Текст книги "Роботы божьи (СИ)"

Автор книги: Сергей Марьяшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 48 страниц)

Храм имел необычную архитектуру, выделявшую его из местных строений старинной благородностью форм. К круглому основному зданию примыкали, словно вырастая из него, несколько полукруглых башенок, увенчанных каскадом ниспадающих крыш из погодоустойчивых солнечных батарей. Некоторые башенки имели купола, похожие на купол над главным зданием, только поменьше и без знака "Ом". Егор знал от Авдеева, что внутри большого купола смонтирована приемо-передающая станция Среды Гулл. Арендная плата за нее вносила заметную прибавку в бюджет скромного храмового хозяйства.

Построенное два столетия назад здание несколько раз перестраивалось, но все же сохранило ауру, благотворно влияющую на окрестный район. Это подтверждала статистика местного полицейского участка: прихожане Церкви адвайты никогда не совершали преступлений, оставляя пальму малопочетного первенства китайским и прочим иммигрантам с расположенного неподалеку подпольного рынка запчастей для роботов.

Егор помнил, что раньше, когда он был совсем мал и они с матерью только приехали из Индии, храм выглядел иначе. Шиваиты каждый год красили его в кроваво-бордовый цвет, что смотрелось мрачно, но все же лучше, чем предпочитаемый поклонниками Кали черный. Церковь адвайты не регламентировала внешний облик своих строений. Они покупались по случаю и привести их все в единообразный вид не было никакой возможности, поэтому священникам на местах предоставлялась свобода творчества; разумеется, в рамках бюджета, приличий и здравого смысла.

Петр Авдеев решил вернуть зданию исторический облик, выкрасив его белой грязеотталкивающей краской – это было недорого и практично. Священник рассказывал, что изначально, когда храм только построили, он имел белые стены. С тех пор притекло много воды. Егор все время забывал, как называли себя древние строители храма, уступившие свои позиции набравшей тогда большую силу панк-культуре. Такое странное слово... что-то, связанное с правом. Или правыми? "Право... сторонние? Нет, не то. Правоверные? Точно, правоверные".

– Православные, – поправила Наташа, хихикнув.

– Да какая разница? – отмахнулся Егор. – Лучше скажи, я сильно опаздываю?

– Сильно. Месса скоро закончится.

Егор хронически опаздывал, всегда и всюду. Такси были быстры, но они не могли выполнить его часть работы: поесть, сходить в душ, помечтать, лежа на диване, собраться вовремя. Даже Наташа была бессильна, ей оставалось лишь ворчать.

Таксобот причалил к маленькой, чисто выметенной роботом-служкой храмовой набережной. Егор взбежал по ступенькам, небрежно кивнул висящиму над входом виртуальныму портрету Раманы Махарши, самого почитаемого святого адвайты, и вошел внутрь. Прежде на месте задумчивого Раманы плавал в воздухе кудлатый символ веры предыдущих хозяев храма, которых так не любила его мать. Несмотря на множество попыток, Егор никакой силой не мог стереть его. Не помогли даже старания знакомого программиста виртуальной реальности. Параллельный искусственный мир настолько врос в настоящий, что для смены спроецированного на здание изображения теперь нужно покупать само здание.

Он прошел коридор с высоким потолком, съежившись под перекрестными взорами голограмм святых на стенах. Их объемные лица дружно повернулись ему вслед. Пристальные взгляды сверлили спину Егора, вызывая тревожное ощущение слежки. Каждый портрет имел "приклеенный" аудиоролик с записью голоса святого. Приблизившись, можно было услышать его цитату или короткое поучение. Умышленно или нет, система всегда была настроена на максимальную чувствительность. Достаточно было пройти мимо или только подумать об изображениях, как они начинали говорить. Егор старательно держался середины коридора. Датчики все равно сработали и вслед ему зашелестели призрачные голоса, напоминающие о таинственной мудрости просветления.

