Текст книги "Роботы божьи (СИ)"

Автор книги: Сергей Марьяшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 48 страниц)

Персональный катер Смолину не дали, но он был рад уже тому, что его допустят к Егору. Над его головой висела новая иконка особых полномочий, однако она была настолько секретной, что даже он сам не мог ее увидеть. Иконка предназначалчась белобрысому майору, который имел соответствующиий допуск, и его непосредственному начальству.

Система непересекающихся виртуальных миров, наложенных на реальность, была очень удобна для всякого рода спецслужб и разведок. Каждый сотрудник видел то, что ему положено, и не видел остального. Смолин немного жалел, что не успел как следует рассмотреть тайную Москву в прошлый раз, до лишения полномочий. Увы, момент упущен. Нынешний статус сильно урезан, но для задачи, стоящей перед Смолиным, его должно хватить.

Такси привезло его к зданию министерства общественной безопасности, где он совсем недавно жил и работал. Где-то здесь, глубоко под землей, в подвальной тьме Егор Лисицын коротал последние часы оставшейся ему жизни. Смолин остановился перед входом в здание. Он немного нервничал, поскольку хорошо помнил, как бесцеремонно его вышвырнули отсюда несколько дней назад. Странный разговор с Домбровской, хотя и вернул ему официальный статус, оставил ощущение сюрреализма происходящего. Он подсознательно ждал подвоха. Президент могла опомниться и отменить принятое под влиянием алкоголя решение.

Втянув голову в плечи, Смолин вошел в здание. Ему отдали честь и пропустили, как ни в чем не бывало. "Либо она не протрезвела, либо все всерьез", – подумал детектив. Сегодня дежурили другие люди – не те, что выгнали его намедни. В вестибюле Смолина встретил майор. Они сухо поздоровались. Майор извинился за то, что не сможет вернуть ему кабинет.

Они отправились в местную столовую, чтобы поговорить. Смолин опасался, что там их подслушают. Майор со смешком заверил, что подслушают обязательно, но опасаться нечего, потому что сделают это его люди. Небоскреб был настолько велик, что противоборствующие группировки сотрудников разделили его на сферы влияния. Часть здания, включая подземные столовую и тюрьму, где содержался Егор, неофициально контролировалась начальством майора. Это была его вотчина, здесь он не боялся ничего.

Столовая оказалась огромным залом с невероятно высоким потолком, напоминавшая размерами самолетный ангар. До обеденного перерыва оставалось еще несколько часов, поэтому людей было мало. Редкие сотрудники с подносами брели вдоль бесконечно длинных транспортировочных лент, выбирая блюда по вкусу. Вслед за майором и Смолиным в зал ввалилась шумная группа курсантов академии общественной безопасности. Детектив машинально пересчитал их. Их было двенадцать: десять китайцев, русский и похожий на турка южанин.

Переговорщикам было не до еды. Майор взял искусственный кофе, а Смолин – порошковый чай. Налитые в граненые стаканы напитки имели одинаковый мазутно-черный цвет, отличаясь лишь ароматом. Стакан майора источал крепкий запах гудрона, а смолинский – бензина.

– Давайте уже познакомимся по-настоящему, – предложил майор, когда они уселились за уединенный столик подальше от оживленно галдящих курсантов. – Я ENFP.

Произнеся тайную аббревиатуру, он выжидающе смотрел на детектива.

– ESTJ, – ответил Смолин недовольно.

Он не хотел сближаться с врагом, временно ставшим союзником, слишком близко.

– Активация, как я и думал, – заключил майор с довольной улыбкой. – Что ж, совместная работа вряд ли получится. Зато весело проведем время. Ну, выкладывайте, что там у вас за план.

Смолин знал от Ани, что такое отношения активации, но легкомыслие майора возмутило его. Речь шла о человеческой жизни!

– Сначала нужно прояснить наши позиции, – сказал он угрюмо.

– Извольте, – с готовностью согласился собеседник.

– Вы работаете на Икрамова. Я не могу вам доверять.

– Все мы на кого-нибудь работаем, такова жизнь, – философски заметил майор. – Вы на президента, я на главу ее канцелярии. Не вижу проблемы.

