Текст книги "Идолов не кантовать"

Автор книги: Сергей Нуриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

– Ты где было? – полюбопытствовала Пятилетка Павловна, давно уже причислявшая супруга к среднему роду.

– Вс… вступал, – прозвучал гордый ответ.

– Куда еще?

– Это, Семен Семеныч, не твоего слабого ума дело. Но Пятилетка Павловна не удовлетворилась сим расплывчатым объяснением. Вытерев руки о фартук, она безбоязненно подступила к мужу и, взяв за шиворот, прижала к стенке. Получив пару увесистых оплеух, заведующий сектором разоткровенничался и кротко дал правдивые показания. За считанные минyты конспиративные секреты были выданы.

Глава 5. Понедельник

В понедельник утром Потап успел сделать многое: накрутиться у исполкома и переговорить с пикетчиками, побывать в «Агрегате» и нанести визит Чаботарю О.В., послать телеграмму и зайти в столярную мастерскую почтамта.

Лишь к обеду бригадир вспомнил о подпольщиках; томящихся, должно быть, в ожидании поручений. "Как они там без меня?" – подумал он.

Когда Мамай распахнул двери «Боже упаси», раздел власти достиг своего апогея. Мирон Мироныч и Владимир Карпович устало толкались и поочередно взбирались друг на друга, словно полувареные раки. Силы их были на исходе. Баптист астматично хрипел и, наседая на противника, норовил скомкать его расплывающийся румяный лик. Куксов, временно оказавшийся в кресле, отбрыкивался ногой и пытался просунуть указательный и средний пальцы поглубже в ноздри ненавистного врага; другой рукой он слабо хлопал его по тощей спине. Разговаривать у оппонентов не было никакой возможности.

Председатель, устроившись на стуле для посетителей, внимательно следил за ходом поединка. Когда однообразие приемов ему наскучило, он решительно направился к борцам.

– Я вижу, у вас возникли некоторые идейные разногласия, – сказал Потап, разнимая забияк. – Хорошо! Борьба идей! Единство противоположностей! Какое рвение. Что ж, как сказал однажды я, в споре рождается истина. И вы ее родили.

С этими словами он плюхнулся в оспариваемое кресло, растолкав противников по разные стороны от стола.

– Между прочим, – продолжал Мамай, протягивая ноги и закуривая, – пока вы здесь узурпируете власть, ваши товарищи занимаются настоящим делом. Товарищ Харчиков, к примеру, налаживает перебои в производстве. А товарищ Брэйтэр, так тот вообще рыночные отношения подрывает.

Идеологи, все еще тяжело дыша, виновато понурили головы.

– Мне б ваши заботы, – укорял председатель. Кстати, о заботах. Кто у нас сектор пропаганды? Вы, Мирон Мироныч? Вот вам задание по пропагандистской части: срочно увеличьте производство самогона. В случае восстания народным массам потребуется много горячительной жидкости. Принимайтесь.

Мамай встал и посмотрел в окно. Вид из окна был хороший. Напротив простиралась площадь Освобождения. Посередине площади, словно гвоздь в стене, торчал двухметровый вождь всех пролетариев. Вождь смотрел прямо на Потапа и тянул к нему руку утопающего. Кладоискатель нетерпеливо забарабанил пальцами по стеклу.

– А мне куда? – спросил забытый Куксов.

– Ах, вы еще, – спохватился председатель, соображая, куда бы послать агитатора. – Вы еще здесь? Немедленно бегите!

– Гоните? – обиделся дворянин.

– Советую. Я бы на вашем месте сейчас просто места себе не находил. Разыщите своих клиентов и под любым предлогом верните им страховые полисы.

– Зачем это?

– Затем, что, когда рухнет нынешний режим, у вас на службе будет аврал. Толпы разочарованных верующих кинутся получать свою страховку.

– Ерунда, – сказал Куксов, самодовольно ухмыляясь, – по договору страхования они должны будут представить документы, подтверждающие отсутствие или наличие божественных сил.

– Самое обидное, что таковые справки у них 6удут.