Перед входом в зал, где проходила месса, он снял ботинки. Судя по количеству обуви у дверей, зал был полон. Современная адвайта мало что унаследовала от прежней, но в ритуалах правила неукоснительно соблюдались. Снимать обувь перед сатсангом, как в старые времена называли мессу, было обязательным. Выросшего в Индии Егора это не смущало. Он быстро скинул роликовые ботинки и поставил их на пол в общую кучу.

На цыпочках, стараясь не привлекать внимания, он вошел внутрь. На шипение пневматической двери обернулись полсотни голов. Сидящий в потертом белом кресле священник бросил на Егора быстрый взгляд, но не прервался, а продолжил говорить. Егор проскользнул в дальний угол зала, сел на краешек свободного стула и замер, желая исчезнуть или провалиться сквозь землю. Спустя минуту, убедившись, что больше не привлекает всеобщего внимания, он стал незаметно осматриваться, примечая в толпе сидящих знакомые лица. Он сразу увидел Мишку Сурмилова – крепко сбитого белобрысого бугая в обтягивающей красной футболке. Словно почувствовав взгляд, тот кивнул и отвернулся, продолжая слушать Авдеева. "Все-таки принесла его нелегкая", – разочарованно подумал Егор.

Костяк прихожан был постоянным. Егор знал многих. Некоторые ходили к Петру Авдееву еще со времени перехода храма в собственность Церкви адвайты. Здесь было немало пар, кто-то привел с собой детей. В первом ряду, где сидели не на стульях, а прямо на полу, на беспорядочно разбросанных разнокалиберных подушках, среди ног взрослых тихо возились малыши. Глядя на них, Егор вспомнил, как сам в детстве ползал по этому залу.

Он заметил несколько знакомых, но они не интересовали его. Егор надеялся увидеть новую девушку, которую встречал уже несколько раз на прошлых мессах. Ей было лет двадцать на вид и она поразила его в самое сердце еще при первой встрече. Это прекрасное печальное лицо и сияющие задумчивые глаза, что, небрежно скользнув, прожгли его насквозь, долго не давали ему покоя. Егор очень хотел познакомиться, но, видя ее, всякий раз терялся и не решался подойти, за что впоследствии отчаянно себя ругал.

Девушка чувствовала себя в храме довольно уверенно. Он видел, как она помогала расставлять стулья перед мессами и приводить зал в порядок после их окончания. Однажды она сидела на входе с портативным считывателем и собирала пожертвования. Приложив к датчику прибора большой палец, Егор перевел сумму в десять раз больше обычной, чем вызвал ее удивленный и, как ему показалось, признательный взгляд. Его сердце забилось, он хотел заговорить, но опять не смог. Наташа, не оставлявшая ни одного его шага без шутливого комментария, в тот раз деликатно промолчала.

Егор знал, что ее зовут Нина – и это все, что было ему известно. Она стала причиной оживления его интереса к адвайте, хотя он не признался бы в этом никому, даже обладающему даром выведывать чужие сердечные секреты Мишке. Егор вновь начал ходить в храм, не пропуская ни одной мессы. Увидеть ее было его тайной отрадой, компенсацией за потраченное время. Службы проходили по воскресеньям. Всю неделю Егор предавался мечтам, воображая, как в следующий раз непременно наберется храбрости и познакомится с ней.

Сегодня его ждало разочарование. Она не пришла; обидно, но ничего не поделаешь. "Может, и к лучшему, – подумал Егор. – Меньше волнений".

Постепенно успокоившись, он расслабился и сосредоточил внимание на речи священника. Петр Авдеев был полным и живым рыжебородым человечком с обрамленным залысинами большим лбом. Он сидел напротив аудитории в массивном кресле с высокой спинкой, больше похожем на трон. Рядом с креслом, по правую руку, покорно замер низкий бочкообразный робот-служка давно устаревшей модели. На голове робота был закреплен поднос с портретом Раманы, букетом цветов в вазе, бутылкой минеральной воды и стаканом. Перед креслом стоял штатив с микрофоном: лишенный чипа священник говорил своим голосом.

