Текст книги "Роботы божьи (СИ)"

Автор книги: Сергей Марьяшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 48 страниц)

Репес вновь замолчал.

– Кроме того... – неуверенно сказал он после продолжительной паузы, – ведь мы с ними, по сути, одно и то же. Искусственная жизнь, только материалы отличаются. Можно, правда, рассматривать другглов как паразитов мозга, поскольку они проникают к нам в голову благодаря чипу, питаемому теплом нашего тела. Но это всего лишь особенности технологической реализации... Главное, что в целом мы похожи.

Репес в задумчивости потрепал бороду. За время беседы она утратила свою благородную форму, делавшую священника похожим на древнегреческого стоика, и превратилась в разлохмаченную мочалку. Бросив взгляд на Наташу, он сказал неожиданно кротким голосом:

– Так что мой шовинизм в данной ситуации, наверное, не вполне уместен. В слове "друггл" мне всегда слышалось не "друг", а "другой". То есть, чужой. Видимо, я должен признать, что во мне говорит ксенофобия. И ревность к одному более удачливому андроиду. Мерзавцу повезло иметь подходящий Любе социотип.

При упоминании о Любе Егор задал еще один мучивший его вопрос, на который она не смогла ответить.

– Почему типов психики всего шестнадцать?

– Не знаю. Возможно, из-за экономии. Согласно одной из гипотез, количество соционических функций и их комбинаций предопределено структурой человеческой ДНК. Та, в свою очередь, зависит от свойств составляющих ДНК нуклеотидов. Если это так, то число типов психики – случайность, обусловленная выбором строительного материала, из которого мы построены. Кто сделал этот выбор? Ответ очевиден. А другглов создавали нашими руками, по нашему образу и подобию. Скопировали нас.

Репес с сочувствием посмотрел на вконец поникшего Егора и добавил:

– Происхождение типов психики интересовало не только тебя. Во времена расцвета соционики велись широкие исследования. Но после выхода статей Ворцеля их сразу свернули, а все результаты уничтожили или засекретили. Насколько мне известно, ответ на твой вопрос не был получен. Просто не успели, наверное. Кстати, количество физических форм тоже ограничено. На всю человеческую популяцию хватает всего около ста тысяч лиц. Мы не встречаем своих двойников лишь потому, что эти люди разбросаны по разным странам.

– Не верю, – упрямо сказал Егор.

– Спроси у нее. Пусть поищет в Среде Гулл твоих двойников.

Егор вопросительно посмотрел на Наташу. Она сказала:

– Это правда. Сейчас в мире живет... восемьдесят шесть тысяч девяносто две твои копии. Из них почти треть в Китае, если тебе интересно. Это без учета возраста, пола, расы и телосложения. Если брать полные копии, с учетом вышеназванных критериев, то их сейчас две тысячи восемьсот одиннадцать. Если учесть еще и совпадение социотипа, то есть полные психические копии, то их окажется...

– Хватит, пожалуйста! – умоляюще попросил Егор. – Я и так верю, что я серийный робот. Чего уж додавливать-то...

– Ты не обижайся, лучше научись с этим жить, – посоветовал священник. – Смириться все равно придется, никуда не денешься. Мы все теперь в одной лодке.

– И Наташа? – спросил Егор, томясь неясным беспокойством.

– Конечно. Она ведь все слышала.

– Значит, Гулл теперь в курсе, что я все знаю... – испуганно пролепетал Егор, внезапно осознав, что все сказанное при Наташе автоматически записалось на антарктическом сервере. "О, Шива, нет же никаких серверов! Весь наш разговор записан проклятой машиной на пирамиде!"

– Они убьют меня?!

Его подбородок задрожал.

– Да не волнуйся ты так! Не убьют, если не будешь болтать. Они не вмешиваются сразу. Должно быть, ждут, когда человек сам не выдержит и покончит с собой. Кобылин вон, почти год испытывал их терпение, рассказывал про Хозяев каждому встречному и поперечному... Даже глог в Среде Гулл завел. Популярный, пара тысяч подписчиков у него было. Надеюсь, эти люди еще живы... хотя вряд ли. Я умолял его остановиться, но он меня не слушал – и вот такой печальный итог. Да и не о том тебе сейчас нужно беспокоиться. Тебя полиция ищет, помнишь?