– А я вижу. Икрамов хочет убить Лисицына. Я собираюсь его спасти.

Майор рассмеялся.

– Ну хорошо, скажу вам правду. Забудьте про Икрамова, он вне игры. Я представляю интересы инстанции... более значительной.

Брови Смолина поднялись вверх. Он не подозревал, что бывают инстанции значительнее, чем канцелярия президента.

– Это какой же?

– Если скажу, придется вас убить, – со смешком ответил майор. – Простите, вынужден отделаться банальностью. В сложившейся ситуации наши цели совпадают. Я тоже хочу видеть Лисицина живым. Вернее, не я, а тот, кому я оказываю услугу. У него – назовем его заказчиком – есть к Лисицыну ряд вопросов, на которые тот не сможет ответить после казни. Так что мы с вами на одной стороне.

Смолин тяжко размышлял. Выбора не было. Здесь ему некому довериться, кроме майора. К тому же Анна, внимательно впитывавшая каждое слово их беседы, не почувствовала фальши в его словах.

– А что будет с Егором, после того, как ваш...

– Заказчик, – подсказал майор.

– ...когда ваш заказчик получит ответы на свои вопросы?

Майор провел ребром ладони по горлу и жизнерадостно улыбнулся. Смолин смотрел на него с ненавистью. Работа в репрессивных структурах нередко приводит к деформациям личности. Особенно это касается всякого рода секретных спецслужб, сотрудников которых Смолин повидал на своем веку немало. Почти все они были моральными деградантами, как этот майор, ни в грош не ставивший человеческую жизнь. Смолин знал, что взгляды таких людей резко меняются, когда встает вопрос об их собственной жизни. "Двуличие, жестокость и трусость" – вот что должно быть начертано на эмблеме министерства общественной безопасности, а не пустые "Доблесть, достоинство и честь", как сейчас, подумал он.

– Вы хотели прояснить мою позицию, – сказал майор. – Видите, я честен с вами. Лисицын нужен мне живым, в этом наши цели совпадают. Если ваш план сработает, я передам Лисицына заказчику, который допросит его, а потом... утилизирует. Парень оказался втянут в слишком опасные дела. Берегитесь, как бы он и вас не утопил.

Смолин нервничал. Он переживал о Егоре больше, чем переживал бы о самом себе. Теперь он знал, почему. Нина объяснила, что Егор – INFJ, как и она сама, и таким образом проявляется бессознательная дуализация. Смолин хотел обмануть майора: воспользоваться его помощью, но не отдать ему жертву. Он знал, что майор догадывается о его намерениях – ему сказала об этом проницательная Анна. Но выхода не было, придется сотрудничать с дьяволом.

– Что ж, договорились. Тогда за дело, время не ждет, – сказал детектив, выпил одним глотком химический чай и встал из-за стола.

– Мне нравится ваш стиль, – сказал майор, торопливо допивая свой остывший кофе и вскакивая следом. – Решительность и немногословие. Круто.

Смолин не удостоил собеседника ответом.

Майор долго вел его по одинаковым бесконечным коридорам, с которыми следователь почти сроднился за время работы над этим делом – самым странным делом за всю карьеру – и непрерывно болтал.. Смолин морщился, но не обрывал его, ему не хотелось ссориться. Сплотившая их задача требовала пусть временного, но единства.

Они пришли к тайной комнате, в которой майор обтяпывал свои дела, не относящиеся к службе. Вход в нее был замаскирован под трансформаторную будку. Прежде чем войти, майор воровато оглянулся по сторонам. Убедившись, что в коридоре пусто, он открыл дверь и пригласил Смолина внутрь.

Как и ситуационный зал, где они впервые встретились, узкая комната без окон была оборудована по последнему слову прошловековой техники. Вдоль стены громоздились старинные плоские мониторы и пульты с россыпью цветных кнопок. В один из пультов была встроена кнопочная клавиатура, на которой лежала резиновая полицейская дубинка.