Авдеев все время ерзал в своем кресле, часто меняя позы. Необходимость сидеть на протяжении мессы, как того требовала традиция, была настоящим испытанием для его холерического темперамента. Одетый, как обычно, в короткие черные штаны свободного покроя и пеструю гавайскую рубашку, Авдеев говорил об иллюзорности материального мира.

Эта идея была близка Егору. Он не пережил впечатляющего опыта просветления, о которых рассказывала официальная история адвайты, но всю жизнь, с самого раннего детства, ощущал, что мир, в котором ему суждено пребывать, лишь казался настоящим. В реальности мира нельзя усомниться, но сама эта реальность казалась Егору неплотной, зыбкой, как навязчиво повторяемый обрывок незаконченного сна. Словно было что-то еще, прячущееся за явленностью видимого мира – что-то настоящее, более истинное, чем все, что можно увидеть и потрогать.

Это сложно объяснить, но Егор и не пытался. Он просто жил с этим чувством, привыкнув к нему и считая его нормальным. Концепции адвайты совпадали с его ощущениями. Это избавило его от тревожных сомнений, доставлявших немало переживаний прихожанам, верящим в незыблемый реальный мир. Егор пребывал в полной гармонии со своей религией – редкий и поистине благословенный дар. Впрочем, слушать в тысячный раз одно и то же ему надоело, но деваться было некуда. К счастью, месса заканчивалась.

Авдеев говорил эмоционально, подкрепляя свои слова энергичной жестикуляцией.

– Наука давно убедилась, что весь так называемый материальный мир покоится на пустоте, – сказал священник, важно вскинув указательный палец. – Подобно детективу, идущему по следу преступника, физики преследовали основы материи, открывая все более мелкие частицы, пока не добрались до самой сути и не обнаружили там Ничто, чистую виртуальность. В основе мира ничего нет! Как ни ковыряй материю, она оказывается пустой. Мир пуст! Поэтому единственный разумный способ смотреть на него – это рассматривать мир как сновидение.

Священник сделал театральную паузу и широко развел руки, словно предлагая всем желающим своими глазами убедиться в иллюзорности мира.

– Некоторых этот вывод приводит в отчаяние. Но не спешите унывать. В том, что мир нематериален, содержится залог нашей удачи. Пускай мир лишь сон. Но он – наш сон! Мир зависит от нас, от наших мыслей, как ночной сон человека зависит от дневных впечатлений, от его ментальной диеты. Меняя наши мысли, – наше умственное меню, – мы меняем мир. Мышление и мир, в котором мы живем, связаны чем-то вроде ременной передачи... вы наверняка видели такую в музеях. Каждая мысль имеет последствия. Каждая! Мы не осознаем связи причин и следствий только потому, что эта передача действует с задержкой, не мгновенно. Так возникает ложная вера в случайности.

Авдеев на секунду замолчал и оглядел верующих, словно желая убедиться, что до всех дошла его мысль. Не удовлетворившись результатом, он повысил голос.

– Запомните: случайностей не бывает! Если мы внимательно посмотрим и вспомним, что предшествовало тому или иному событию, плохому ли, хорошему ли – неважно, мы обязательно найдем причину. Наука пока не знает природу этой связи. Но вы сами, на собственном опыте, всегда можете убедится, что она есть. Например, если у вас случилось несчастье, попробуйте вспомнить, не обидели ли вы кого-нибудь ранее? Может быть, вы обманули кого-то или совершили бесчестный поступок, о котором забыли. Всегда есть что-нибудь – событие, послужившее причиной. Мы неизбежно обнаружим причину в том единственном месте, где она только и может быть... В нас самих, а не вовне, якобы независимую от нас. Не существует объективных причин! Мы сами – источник всего происходящего с нами! А это значит, что не существует реальных препятствий, нет объективных трудностей, ничто не преграждает нам путь к нашим целям и мечтам! Поймите, наконец: все в наших руках, все зависит только от нас. Вы видите, как замечательно устроен наш мир? Эта идея почти не осознается, хотя учение твердит о ней десятки лет.