– Да кто ж им даст? Господь Бог, что ли, печать поставит? Нет, ерунда. Я все предусмотрел, кхи, кхи. Хотел бы я взглянуть на идиота, который принесет мне такую справку. Интересно.

– А мне нет, – произнес Мамай и, сладко зевнув, с сочувствием посмотрел на дворянина. – Мне неинтересно. Куда интереснее будет взглянyть на идиота, который вздумает возражать против решения советской власти.

– Против кого?

– Против советской власти. Или, может быть, вы будете?

– Нет! Против советской власти не буду.

– Тогда спешите. Или вы готовы разориться?

– О боже! – всхлипнул Владимир Карпович, бросаясь к сейфу.

– Поторапливайтесь, поторапливайтесь. Учтите, антихристов будет много. Я уж, так и быть, за вас тут подежурю. Принимать буду исключительно материалистов.

Выпроводив агитатора, Потап вскоре впустил и первого посетителя, которому, впрочем, было назначено.

Это был исполкомовский пикетчик Федька.

– Ну, под каким девизом выстyпаешь, Федор? – осведомился чекист, угощая гостя сигареткой.

Как и положено политическому деятелю, пикетчик чинно закурил, выдержал паузу и только после этого, не суетясь, сообщил:

– На этой неделе еще держим «Демократ – рулевой инфляции!». Со следующей велено натиск послабить. Исполком уже новые щиты выдал.

– И что тaм – «Демократ – пособник удорожаний!»?

– Не. «Больше хороших товаров!»

– Да ну. Что ж так либерально. Жалованье повысили?

– Ну ты даешь, начальник! Выборы же скоро!

– Понимаю. Предвыборный протест, надеюсь, составили?

– Пишут, – пояснил оппозиционер. – Во-от такой лозунг: «Демократ! Даем тебе последний шанс!» тяжелый, сволочь, одной фанеры двенадцать килограмм.

– Да-а, нелегкая у вас работа. Так и грыжу можно получить.

– Точно. Политика – дело нелегкое. Я как в политику ушел, так сразу здоровье подорвалось. Но ничего, после выборов опять старые плакаты будем держать, те полегче будут.

– А какой твой любимый лозунг?

– «Позорно!» больше всех люблю, он меньше всех тянет.

– Вот что, Федор, – перешел Потап на официальный тон, – надо постоять за идеалы.

– А чего ж не постоять, – с готовностью согласился пикетчик. – За идеалы можно. Особенно если цена подходящая. Вот исполком если взять, с нами исправно считается: пол-литра на рыло за два человеко-дня, плюс премиальные за сверхурочные, плюс ихний стол.

– Я дам больше, – высокомерно объявил Мамай. – Я дам пол-литра за два человеко-дня, плюс премиальные, плюс стол и плюс еще стул.

Федька задумался, осмысливая выгоды нового предложения и для удобства пользуясь пальцами.

– Пол-литра… – бормотал он, загибая мизинец, – премиальные… – согнулся безымянный, – стол… – средний, – стул… – указательный.

Удобства прежней работы уложились всего в трех пальцах. Преимущество новой было очевидным.

– Где протестовать?

– Неподалеку, у памятника Ленину.

Протестант сразу поскучнел. Постоять возле деда Ильича и подготовить общественное мнение к его сносу, конечно, можно, но дело это временное, хлипкое. Вот на исполком работать – служба верная и постоянная, опять же уважение к тебе питают, куревом снабжают. И вообще, Федор – человек занятой и свободным временем располагает разве что до обеда и с учетом двух выходных. Так что каждое дежурство обойдется заказчику в бутылку на рыло. Торговаться у Федора не было времени.

– Договорились, – сказал бригадир, полагаясь на самогонные склады баптиста. – Оплата сдельная?

– Почасовая, – предупредил подрядчик, – работать будем в первую смену, потому как во второй половине дня трудящиеся домой идут, как раз мимо исполкома, и, значит, чтоб нас видели. Служба у нас такая, сами понимаете. Ну а в выходные, если захотите, можем и к Ленину выйти. С премиальными, конечно.

– Орудия труда ваши?

