевка заграницу – 1 шт.

3. Шуба натуральная – 1 шт.

4. Непредвиденные расходы – 10 000 000 крб.

– Ну-м, – пожевал магнат губами, – ну-м, под коронами я, пожалуй, подпишусь. Если партия скажет "надо", то я всегда готов. Сниму со счета все свои сбережения, сбережения жены и – оплачу. Но путевки! Нельзя ли как-нибудь обойтись без них?

– Нельзя, – жестко произнес Потап, – со всех нормальных конкурсов победительниц принято посылать за границу. Такова традиция.

– А шуба! Натуральная! Ведь она же стоит кучу денег!

– Да уж подороже искусственной будет. Но без нее – никак. Это генеральный приз.

– Но а это что за расходы? Десять миллионов!

– Непредвиденные.

– Какие же они непредвиденные, если вы уже определили сумму!

– Ничего, если этого не хватит, – добавите еще.

– Как же я добавлю! – продолжал отбиваться директор базара. – Товарищ! Мне второй месяц получку не дают. Банк задерживает выплату. Торговля не идет.

– Перестаньте, – поморщился Мамай, – или я сейчас зареву от жалости.

– Вы можете хоть реветь, можете хоть не реветь, но я без средств.

Потап встал и нетерпеливо прошелся по директорскому кабинету.

– А на какие шиши, позвольте узнать, вы тогда дачу строите? – спросил он, задержавшись у окна.

– Откуда вы знаете? – удивился Брэйтэр, возводивший третью дачу совершенно тайно.

Председатель обернулся и высокомерно посмотрел на соратника.

– Вы меня обижаете как ясновидца. Впрочем, об этом можно догадаться, бросив лишь беглый взгляд на территорию вверенного вам хозяйства.

– А что? – привстал магнат.

– А то. Я смотрю в окно и вижу улицу.

Магнат снисходительно улыбнулся:

– Что же, по-вашему, там должно быть-м?

– Забор. Три дня назад перед этим окном стоял прекрасный каменный забор. Где он?

– Он? Мы его это… разобрали… Но я буду строить, новый!

– Верю. Но в то, что новый забор будет строиться из старого шлакоблока, – не верю. Вы спишете его как строительный мусор и вывезете на свой дачный участок. Судя по длине забора, дача у вас будет в два этажа?

– В три-м.

– Ах, простите. Как ясновидцу мне должно быть стыдно, я недоглядел один этаж. И мне действительно стыдно. За вас.

Потап присел и протянул озябшие руки к электрокамину.

(Забегая вперед, следует сказать, что ясновидец ошибся: новый забор вокруг рынка был выстроен все же из старого шлакоблока, а предназначенный для этого новый кирпич был списан как строительный мусор.)

Лев Аронович расстегнул воротник рубашки ему стало жарко.

– Наговариваете вы на меня, – неуверенно пожаловался он. – Вы можете на меня хоть наговаривать, хоть не наговаривать, но я еле-еле свожу концы с концами. С этим заданием мне не справиться.

– Ну что ж, – не сразу произнес председатель, – придется вам помочь.

– Справиться с заданием?

– Свести ваши концы.

Уловив в его интонации угрозу, Брэйтэр насупился.

– Значит, выговор будете объявлять?

– Что ж мы – изверги, что ли, – свободно сказал Мамай.

– Тогда, может, из партии турнете? – обнадежился директор базара.

– Это не мне решать. Приговор выносит суд.

– Какой еще суд?

– Подпольно-революционный. Наподобие тех, что действовали при Иосифе Виссарионовиче. Помните: полчаса судебного разбирательства, потом – решение, потом – шлеп! Только эти разбираются еще быстрее – времени нет, сами понимаете.

– То есть как это?..

– Да вы не волнуйтесь, за последние два года я лично не припомню, чтоб после суда из партии исключали…

Магнат быстро перевел дух.

– …В основном, – продолжал Потап, в основном – в расход пускают.

– Ка-ак?!

– Да по-разному: кому инфаркт делают, кому миокард, а кого просто под паровоз толкают. Разные способы, разные. Товарищ Степан, к примеру, знает их двести четырнадцать. Но его любимый отравление грибами.

– Ядовитыми? – млея, подал голос Лев Аронович.

– Зачем же? Всякими. Здесь дело не в качестве, а в количестве. Если в клиента натолкать килограммов пять шампиньонов, то они пойдут ему только во вред. И пойдут, хочу заметить, очень быстро. Заключение судмедэкспертов: обыкновенное обжорство, никакого насилия. Удобный способ устранения ненадежных товарищей. Овцы сыты, а волки целы. Ну, мне пора, заболтался я с вами.