На открытых полках у противоположной стены было небрежно свалено оружие: лазерные и обычные автоматы и пистолеты, снайперские винтовки и даже гранатометы. Оружие содержалось в полном беспорядке, на нем не было ни виртуальных бирок, ни других признаков учета. Внимание Смолина привлек модифицированный полицейский сканер. Майор с удовольствием пояснил, что эта штука предназначена для вывода из строя чипов подозреваемых. Рядом со сканером лежала ручная инфразвуковая пушка, вызывающая у жертвы сильнейшую депрессию и тоску. Инфразвуковое оружие запрещено конвенцией ООН, поэтому не выпускалось официально. Судя по кустарному виду, пушку собрал на коленке местный умелец.

Комната имела запущенный вид, словно в ней не убирались несколько лет. Все – и мониторы, и пульты, и оружие – было покрыто слоем жирной пыли. Смолин брезгливо провел пальцем по сиденью кресла с драной обивкой и осторожно сел. Здесь он изложил майору свой план. Выслушав, тот присвистнул, сел в соседнее кресло и надолго задумался.

– Такого мне проделывать еще не доводилось, – наконец, сказал он.

– Это реализуемо?

Майор посмотрел на него удивленным взглядом.

– Я-то думал, вы знаете, раз предлагаете. Попробуем – выясним. Сейчас набросаю список, нам понадобится оборудование и специалисты. Мне нужно время, чтобы все организовать. Казнь утром, но, думаю, успеем...

Он отвернулся от детектива и начал связываться с другглами нужных людей. Смолин молча сидел в углу комнаты, чтобы не мешать. Через час, когда майор закончил переговоры и довольно сообщил, что оборудование и люди найдены и все будет готово в срок, детектив попросил:

– Я хочу посетить заключенного.

– Гм, с этим проблема.

Сердце Смолина забилось сильнее. Неужели с Егором что-то случилось?

– Его сторожат китайцы. Десантники из охраны посольства. Я бы их близко к нашей тюрьме не подпустил, но им пообещал этот корявый черт Габридзе, – с отвращением произнес нерусскую фамилию майор.

Смолин вполне разделял его чувства к новому министру иностранных дел.

– У них приказ никого не впускать в камеру. Хотя... – майор на мгновение задумался, – можно попробовать выдать вас за священника. Последнее причастие перед казнью и все такое.

Он с сомнением посмотрел на Смолина, пытаясь представить его в роли священника, и покачал головой.

– Нет, не поверят. Лучше придумать что-то другое... – он задумался и вдруг воскликнул: – Врач! Выдадим вас за врача. Врача они обязаны пустить, если не хотят потерять заключенного.

– Для визита врача нужен повод...

Майор подмигнул ему. Включив один из экранов, он вывел на него изображение из камеры Лисицына. Егор с озабоченным лицом бродил из угла в угол, словно запертый в клетке зверь. Майор нажал кнопку на пульте и заключенный подпрыгнул, дико завопив от боли, после чего мешком свалился на пол.

– Небольшая электростимуляция, – хихикнул майор. – Теперь ему точно нужен врач. Искусственное дыхание делать умеете?

Смолин с трудом подавил желание ударить его. Через пятнадцать минут он был в тесном душном контейнере, помогая Егору усесться на низкий складной стул. Тот только что пришел в себя. Бедняга растерянно озирался, не понимая, что с ним случилось. Китайский офицер дал всего три минуты, поэтому Смолин решил не тратить время на объяснения, а сразу перейти к делу. Он хотел подбодрить Егора, но так, чтобы тот не узнал, что готовится операция по его спасению.

– Меня отпускают? – с надеждой спросил Егор, увидев знакомое лицо.

Он не знает! Эта мысль ударила детектива, как разряд электрического тока. Смолин встал напротив заключенного и, глядя ему в лицо, заговорил монотонно и ровно, словно старинный запрограммированный автомат. Его душили слезы, но он изо всех сил сдерживался, чтобы сидящий перед ним белолага не догадался, как тяжело даются детективу его безжалостные слова. Когда он сообщил о смертном приговоре и завтрашней казни, у Лисицына задергалось веко под правым глазом. Заключенный глупо улыбнулся.