– Само собой. Орудия – наши, слова – ваши. Чего желаете? Какие требования будем выдвигать?

Федор развернул засаленный лист бумаги, наслюнявил карандаш и приготовился писать.

– А что у вас есть?

– Всякое есть, – с достоинством ответил пикетчик – для отводу глаз можно «Мы с вами не согласные!», из радикальных лозунгов вот вам – «Все козлы!». Годится?

– Нет, это не пойдет. Не будем преждевременно будоражить общественное мнение. Давайте что-нибудь умеренно-либеральное. Вот про рулевого подойдет, «демократа» замените «коммунистом». «Коммунист – рулевой инфляции!» А? Ударим по больному месту. На первое время сгодится.

Обсудив еще кое-какие детали, Федька-пикетчик нахлобучил лыжную шапочку, набрал горсть сигарет и ушел на службу. Обеденный перерыв закончился, пришла пора стоять за идеалы.

Глава 6. 000

В человеке должно быть все прекрасно. И прежде всего – фамилия. Со стоящей фамилией можно писать статьи и стихи, не скрываясь под псевдонимом; можно смело жениться, одаривая своей фамилией супругу и потомков; можно запросто заходить в любые учреждения и беззастенчиво смотреть в глаза его сотрудников. И если в учреждении посетителя попросят назваться, то обладатель стоящей фамилии отвечает быстро и гордо:

– Наполеонов.

Но другой посетитель на то же самое требование отзывается не сразу. Он краснеет, отводит куда-то взгляд, и всем становится ясно, что этот гражданин носит менее звучную фамилию.

– Фамилия? – настаивает служащий.

– Бля… Бляхеров, – робко сознается гражданин.

– Па-прашу не выражаться! – возвышается служащий. – Как фамилия?

– Бляхеров.

– Это я бля херов?! Да ты сам бля херов! Хулиган!

– Да нет, я и есть Бляхеров. Фамилия такая.

Догадавшись, наконец, что посетитель нисколько не настроен хулиганить и только все больше конфузится, служащий, как назло, вдруг теряет слух. Лицо его приобретает уксусное выражение.

– Так как, вы говорите, ваша фамилия? – ехидно переспрашивает он.

– Я ведь сказал, – шепчет меркнущий гражданин.

– Как, как? – орет служащий, так чтобы слышно было в коридоре и в соседних кабинетах. – Бляхеров?

– Да, да, тише, пожалуйста.

– Не слышу! Говорите громче! Бляхеров? Я правильно говорю?

– Да, да, ради бога, зачем так кричать?

– Ну тогда я так и пишу: Бля-хе-ров. Да? Такая у вас фамилия? Такая?

Посетитель застенчиво кивает и молчит, ибо нет ему никаких оправданий.

Порой лучше носить вечный прыщ, чем неудобную фамилию. Неудобные фамилии причиняют массу неудобств, и потому многие граждане вынуждены подыскивать себе новые. Причин тому множество. Одни хотят сменить национальность, другим надоели прилипшие с детства обидные клички, третьи желают эмигрировать и благополучно прижиться за границей. Так Цукерман становится Сахарковым, Дурноляп – Мудроумом, Бобуридзе – Фельдманом и т. д. А посему угадать по фамилии гражданина его этническую принадлежность становится крайне трудно.

Но еще труднее определить профиль фирмы по ее названию. Фирм развелось так много, а достойных названий осталось так мало, что стали брать какие есть. Но в них тоже надо вложить какой-то смысл. Иногда вкладывают так глубоко, что даже те, кто его вкладывал, потом сами не могут найти. И остается только гадать, что может скрываться за тем или иным названием. Человек средней сообразительности, к примеру, не сразу придет к выводу, что «Кобельное развитие» – это клуб собаководов, а «Буревестник» – рекламное агентство. И надо обладать уж вовсе богатым воображением, чтобы догадаться, что «Медведь» – это бюро добрых услуг, а «Ускоритель» – вывеска кооператива по уходу за престарелыми и лежачими больными. А вот мысль о том, что «Братья Громовы» – это ассоциация повивальных бабок, может прийти в голову только человеку с изворотливым умом, да и то с третьей попытки.