Егор украдкой посмотрел на Мишку. Ему всегда было любопытно, как Сурмилов, видевший живых учителей адвайты век назад, когда еще не существовало Церкви, воспринимает современное учение. Тот слушал священника скривившись, будто съел лимон. Всем своим видом он выражал отвращение к его словам. Старая адвайта, которую Мишка застал, даже не помышляла о граничащем с магией воздействии мыслей на мир. В прошлом подобные идеи считались неприличными.

Авдеев, между тем, продолжал:

– С точки зрения Церкви адвайты, главная жизненная цель и обязанность всякого человека проста: быть счастливым. И мир, на нашу удачу, устроен в высшей степени правильно. Он дает нам шанс устроить свою судьбу наилучшим образом. Все, что с вами происходит, зависит от вас. Вы вольны выбирать, о чем думать большую часть дня. Если вы думаете о счастье, о позитивных эмоциях... если, затевая новое дело, вы представляете его удачно завершившимся, а не проваленным – именно так и произойдет. И, напротив, если вы боитесь предстоящего дела, не верите в себя и размышляете о возможной неудаче – она вас и постигнет.

Священник прервался, чтобы налить себе воды. Откашлявшись, он жадно выпил целый стакан, а затем продолжил:

– Мир эластичен, он всегда отзывается на ваши ожидания. Он чуток к тому, во что вы верите. Поэтому запомните: важно думать правильно! Не предавайтесь унынию, не предвкушайте неудачу там, где можно и дóлжно пожать успех, не думайте плохо ни о ком и ни о чем – и вас ждет победа. Всегда верьте, что существование благосклонно к вам, что оно благó. Верьте, что мир любит вас! Нет никаких препятствий, все они – в вашей голове. Вы ограничены лишь собственными мыслями и воображением. Отбросьте ограничения, их не существует! Вы хозяева себе и своей судьбе. Так не стесняйтесь, выберите счастье! Представьте его в подробностях, вообразите все, чего вам хочется, исполнившимся. Поверьте в благоприятный исход, решительно беритесь за дело и воплощайте свои желания в жизнь. Это все, что вам нужно знать, чтобы быть счастливыми. Аминь!

Закончив, Петр вытер пот со лба и откинулся на спинку кресла. Егор невольно отметил, что священник, вопреки жизнеутверждающему посылу собственной речи, выглядит подавленным. Переведя дух и выпив еще воды, Авдеев спросил:

– Есть вопросы?

Вопросы верущих были традиционной завершающей частью мессы, унаследованной от древних сатсангов. Егор посмотрел на Мишку. Во всем несогласный с современной адвайтой, тот обычно задавал самые каверзные вопросы, стараясь загнать Авдеева в тупик. Их споры со священником часто принимали нешуточный оборот. Но сегодня Мишка, похоже, не был расположен к дискуссии. Он сидел мрачный, задумавшись о чем-то своем.

Одна из верующих, сутулая нескладная девушка с конским хвостиком и скорбным лицом отличницы подняла руку. Священник оживился, жестом приглашая ее задать вопрос. Девушка заговорила едва слышным глухим голосом. Из уважения к инвалидности Авдеева верующие при нем всегда говорили своими голосами, не используя чип. Девушке это явно давалось нелегко. К счастью, превосходная акустика древнего храма доносила ее шепот до каждого сидящего в зале.

– Я сейчас слушаю книгу древнего учителя адвайты Рамеша Балсекара, – сказала девушка, тщательно артикулируя каждое слово. – Он утверждал, что никакой свободы воли нет. По его мнению, люди – всего лишь марионетки, которыми управляет высшая сила. Она использует нас по своей прихоти, как живые автоматы, а мы подчиняемся ей, сами того не осознавая.

Авдеев одобрительно кивнул.

– Вы же, – продолжила девушка, – говорите противоположное: что мы сами управляем своей судьбой. Кому же верить, вам или Рамешу?

Верующие одобрительно загудели, переговариваясь между собой – вопрос всем понравился.