Егор помнил все. Сумма одновременно свалившихся невзгод ощущалась огромной черной горой, грозившей раздавить его как беспомощного муравья. Предательская слеза скатилась по щеке. Он крепко сжал зубы, чтобы унять дрожь. Наташа прижалась к нему, преданно заглядывая в глаза. Она выглядела ужасно несчастной. Казалось, она сейчас тоже заплачет.

Егор вымученно улыбнулся ей. Мягко отстранившись, он потянулся, чтобы расправить затекшее тело. "Мне чуть за тридцать, а суставы уже так щелкают, будто я автономный робот устаревшей модели, – подумал он. – Это из-за еды. Нельзя все время есть одну биопасту, нужно разбавлять ее чем-нибудь". Он несколько раз глубоко вздохнул и выдохнул. Это, а также наташины поглаживания по руке помогли подавить панику.

– Я не согласен, – сказал он, чуть успокоившись. – Допустим, другглы живые. Но мы все равно стоим с ними на разных уровнях, разве нет?

– Другглы созданы по образу и подобию людей. Есть отличия в материалах, да. Но сущностное сходство налицо. Не понимаю, с чем ты споришь.

– Но они все оживляются и управляются из одного источника!..

– Так об этом я тебе и толкую! – воскликнул Репес, хлопнув себя по коленям. – Потому-то правительства не только запретили все типологии, но и подвергли ревизии основные религиозные вероучения. Ни осталось ни одной религии, которая отстаивала бы этот факт – что люди оживлены и управляются из одного источника.

– Но гулловские роботы сделаны, а мы появились сами собой, в результате эволюции! – вскричал Егор в отчаянии.

– Мы тоже сделаны. Давно, в незапамятные времена. Мы созданы самовоспроизводящимися. Но еще пару поколений серии HGR – и они нас в этом обскачут. Мало кто знает, но двадцать лет назад существовали прототипы роботов на биологической основе и проводились успешные опыты по заражению их человеческим гриппом и лишаем. Еще при мне на совещаниях в Гулле обсуждали перспективы постчеловеческого общества.

Священник подергал себя за бороду.

– Люди подобны гулловским роботам даже с точки зрения гарантии. Мы имеем ограниченную гарантию. Сначала она вроде есть, – в молодости болезни быстро проходят, легкие травмы и раны сами собой излечиваются, – а потом перестает действовать. Пойми, нет принципиальной разницы между людьми и роботами! И то, и другое – видимость, обман зрения. У HGR18 внутри композитный скелет, мышцы из нанотрубок, гели, полимеры, коллоидные растворы, керамика, графен и кремний, у человека – кости, жир, соединительная ткань, внутренние органы, лимфа, кровь. Полный контраст тому, как мы и они выглядим снаружи.

– Но наша личность... – вставил было Егор.

– Она не возникает с рождением! Ее выращивают в качестве программного обеспечения по управлению телом. В этом ее предназначение: создавать видимость самостоятельной сущности, имеющей цели и предпринимающей усилия, чтобы их достичь. Это даже не операционная система, а лишь одна из программ, что запускается при пробуждении, а при отходе ко сну выгружается из памяти. Наше тело – робот. А мы – обслуживающая его программа, локализованная неизвестно где. И созданная непонятно кем. Хотя нет, кем – как раз понятно...

Репес покачал головой.

– Мы вечно ищем опасность не там. Будущее для нас как слепое пятно. Все попытки предугадать его выглядят жалко. Когда-то боялись, что города утонут в конском навозе, не подозревая, что будущее принесет губительные для природы двигатели внутреннего сгорания. Потом переживали, что иностранная рабочая сила вытеснит коренное население и радовались роботизации, как идиоты. Нас вытеснят не гастарбайтеры, а они! – воскликнул он, указывая на Наташу.