И как носитель фамилии Бляхеров не обязательно должен быть нехорошим человеком, так и название «Реставратор» вовсе не обязывает фирму чинить древние утюги и прочие предметы антиквариата. Об этом знают почти все, и потому, когда в Доме творчества обосновалась новая фирма «Реставратор ЛТД», на прием пришло всего три старухи, пожелавшие сдать в ремонт свои наследственные примусы. Владимир Карпович долго и обстоятельно втолковывал нежданным клиентам, что «Реставратор» ничего не реставрирует и название это ничего не значит. Старухи суетились грозились подать жалобу в исполком, после чего товарищ Коняка их попросту разогнал. Так началась деятельность подпольного райкома, укрывшегося за легальным названием, тайный смысл которого был известен только его членам.

Если до недавних пор в тихих Козяках действовали и бездействовали устаревшие кооперативы, скучные малые и совместные предприятия, разнокалиберные торговые фирмы и даже один концерн, то теперь в стане коммерческих структур свое достойное место – заняло общество с ограниченной ответственностью (000). Контора «Боже упаси» канула в Лету. К неудовольствию Куксова, новое руководство уволило прежнюю машинистку, фигура которой показалась Потапу чересчур вызывающей, и наняло новую. Каждая женщина, как известно, красива по-своему, но новая секретарша оказалась неприятным исключением из этого правила. Она не была красива ни по-своему, ни как-нибудь по-другому. Свой выбор председатель объяснил так: «Некрасивая секретарша – залог продуктивной работы коллектива». Хотя ей не было и тридцати, подпольщики стали называть ее Петровной. Таким образом, в кабинете № 6 воцарилась здоровая атмосфера, расширился штат и сменилась вывеска, которая дребезжала при малейшем колебании двери.

Чаще всех дверьми хлопал Христофор Ильич. Получив задание саботировать производство, Харчиков особенно себя не утруждал – дело ладилось само собой. Подводили поставщики, отмежевывались смежники, воротили нос потребители. Завод металлоизделий скрипел на последнем издыхании. Тем не менее! Начальник сбыта валился с ног, особенно при встрече, с председателем. Каждый раз, когда Мамай навещал штаб-квартиру, Христофор Ильич вбегал вслeд за ним, устало падал на ближайший стул, говорил «уф-ф» и слабым голосом просил пить. Казалось, он только что сражался в сабельном бою.

Поначалу ему сочувственно подавали стакан комнатной воды, но Харчиков брезгливо отворачивался, говорил, что рассиживаться ему тут некогда, и куда-то, ненадолго убегал. При виде такого усердия соратники конфузились, стыдясь своего безделья. В производственной запарке Христофор Ильич пребывал ровно до того дня, когда Мамай вытащил его за ухо из очереди в кинотеатр. После такой оказии производственник стал заглядывать в офис значительно реже, и если случайно натыкался на Потапа, то бормотал «Уф-ф» очень тихо. Просить воды он остерегался.

С момента регистрации за обществом потянулась таинственная слава. "Реставратор" не просто ничего не реставрировал, но даже ничего не покупал и не продавал. Пронюхав, что деньги на счету лежат мертвым капиталом, не убывая и не пополняясь, налоговая служба пришла в замешательство. Сам собой нaпрашивался вывод: 000 занято теневыми махинациями.

Первыми почувствовали неладное секретарши кооператива «Посредственник», арендующего соседний кабинет. Любознательные Галя и Валя стали замечать, что вечерами к «Реставратору» сходятся пассмурные личности. Сборища носили явно тайный характер, ибо чуткие ушки все тех же Гали и Вали не могли расслышать ни единого звука. Лишь изредка из недр кабинета № 6 доносилось глухое бормотание, похожее на проповедь попа. По всему было видно, что там проходят молебны. Вскоре выяснилось, что пасмурные личности – не кто иные, как свергнутые отцы города и с ними один негр. Всем стало ясно, что готовится что-то страшное. Чем тише было в «Реставраторе», тем больший переполох поднимался под крышей Дома творчества и за его пределами. Боясь быть замешанными в чем-то страшном, сорокалетние девицы ушли в декретный отпуск.