Потап озабоченно взглянул на часы, свернул трубочкой список призов и шагнул к выходу.

– Подождите! – забеспокоился магнат, в котором внезапно пробудилась партийная сознательность. – Куда же вы с директивой? Вы меня неправильно поняли!

Председатель нехотя вернул бумажку.

– А нельзя ли… – вновь начал блеять Брэйтэр, – нельзя ли м-м… несколько сократить непредвиденные расходы?

– Можно, – легко согласился председатель, на миллион. Потратим его лучше на расходы предвиденные.

С тяжелым вздохом Лев Аронович поставил свою подпись.

Выйдя из конторы Брэйтэра, Мамай направился было к Дому творчества, но по дороге обнаружил, что ключи от кабинета оставил дома. Пришлось повернуть в другую сторону.

Полчаса он скучал на остановке в ожидании автобуса. В небе торжествовало солнце. Снег быстро таял, превращаясь в желтую жижу. В ямах стояла вода. Глупые воробьи, принявшие временную оттепель за начало весны, безумствовали на нагревшихся крышах.

Но до весны было еще далеко.

Автобус все не появлялся. От нетернения Потап стал притопывать ногами, затем – мерить шагами цементные плиты.

Неподалеку, опершись о клюку, стояла бабушка. Такие бабушки нередко встречаются на конечных остановках и глухих перронах. То ли в общественном транспорте не находится бабушке места, то ли сама бабушка забывает со временем, зачем, собственно, она там стоит, но стоит она там долго. Может, час, может, месяц, а может, и год, – точно никто не знает. И стоит себе такая окаменевшая бабушка в дождь и снег, жару и стужу, как немой укор транспортному кризису.

Мамай обошел старушку вокруг и миролюбиво спросил:

– Бабуля, автобуса давно ждете?

Призыв его остался без ответа. Вечная бабушка даже не шелохнулась и продолжала вглядываться куда-то вдаль незрячими глазами.

– Понял, – мрачно произнес он, предчувствуя, что автобуса сегодня не дождаться.

Денег на такси не было. Впрочем, такси тоже нигде не было. Чертыхаясь, Мамай отправился пешком, стараясь пошире ставить ноги, чтобы не забрызгаться.

Едва он свернул на улицу П.Морозова, как путь ему преградила черная кошка. Или кот. Животное грациозно переходило дорогу, выбирая места посуше.

– Брысь! Брысь! – гаркнул Потап, надеясь спугнуть коварную тварь. – Пшла вон!

Кошка остановилась, удивленно-холодно посмотрела на человека и, видя, что тот чем-то недоволен, бросилась вперед, в три прыжка достигнув противопoлoжнoй стороны улицы.

Чекист заколебался. На то, чтобы идти в обход или выжидать, пока случайный прохожий переступит роковую черту, не было времени.

Еще два месяца назад, Когда терять было нечего, он пренебрег бы даже дюжиной котов, сигающих по дороге. Но теперь, когда осталось лишь протянуть руку и схватить Бога за бороду, Мамай стал слишком суеверен.

С одной стороны, опасаться какой-то облезлой кошки было стыдно, но с другой – лучше сплюнуть лишний раз через левое плечо, чем остаться на бобах. Рассудив здраво, бригадир взялся за пуговицу, поплевал три раза вслед коту (или кошке) и двинулся к дому № 12АБ.

Никого из семейства Буфетовых Потап не застал. Буфетов-старший, должно быть, носился с телеграммами. Но где, интересно, шатался его отрок?

Найдя злополучные ключи, чекист зашел на кухню подкрепиться.

По радио передавали предсказания астрологов.

"У Овнов сегодня критический день…" – бодро сообщил диктор.

– У меня все дни критические, – огрызнулся Мамай, явившийся на свет именно под этим знаком.

"…Советуем отложить операции с недвижимостью…"

– Ладно, отложу.

"…Вероятна потеря личного имущества…"

– Нет у меня никакого имущества.

"Опасайтесь встречи с недоброжелателем. Не исключено заболевание желудочно-кишечного тракта…"

– Да идите вы к черту! – разозлился Мамай, выключая приемник.

Аппетит пропал. "Завтрак туриста", изъятый у Куксова, потерял свою привлекательность. Потапу даже показалось, что в нем ползают микробы.

Он отрезал кусок хлеба с коркой, намазал его маслом, сверху – клубничным вареньем и налил жидкого чая. Тем и ограничился.

