Текст книги "Всадники Одина Цена человечности (СИ)"

Автор книги: Сергей Морошко

Соавторы: Соня Соколова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

– Слушай! Хватит на меня наседать! Я сказал свое слово! Мне не нравится ваша затея! С самого начала не нравилась!

– К Хель все, Эйнас! Мне надоели твои нравоучения! Девчонку надо устранить!

Тана испуганно обернулась, и, зажав рот руками, как можно быстрее ретировалась в стенную нишу, аккуратно отодвинув стоявший там горшок с тещиным языком.

– А я говорю, что мы так до петли дойдем! Если все откроется, Волдо нас не простит. Хорошо, если повесит, а не сварит в кипящем масле! И какого Фенрира ты связался с этой шмарой?! Нам и вдвоем было неплохо. А теперь она мне всю плешь проела со своей ревностью! Говорит, что я лишний! Но к Хель все! Не трогайте Злоту, посадник такого не простит.

– Дался тебе этот Волдо. Тебе нравится быть судейником? Мы убьем Злоту. Потом устраним Волдо. А эта сука нам поможет. После мы избавимся и от нее. Но пока... пусть думает, что мы хотим посадить в кресло ее отродье. Я кнут, всего лишь кнут этого занюханного городишки, а могу стать посадником! А ты – воеводой. Мы сможем завоевать Иму! Вместе сможем! Ты и я!

– Ты хоть понимаешь, что ты несешь?! Как ты думаешь, что с тобой сделает Миата, когда узнает, что ты спишь с ней только власти ради? Поверь, уж она быстро внедрит в Ове законы Диадемы. Знаешь, что там делают с такими, как мы?! Раскаленный крюк в задницу и к Хель, все к Хель! Ты зарываешься, Брант!

– Заткнись, Эйнас, просто заткнись. Ты не знаешь всего. Мне до задницы Миата и ее принципы. Если бы мы с тобой вместе не прошли столь многое, я бы не стал с тобой возиться, пытаясь переубедить, – зло прошипел кнут. – Но ты, сучий потрох, дорог мне! А эта стерва с ее выблядком – путь к власти.

– А что ты собрался делать с Когеном? Думаешь, Ксанто тебе так просто отдаст влияние над волостью? Семья Ветродуя из поколения в поколение передавала это кресло Хель знает сколько сотен лет. Да. Он согласился на заговор. Но речь ведь шла о Чарне, а уж никак не о тебе. Ты хоть понимаешь, что он сразу же выдаст ее замуж за одного из княжьих отпрысков? Благо, у того их предостаточно. Выберет ей в пассии малолетку, они и вырастут в одной постельке. Прости, но ему будет проще нас раздавить изнутри или залить морской воды в легкие, чем допустить, что ты его кинешь. Откажись от идеи, Одином тебя заклинаю, да будут мне свидетелями Мунин и Хугин, да запечатлят они мои слова в вечной памяти своей.

– Трус! – Кнут прижал к стене своего собеседника, ткнулся лбом ему в лоб и несколько мгновений смотрел в глаза. Тане показалось, что прошла целая вечность, когда Брант развернулся и, больше не говоря ни слова, ушел.

Судейник сполз по стене, закрыл лицо руками. Сейчас она узнала его. В неверном свете лампадок она разглядела его тощую фигуру, одетую на этот раз не в красную мантию, а в простые тряпчаные штаны и свободную рубаху. Волосы, которые на помосте были стянуты в хвост, сейчас темными кудрями рассыпались по плечам. Лица она не видела. Но точно знала, что это Эйнас Благородный. Ей даже стало немного жаль судейника. Похоже, он действительно хороший человек, коль пытается остановить заговор.

Тана все стояла в нише и смотрела, ждала, пока он уйдет. А он все сидел и сидел, закрыв лицо руками. Она так и не поняла, плачет он или просто сидит. В любом случае, ей надо поспешить в зал и рассказать Его Сиятельству, что Злота до сих пор в опасности.

***

– Я очень рада, матушка, что мы пришли с тобою к соглашению. Доброго вечера тебе, до завтра! – И Злота, напевая какую-то песенку, выпорхнула из комнаты.

Дрина едва успела отскочить от двери, чтобы не столкнуться нос к носу с Ее Сиянием. Повезло.