Конкуренты проникались к новому монстру завистью и уважением. Представители коммерческих кругов обивали порог могучей фирмы, пытаясь заручиться поддержкой и завязать партнерство.

Нe замедлил явиться и пожарный инспектор. Он вошел без стука, поставил на пол пустой портфель и строго посмотрел на сидящего за столом Куксова. Потомственный дворянин в свою очередь напряженно уставился на вошедшего.

– Сидите? – удивился пожарный.

– Сижу, – не меньше его удивился Владимир Карпович.

Инспектор постучал по деревянному шкафу и сказал:

– А зря. Здесь сидеть нельзя.

– Как это – нельзя? – не поверил Куксов, сидящий в этом кабинете вот уж восемь лет. – Как – нельзя?

– Так это. Пол у вас – деревянный, стол, стулья, подоконник – деревянные, шкаф и тот деревянный. Я уж про бумагу на вашем столе молчу. Обои небось тоже бумажные?

– Бумажные.

– Ну вот видите.

– Вижу. Ну и что?

– А то. Все это может сгореть за сорок секунд.

– Правда? – придушенным голосом спросил Куксов, обведя стены боязливым взглядом.

– Да. А если облить керосином, то и еще быстрее.

– Что же теперь делать?

Младший лейтенант посмотрел на него наивным коровьим взглядом.

– Придется опечатывать помещение, – заключил он.

– Как это – опечатывать? – продолжал недоумевать Владимир Карпович. – Из-за чего?

– Бумага у вас – бумажная? Бумажная. Значит, горит.

– А какой же ей еще быть?! Где вы видели небумажную бумагу?

– Ничего не знаю, – выразил сожаление инспектор. – Я только знаю, что пожароопасность у вас тут. Выходите, будем опечатывать.

– У вас нет никакого предлога! Я в этом помещении уже несколько лет! У меня все документы есть!

Младший лейтенант был неумолим. Он скучал. Открыв настежь двери, он жестом приглашал Куксова выйти.

Но в кабинет на полном ходу вошел Мамай.

– Приветствую вас, коллега, – дружелюбно протянул он руку инспектору. – Давно вас жду.

– Времени не было, – ответил пожарный, озадаченный столь теплым приемом.

– А вы чего здесь потеете? – обратился председатель к агитатору.

Владимир Карпович преданно схватил Потапа за рукав и зашептал:

– Вы как раз вовремя! Полюбуйтесь! Нас выгоняют!

– Сейчас все уладим, – сказал Мамай, освобождаясь. – Так в чем заминка, коллега?

– Так… пожароопасность у вас тут, – нерешительно заявил офицер, – третьей степени.

– Какой еще «третьей»? – вскричал Куксов. Вот вам все документы. Вот вам разрешения, вот вам заключения. Видите?

Пожарный внимательно просмотрел бумаги и затем сказал:

– Это не то. У вас какая фирма? «Реставратор»? А это документы на «Боже упаси».

– Какая разница? Здание ведь то же самое!

В полемику вступил Потап:

– Вы нас удивляете, Владимир Карпович. Разве вы не знаете, что пожарное, равно как и санитарное состояние здания ухудшается не по степени износа, а по мере заселения в него коммерческих организаций. Верно, коллега?

– Верно.

– Это ваш пустой портфель?

– Мой.

– Ну тогда присмотритесь к помещению повнимательнее. Возможно, вы изыщете какие-нибудь… э-э… скрытые резервы пожаротушения.

Инспектор, в сопровождении Куксова, приступил к более тщательному осмотру кабинета № 6.

Мамай тем временем осторожно достал из сейфа две бутылки самогона и как бы незаметно положил их на дно портфеля. Младший лейтенант, глядя в потолок, как бы невзначай оказался возле своего портфеля и взял его одной рукой.

– Ну как? – осведомился председатель. Изыскали?

– Изыскал, – задумчиво сказал пожарный, взвешивая свою ношу. – Но пока не все.

– Понял. Поищите еще.