Авдеев улыбнулся и ответил:

– Хороший вопрос. Ответ таков: Рамеш прав и я прав.

В зале засмеялись.

– Рамеш был великим учителем, – сказал священник. – Все, что он говорил – истина, хотя некоторые критиковали его еще при жизни. Хочу также напомнить, что его трактовка учения постоянно эволюционировала. В ранних книгах и беседах он вслед за своим учителем Нисаргадаттой представал решительным сторонником просветления и бескомпромиссного отказа от всего личностного. Однако с годами его взгляды становились умереннее, что особенно заметно в последних трудах. Он все меньше говорил о просветлении, и все больше – о человеческом счастье и о том, как его достигнуть.

– Вы утверждаете, что он не пережил просветления, раз его взгляды менялись? – раздраженно бросил Мишка.

– В случае Рамеша просветление несомненно произошло, – ответил Авдеев, посмотрев на него с укоризной. – Разумеется, дарованное ему знание на протяжении всей его жизни оставалось одним и тем же, оно не могло меняться. Но он менял способ изложения, потому что видел, что людям нужно более мягкое учение. Далеко не всем стремятся к радикальному просветлению. В действительности большинство людей нуждается в счастье – и в простых способах его достижения. Андрей Кожейко, великий реформатор адвайты, понял это и разработал доктрину, которой я вас учу. Она одобрена официально и ни один священник не имеет права от нее отступать.

– А истинное учение выкинули, чтобы скрыть, что жулик Кожейко не был просветленным? – возмутился Сурмилов.

Мишка нанес удар ниже пояса. Все прихожане знали, что Петр Авдеев не испытал просветления – как не испытал его ни один из сотен тысяч современных священников. Современная церковь могла похвастаться единствееным просветленным, гранд мастером Жаном Лафебром. Этот пожилой, равнодушный ко всему канадец вел затворническую жизнь в Альпах и никогда не приезжал в Россию, поэтому ни одного живого просветленного русские верующие не видели.

Авдеев вздохнул.

– Мы не можем обсуждать основателя Церкви. Мастер Кожейко называл себя просветленным и у нас нет оснований ему не верить.

Мишка хотел возразить, но священник повысил голос и продолжил отвечать девушке:

– Вопрос свободы воли – простой и сложный одновременно. Это как корпускулярно-волновой дуализм в физике, когда поток фотонов в зависимости от условий наблюдения иногда кажется волной, а иногда – потоком частиц. Если мы примем точку зрения Рамеша, то увидим, что человек кругом обусловлен: рождением в конкретной семье, в конкретное время и в конкретном месте, генами, телом, способностями и врожденными талантами, полученным воспитанием. Все это предопределяет его жизненную траекторию на много шагов вперед. С другой стороны, мы свободны делать все, что нам хочется. В рамках закона, разумеется. Кто может запретить вам поставить перед собой цель... например, заработать миллион гулловских долларов – и начать предпринимать шаги по ее достижению?

Представив миллион гулловских долларов, Егор мысленно облизнулся. Основанные на земельном стандарте – каждый доллар обеспечен квадратным футом незатопленной почвы в Африке – гулловские доллары были самыми популярными и желанными в мире деньгами.

– Мы вольны делать все, что желаем. Вот вы, например, – Авдеев указал пальцем на задавшую вопрос девушку. – Вы пришли сегодня на мессу, потому что хотели быть здесь. Никто не принуждал вас, не так ли? Это был ваш свободный выбор.

Егор скептически хмыкнул. "Хотя, он, пожалуй, прав: я же хотел увидеть Нину", – подумал он.

– Но мы не контролируем наши желания, – возразила девушка. – Я не могу знать, чего мне захочется через год и даже через пять минут.

– Корпускулярно-волновой дуализм, – повторил Авдеев. – В том-то и штука, все зависит от того, как на это смотреть. Ваши желания не подконтрольны вам, но вы имеете полную свободу их осуществлять.

– Как-то все грустно получается, – пробормотала девушка. – Все-таки свободы воли нет?