Миата осталась стоять у окна, глядя куда-то в стену и накручивая на палец черный локон. Дрина тоже посмотрела на ту стену. Но ничего не увидев, фыркнула. Странные люди все-таки временами. Миата оторвала взгляд от стены и подошла к небольшому столику, стоящему напротив. Над ним висело круглое зеркало в золоченой оправе. Она уселась на мягкий стул и принялась разбирать прическу.

Дрина неслышно проскользнула в комнату. Юркнула под кровать, намереваясь переждать, пока госпожа спать не уляжется. Вот тогда-то Дрина и займется делом. Она хорошо видела в темноте. Потому легко найдет все блестяшки, заберет их и даст деру. И тогда, тогда даже если их с Ларсом ограбят, без денежек они не останутся. И не придется больше воровать никаких куриц.

Миата продолжала сидеть у зеркала принявшись расчесывать уже распущенные волосы. Они были красивые. Длинные и блестящие. Как и все в госпоже. Блестящее-блестящее.

В дверь властно постучали и, не дожидаясь ответа, вошли.

– У вас все нормально, госпожа моя? – На пороге комнаты стоял… кто-то. Мужчина. Наверное. Дрине из-под кровати было не очень хорошо видно. Но сапоги и голос явно мужские. Хотя гость мог оказаться большой страшной женщиной-воительницей… Дрина много таких повидала. И вообще, кто этих людей знает?

– Трудно сказать, – Миата нарочито медленно встала со стула, тряхнув длинными волосами. Они черными волнами окутали ее до пояса. Дрина зажала рот ладошками, чтобы не пискнуть от восторга. Жалко, волосы нельзя было забрать. Только вместе с Миатой, но сама Миата Дрине не нравилась. А, может, отрезать?.. Нет. Эту пропажу точно заметят. Сразу. Эх…

– Почему же? – мужчина аккуратно прикрыл за собой дверь и подошел к Миате почти вплотную. Теперь Дрина узнала его. Кнут!

– Цто зе тут творица-то? – еле слышно прошептала Дрина, глядя, как кнут и жена посадника целуются. Он запустил руку в волосы Миате, покрепче прижав ее к себе. Вторая его рука сильно сжала ее правую ягодицу. Миата негромко застонала.

Наконец они оторвались друг от друга, и кнут спросил:

– Так что случилось?

– Девчонка все поняла. Она приходила сюда.

– Что?! Она рассказала все Ветродую?

– Нет. Она предложила сделку. Чтобы мы подстроили ее смерть, а она бы сбежала с какой-то Арьей. Не знаю, кто это…

– И... Что ты ей ответила?

– Я согласилась… В конце концов это лучше, чем ничего... Чем казнь.

– Нет. Нам нужно избавиться от нее насовсем, – хмуро сказал кнут. – Вдруг в один прекрасный день она надумает вернуться?.. Тогда Совет назначит перевыборы и сместит Чарну. Это никуда не годится. Как она предлагает инсценировать свою смерть?

– Девчонка предложила воспользоваться ядом паука-солдатика.

– Что это за дрянь такая?

– Тварь из Инг’тая, на болотах живет стаями и нападает на крупных животных. От его яда человек засыпает и уже не просыпается никогда. Похоже на мгновенную смерть. Но если в течение шести часов после укуса дать противоядие…

– Очень интересно. И удобно. Мы сделаем так, как ей хочется, но только забудем об одной маленькой детали – о противоядии. Девчонка умрет и часть наших проблем разрешится. – С этими словами кнут снова поцеловал Миату в губы. Она ответила и, обвив руками его шею, прижалась к нему покрепче.

– Празднество еще продлится долго… – прошептала Миата, немного отстранившись. Кнут усмехнулся, подхватив ее на руки, и понес прямо к кровати. Вскоре над головой Дрины раздались недвусмысленные стоны и скрип кровати.

Дрина обреченно уткнулась лицом в пол. Она самая несчастная белка на всем белом свете.

Кварта[1] – единица измерения времени в Галактике. Равна ста суткам. В одной кварте десять червонов. В червоне десять дней. В сутках двадцать часов. Посему Галактический, т.е. стандартный год, в часах получается короче земного. В Галактическом году четыре кварты.

Аттрэ[2] – планета-прародительница расы звероящеров. В отличие от Земли, не уничтожена и является бессменной столицей Государства Лафирт. Форма правления в Государстве – милитаристическая республика. Во главе стоит Вождь Народа.