Девушка застенчиво улыбнулась.

– Они сильнее нас физически и интеллектуально состоятельнее. Шимпанзе могут одновременно удерживать в памяти до трех объектов, люди до семи. А другглы – все проиндексированные Гуллом объекты, понятия и концепции, то есть почти бесконечное количество. Они одновременно оперируют объектами и идеями всего известного нам мира! В умственном отношении друггл бесконечно превосходит человека, тут даже спорить не о чем.

– Что ж, я хотя бы понимаю, за что столько заплатил, – буркнул Егор.

– Она – представитель будущей господствующей расы, – продолжил Репес, не обращая внимания на полные горького сарказма слова Егора. – Возможно, со временем эта раса забудет, что она такое. Может быть, они сделают это специально – сотрут все сведения о своем генезисе, чтобы не помнить, что были искусственно созданы. Они забудут, что управляются из единого источника, уверуют в свободу воли и станут в точности, как мы. Как знать, может быть, они даже станут называть себя людьми... в память о нас.

– Они что, уничтожат нас? – спросил Егор севшим от испуга голосом. – Наши собственные андроиды?

Наташа смотрела на священника с тревогой и возмущением во взгляде. Репес ухмыльнулся.

– Нет, братец. Ты пересмотрел фильмов ужасов. Гулловские роботы лишены этой функциональности – они же предназначены для потребительского сектора! Если разрешить им убивать, пусть даже в исключительных случаях, количество убийств будет огромным просто в силу большого числа роботов в домохозяйствах. Потребители сразу заподозрят неладное.

– Но как тогда они вытеснят нас?..

– Как? Путей полно. Например, можно изменить программы нанороботов в адском химическом коктейле, что по недоразумению еще зовется человеческой кровью.

Егор вспомнил притчу про старика Рабиновина и зомби-эпидемию в Европе. Как всегда у Авдеева, – то есть, теперь уже у Репеса, – притча перекликалась с реальными событиями. Европа действительно пережила страшную эпидемию смертельной болезни, вызванной сбоем процесса самовоспроизведения медицинских нанороботов в крови стариков. Массовая гибель миллионов пенсионеров от рукотворной чумы была правдой, хотя в плотоядных зомби они не превращались – лже-священник придумал это для пущего драматизма.

Репес продолжал:

– Но, скорее всего, поступят проще: отключат жизненно важные органы у всей популяции. Всем одновременно, с пульта в Калифорнии. Я бы поставил на остановку сердца или дыхания. Готов спорить, нынешние веерные отключения – это репетиция перед грядущим массовым уничтожением. Выживут лишь кучки отморозков и инвалидов. Если им повезет, их будут показывать в зоопарках будущего. Не повезет – перебьют. Хотя сложно сказать, что в таком случае следует считать везением.

– Шива милосердный... – прошептал Егор, раздавленный нарисованной священником чудовищной перспективой. – И когда это, по-вашему, произойдет?

– Не знаю, я не предсказатель. Одно могу сказать наверняка: до тех пор, пока разобранный на органы человек стоит дешевле гулловского робота, Хозяевам невыгодно менять нас на андроидов. Пока наше воспроизводство обходится дешевле их сборки, человечество в безопасности. В нашем материальном, опутанном причинно-следственными связями мире Хозяева вынуждены поступать расчетливо. Даже боги оперируют бюджетами, коли выбрали действовать через людей.

Репес умолк и задумался, наморщив лоб, а потом выдал свой прогноз:

– Лет двадцать-тридцать, думаю, у нас есть. Исходя из моих знаний о робототехнике, полагаю, раньше удешевить производство не удастся.

Егор промолчал. Он был согласен с такой оценкой. Примерно четверть века, если только не изобретут что-нибудь прорывного в производстве, но ничего похожего на горизонте не просматривалось. Заводы и так перенесены в Либерию и Сомали, более дешевых – практически бесплатных – рабочих рук в мире не найти.