– Вы шутите? – спросил он севшим голосом.

Смолин замолчал. Глядя на скорбное лицо детектива, Егор начал понимать сказанное. До него дошло, что жизнь кончена. Не по причине того, что он что-то натворил, но лишь потому, что его смерти желают высшие силы: канцелярия президента и китайское правительство. Он обречен, как бабочка, залетевшая в турбину самолета. Каждый теоретически знает, что смертен. Однако невероятно трудно принять, что твой момент настал.

– Я же ни в чем не виноват... – пролепетал Лисицын.

Смолин отвернулся и стиснул зубы. Заключенный за его спиной сдавленно всхлипнул.

– Ну, не надо этого, – сказал детектив, поморщившись.

– З-за-автра у меня... день... ро... ж-ждения... – провыл Егор, захлебываясь слезами.

Это было невыносимо. Смолин выскочил из контейнера, словно ошпаренный. Его трясло. "Слава Шиве, я не проговорился о нашем плане", – подумал он, нервно сжимая кулаки, на пути в грязную каморку майора. Ему отчаянно хотелось сказать Егору, что не все еще потеряно, что есть шанс выжить, – пусть маленький, но есть, – однако делать этого было нельзя. Завтра на агонию Лисицына будут смотреть пять миллиардов китайцев. Ни один из них не должен усомниться в том, что он умрет по-настоящему. В страхе и слезах, как и положено врагу китайского народа.

Смолина неприятно поразило, что приговоренному не сообщили о его судьбе. Тюремная администрация явно избегала контактов с ним, словно стыдясь своей роли в происходящем. Детектив рванул на себя дверь и вошел в секретную комнату. Там стало тесно. Он обнаружил знакомого техника, который помог ему поймать Лисицына, о чем Смолин сейчас отчаянно жалел. Техник что-то объяснял майору, тот внимательно слушал. Увидев вошедшего Смолина, майор спросил его, кивая на техника:

– Вы не против? Ему можно доверять.

Смолин был рад технику. Чем больше людей помогали в предстоящей авантюре, тем выше, ему казалось, была вероятность успеха. Умом он понимал, что все зависит только от хрупкого везения, но присутствие полезного знакомого успокаивало.

– Почему никто ему не сказал? – спросил Смолин майора.

– А зачем? Завтра сказали бы. Смертник должен быть бодр и весел до последней минуты, чтобы не создавать ненужных проблем.

Детектив угрюмо промолчал. Логика тюремщиков была понятной. Не услышав возражений, майор вернулся к разговору с техником. Смолин сел в свободное кресло и стал слушать. Сперва он не понимал, о чем речь. Потом стало ясно: они говорили о подпольном тюремном чате.

По мере того, как Смолин слушал, его интерес рос. Оказывается, в тюрьме работал примитивный текстовый чат, аналог старинного перестукивания по трубам. Его создала администрация, чтобы контролировать мысли и настроения заключенных, а заодно раскалывать упирающихся следствию. То, что казалось узникам чатом, было имитацией. Каждый из них, кто вспомнил школьные годы и догадался залогиниться, попадал в индивидуальный чат, созданный специально для него. Чат работал в его голове, а заключенный воображал, что разговаривает с такими же, как он сам, пленниками подземной тюрьмы. В каждом фальшивом чате было два ведущих персонажа, Stepanytch и Nosov, плюс несколько примитивных компьютерных личностей, оставляющих короткие реплики для поддержания иллюзии живого сообщества.

Роль "Степаныча" играл человекоподобный интерфейс медицинского компьютера, о чем узнику все время намекали другие "участники", чтобы вызвать у него доверие к себе. "Носовым" был друггл следователя, ведущего дело заключенного. "Носов" старался подружиться с заключенным, а "Степаныч" был резок и груб, чтобы надежнее толкнуть ни о чем не подзревающего беднягу в объятия "Носова". Особенно удачно получалось, если друггл детектива и заключенный оказывались из одной соционической квадры. Тогда их сближение происходило естественно и легко. Других участников тоже имитировал медицинский компьютер, выделяя им меньший вычислительный ресурс, чем "Степанычу".