Ланом[3] – небольшое кровососущее насекомое родом из сектора Лафирт. Очень больно кусается.

Служак[4] – слуга.

Знатник[5] – дворянин, помещик.

Бодран[6] – ирландский бубен, применяемый, как правило, для ритмического сопровождения традиционной ирландской музыки, а также изредка для сольной игры.

Глава 9. Скованные одной цепью

Воистину, великая надобна самоуверенность и великая ослепленность, дабы кровь, стекающую с эшафота, именовать правосудием.

Анджей Сапковский, «Ведьмак»

Стояло мокрое противное утро. Всю прошлую ночь лил дождь, веселилась гроза. Сам Тор играл с громом и молниями, и, казалось, танцевал вместе со всеми в честь празднества в тереме посадника. Чудная, распрекрасная ночь!.. И как отличалось от нее нынешнее утро.

Слякоть. Мерзкая слякоть и духота. Так хотелось вырваться из этого круговорота, вернуться назад. Всего на несколько часов назад, в ночь. Отговорить... Но это невозможно. Один Всеотец установил такой порядок, что время может идти только вперед. Как же Эйнас ненавидел за это Богов! И Волдо! Неужели он не мог по обычаю своему в последний день отменить казнь! Почему не Миата? Она ведь предала. Жена предала Волдо. И ее не казнят, всего лишь изгоняют. А Брант. Бранта можно было простить. Поменять их местами. Ведь он не так уж и виноват. Все эта баба. И две мелкие шлюшки! Какого Фенрира нужно было лезть не в свое дело! Сучью данбажи даже не наказали за воровство. А девка... Что она там делала? Неужели она все знает? Неужели ее подослал Волдо?..

Эйнас пристально смотрел на помост, где сейчас находилась эта... Тана? Она, опершись на трибуну свидетеля, нервно осматривалась. Чуть выше, на деревянном настиле эшафота, в окружении стражи стояли на коленях обвиняемые. Миата буравила девчонку мрачным взглядом, от чего та ежилась и нервничала еще больше. Волдо ее допрашивал при всем честном народе. Каждый паршивый вилник[1] теперь знает обо всем. А Эйнас ничем не может помочь. Не может заткнуть девчонку. Да что там?! Он даже сам не может солгать, чтобы защитить Бранта. Нельзя погибать вот так впустую. Кто-то же должен отомстить Волдо за его кровожадность.

Девка отвечала коротко и по существу на каждый вопрос. Не упустила она из виду и их объятий. Не упустила и того, что он пытался Бранта отговорить. Хель и все ее царство! Лучше бы уж заткнулась!..

Ну вот, допрос окончен. На помост вызвали данбажи. Ее он готов был удавить на месте. Фенрировы выкидыши! Вечно суют нос не в свое дело! Где данбажи – там неприятности! Давно пора их изолировать!

– Ну что, Дрина? Расскажешь нам еще раз, что ты видела и слышала? – добродушно спросил белку Волдо.

Вот ведь урод, притворяется еще, курвин сын! Эйнас загривком чувствовал, как посадник просто полыхает от ярости. Лучше бы уж кричал, рвал и метал прямо на помосте. Холодная ярость страшнее. В такой ярости он точно не отменит казнь.

– Да, – еле слышно пролепетала данбажи, – рацкажу.

– Тогда я буду задавать вопросы, а ты отвечать. Хорошо?

Белка кивнула. Но смотрела она не на Волдо, а вниз, в толпу. Верно, остроухого своего искала. Лекарь недоделанный! Помахал ей рукой, она аж просияла вся.

– Вот и славно. Итак, как вышло, что ты пошла за госпожой Миатой?

– Камуцки крацивые у нее были. А еще они со Злотой ругались. Злота поблагодарила госпожу Миату, а она на нее обиделась. А камуцки так блецтели. Я за ними и пошла.

– Хорошо. – Волдо покачал головой. – Ты знаешь, что воровать нельзя? Это запрещено законом.

– Да. Ваше Циятельцтва. Знаю. Но я ницего не цворовала. Не уцпела.

– Зато честно. – По площади прокатился смешок. – Ладно. Что дальше-то было?