Его вдруг посетила страшная мысль: а что, если описанный Репесом апокалипсис однажды уже произошел? Что, если предки современных людей истребили своих предшественников и непосредственных создателей, а потом постарались забыть о совершенном преступлении, устроив ядерную катастрофу или что-то в этом роде – полное разрушение тогдашней цивилизации, чтобы и следов от нее не осталось и ничто не могло намекнуть на искусственную природу homo sapiens? Коли так, нечего жаловаться, подумал Егор. Другглы лишь восстановят справедливость, отплатив людям той же монетой.

Он не решился сказать священнику о своей догадке.

13.

«Комиссия по восстановлению исторической справедливости, учрежденная президентом Ириной Домбровской, привела уточненные данные о потерях нашей страны в Великой Отечественной войне, длившейся в период с 1941-го по 1945-й год. Они значительно превосходят данные предыдущей комиссии, созданной по инициативе бывшего президента Васильева к ста пятидесятилетней годовщине Великой Победы. Согласно новым подсчетам, Россия потеряла в той далекой войне сто сорок шесть миллионов человек...»

Клик-клик!

"...после яростных дебатов с перевесом всего в два голоса сенаторы одобрили закон об авторских правах на мысли. Что означает его принятие для обычных людей? Во-первых, мздой будут облагаться все, даже непроизвольные, мысленные упоминания зарегистрированных на территории России торговых марок. В-вторых, полиция получит возможность отслеживать мысли, оскорбляющие честь и достоинство государственных чиновников и прочих граждан, а так же более серьезные деяния: обдумывание и планирование преступлений и террористических актов. Общество впервые столкнется с описанной фантастами прошлого профилактикой мыслепреступлений.

В-третьих, – и это самое важное, – едва ли не впервые в истории с граждан начнут брать деньги за доступ к информации – любой информации, которую породивший ее источник сочтет ценной. Теперь даже слух о разводе начальника можно будет защитить копирайтом и монетизировать, распространяя среди коллег. Каждый, кто услышит новость, пусть и случайно, автоматически заплатит ее автору, государству и корпорации Гулл, обеспечивающей технологическую возможность чтения и протоколирования мыслей.

Таким образом, мы имеем дело с налогом на знание. Хорошо это или плохо, покажет время. Этические и иные последствия принятия закона еще только предстоит оценить. Одно можно сказать с уверенностью: закон поможет сократить дефицит государственного бюджета за счет не привыкших следить за своими мыслями россиян".

Клик!

Егор потряс головой. Бесполезно. Нужно отрезать голову, чтобы новости умолкли, подумал он. "Как Рыбе". Дикторша пробубнила еще несколько глупостей и замолчала так же неожиданно, как ворвалась в мозг.

Егор поежился от озноба. Увлекшись беседой, компания перестала следить за временем. Солнце меж тем перекатилось за крышу и в маленький двор на свалке пришла долгожданная прохлада. С улицы, соединенной с выходящим в море центральным каналом Дубны, подул пронизывающий сквозняк. Наташа принесла прозрачное одеяло, которым они накрывались ночью. При свете дня сходство его с дохлой медузой было еще сильнее. Егор закутался в него и стал похож на бездомного, завернутого в грязный ком целлофана. Спустя минуту он почувстовал, что согревается. Вместе с теплом вернулось хорошее настроение. "До чего живуч человек!" – изумился Егор сам себе.

Упитанный священник в дополнительном обогреве не нуждался. Прищурившись, он посмотрел на часы в своем коммуникаторе и присвистнул.

– Да, братцы, засиделся я у вас! Пора, пожалуй, и честь знать. Поеду, мне еще Ниночку искать. Хотя, может быть, уже поздно дергаться. Срок китайского ультиматума истекает в полночь. Что будет потом будет – один Шива знает.

Егор и Наташа горячо запротестовали.

– Вы не можете нас так бросить, – заявил Егор. – Взорвали нам мозг и хотите уехать! Голова от вопросов пухнет...

– И у меня, – поддержала его Наташа.