Процедура повторилась. Мамай вложил еще одну бутылку, и инспектор вскоре вернулся на круги своя.

– А сейчас? – заинтересованно спросил Потап.

Инспектор оторвал от пола портфель и вновь опустил.

– Ну? – допытывался Потап. – Как пожароопасность? Снизилась?

– Почти, – ответил ненасытный младший лейтенант.

Мамай оторопел.

– Что? Ну, хорошо.

И, больше не таясь, извлек четвертую бутылку и раздраженно сунул ее в лапы пожарному.

– А огнетушитель у вас есть? – неуверенно проговорил инспектор.

– Нет! И не будет!

Инспектор с сожалением вздохнул, взял под мышку заметно потяжелевший портфель.

– Прощайте, коллега, – вежливо выталкивал его Мамай.

– А что… А что, мы с вами коллеги? Вы тоже были пожарным?

– Нет. Я просто тоже люблю гостинцы. Прощайте. Заходите еще. Не очень часто. Прощайте.

***

Был четверг. День, который при социализме считался рыбным. После падения тоталитарного режима куда-то пропала рыба, и четверг стал просто постным. В «Реставраторе» четверг был днем политпросвещения.

Козякинские бизнесмены немало удивились бы, узнай они, что по четвергам, ровно в 16.00, трудовой коллектив загадочного общества конспектирует сочинения В.И.Ленина.

Потап сидел во главе стола и гнусаво диктовал:

– Только добровольное и добросовестное, с революционным энтузиазмом… Записали? Энтузиазмом производимое, сотрудничество массы рабочих и крестьян в учете и контроле… Мирон Мироныч, не отвлекайтесь.

– У меня ручка не пишет, – заскулил Коняка.

– Возьмите мою, – строго велел председатель. – Записали? Продолжим:…за жуликами, за тунеядцами, за хулиганами может победить… эти пережитки проклятого капиталистического общества, эти отбросы человечества, эти безнадежно гнилые и омертвевшие члены… о-мер-твев-шие… эту заразу, чуму, язву… Кстати, о заразе. Где Цап? Где наш одинокий бюргер? Увеличивает поголовье скота?

– Может, его того… репрессировать? – выдвинул предложение Мирон Мироныч.

– Не надо. Пока. Но передайте, что товарищ Степан о нем справлялся. Правда, товарищ Степан?

Эфиоп важно кивнул.

– Ладно, передам, – нехотя согласился баптист. – Но лучше бы, конечно, репрессировать.

– Это противоречит статье 94 морального кодекса строителя коммунизма. От семи до пятнадцати, предупредил Мамай.

– То строителю коммунизма от семи до пятнадцати, а я не строитель. Я прораб. Все мы здесь… прорабы… И товарищ председатель… и товарищ Степан особенно… – Баптист заискивающе улыбнулся представителю Интернационала.

– Вот и приведите, гражданин прораб, на следующее занятие товарища Цапа.

– Как же мне его убедить? Вы же не хотите…

– Запомните: лучшее средство убеждения – положительный пример в личной и общественной жизни! Ясно?

– Не совсем. Каким из них убеждать Цапа?

– Не имеет значения.

– Почему не имеет? Набить морду в общественном месте – оно поучительнее будет.

Потап с сожалением взглянул на соратника и махнул рукой:

– На ваше усмотрение.

Получив санкцию на положительный пример, Коняка заметно приободрился.

– Продолжим, товарищи, – сказал председатель, открывая пятый том сочинений Ленина.

Подпольщики дружно вздохнули и склонились над конспектами.

Начальник сбыта, сидевший к лектору ближе всех, старался не пропустить ни слова и от усердия вываливал язык. Отделы агитации и пропаганды враждебно косились друг на друга, прикрывая свои записи ладонями. Экс-диссидент часто прерывался, возводил очи горе и что-то тихо шептал, очевидно подбирая рифму к трудным революционным фразам, затем спохватывался и торопливо наверстывал упущенное. Сидевший в отдалении директор базара, знающий, должно быть, труды классика наизусть, лишь изредка делал в своей тетради какие-то пометки и штрихи. Сначала он намалевал корову и ведро. Потом – куб, еще одну корову и на ее боку поставил свой автограф. В углу странички Брэйтэр изобразил птичку. Птичка принесла с собой воспоминания о нескольких сотнях открыток с дурацкими голубями и напрасно потраченных деньгах. Злобно зачеркнув пузатую птицу, Лев Аронович перевернул лист.