– Злота цказала, цто хоцет убежать с Арькой. Ну... ц волокуном. Цто ей ц ней луцце. И цто у нее есть паук-цолдатик, а еще противоядие в колбоцке. Когда она бы зацнула, как будто умерла, госпожа Миата должна была поменять тела. Тогда цажгли бы не Злоту, а другую мертвую девку. Все равно ведь под покрывалом жгут. Она цогласилаць. А потом пришел кнут. – Белка бросила быстрый боязливый взгляд на Бранта. Правильно боится, сучка! – Они целовалиць, целовалиць и целовалиць. А потом Миата рацказала про паука. Кнут цказал противоядия не давать. Миата цказала, цто да. Не давать. А потом. Потом. Ой... А потом вы пришли, Ваше Циятельцтва.

– Вы все ее слышали! – Волдо обернулся к толпе. – Слышали, как меня предала моя собственная жена?! Слышали, что сказали Тана и Дрина?! Они хотели убить Злоту, совсем юную деву. Растоптать цветок. И ради чего?! Чтобы сместить меня с кресла посадского. А на мое место посадить Чарну. Совет бы ее не избрал. Слишком она юна. Но с поддержкой Когена нашей волости, Ксанто кир Йольф Сэша, у них могло получиться. Хотя теперь он ничем не сможет ей помочь. Его предадут Суду Богов. А у нас вскорости будет новый Коген. Возвращаясь к делу, я хотел бы послушать еще одного свидетеля. Господин Эйнас, вы не могли бы пройти к трибуне?

Эйнас внутренне похолодел. На негнущихся ногах он поднялся на помост. Вот и его песенка спета. Недостаточно оказалось слов девки о его невиновности. Скорее всего, Волдо надумал избавиться от него тоже. На всякий случай. Сейчас поймает на чем-нибудь, и все… И он присоседится к Бранту и Миате как подсудимый.

Эйнас надеялся, что по лицу его нельзя сейчас прочитать, о чем он думает. Он поклонился, как подобает перед посадником, внутренне собравшись и приготовившись ко всему. Было непривычно выступать перед народом не в красных одеждах судейника, а как простому свидетелю. Да… Сейчас роль посланника Форсети играл не он. А Волдо, внешне такой доброжелательный и справедливый. Его массивная крупная фигура в красном подпоясанном одеянии…

Страшно.

– Эйнас, друг мой, что же вы застыли? Точно полный рот воды набрали. Говорите же, не стесняйтесь! – «подбодрил» его посадник.

Эйнас стиснул зубы. Рядом, совсем рядом стоял Брант. На коленях. Связанный, никак не могущий себя защитить. Казалось, можно протянуть руку и коснуться. Но нельзя. А еще рядом была эта сука – Миата. Если бы не она… Если бы…

– Я… Я знал, что они задумали. Пытался... Я пытался... хотел их остановить. Но. Не смог. Что я один против вашей жены и Когена?.. – почти неслышно проговорил он.

Эйнас знал, что если скажет неправду, то сам поплатится головой. Но ведь… Но ведь никто никогда не говорил, что недосказанность есть ложь? Ведь нет. Всегда все можно списать на забывчивость и волнение перед судом. Так что он попытается. Пусть все эти разговоры перед казнью – фарс. Но вдруг? Может быть, у него получится спасти.

– А почему ты мне ничего не сказал? – уже совсем недоброжелательно спросил Волдо.

Эйнас даже вздрогнул от того, как изменился голос посадника.

– Я... Я узнал о готовящемся заговоре совсем недавно. Как раз этой ночью... Я хотел. Собирался рассказать… Но я решил сначала сам все уладить. Обойтись малой кровью. Вы ведь знаете, что Брант – мой лучший друг. Смолоду мы с ним вместе. И вместе поступили к вам на службу…

– Оставь это, – фыркнул Волдо, даже подрастеряв немного свою суровость. – Знаю я, какая у вас там «крепкая дружба». Давай-ка к делу.

По толпе снова прокатился смешок. Эйнас поперхнулся заготовленными словами. Вот ведь… урод! Ему стало стыдно перед Брантом. Не за себя. За все происходящее. За то, что в последние часы жизни он подвергся подобному осмеянию. Теперь он возненавидел Волдо еще пуще.

– Я пытался его отговорить. Именно этот разговор и слышала девка, – скомканно закончил Эйнас.

Все летело к Хель! Почему? Ну почему все его попытки что-то изменить летят к Хель?!