Каким-то образом приемник самостоятельно включился, несколько раз хрюкнул и заглох. Потап пристукнул его кулаком. Уже выйдя на лестничную площадку, он услышал, как на кухне вновь зашипел динамик и чей-то голос сварливо сообщил:

"У Скорпионов возможен переезд на новое место…"

Когда председатель, промочив ноги, добрался наконец до «Реставратора», оказалось, что за ключами он ходил совершенно напрасно. Они ему были не нужны – вход в кабинет был свободен. Двери, с мясом вырванные с петель, плашмя лежали на полу.

С грустным интересом Мамай подергал дверной короб, потрогал развороченные дыры. Приходящие на ум предположения были слишком неправдоподобны. Войти в офис, не заметив запертой двери, мог разве что медведь. Или, какая-то другая здоровенная зверюга.

Ни подпольщиков, ни Гены в кабинете не было.

Там был хаос. Тяжелые письменные столы стояли в нарушенном порядке. Стулья, сбившись в кучу, походили на стадо баранов. На мебели и на полу лежали шевелящиеся от сквозняка бумаги. Шкаф и книги остались нетронутыми.

В конце коридора скрипнула пружина, и из мужского туалета выглянула голова, затем появилось все тело целиком. Следом, соблюдая те же меры предосторожности, на фоне окна возникли еще две фигуры. Выстроившись гуськом, они стали приближаться.

Это были Куксов, Сидорчук и Харчиков.

– Ходите-ка сюда, голуби, – не оборачиваясь к ним, приказал председатель. – Ну, что здесь было? Нас наведала налоговая служба? Обыск? Кто учинил погром?

Первым дал показания Куксов:

– Вы знаете, я ничего не видел. Я только слышал. Я был в туалете… хотел уже было выходить, как вдруг услышал страшный шум… из нашего кабинета… Ну, я решил дождаться подкрепления, чтобы действовать сообща.

– А я… А я… – торопливо заговорил Харчиков. – А я шел по коридору… тут раздался грохот и… и я… и мне захотелось в туалет. Там как раз сидел товарищ Куксов, и я предложил ему немедленно сообща действовать.

– Это вы-то мне предложили?! – возмутился Владимир Карпович. – Да это я вам предложил!

– Kaк, же вы, если вы там, извиняюсь, труса праздновали.

– Никого я не праздновал!

– Нет, праздновали, – мягко настаивал Христофор Ильич. – Я еще зашел к вам и говорю: "Хватит вам тут труса праздновать, товарищ Куксов, хватит, понимаешь, ерундой заниматься. Нужно что-то делать".

– Да что ж вы врете!

– Цыц! – прервал спорщиков Потап и обратился к диссиденту: – Ну а вы как там оказались? Вы тоже шлышали грохот?

– Я? Нет, я пошел им сказать, что все уже кончилось и можно выходить. Я даже ничего не слышал.

– Та-ак, – подытожил председатель, – никто ничего не видел, никто ничего не знает. Из ваших, сбивчивых объяснений мне ясно одно: картина неясная. То, что здесь было шумно, я и без вас знаю, по почерку видно. И этот почерк мне не нравится.

Потап в задумчивости прошелся по двери, носком ботинка столкнул на пол осколки, оставшиеся от вывески.

– Кто-нибудь видел товарища Степана? – поинтересовался он.

– Нет, – переглянулись подпольщики.

– Нет? Странно.

– Уходить! Уходить надо! – заволновался Куксов, почуявший недоброе раньше всех. – Нет никаких гарантий! Арестовать могут. Где гарантии, что не арестуют? Это дело рук демократов. Ведь скоро выборы, им нужны разоблачения. Повесят на нас заговор, всех собак на нас повесят! Они любят искать крайних. Где гарантии, что мы не будем крайними?

– Правильно, – поддержал Харчиков, спасаться надо, пока не поздно…

Диссидент завороженно молчал. Неожиданная возможность оказаться в оппозиции раскрывала перед ним новые горизонты. Наконец-то его заметят и упекут в тюрьму. Рано или поздно власти должны осознать, что с такой величиной, какой является Игнат Фомич, не считаться нельзя. О нем вновь заговорят, о нем вновь напишут. На первых полосах коммунистических и профсоюзных газет появятся заголовки: "Известный общественный деятель опять сидит за правду", "Талант душат в неволе", "Выдающегося поэта и художника власти мучают в застенках", "Бунтарь по-прежнему рисует". Шахтеры и творческая интеллигенция выйдут на митинги протеста… "В общем, все будет замечательно", – мыслил Игнат Фомич, презрительно глядя, как малодушные соратники предаются панике.

– Уходите! – горячо заговорил он. – Уходите все! Я никого не выдам. Я все возьму на себя, и пусть меня арестовывают!