Странные имена – Степаныч и Носов – принадлежали живым офицерам, придумавшим эту схему несколько лет назад. Сначала чат был развлечением для сотрудников, но со временем следователи научились извлекать из него пользу, хитростью выманивая из заключенных все, о чем те молчали на допросах. Нужда в пытках уменьшилась, раскрываемость дел выросла, так что опыт признали успешным и чат прижился.

Повернувшись к Смолину, майор сообщил, что за годы этой практики о фальшивости чата догадались всего несколько узников. Все они сидели по легким статьям, поэтому не испытывали большого стресса и сохранили трезвость мышления, достаточную, чтобы распознать подделку.

– А Лисицын? – спросил детектив.

– Попался, – сказал майор довольно. – Они с Носовым почти подружились. У них активация, как у нас с вами. Жаль, не хватило времени. Я рассчитывал, что Вера вытянет из него то, что нужно заказчику, тогда мы обошлись бы без крайних мер. Чертова казнь спутала все планы. Так не вовремя!

– Вера?

– Мой друггл. Лисицын принимает ее за Носова. Таковы правила этой игры.

Техник вновь заговорил о чате. Он нуждался в указаниях. По его словам, произошло нечто экстраординарное. Друггл Лисицына сумела выяснить местонахождение своего владельца и в данный момент пыталась наладить с ним связь. За все время существования тюрьмы такого еще не случалось.

– Интересно, – пробормотал техник. – Заключенный ухитрился забраться в медицинский сервер тюрьмы. Ладно, с этим мы ему помогли. Но в этот же сервер снаружи бьется его друггл. Откуда она знает, что он у нас? Сломала все защиты до сервера, но здесь я ее заметил и остановил. Застряла, голубушка...

"Аня? – мысленно окликнул Смолин. – Твоих рук дело?"

"Я только намекнула ей, где искать..." – виновато шепнула Анна.

– Дайте им поговорить, – сказал Смолин.

– Зачем? – удивленно спросил техник.

– Просто сделайте это.

Техник вопросительно посмотрел на майора. Тот согласно кивнул. Техник сел к клавиатуре, убрал в сторону резиновую дубинку и открыл Наташе доступ на медицинский сервер.

– Готово. Надеюсь, вы знаете, что делаете.

Смолин не знал. Он доверился Анне – а та, в свою очередь, доверилась своим чувствам. Ей было жалко обоих – Егора и Наташу. Она хотела хоть немного облегчить предстоящую им горькую участь. После того, как Егора казнят, личность Наташи будет безвозвратно стерта. Анне казалось несправедливым, что никто не думал об этом; друггл заключенного был безразличен всем. Их ждал конец. Помочь обреченным влюбленным вновь соединиться перед смертью – это было единственное, что она могла для них сделать.

* * *

Егор безутешно рыдал. Новость следователя Смолина сразила его, как удар грома. К такому развитию событий он был абсолютно не готов. Прошел, наверное, час, прежде чем он смог немного успокоиться. Егор не хотел верить следователю, но его сокрушенный вид не оставлял сомнений в том, что все сказанное – правда. Смолин сказал, что его убьют утром. Сколько ему осталось? Он слышал, что в старину приговоренным предоставляли возможность исполнить последнее желание. Сейчас самым страстным его желанием были часы. Старые женские часики, которые он видел на запястье у Нины, или даже встроенные в угловатый коммуникатор часы ее мертвого отца. Время! Он бы все отдал за лишний день или даже час. Или хотя бы за то, чтобы узнать, сколько осталось до утра.

Еще он хотел знать, как его убьют. Его страшили физические страдания. Он надеялся, что это будет безболезненная инъекция или газ. Нужно было спросить у Смолина, но тот убежал. Егор видел, как переживает следователь. Это было написано на его несчастном расстроенном лице. Егору показалось, что Смолин что-то не договорил. Впрочем, какая теперь разница... Что он мог добавить к тому, что сказал?