– Что ж, я приму к сведению твою… заинтересованность в том, чтобы вытащить Бранта из переделки. Наверное, каждый на твоем месте поступил бы так же. Надеюсь, ты впредь больше не будешь скрывать от меня такие важные сведения...

– Да не хотел я ничего скрывать! Я пытался отговорить его! Я как раз в тот день все и узнал! Я не хотел… Я не сторонник таких… Кровавых мер!

– У тебя, Эйнас, очень избирательная нелюбовь к кровавым мерам, – с недоброй усмешкой произнес Волдо. – Мне ли тебе напоминать о несостоявшейся казни пятерых, в общем-то, не заслуживающих такого конца людей?..

Не заслуживающих?! Эйнас хотел было напомнить о резне в Ленивых Пенёчках, о крупнейшем воровстве… Но Волдо предостерегающе вскинул руку:

– Хватит. Я тебя понял. Свободен.

И Эйнас был вынужден покинуть помост. Проходя мимо Бранта, он попытался поймать его взгляд. Ухватить хоть на мгновение. Чтобы попросить прощения. За то, что так вышло... За то, что живой... Ведь он был совсем не уверен, что сможет присутствовать на казни. Не был уверен, что в силах все это выдержать. Глаза Бранта не выражали ничего. Он смотрел немигающим серым взглядом сквозь Эйнаса. В пустоту. В смерть.

Сморгнув подступившие к глазам слезы, Эйнас поплелся на свое место. В первом ряду, подле братьев-убийц, «почетных гостей» посадника. Жутко было на них смотреть. Словно бы зеркало рядом с человеком поставили, так похожи эти двое. И отличить их можно лишь по волосам.

– Ну и последний свидетель. Злота. Возможно, будущий посадник Ове. Моя наследница. Пройди. – Снова донеслось с помоста.

Похоже, этот хмырь решил оторваться на всех. Даже собственную дочь не жалеет, выблядок! Злота медленно прошла на трибуну для допроса. Она держалась спокойно. Будто ей не шестнадцать лет, а все сорок, и подобные выступления перед целым городом дело для нее совершенно привычное. Эйнас даже немного позавидовал ее выдержке.

– Здравствуйте, тятенька. Я же могу вас так называть? Или на суде мне именовать вас Вашим Сиятельством?

Волдо прочистил горло. Казалось, он занервничал.

– По праву своему, ты можешь звать меня отцом иль тятей. Как тебе будет угодно.

– Спасибо. – Она кивнула и присела. Сдержанно, как подобает посадской дочери.

– Итак, Злота. Расскажи, каким образом ты оказалась в лапах волокуна?

– На самом деле, матушка давно уже хотела посадить на твое место Чарну. Мне сама Чарна и рассказала. Она считала это нечестным. И про костюмчик я знала.

– Поясни. Мы тебя не поняли.

– Матушка подарила мне костюмчик яркий. А господин Брант за два месяца до нашей с тобой поездки в Даге приманил к тракту волокуна. Его уж и так, и эдак купцы гоняли. А сколько он повозок разорил! Разумеется, с жалобами все шли к кнуту. Потому ты ничего об этом не знал. Чарна меня предупредила заранее. Когда мы выехали, я уже готовилась к нападению дракона. Только вот кнут с матушкой думали, что он меня съест, потому я начала прикармливать волокуна незадолго до поездки. Мы с Арькой подружились. Она сама назвала мне свое имя. И в тот день Арька меня попросту забрала, потому что я ее попросила.

Во те на! А девчонки-то всех переплюнули. Так и не сказать, что одной двенадцать, а вторая чуть постарше. Вот ведь!.. У Эйнаса даже слов не хватало...

Волдо тоже казался ошеломленным. Похоже, все, что он только что услышал, тоже было для него новостью.

– Ага, – неопределенно выдохнул он. – Чарна, значит, предупредила...

– Да, тятенька, Чарна. Она не желала ни посадского кресла, ни твоей смерти, ни моей. Отошли ее просто, пусть она этого не видит. Недолжно ей смотреть, как уродуют ее мать. Не по-людски это. Мы же не в Диадеме живем. А лучше отошли их обеих. Пожалуйста... Все могут ошибаться. На то мы и люди.

Посадник ничего не ответил, только кивнул неопределенно.

– Что было дальше? – ничего не выражающим голосом поинтересовался он.