Наконец Мамай захлопнул пыльный том и отодвинул его на край стола. Все бросили писать. Все, кроме товарища Степана. Шевеля толстыми губами, эфиоп продолжал выводить какие-то каракули. Незаметно бригадир пнул его ногой.

– Вы, наверное, разворачиваете мысли вождя? – приветливо поинтересовался Потап.

– Да, – глупо закивал негр, – я разворачиваль.

– Hy. Развернули?

– Да, я развернуль уже.

– Очень хорошо. А теперь, товарищи, – обратился Потап к райкомовцам, – поговорим о культуре. Так вот, совместно с «Агрегатом» и националитическими силами, нами планируется одна акция.

– Путч? – осторожно спросил Куксов.

– Почти. Конкурс красоты – «Мисс Козяки».«Реставратор» выступает одним из спонсоров.

Брэйтэр испуганно икнул, ибо сразу понял, что спонсором будет выступать не столько «Реставратор», сколько он сам.

– У вас есть возражения, Лев Ароныч? – склонился к нему председатель.

– Нет, – дрогнул Брэйтэр. – Но только зачем он нам?

– Нужен, – твердо сказал Мамай. – Покажем чуждое влияние Запада.

Руку поднял сектор художественной самодеятельности:

– Скажите, имеются в виду те состязания, когда… когда по сцене бегают эти… голые женщины?

– Да, – произнес председатель, – народ должен увидеть всю голую правду, какой бы прискорбной она ни была. Опять же влияние Запада покажем.

– Помилуйте, да какое еще там влияние! – развел руками Брэйтэр, еще надеющийся не попасть в число спонсоров. – Все, что можно было, он и так нам показал. Давайте лучше вон еще одну статью изучим, «Как нам реорганизовать рабкрин» например. Или… или давайте красный флаг вывесим, например, на крыше дома товарища Коняки? Или Цапа?

– А чего это у меня красный флаг вешать? – возмутился Мирон Мироныч. – У меня дом низкий, никто стяга не увидит. Вот ваш если взять…

– Тихо, тихо, товарищи! – призвал Потап. Мирон Мироныч, я не хочу делать из своей личности культа и не хочу навязывать свое мнение. Я вас спрашиваю демократично: лично вы за красный флаг на вашем доме или за конкурс красоты во Дворце культуры? Говорите откровенно, не стесняйтесь. У нас полная демократия.

– Я? Я за конкурс.

– Хорошо. А вы, Христофор Ильич? Ответьте нам со всей партийной принципиальностью, вы за конкурс или за флаг на вашей крыше?

Харчиков осторожно покосился в сторону директора базара, потом на эфиопа и громко сказал:

– Если с принципиальностью, то я за конкурс! Нужно показать… влияние Запада.

Потап удовлетворенно кивнул и развернулся к Куксову.

– Ваше мнение, Владимир Карпыч.

– М-м… Н-ну-у, – важно проговорил агитатор, приняв вид мыслителя. – А скажите, а в этой акции ее участники действительно будут представляться в обнаженном виде?

– Не совсем, конечно, но зрелище обещает быть интересным. До безобразия интересным. И к тому же не «участники», а «участницы».

– Да? – расцвел агитатор. – Безобразие. Ну что ж, полезное мероприятие, полезное. Я – за.

Мнение Сидорчука и эфиопа никто не спрашивал. Молчание экс-диссидента было расценено как пассивное согласие. А по бесконечно изумленным глазам товарища Степана и так было видно, что вся затея принадлежит ему.

Председатель встал.

– Итак, подведем итоги. В результате демократического поименного голосования принято решение – действовать. Лев Ароныч остался в позорном меньшинстве. Но несмотря на это… Невзирая на критические, принципиальные выступления товарищей… Материальное обеспечение акции мы единодушно доверяем вам, Лев Аронович!