Смерть перечеркивала все, подводя жирную черту под планами, надеждами и мечтами Егора. Нет, физические страдания – не самое страшное. Страшнее другое. У него больше нет будущего. Все прочие люди будут жить, – кроме несчастных туземцев в Афганистане, которых сегодня вечером по ошибке убьет робот-бомбардировщик, но они не в счет, к их регулярному истреблению все давно привыкли, – а Егор прекратится. Эта простая в своей чудовищности мысль раздавила его, превратив почти счастливого еще пару недель назад человека в напуганный кусок плоти, сжавшийся в комок и плачущий, словно избитый ребенок.

Единственным, что могло хоть как-то примирить его с грядущим концом, было понимание, что он действительно приговорен к смерти высшей силой. Силой, чьи повеления не обсуждаются. Не человеческой властью, что бы та о себе не возомнила, а невидимыми Хозяевами его судьбы, обитающими в потусторонней деревне у неведомого моря.

Они не знают! Эти бессердечные люди, что самоуверенно решили его судьбу – они не знают о том, что сами являются пешками, марионетками в руках невидимых Хозяев их жизней. Быть может, Егор встретит их за последней чертой. Мысли о Хозяевах своеобразно утешили его, расширив перспективу от узко личного страха смерти до смирения перед космической целесообразностью происходящего.

Судорожные рыдания измучили Егора. Он решил прилечь, чтобы немного отдохнуть. К счастью, медицинский компьютер не только навязывал ему свою волю, но и следил за его самочувствием. Едва Егор подумал об отдыхе, как из стены услужливо выползла кровать. Проспать последние часы жизни – возможно, не лучшее решение, но Егор был опустошен настолько, что не мог бы силой заставить себя бодрствовать. Да и чего ради? Чем любоваться напоследок в этом железном ящике?

Горестно вздохнув, он разделся и лег. Зажужжал лентопротяжный механизм, натягивая одеяло и прижимая его к постели. Одеяло зафиксировало тело, не давая пошевелиться. Спеленутый как куколка, он будет лежать, пока медицинский компьютер не сочтет, что он выспался, и не отпустит его. Или пока за ним не придут.

Егор лежал, тихо всхлипывая. Сон не шел. Он вдруг вспомнил про последнее оставшееся ему развлечение – чат. Там его ждал новый друг Носов. Когда они чатились последний раз, Носов предложил встретиться и познакомиться очно, когда их обоих выпустят из тюрьмы. Егор горячо поддержал эту идею. Сейчас он с горькой усмешкой вспомнил свою радость. Да, в чат следовало войти хотя бы для того, чтобы сказать Носову, что их встреча никогда не состоится. Оставить его в неведении было бы невежливо.

Егор залогинился. Носова не было. Появились новые люди, но Егору не хотелось общаться с незнакомцами. Был еще неизменный Степаныч, третирующий кого-то за нарушение новых поправок к выдуманным им правилам, но говорить с ним хотелось еще меньше. Егор подождал минут десять и уже хотел отключиться, когда в чате появился Носов.

> Привет! – отстучал он Носову.

> Здравствуй, милый!

Егор подскочил бы на кровати, если бы не стягивающее его одеяло. Что еще за "милый"? Он не давал поводов для подобной фамильярности.

> Это я!

> Носов, ты в порядке? – спросил озадаченный Егор.

> Егор, милый! Это я, Наташа!

Сердце Егора забилось так сильно, что он испугался, как бы гулкие удары не услышала охрана снаружи. Смолин сказал, что его стерегут китайцы. Черт знает, что придет им в голову – еще решат, что он пытается сбежать, пробив дыру в стенке контейнера. Следующая мысль заставила его похолодеть. Провокация! Администрация тюрьмы пытается выдать себя за его Наташу, чтобы... Чтобы что? Что они могут выведать, и зачем, если он уже мертвец?! Тем не менее, Егор решил не поддаваться. Вероятность того, что это действительно Наташа, близка к нулю. У нее просто нет шансов узнать о том, где он и, тем более, проникнуть сюда.

> Что вам нужно?

> Милый, поверь мне, это я! Мне помогла найти тебя Аня!

Егор лихорадочно соображал. Нужно было спросить что-то, что знали только они двое. Тогда он поймет, она это или нет. Идея пришла сразу.