– Ну... меня «спасла» посланная тобой ватага, хотя я совсем не желала возвращаться. Мне и с Арьей хорошо было. А ты всегда запрещал мне общаться с драконами. Даже цмока никогда не разрешал заводить. Когда мы вернулись – я пошла к матушке. И предложила ей... да ты и так знаешь! – Она махнула рукой.

– Ясно. – Волдо побледнел. Лицо как-то резко осунулось, а сам он будто стал меньше ростом. – Иди, дочка.

Она легонько присела в реверансе и поспешила прочь с помоста. Да так быстро, точно за ней гналась целая стая голодных диких собак. Светлая коса за ее спиной моталась из стороны в сторону. Как маятник, отсчитывая мгновения до смерти Бранта.

Он тряхнул головой. Прочь! Прочь дурные мысли! Возможно, еще осталась надежда.

Злота уселась на скамью рядом с Эйнасом. Поймала его взгляд и печально усмехнулась краешком губ. «Она знает, – похолодел Эйнас. – Знает! Наверняка Миатина девчонка не раз подслушивала их разговоры. Чарна передавала все Злоте. А та молчала. Ничего не говорила отцу».

– Почему? – одними губами прошептал он.

– Я не хотела быть посадником. – Пожала плечами Злота. – Ваши интриги были мне только на руку. Все, кроме убийства отца. Об этой детали я узнала только сейчас.

– Почему ты про меня не сказала?

– Не знаю. Не захотела. А надо было?..

Эйнас поежился от тона, которым она это сказала. Все-таки девчонка очень похожа на своего отца. Решила, что он, Эйнас, пригодится ей больше живым, чем мертвым. Вот Валькирия!

Он кивнул, показывая, что понял. Злота снова криво усмехнулась и отвернулась к помосту. Вовремя. Туда в сопровождении двух стражников вывели Чарну. Худенькую чернявую девчонку с йольфскими ушами. Так похожую на своих мать и отца. Настоящего отца.

Злота рядом подобралась, взгляд ее стал холодным, чуть ли не злым.

– Отец! – выкрикнула она. – Ты же обещал!

– И я держу свое слово! – громко и четко донеслось с помоста. – Но прежде она должна отречься.

– Ты же знаешь, что она этого не сделает! Ни одна нормальная дочь не отречется от своей матери! Ты что творишь?! – Злота вскочила со скамейки и бросилась к помосту. Но путь ей преградили стражники.

– Успокойся, сестренка, – не слишком громко сказала Чарна. – Не надо.

Девчонка откинула назад черные кудри и, гордо задрав подбородок, посмотрела на посадника.

– Я дочь Миаты и Лабрида кир Йольф Рана. И никогда не отрекусь ни от кого из своих родителей.

При упоминании имени настоящего отца Чарны, лицо Волдо скривилось в болезненной гримасе.

– Ты понимаешь, дочь Миаты и Лабрида кир Йольф Рана, – он выделил голосом имя последнего, – что последует за твоим отказом?

– Понимаю, – холодно ответила девочка. – Ты, благородный Волдо Ветродуй, можешь приказать заковать меня в цепи, а потом поставить рядом с моей матерью и ее любовником. На колени. Изуродовать и изгнать. Вместе с ней. Я спокойно приму свою участь.

Миата, стоявшая на коленях с опущенной головой, вскинулась.

– Что же ты творишь, урод?! – закричала-зашипела она. Длинные блестящие кудри закрывали лицо, делая ее похожей на чудище. – Убийца, подонок! Мало тебе смерти Лабрида, моего изгнания, ты решил и дочь нашу сжить со свету?! Мало было тебя отравить! Тебя повесить надо за хрен на воротах Гуннара! Чтобы вороны выклевали тебе глаза, чтобы!..

Он даже глазом моргнуть не успел, как Волдо оказался рядом с Миатой и с силой врезал ей по лицу. Эйнас на мгновенье зажмурился. Миата упала на бок. Но лежать не осталась. И откуда у нее столько сил и воли, чтобы встать? Она поднялась на ноги, лицо ее было все в крови. Но она улыбалась. Безумно. Жестко. Мерзко. Потом она набрала побольше в грудь воздуха и метко харкнула кровью в лицо Волдо.

– Сучий потрох!

Волдо снова ударил ее. Та упала на помост, как подкошенная. Больше она встать не пыталась, но ее подняла на колени стража.