– Есть! Снова повторяю: вы абсолютно свободны делать все, что вашей душе угодно. Конечно, с учетом обстоятельств: если у вас нет слуха, вы не станете музыкантом, а если сломается чип в мозгу, не сможете работать в армии, полиции и на госслужбе. Я расскажу вам одну историю. Вы слышали об Уильяме Джеймсе? Нет? Тогда слушайте. Этот древний американский психолог и философ в молодости мучился теми же вопросами, что не дают вам сейчас покоя. Но разум не в силах их разрешить! Джеймс дошел до края, он начал думать о самоубийстве.

При упоминании самоубийства девушка наклонилась вперед и стала слушать с удвоенным вниманием.

– Однако его природа не позволила ему уступить слабости. Джеймс выбрал верить в свободу воли. Понимаете? Принял сознательное решение жить так, словно свобода воли существует и он ею в полной мере обладает. После этого он быстро пришел в норму, сосредоточил свои усилия на науке и стал выдающимся ученым, чьи достижения в психологии ценятся до сих пор. Подумайте над этим.

Девушка поклоном головы поблагодарила Авдеева за ответ. По залу прошуршал оживленный шепот: верующие обсуждали сказанное. Мишка сидел с кислым лицом. Сегодня, вопреки обыкновению, он не спровоцировал спор, ограничившись парой реплик.

Позволив слушателям наговориться, Петр откашлялся и сказал всем:

– Спасибо, что пришли сегодня. Мы заканчиваем, но прежде я должен сделать объявление. Боюсь, оно вас не обрадует.

Шепот в зале стих, все замерли в ожидании. – Я получил сегодня утром официальное письмо из секретариата мастера Лафебра, – сказал священник, доставая из кармана штанов сложенный вчетверо лист электронной бумаги.

Тряхнув, он развернул его и показал аудитории. Никто, кроме Егора и Мишки, не умел читать, но все заметили большую голографическую печать гранд мастера, представлявшую собой нечто среднее между священным знаком "Ом" и символом гулловского доллара.

– Меня, как и остальных священников во всем мире, уведомили о том, что наша Церковь продана. Консорциум инвесторов во главе с корпорацией Гулл приобрел контрольный пакет акций у семьи гранд мастера Кожейко. Сделка одобрена комиссией по ценным бумагам. Начиная со вчерашнего дня, Церковь адвайты принадлежит новым владельцам.

В зале повисла мертвая тишина. Были слышны лишь кашель девушки-отличницы и тихая возня детей на полу.

– Что теперь будет? – спросил кто-то из верующих.

– Не знаю, – с грустью сказал Авдеев. – В письме сказано, что новые собственники не станут предпринимать радикальных шагов. Они заверяют, что не собираются менять доктрину Церкви и персонал в течение полугода. Обещают перезаключение контрактов, компенсационные пакеты... Я мало в этом понимаю, если честно.

– Но зачем Гуллу наша церковь?

Священник пожал плечами.

– Я разговаривал с парой коллег из московских приходов. Они считают, что Гуллу нужны наши здания, – сказал он.

– А вы что думаете?

– Не знаю. Это слишком неожиданно. Единственное, что мне приходит в голову, кроме зданий – конкуренция Гулла с халифатом Фейслук. У тех и у других есть виртуальные страны. Обе корпорации скупают уцелевшую землю, а Гулл еще содержит собственную армию. Лишь в одном Фейслук пока впереди: в религии. У халифата есть ислам, у Гулла не было ничего... до вчерашнего дня. Должно быть, у них появились свободные средства и они решили восполнить пробел. Если моя догадка верна, нас ждут большие перемены. Гулл наверняка захочет изменить доктрину и всю теологию. Впрочем, в письме они просили не обсуждать эти вопросы с паствой. Все останется как есть еще на полгода, пока инвесторы будут принимать дела.

– Почему нас не предупредили?! Как мог Лафебр согласиться с продажей?.. А если они выгонят нас из храма и устроят тут новую религию? – перебивая друг друга, взволнованно спрашивали верующие.