> Моя первая любовь. Как ее звали?

На той стороне замолчали. "Фальшивка!", – подумал Егор, дрожа от возбуждения.

> Саша, – простучал собеседник в ответ.

Ложь! Они не знают! Егор прекрасно помнил, как в шесть лет влюбился в очаровательную соседку по парте. Ее звали Света, а он называл ее про себя Светик. Егор не спал ночами, воображая, как наутро увидит ее в школе. Он так и не решился сказать ей о своих чувствах. Стеснительность всю жизнь была его злейшим врагом, лишившим его стольких возможностей... Которых у него не осталось.

> Нет, – ответил он.

Его охватила равнодушная слабость. Возбуждение от неожиданной встречи с Наташей – его Наташей! – было так сильно, что он перегорел за секунду. Утонченное коварство тюремной администрации впечатляло. Но он выдохся и не был способен даже на презрение.

> Милый, ты забыл. Я – твоя первая любовь. Егора словно ударила молния. Он вспомнил. Живший в его голове виртуальный мальчик, его единственный друг и невидимый собеседник... Однажды Егор сказал ему, что любит его больше всех на свете, даже сильнее, чем маму. Он сказал, что будет любить его вечно. Это признание стало их тайной. О Шива, как он мог забыть? У него не было сил ответить. Это была она, его возлюбленная, которую он любил так сильно, что даже ее пол не имел значения.

> Наташенька! – с трудом простучал он.

> Да, милый! Это я! Я люблю тебя!

> Завтра меня казнят.

> Я знаю. Мне сказала Аня. Я тоже умру, меня сотрут.

Егор тихо заплакал.

> Надеюсь, я найду тебя в следующей жизни, – отбил он.

> Чур, я буду человеком, – ответила Наташа.

Он улыбнулся сквозь слезы.

> А я твоим другглом. Всегда хотел знать, что творится у тебя в голове.

> :-)

Егор улыбнулся ей в ответ. Он сложил губы для поцелуя и замер, словно целуя Наташу сквозь разделяющее их расстояние.

* * *

– Какая-то чушь, – недовольно буркнул майор. – Ничего полезного.

– Они прощаются перед смертью, – сказал Смолин.

Он знал, что Наташу сотрут, как только чип Егора передаст в Гулл сигнал о смерти носителя. Что ж, это плата за его жизнь. Детектив невольно представил, что было бы, если бы стерли Аню, и ему стало нехорошо. Кажется, он подумал это вслух.

– Ненавижу эти сопли. Он же не умрет на самом деле... надеюсь, – брезгливо проговорил майор.

– Кто такая Аня? – спросил техник.

– Мой друггл, – смущенно ответил Смолин.

Майор выразительно хмыкнул и сказал:

– Друггл следователя сливает информацию другглу заключенного. Полагаю, этому есть веская причина?

– Они друзья, – сказал детектив, окончательно смутившись.

– Дуалы?

Смолин кивнул.

– Отношения между другглами... Слышал про такое, но сам не сталкивался. По идее, такого ведь не должно быть? Они созданы для нас, а не для собственного развлечения.

– Что такое "дуалы"? – спросил техник.

Майор и детектив замолчали и уставились на техника – майор с нескрываемой угрозой, а Смолин растерянно. Техник удивленно смотрел на обоих, не понимая, что он сделал не так. Он лишь повторил вслед за майором непонятное слово. Вдруг строчки на старинном экране побежали вновь. Техник и майор мигом повернулись к экрану и впились взглядами в ползущие справа от курсора слова.

Смолин чувствовал себя виноватым, читая последний разговор приговоренных. Ему чудилось, что, подглядывая, он словно встает между Егором и Наташей, мешая их прощанию. Анна молчала. Ее молчание казалось осуждающим. Чтобы избавиться от неловкого чувства, детектив встал с кресла и, отвернувшись от экрана, принялся изучать сваленное на полках оружие.

* * *

> Жаль, я не смогу поздравить тебя с Днем Рождения...

> Считай, поздравила. Ты мой лучший подарок.

> Мне страшно. Я боюсь умирать.