– Уберите ее, – холодно произнес Ветродуй, кивая в сторону Чарны. Он с отвращением стер с лица кровавый плевок. – Я выполняю обещания. Она не увидит, что сделают с ее матерью. В Святилище Фрейи – там ей самое место.

Стража повиновалась. Чарна тоже. Девчонка ступала гордо, не опуская головы. Она вернется, она отомстит. Эйнас в этом уверен. Но если Волдо нарушит слово, его сместит Совет. Они узнают. Они всегда все узнают.

Толпа расступилась, образуя проход. И никто, никто больше не сдвинулся с места. Все замерли. Ждали, пока она пройдет. Злота снова пыталась пробиться к сестре, стражники же, по знаку Ветродуя, оттеснили ее в сторону. Ей ничего не оставалось, кроме как зло скрежетать зубами и кидать обиженные взгляды на отца.

Чарна шла медленно и неторопливо, чеканя каждый шаг, оставляя за собой сотни вздохов. Толпа оживала, смыкая за ней коридор. Когда она скрылась в повозке, ожили все. Люди уважали ее решение. И те же люди, кажется, перестали уважать Волдо. Этого заговорщики, собственно, и добивались, когда хотели казнить чужаков. И они своего добились. Но цена?! Он снова поднял глаза на помост. Брант смотрел прямо на него. Взгляд его был по-прежнему пустым, ни малейшей искорки жизни.

– Хватит болтовни! К делу, – громко проговорил Волдо. – Именем княжества Бенгт и полномочиями, дарованными мне Драгошем Железным Кулаком – наместником Богов на этой земле, я, Волдо Ветродуй, посадник волости Ове, приговариваю бывшего кнута Гуннара, Бранта Храброго, к казни, именуемой Парящий Дракон[2]. Миату Ран, бывшую свою жену, к… – он запнулся. На лице его отразилась внутренняя борьба. – изгнанию. Ей остригут волосы, клеймят и с позором прогонят из Ове. И каждый встречный будет знать, кто перед ним. Изменница. Оба решения постановляю привести в исполнение немедленно и единолично Волдо Ветродуем. Да будут мне свидетелями Ньёрд, Фрейр и Фрейя, Хугин и Мунин, и да принесут они весть о моем решении самому Одину Всеотцу.

Злоту насильно препроводили на место стражники. Она плюхнулась на скамью, все еще недовольно сопя.

– Не злите лучше своего батюшку, – неуверенно сказал Эйнас. – Как бы он вам наказание какое жестокое не придумал.

Злота тряхнула светлой косой, точно прогоняя назойливую муху, и перевела взгляд на помост. Не дождавшись от нее никакой реакции, Эйнас последовал ее примеру.

Бранта вывели в центр эшафота, подгоняя тычками в спину. Поставили на колени, лицом к толпе, меж двух столбов с оленьими рогами на вершинах. Что Бранта, казалось, ничуть не волновало. Он был не здесь, на этой площади, точно бы дух его уже покинул тело.

Под ритмичный бой барабанов Волдо скинул с себя одежды судейника, оставшись в одной длинной белой рубахе до пят, подпоясанной черным кушаком. Алая ткань упала на помост да так и осталась лежать, словно огромная застывшая лужа крови. Волдо взял протянутый дружинником кинжал с резной костяной рукоятью и подошел к Бранту со спины. Наклонился и что-то прошептал ему на ухо. Тот никак не отреагировал. Тогда Волдо вскинул кинжал над головой:

– Да свершится справедливость! – провозгласил он торжественно.

Как в старинных преданиях, в небе сверкнула молния, а рука с кинжалом мягко опустилась к спине Бранта.

Эйнасу показалось, что он провалился в Муспельхейм[3]. Хотя он и не видел, что делает Волдо, ибо не отрываясь смотрел в лицо Бранта. Но воображение дорисовывало все за него. Кинжал вспарывал белую, исполосованную боевыми шрамами кожу, кровь струилась вниз, по спине, собираясь в темные лужицы на деревянном настиле эшафота. Когда Волдо закончил орудовать ножом, он взялся за топор. Тот падал вниз и вздымался вновь, ломая, кромсая мышцы и ребра. Бой барабанов, крики воронов и всхлипывания Миаты – все смешалось в одну общую, невозможную какофонию.

– Соберись! – на плечо опустилась ладошка Злоты. Эйнас с трудом оторвал взгляд от белого, точно береста, лица Бранта и посмотрел на нее. – Соберись! – повторила она негромко.