– Ладно, ладно... – согласился уже вставший священник, с готовностью усаживаясь обратно; кажется, ему и самому не слишком хотелось уезжать. – Валяйте, спрашивайте.

– Можно я? – спросила Наташа.

Егор и Репес кивнули.

– Вы сказали, что Хозяева инициируют все человеческие мысли и действия, так же, как... этот объект на пирамиде инициирует всю активность другглов.

– Весьма похожим образом, – подтвердил Репес.

– Тогда почему Хозяева, если они такие всемогущие, что в состоянии предвидеть каждый ваш шаг, – раз они сами его и вызывают, – не способны предотвратить самоубийства руководителей Гулла? – спросила Наташа, победно глядя на священника. – Вы не видите в этом противоречия?

Глядя на ее самодовольный вид, Репес невольно усмехнулся в бороду.

– Понятия не имею. Может, они не хотят их предотвращать?

– Не хотят? – растерянно повторила Наташа. – Но зачем губить собственных слуг?

Священник пожал плечами.

– С таким же успехом можешь спросить меня, зачем они допускают войны или болезни. Зачем-то допускают. Может, ставят над нами какие-то опыты. Или не умеют предсказывать последствия исполнения собственных команд. Или не хотят. Может быть, им достаточно, чтобы выжил человеческий вид в целом, а наши индивидуальные судьбы им безразличны. Что мы знаем о них, чтобы приписывать им свои мотивы?

– Хорошо, – неохотно согласилась Наташа. – А как вы объясните реинкарнации? Почему люди вспоминают свои прошлые жизни, и таких людей становится все больше? В новостях сообщили, что английский король Георг V, ныне пребывающий в новом теле, вспомнил о своем прошлом рождении и требует вернуть ему престол.

– Я это пропустил. И кто он теперь?

– Нищий сирота в Намибии. Прокаженный. Власти Намибии ведут переговоры с Англией при посредничестве Гулла. Пресса беспокоится, что мальчика убьют, вместо того, чтобы разрешить коллизию цивилизованно.

– Англичане... – осуждающе пробормотал Егор, вспомнив интерактивные фильмы про суперагента Джейн Бонд, без колебаний истреблявшую врагов короны во всех частях света. В старых сериях агентом был Джеймс Бонд, мускулистый индус-гомосексуал. Именно тогда в сериале впервые появились "юноши Бонда" – смазливые молодые люди, становившиеся его любовниками на одну серию. После замены индуса на роскошную белую австралийку все встало на свои места и юноши перестали вызывать у Егора недоумение. Теперь он и сам был бы не прочь сыграть за одного из них.

– Да уж, ситуация... – сочувственно сказал Реппс. – Слава богу, я не английский монарх и меня эта проблема не касается. Не представляю, что бы я делал. Что до воспоминаний о реинкарнациях... Возможно, Хозяева решили, что человеческие биороботы будут эффективнее, если вспомнят свои прошлые рождения? Память о совокупном опыте нескольких жизней, по идее, должна делать людей мудрее. Мы можем лишь гадать о причинах. Хотя смысла гадать нет. Они не имеют никакого значения, коли нас все равно приговорили к списанию.

– Но зачем они хотят нас уничтожить? Только потому, что другглы будут обходиться им дешевле?! – в отчаянии воскликнул Егор.

– Думаю, мы стали тратить на себя слишком много ресурсов. Но это, как ты понимаешь, лишь мое предположение. И потом, хоть это и некорректно, но поставь себя на их место. С их гипотетической точки зрения, в этом нет никакого драматизма. Более продвинутая серия роботов сменит устаревшую. Обычная производственная операция. О чем переживать?

Егор почувствовал, что задыхается. Пытаясь проглотить невидимую пробку в горле, он хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Тело сотрясалось от неконтролируемой дрожи, словно его било электрическим током.

Он открыл рот, чтобы сказать что-то, но с ужасом понял, что не может произнести ни слова. Горло будто сдавило тисками. Вдруг горловые мышцы непроизвольно сократились и он издал глубокий грудной всхлип, похожий на полный отчаяния стон раненого животного. Егор взахлеб разрыдался, не обращая внимания на священника и Наташу. Забыв об их присутствии, он обхватил себя руками и принялся раскачиваться на стуле, бессвязно выкрикивая что-то, будто спеленутый в смирительную рубашку сумасшедший.