Мамай погладил отважного подпольщика по голове и пообещал:

– При необходимости я обязательно воспользуюсь вашими услугами, а пока такие жертвы преждевременны. Берите лучше веник и принимайтесь за дело.

Владимир Карпович и Христофор Ильич подняли дверь и, недовольно пыхтя, стали двигать ее ко входу.

– Правее, – командовал чекист, – еще правее, вы закрыли выключатель… Теперь левее, еще левее, загородили Коняку… О, товарищ Коняка! И вы тут? Вы тоже из туалета? Наверное, вы забрели в женский. Да уберите эти двери!

На пороге, не решаясь войти, стоял Мирон Миронович. Он имел помятый вид и прикрывал ладонью правый глаз.

– Постойте, постойте, вы ведь должны сейчас проводить искусственный отбор. Почему вы бросили пост? – допытывался Мамай.

Уполномоченный затравленно огляделся, собрался с силами и неожиданно объявил:

– Я отказываюсь быть соучастником вашего шоу!

– Почему? – кротко спросил Потап.

– Принципиально!

– По идеологическим соображениям?

– По соображениям моей жены.

– Вот как? И какие же она выдвигает аргументы?

Вместо ответа Коняка опустил руку, предъявив соратникам мясистый радужный синяк, из кратера которого мерцал заплывший глаз.

– М-да, – вынужден был признать Мамай, аргументы убедительные. И… за что это она вас так?

– За изме-ену, – с надрывом протянул Мирон Мироныч.

Потап отступил на шаг и недоверчиво покосился на соратника. Хотя тот и числился бабтистом, но подобной выходки от него не ожидал никто.

– Что же вы стоите как вкопанный? – нарушил наступившую тишину председатель. – Заходите, поведайте нам о своих ратных подвигах.

Пострадавшего усадили в кресло, дали воды и сигарету. Потап присел на край стола, скрестив на груди руки и придав лицу самое серьезное выражение. Соратники угрюмо помалкивали, находясь еще под впечатлением погрома.

Коняка, несколько гордый своим положением, курил чинно и неторопливо, будто бывалый солдат перед новобранцами.

Наконец он затушил окурок, пригладил волосы и сиплым голосом заговорил:

– Спим мы, значит, спим…

– Фу-у, – скривился Мамай, – Мирон Мироныч, зачем сразу начинать с кульминационной части? Опишите сперва завязку, сделайте вступление.

– А чего описывать? Не было никакой завязки и никакого вступления.

– Что ж, если вам так больше нравится, то начинайте с самого вульгарного места.

– Спим мы, значит, спим…

– Сколько ей хоть лет? – перебил чекист.

– Кому?

– Кому, кому! Ну не собаке же вашей! Даме вашего сердца, если можно так выразиться.

Мирон Мироныч пожал плечами.

– Годов двадцать будет.

– Ка-ка-я ни-изость! – с плохо скрытой завистью воскликнул Куксов.

– Действительно, – согласился Потап, – похабщина какая-то выходит. Ваша распущенность не влазит ни в какие ворота. Двадцать годов! Конечно, будь она в три раза старше – ваш поступок не стал бы возвышеннее, но по крайней мере это было бы смешно. Вы, оказывается, страшный человек. Продолжайте.

– Нy вот, спим мы, значит, спим… – в третий раз начал Мирон Мироныч. – И тут – она.

– Ага! – вновь не удержался председатель. – Жeнa! Она застукала вас на месте! Ну, ну.

– Не, это она потом… стукала меня прям на месте… Чуть до смерти не застукала.

– Понимаю.

– Ну вот, вижу я – она. Вся такая голая, голая! Только чулки и белье споднее на ней. Является и давай орать: "Держите меня! Хватайте меня!"

– Бес-стыжая! – простонал Куксов, хватаясь за сеpдцe.

– Ничего не понимаю, – недоуменно пробормотал Мамай. – Кто явился-то?

– Да девка эта!

– Она что, в соседней комнате была?

– В соседней комнате был Вася, – молвил баптист, раздражаясь.

– Вася? Какой Вася?

– Сын мой.

– Ага. Выходит, она сбежала от Васи, а вы сбежали от жены?

– Никуда я не бегал. Я спал.

– Стоп. Давайте сначала. С кем вы спали изначально?

– Изначально? С законной супругой, с кем же еще!

– А потом?

– И потом.

– Итак, всю ночь вы провели с супругой. Так?

– Так.

– Но вы же только что утверждали, что изменили ей!

– Изменил, – настаивал Коняка.

– Как же вы умудрились это сделать, не покинув даже супружеского ложа? – насмешливо сказал Потап, начиная прозревать.