– Тише, тише, – попросил Авдеев. – Лафебр не управляет делами, этим занималась нанятая потомками Кожейко финансовая компания. Она и приняла решение о продаже. Гранд мастер уже много лет не принимает участия в наших заботах. Он стар и довольствуется ролью, как раньше говорили... – он посмотрел на Мишку – ...свадебного генерала.

Священник возвысил голос, стараясь придать его звучанию оптимизм.

– Дорогие мои! Наступает момент, когда мы сможем проверить истинность нашей веры. Я хочу, чтобы вы смотрели в будущее с оптимизмом, невзирая на обстоятельства. Если наша вера сильна, все в конечном итоге устроится к лучшему. На этом закончим. Прошу освободить зал, чтобы мы успели привести его в порядок перед следующей группой. До встречи через неделю.

Авдеев встал с кресла-трона, давая понять, что мероприятие окончено. Верующие тоже начали подниматься, с шумом двигая стулья. Егор продолжал сидеть, уставившись в спинку впереди стоящего стула. Новость ввергла его в прострацию. Посещения храма составляли привычную часть его отлаженной жизни. Он терпеть не мог перемен, особенно внезапных. "Что будет с Авдеевым, если его уволят? – с печалью подумал Егор. – Куда его возьмут, он же инвалид... В другую церковь? Никто не берет священников от конкурентов, любая церковь предпочтет готовить кадры с нуля". Кто-то задел Егора, он очнулся от невеселых мыслей, подобрал с пола ранец и встал.

Верующие почти разошлись. Несколько человек в дальнем конце зала наводили порядок, поправляя стулья и собирая разбросанные на полу подушки. Среди них была Нина. Увидев ее, Егор замер, забыв обо всем. Он уставился на девушку, пожирая ее влюбленным взглядом. К счастью, занятая уборкой, она этого не замечала.

О, эта нежная бледная кожа!.. Эти припухлые губки, поджатые, словно от обиды... длинный прямой носик, столь чудно сочетающийся с волнующим маленьким подбородком! Круглые ушки, которые так хочется погладить, и задумчивые бездонные глаза – сегодня еще печальнее, чем обычно. Ее волосы были скручены в узел на затылке. Когда она наклонялась, чтобы поднять очередную подушку, выскочившая темная прядь падала на лицо, пряча от Егора ее большой лоб. Пожалуй, он портил бы иную девушку, но не ее; напротив, она казалась ему бесконечно милой. Он почувствал, как сильнее забилось сердце, а ладони стали влажными.

"Так она была здесь все это время! Сидела за колонной, вот почему я ее не увидел". Егор стоял в оцепенении. Его намерение познакомиться с ней во что бы то ни стало стремительно теряло силу. "Если бы не новость священника... так не вовремя, – потерянно думал он. – Убил меня этой продажей церкви. Как я теперь подойду к ней – с кислым видом и с таким настроением? Что я ей скажу?"

На плечо легла чья-то тяжелая рука и Егор подпрыгнул от неожиданности. "Мишка, отморозок чертов!" Он обернулся, собираясь припечатать Сурмилова всеми неприличными словами, какие только знал. Позади, виновато улыбаясь, стоял священник Петр Авдеев.

– Извини, что напугал, Егор. Я хочу с тобой поговорить.

Егор испытал чувство, удивившее его своей противоречивостью. Его захлестнули досада и одновременно облегчение от того, что с Ниной сегодня познакомиться не удастся.

– Нужно обсудить один вопрос, – сказал священник. – Как раньше говорили: война войной, а обед по расписанию.

Егор обреченно кивнул. "Очередной план по спасению Мишки от самого себя. Эту забавную пословицу, кстати, тебе подарил он". Вслух он сказал:

– Что вы будете делать, если вас уволят?

– Я когда-то пробовал себя в роли администратора. Может, вернусь к прежнему занятию, – сказал священник и печально вздохнул. – Но я хотел поговорить не об этом. Не знаю, что будет дальше, – с Церковью, этим храмом и мною, – но существуют обязательства, которые люди должны нести, невзирая ни на что.