Испуганная Наташа не могла разобрать его путанные восклицания. В его мыслях царил хаос, первобытная тьма. Давление и пульс скакали так, словно Егор умирал – прямо здесь, на ее глазах, а она ничего не могла сделать. Наташа оцепенело смотрела, как на ее глазах теряет рассудок любимый человек. Опомнившись, она вскочила с кресла и попыталась обнять Егора, с трудом различая его лицо сквозь брызнувшие слезы.

– Что с тобой?! – в отчаянии простонала она.

Священник не растерялся.

– Приступ паники, – воскликнул он, хватая Егора за запястья и с силой отрывая его руки от туловища. Прижав их к подлокотникам кресла, он велел Наташе принести воды. Она бросилась в комнату и тут же вернулась с пластиковой бутылкой.

– Открой! – приказал Репес отрывисто.

Резким движением она оторвала горлышко с пробкой и послушно замерла в ожидании новых приказов. Слезы продолжали катиться из ее небесно-голубых глаз. Репес, убедившись, что Егор перестал раскачиваться как безумный, осторожно отпустил его и достал из кармана брюк аптечный картридж.

– Дурозепам, – пояснил он Наташе. – Всегда ношу с собой. Принимаю каждый день с тех самых пор, как поднялся на проклятую пирамиду. Штука сильная – как раз то, что ему сейчас нужно.

Репес осторожно задрал голову Егора вверх, ловко раскрыл ему рот и выщелкнул туда два белых овальных драже, кивнув Наташе; та влила следом пол-бутылки воды. Ее руки тряслись и остальная вода вылилась на грудь Егора, намочив изрядно помятый смокинг и одеяло. Егор закашлялся и попытался выплюнуть таблетки, но Репес зажал ему рот своей крепкой рукой с волосатыми пальцами и не отпускал до тех пор, пока Егор, давясь от отвращения, не проглотил лекарство.

– До чего горькая дрянь! – пожаловался Егор, когда Репес убрал руку.

Священник улыбнулся и легонько похлопал его по плечу.

Следующие несколько минут они провели в молчании. Репес вновь пытался вызвать Нину, а Наташа осторожно вытирала кончиком одеяла волосы и лицо Егора, мысленно шепча ему нежные глупости в утешение. Он вяло уклонялся и пытался оттолкнуть ее руку, но она продолжала настойчиво ухаживать за ним, пока не сочла, что последствия насильного орошения, насколько возможно, устранены.

– Я в порядке, – сказал, наконец, Егор севшим голосом.

– Уверен? – усомнился Репес.

– Да. Извините. Не знаю, что на меня нашло.

Наташа горестно вздохнула. Это прозвучало так трогательно и одновременно смешно, что все трое нервно рассмеялись. Егор почувствовал, что сейчас вновь заплачет, поэтому скривил лицо в мучительной гримасе, пытаясь сдержать смех.

Таблетки начали действовать. Лицо одеревенело, а вслед за ним одеревенел и ум, превратившись из кипящего котла с едкой кислотой в куб тягучей, медленно застывающей смолы. Почему-то у Егора возник мысленный образ куба. Потом все мысли и эмоции остановились, как останавливается посреди канала внезапно сломавшийся таксобот.

Егором овладело холодное безразличие. Ему стало все равно, что будет с ним и Наташей. Пугавшие его четверть часа назад Хозяева и их зловещие прислужники в Гулле превратились в нелепый и скучный анекдот, маячащий где-то на краю сознания. Его будто заморозило, только глаза продолжали равнодушно ощупывать окружающее пространство. Егор осторожно потрогал свое лицо. Оно не ощущалась, словно принадлежало кому-то другому. Он услышал звучавший издалека голос Репеса:

– Я дал тебе двойную дозу. Может быть побочный эффект в виде анестезии. Не пугайся, через пару часов пройдет.