– Для того чтобы изменить, совсем не обязательно с кем-то переспать.

– Верно, верно. Следовательно, и переспать с кем-то – это не обязательно изменить. А? Kaк вам моя мысль? Запишите, при случае зачитаете ее супруге.

– Ну а дальше что было? – заерзал Харчиков, охваченный нетерпением.

– Дальше? Дальше она стала мне подставлять, всякие места…

– Ка-ка-я гну-усность! – голосил Куксов.

– Ну а вы? А вы что? – подал жару Христофор Ильич.

– Я? А что я! Я церемониться не буду. Я ее хвать! – И Мирон Мироныч, протянув обе руки, продемонстрировал товарищам, как он ее "хвать".

– Это уже вообще, – поник зав. отделом агитации.

Посмотрев на него подбитым оком, уполномоченный не спеша закурил.

– Ага, а что дальше? – торопил его Христофор Ильич.

– А дальше он проснулся, – зевнув, проговорил председатель.

Наступила напряженная пауза.

Райкомовцы, как громом пораженные, уставились на Мамая. Затем – на пропагандиста. Коняка горестно вздохнул, выражая полное согласие.

– Как? – опешил молчавший доселе диссидент.

– Так, – спокойно ответил Потап.

– Так это все был сон?!

– Все. Кроме расплаты. Расплата, как вы все сами можете заметить, пришла наяву.

Владимир Карпович облегченно захихикал. Соратники, не скрывая разочарования, переместились на другую половину кабинета, оставив уполномоченного в одиночестве.

– Это… Это возмутительно! – негодовал Харчиков. – Почему я должен выслушивать весь этот бред сивой кобылы?

– Коня, – не замедлил поправить Куксов.

– Это никакой не бред! – вскипятился Мирон Мироныч. – Это было на самом деле, только во сне. И девка такая есть. Я даже имя могу назвать Людка. И фамилия у нее имеется, только я сейчас не помню!

– Ваши извращенческие фантазии приберегите для своих внуков.

Коняка встал, распрямил плечи и, энергично размахивая руками, принялся кричать. В этом крике чувствовались и досада за недосмотренный дивный сон, и обида за грубое обращение с ним Пятилетки Павловны, и последствия этого обращения, и стремление оправдаться перед товарищами, и даже отчаяние. Отчаяние человека, который своими глазами видел летающую тарелку, но ему не верят.

Из нервного монолога Мирона Мироныча райкомовцы узнали, что и им грозит опасность. Ибо Пятилетка Павловна, выбив из мужа правдивые показания, пообещала собственноручно разгромить «Реставратор», откуда произрастает корень зла.

– Уходить, уходить надо, – пискнул Сидорчук, который с большой охотой сражался бы с властями, но опасался агрессивных женщин.

– Точно! Самое время! – засуетился Владимир Карпович, надевая пальто. – Я знаю ее – неуправляемая особа. Нет никаких гарантий, что мы уцелеем.

Подпольщики стали экстренно готовиться к отходу.

– Не спешите, – хладнокровно произнес Мамай, – она здесь уже была.

– Когда? – замерли товарищи.

– Когда вы отсиживались в туалете. Мирон Мироныч, оцените эту дверь. Ее работа?

– Ее! – радостно сообщил Коняка, осмотрев протараненный вход. – Это моя Пятя совершила.

– Так вот оно что! – зашипел Владимир Карпович. – Старый развратник, это из-за вас целый день мы подвергаемся опасности. Товарищ Мамай, его опасно держать рядом с собой. Он с приветом. У них все семейство с приветом! Сынок невинных людей душит, мамаша рушит здания и сооружения, а этот по ночам развратничает! Надо его репрессировать.

– А имущество конфисковать, – поддакнул Харчиков. – Конфисковать и разделить поровну.

– Ладно, репрессируем, – равнодушно сказал председатель, расчесываясь перед зеркалом. – Может быть. После акции. А пока переведем его на штрафные работы. Во-первых, Мирон Мироныч, займитесь ремонтом кабинета. Чтобы завтра здесь не осталось и следа от стихийного бедствия, на котором вы женаты. Во-вторых, отныне вы разжалованы из уполномоченных. Как видно, близость женщин нарушает вашу психику и делает социально опасным. В-третьих, вы поступаете в распоряжение Льва Ароновича, будете состоять при нем посыльным. Пока все. Остальных прошу занять рабочие места.

Райкомовцы стали расходиться. Начальник производственного отдела побрел на завод металлоизделий заказывать металлическую корону, под золото. Товарищ Куксов, назначенный вместо баптиста уполномоченным, торопливо затрусил в «Агрегат», диссидент и председатель направились в «Литейщик».