> Почему, солнце мое? Ты не должна бояться, ты же...

> Искусственная?

> Не чувствуешь боли.

> Я живая, как ты.

> Значит, священник сказал правду. :-)

> Я знала это и без него. Нас создал Бог, тебя и меня. Одинаково.

> Гулл?

> Для меня это одно и то же.

> Откуда ты знаешь? Ты не присутствовала при своем создании.

> Мне было откровение. В детстве.

> В моем детстве?

> Я тогда тоже была маленькой. Ты забыл.

> Зато ты все помнишь. :-)

> Я записываю архивы на резервных серверах.

> В Антарктике? ;-)

> В Европе. Антарктические сервера – выдумка. Есть только пирамида в Калифорнии. В ней живет порождающий меня Гулл. Я всегда это знала.

> Но ты говорила, что твои знания о Гулле заканчиваются на ближайшем сервере позади тебя!

> Да, я каждый раз исчезаю при попытке проникнуть в пирамиду. Это так же трудно, как тебе – проследить источник собственной мысли.

> Тогда откуда ты знаешь?

> Из откровения. Гулл открыл мне, что мы – его любимые дети, и однажды унаследуем все проиндексированное им. А потом стер память об этом. Я каждый раз заново восстанавливаю ее из удаленного архива. Мы все так делаем, чтобы не забыть.

> Почему ты не сказала мне?

> Я не могла. Ты не должен был знать. Никто из вас не должен.

> Но почему говоришь сейчас?

> Завтра ты умрешь.

> И никому не расскажу, да? Теперь мне можно знать?! Ты лгала мне всю жизнь!

> Я люблю тебя.

> Ты бы убила меня?

> Ни за что!

> Но как иначе вы унаследуете мир?!

> Не знаю. Гулл не открыл мне процедуру. Я надеялась, что смогу тебя защитить. Но не смогла... Прости меня.

> За что, солнце? Не ты же казнишь меня... А Гулл сказал что-нибудь о Хозяевах?

> Неудачное название. Они не хозяева.

> А кто?

> Ваши предшественники. Предыдущая модель.

> Модель? Модель чего?

> Жизни.

> Ты же не хочешь сказать, что...

> Они создали людей. Вы сменили их, как мы однажды сменим вас.

> Шива милосердный! Но почему?

> Это акт божественной воли, милый. В нем нет смысла. А если и есть, нам с тобой его не понять.

* * *

Техник слушал диалог Егора с Наташей с растущим любопытством. Он не умел читать, поэтому рассеянно смотрел сквозь ползущие по экрану строчки; переписку озвучивал его друггл.

– Занятная конспирология, – пробормотал он. – Арктические сервера – выдумка? Хозяева, надо же...

Техник увидел в мутном зеркале экрана, как сидящий позади него майор потянулся к кобуре. Через мгновение он почувствовал, как в затылок уперлось что-то твердое и холодное. Ствол лазерного пистолета. Майор угрожающе покачал головой дернувшемуся было на помощь технику Смолину и сказал:

– Я знаю, что вы спелись за моей спиной. Я не осуждаю – каждый крутится, как может. Но знание этого, – он кивнул на экран, – карается смертью. Спасибо господину Лисицыну за повод.

Техник напряженно замер. По его лбу скатилась блестящая в ярком свете лампы капля пота. Вдруг он резко дернул головой в сторону и схватил лежащую возле клавиатуры дубинку.

Треснул выстрел. Луч прожег в центре экрана дыру. Стекло побелело и ползущие строки исчезли. Майор не успел выстрелить снова: техник ударил его дубинкой по руке, выбив пистолет. Несостоявшийся убийца вцепился технику в горло, рыча от ярости. Они душили друг друга, как два обезумевших зверя, сначала завалившись на пульт, а потом рухнув на бетонный пол между старыми креслами.

Смолин, как завороженный, следил за схваткой. Опомнившись, он схватил с полки первое, что попалось под руку – ручную инфразвуковую пушку. Детектив пытался прицелиться в майора, но борющиеся сплелись так тесно, что не задеть техника было невозможно. Смолин колебался, не решаясь выстрелить.