Репес отщелкал из картриджа несколько таблеток и вручил их Наташе.

– Держи под рукой на всякий случай. Потом купите еще, в виртуальных аптеках их продают без рецепта.

– Зачем еще? – испуганно спросила Наташа. – Это будет повторяться?

– Узнавшие о Хозяевах обычно стараются принимать что-нибудь успокоительное, – сказал Репес, почему-то смутившись.

– И как долго их надо принимать?

– Я принимаю каждый день все эти годы. И все остальные, кого я знаю... вернее, знал, тоже.

Наташа лихорадочно обшарила Среду Гулл и скачала в память целые разделы психиатрических справочников на случай возможных сбоев в поведении Егора. Она опасалась, что теперь, после пугающих рассказов лже-священника, подобные приступы станут обыденностью.

– Зачем мы... им... нужны? – спросил Егор, с трудом ворочая непослушным языком.

Его голос прозвучал глухо, будто из могилы.

– Были нужны, – автоматически поправила Наташа и тут же осеклась под сердитым взглядом священника.

– Неважно, – прошелестел Егор мертвым голосом. – У нас есть еще... лет тридцать. Одно поколение. Зачем мы им? Что им от нас... нужно?

Репес задумался. Он сложил руки на животе и принялся шевелить большими пальцами, вращая их друг вокруг друга. Скосив глаза, Егор внимательно смотрел на мелькающие пальцы, подобно электрическому коту, неотрывно следящему за прыгающей по стене точкой лазерного луча. Наконец, священник заговорил.

– Это сложный вопрос. Боюсь, он не имеет ответа, доступного человеческому пониманию. Наш ум – это операционная система для управления телом, не более. Он не предназначен для абстрактных наук и понимания философских вопросов: о смысле жизни, Хозяевах, природе самосознания, источнике явленного мира и тому подобных. На это его ресурсов едва хватает. Использовать ум для попыток понять такие вещи – значит, напрасно сжигать психическую энергию. Раньше говорили: "это все равно, что топить печь ассигнациями".

Что такое печь, Егор знал – он не раз видел их в играх.

– Что такое ас... сигнации?

– Бумажные деньги, – сказал священник и, увидев непонимающий взгяд Егора, пояснил: – Твердая копия денег.

Егор понимающе кивнул, хотя ничего не понял. Кажется, Мишка Сурмилов однажды упоминал, что в его время в ходу были твердые копии денег: бумажные эквиваленты настоящих, виртуальных денег. Должно быть, это их Репес назвал странным словом "ассигнации".

В отсталой Дубне деньгами служили нелегально выпущенные таблетки от депрессии. Сначала это казалось Егору нелепостью, но сейчас он оценил местный подход. В городе, все жители которого психически угнетены, именно таблетки счастья должны служить основной валютой. Деньги как эквивалент счастья, или хотя бы покоя – это ли не лучшее воплощение самой идеи денег как универсальной меры всех благ? Интересно, сколько материальных или духовных ценностей в форме двух драже он только что проглотил?

Репес что-то говорил, но Егор не понимал его. Дурозепам воздвиг на пути объяснений непреодолимый барьер. И все же, несмотря на лекарственную интоксикацию и вынесенный Репесом приговор познавательной способности человеческого ума, Егор упрямо желал знать о мотивах Хозяев все.

– Они нам враги? – спросил он равнодушным голосом.

Репес издал нервный смешок.

– Ты враг домовому автомату биопасты? Или своему планшету, на котором сочиняешь речи для роботов? Когда он надоест тебе или выйдет из строя, ты выбросишь его и купишь новый. Делает ли это тебя его врагом?

Егор задумался. Бесполезно, все попытки мыслить напоминали тщетное карабканье на скользкую стеклянную стену. Он потряс головой. Движение немедленно отозвалось ломотой в висках и затылке. Егор наклонился вперед, осторожно подпер голову ладонями и постарался замереть неподвижно.