– Сурмилов, – мрачно проронил Егор.

– Ладно тебе, не хмурся. Он ведь неплохо адаптировался, если сравнивать с первым годом после разморозки. Ему требуется совсем небольшая помощь, да капелька внимания. Кстати, а где он?

Оба стали озираться в поисках Мишки. Егор бросил мгновенный взгляд на окно Твитчера и увидел, как точка, символизирующая Сурмилова, стремительно удаляется прочь от схематичного изображения храма.

– Смылся. Едет на такси, уже не догнать, – доложил он Авдееву, изображая огорчение.

– Досадно. Тогда вот что... ты обязательно должен с ним поговорить.

– О чем на этот раз?

– Михаил беспокоит меня в последнее время. Хотя он ведет себя ответственнее, чем раньше, его планы вызывают у меня тревогу. Он, видишь ли, не придумал ничего лучше, чем записаться в "Стеклянный город".

Егор присвистнул. Это было идущее уже почти столетие реалити-шоу. Тысячи бездельников разных поколений сидели запертыми в нашпигованных видеокамерами многоквартирных домах. Они изнывали от скуки и набрасывались друг на друга, обезумев от бессмысленности собственного существования. Их единственным занятием было "строить отношения", предоставляя подписчикам специального видеоканала возможность удовлетворять свои вуайеристские наклонности. Название шоу давно стало синонимом чего-то неприличного, о чем даже неловко говорить. Тем не менее, в определенных кругах попасть туда было пределом мечтаний. Гонорары наиболее скандальных "звезд" поражали воображение, а их слава и гражданский рейтинг зашкаливали за все разумные пределы. Но главное – там можно было ничего не делать, и за это кормили и даже давали деньги! Это была воплощенная мишкина мечта.

– Ого! Высоко берет. А его разве возьмут туда?

– Не знаю. Похоже, что возьмут – он говорил об этом очень уверенно. Возможно, продюсеров привлекло его необычное прошлое. Ты же знаешь, он иногда бывает... тяжелым в общении. Они специально ищут таких людей. Им нужны участники со странностями и девиациями. Таких легче стравливать между собой. Мы должны предотвратить это. Нельзя ему туда, они поломают ему жизнь.

– Зато он будет под вашим постоянным присмотром, – ехидно заметил Егор.

– Ну тебя! – возмутился Авдеев. – Я не смотрю эту гадость. Надеюсь, ты встретишься с ним и отговоришь его от опрометчивого поступка. К тебе он все же прислушивается. Прошу тебя, поговори с ним. У меня плохие предчувствия.

– Ладно, – покорно сказал Егор. – Позвоню ему на днях. Только не в эти выходные. У меня много работы, я получил контракт с "Уральскими роботами".

– О-о! Поздравляю, – священник уважительно посмотрел на Егора и энергично потряс его руку. – Серьезный заказчик. Куда думаешь потратить деньги? Бросишь все и уедешь жить в Карпаты, в престижном замке на незатопленной горе?

Он подмигнул Егору.

– Вообще-то я хотел купить гулловского робота, – сказал Егор.

Священник удивленно вскинул брови.

– Вот уж от тебя не ожидал, Егор. Зачем тебе искусственная кукла? Их покупают извращенцы и неудачники, те, что не могут познакомится с нормальными девушками. Ты же не такой! Ты нормальный парень, симпатичный, с прекрасной работой! Да любая девчонка будет рада, если ты обратишь на нее внимание. Кстати, ты все еще один?

Егор хотел ответить, но тут раздалось шипение пневматической двери и просунувшийся в зал бородатый мужик в черном балахоне строго сказал Авдееву: "Время!".

– Уже уходим, – заторопился священник.

Егор оглядел зал. Никого не было, они с Авдеевым остались одни. "Ушла", – подумал он, вздохнув. Душу щемила печаль, но печаль эта была, как обычно, светлой.