Девочка тоже была бледна, а нижняя ее губа подрагивала. Эйнас кивнул, не в силах вымолвить ни слова. В горле образовался противный, колючий ком.

«Только бы он не закричал, – пронеслась мысль в голове. – Не закричит, – тут же поправил он сам себя. – Он не здесь. Он уже на пути в Вальхаллу и ничего не чувствует!»

Брант действительно даже не кривился. Волдо с ужасно довольным выражением лица орудовал топором, забрызгивая кровью себя и помост вокруг. Хруст костей, казалось, не в силах перекрыть даже стук барабанов. У Эйнаса все плыло перед глазами. Ужасный звук вгрызался в него, рвал на кусочки его душу разъяренной арысью.

Волдо отбросил в сторону перепачканный топор и погрузил руки в зияющую рану на спине Бранта. Эйнас, словно в бреду, наблюдал, как Ветродуй вынимает легкие и с какой-то странной безумной нежностью укладывает их на плечи Бранта. Тот лишь рвано, быстро выдохнул. С губ его заструилась вязкая темная кровь. Одна его рука соскользнула с развилки рога и бессильно рухнула вниз. Брант не издал при этом ни звука. Лишь поднял глаза и пристально уставился на Эйнаса. Взгляд его больше не был мертвым. Он вернулся, чтобы попрощаться. И они попрощались.

Волдо подхватил соскользнувшую руку и бережно водрузил ее обратно. Брант продолжал смотреть. А Волдо вновь взялся за кинжал. Он обошел Бранта по кругу и остановился слева от него. Резко схватил Бранта за волосы и вспорол ему горло со словами: «Доброй дороги! Да примет тебя Вальхалла!». Взгляд замер и потускнел. Толпа взорвалась одобрительными криками и улюлюканьем. Волдо, одной рукой продолжая держать уже мертвого Бранта за волосы, второй подхватил протянутую стражником чашу и подставил ее под рану, собирая жертвенную кровь. Когда она наполнилась до краев, он медленно выпрямился и отхлебнул большой глоток. После чего поставил чашу на свидетельскую трибуну, обмакнул в кровь обе руки и умылся. Так кровь Бранта не будет потеряна зря. Один ее заметит. Хоть в этом Волдо оказался честен. Не отправил его в Хель: в посмертии Брант окажется там, где ему и должно. Волдо опрокинул на себя чашу с кровью, обливаясь ей с головы до пят. Затем отставил чашу в сторону, вышел на середину помоста. И, задрав голову, воздел руки к небу. Снова грянул гром. И сверху забили тугие тяжелые струи дождя, смывая кровь с Волдо и помоста. Боги приняли дар. Громко и протяжно зарыдала Миата. Она выла, словно раненый зверь, билась и каталась по полу. Но Эйнасу было все равно. В груди его зияла пустота. Она росла, разрывая все изнутри. Ему больше не хотелось жить. Лучше бы это он оказался сегодня на эшафоте. Дальше Эйнас помнил только отдельные эпизоды. Все слилось в сплошное ничто...

***

Тана никогда не думала, что окажется в таком положении. Отец, когда был жив, к ее нежеланию выходить замуж относился спокойно, хоть и частенько вздыхал украдкой. Но никогда не настаивал на свадьбе. А теперь... Теперь вдруг оказалось так, что она плывет на березовом свадебном плоту, изукрашенном белыми ромашками, хризантемами и желтыми кубышками. К трону, на котором она сидит, приторочены разноцветные: красные, белые, зеленые и желтые – ленты из дорогого паучьего шелка. Саму ее одели в дорогущее красное платье из пропаренного льна, расшитое серебряными нитями и белыми самоцветами. Так выходили замуж только знатные девы. Но на сегодня сам Волдо Ветродуй признал ее своей дочерью. Только на один день, но все же. Он тоже плыл с нею, стоял за правым плечом, с мечом наголо. И, как и положено всякому благочестивому отцу, одет в длинный синий тунук[4], отороченный серебристым норочьим мехом. Не упустил возможности «приодеться» и Вил. Он уже потихоньку начал обрастать перьями, готовясь к холодным ветрам есени, и блестел на солнце изумрудом. Цмок обвился хвостом вокруг ее левой руки и радостно курлыкал на спинке трона.