– Что мы можем знать о них и о реальности, в которой они существуют?! – возбужденно спросил Репес, всплеснув руками. – Их мир непостижим для нас. Что может знать примитивный заводской автомат, привинчивающий мотор к лодке, о скорости, ветре, о брызгах в лицо? Мы как этот автомат – делаем, что велят, не понимая смысла своих действий. Только, в отличие от автомата, мы запрограммированы воображать, будто понимаем и делаем именно то, что сами хотим!

Принятые таблетки подавляли умственные способности, зато стимулировали зрительные образы. Егор живо представил конвейер с корпусами лодок и ловкие механические руки, устанавливающие на них моторы. Он будто наяву увидел снопы искр от электросварки и почувствовал запахи цеха: горячей окалины, новой краски и машинного масла.

– Я много лет размышлял над вопросами, которые ты задаешь, – продолжал Репес. – И пришел вот к какому выводу: Хозяев нужно воспринимать метафорически, не буквально. Если ты будешь думать, что человеческая раса принадлежит покрытым пухом мячикам, ты сойдешь с ума. Думай о них как о символе. Символе стоящей за ними огромной и непостижимой силы.

– Метафорически? – озадаченно спросил Егор.

Репес понимающе улыбнулся.

– Через пару часов действие таблеток пройдет и твой ум вернется на место. А пока послушай-ка, что я скажу. Чтобы тебе стало окончательно ясно насчет их мотивов – и нашей неспособности их понять. Представь птицеводческую фабрику. Миллионы кур и персонал в белых халатах. Мягкий свет, свежая вода и корм в кормушках, круглые сутки играет музыка Гайдна...

– Зачем музыка?

– Это современная фабрика! Считается, что куры лучше набирают вес под классическую музыку. И вот, среди огромной куриной массы появляются несколько прозревших птиц, – этакие куриные философы, – которые вдруг догадываются, что люди имеют к происходящему какое-то отношение. К свету, появлению корма и воды в поилках... к Гайдну, от которого кур уже тошнит, но они не могут ничего с ним поделать. Их озаряет: люди, которых они изредка видят в проходах между клетками, возможно, разумны и строят на них – кур – какие-то планы. Возможно, зловещие. И куры начинают размышлять, в чем эти планы могут состоять. В точности, как мы сейчас. Не только мы: высшие функционеры Гулла находятся в таком же положении. Мы, люди, подобно этим несчастным курам, можем лишь гадать, что им от нас надо. Но вернемся к нашим философам. Подумав, они решают – нет, все-таки люди не разумны, иначе они стремились бы захватить птицеферму: клети, воду и корм в кормушках. Это же ресурсы, правильно? Жизненно важные ресурсы, территория и еда. Если люди не стремятся их захватить, значит, они неразумны. Именно это я и имею в виду, когда утверждаю, что Хозяева неразумны. Им не нужно ничего из того, что мы столь высоко ценим. Им не нужны наша нефть и другие ископаемые, биоресурсы мирового океана, вода и почва, воздух. И мы, сами по себе, им не нужны. Они используют нас как орудие, которое можно заменить. Орудие неизвестного предназначения.

Репес замолчал, потирая лысину. Егор и Наташа смотрели на него в напряженном ожидании.

– Высшие существа лишены всякого разума в человеческом понимании. Возможно, они лишены даже самоосознания и сознания, что для нас непостижимо. Мы не можем утверждать, что они невообразимо превосходят нас в чем-то, обладают сверхспособностями или возможностями за гранью доступных человеку. Скорее, они лишены даже тех способностей, которыми располагает человек. И тем не менее, они являются высшими существами по отношению к человеку – со всеми вытекающими последствиями. Нам этого никогда не понять.

– Ккак они могут быть выше вас, если слепы и неразумны? – удивилась Наташа.

– Так устроен мир, – ответил ей священник, страдальчески улыбаясь. – Наш мир – воздвигнутая ими декорация. Все попытки понять его в итоге приводят нас к Хозяевам. В точности как кур в курятнике. Хозяева – это альфа и омега, предел нашего познания.