– Денег нет вообще, – угрюмо сказал магнат.

– Ничего, найдете. Если будут трудности – зовите меня, вместе поищем. Далее, – деловито продолжал Потап, – Игнат Фомич, вы возьмете на себя художественное оформление и организуете выступление самодеятельности. Лучше вас никто не справится. Подробные инструкции позже. И последнее…

Председатель сел, тяжелым взглядом обвел присутствующих.

– Ответственное задание, – чеканя согласные звуки, изрек он. – По партийной линии. От нас требуют одного представителя, который должен войти в состав отборочной комиссии… Эту задачу мы единодушно возложим… возложим на… Мирон Мироныч, кажется, вы у нас бабтист? Стало быть, толк в дамах знаете. Назначаетесь уполномоченным. Верительную грамоту я вам выпишу. Справитесь?

– Сделаю все возможное, – чистосердечно заверил пропагандист, сознавая всю важность поручения. – Партбилет с собой брать?

– Оставите у меня, в сейфе. Дело новое. Будьте бдительны. Вперед не высовывайтесь, присматривайтесь к работе своих коллег.

– Сделаю, – вновь пообещал Коняка. – А что делать-то?

– Как вам сказать… Это как картошку сортировать: мелкую – отдельно, порченую – отдельно, крупную – тоже отдельно. Вы сидите. Она заходит. Раздевается.

– Кто?

– Претендентка. Да вы не впадайте в панику, вы там не один будете. Итак, она разделась почти до нижнего белья. Вы посмотрели, оценили по критериям и решаете: допускать ее до следующего тура или не допускать.

– А по каким критериям? – продолжал допытываться бестолковый баптист.

Мамай сдержанно зарычал.

– Уши, – сквозь зубы сказал он. – Плечи. Шея. Особое внимание обращайте на ноги, чтоб не кривые были и не особо волосатые. В общем, полагайтесь на свое чутье. Отбирайте так, как будто жену себе опять выбираете.

Куксов, маявшийся на своем месте уже несколько минут, нетерпеливо вскинул руку.

– Мне кажется… – вкрадчиво заговорил Куксов, – я думаю… разумнее будет доверить это дело мне. Иначе мы все рискуем потерять ответственного работника. А учитывая нехватку кадров… сами понимаете. Мы не имеем права рисковать товарищем Конякой. Да вы у него спросите, он и сам откажется.

– Это почему это? – запротестовал баптист. – Не собираюсь я отказываться. Задание партии, понимаете… Почему отказываться?

– Потому что Пятилетка Павловна вам шею свернет, – с тихой радостью пообещал Куксов.

– Что-о?! Мне? Да я… Да я ей! Вот она у меня где! – и театральным жестом Коняка поднес к носу оратора костлявый кулак.

Владимир Карпович невнимательно осмотрел предъявленный кулак и, отвернувшись, буркнул:

– Ну, ну.

– Так что же, может, супружница ваша и впрямь возражать будет? – спросил засомневавшийся председатель.

– Не будет.

– Точно?

– Да я ее…

– Хорошо. Тогда все свободны, товарищи. Лев Ароныч! Вы, кажется, хотели переписать «Как нам реорганизовать рабкрин»? Можете остаться.

– Я лучше дома, – ответил Брэйтэр, бросившись к выходу.

Кабинет № 6 быстро опустел. Коридор наполнился топотом, и мимо испуганной уборщицы промчалась группа пасмурных личностей.

Наступила тишина, прерываемая лишь мелодичными вздохами тряпки и редкими хлопками печатной машинки: новая секретарша кооператива «Посредственник» упражнялась в машинописи.

Уже на улице, настигая в темноте Коняку, председатель грозно предупредил:

– И чтоб завхоз завтра же здесь был!..

Минуту спустя с пустынной площади Освобождения ветер принес чей-то жалобный крик:

– До-ло-о-ой рулевы-ы-ых инфля-а-ации!

Это, бегая вокруг памятника, орал от тоски замерзающий пикетчик.