Текст книги "Роботы божьи (СИ)"

Автор книги: Сергей Марьяшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 48 страниц)

Она встряхнула головой, чтобы убрать упавшую на лицо прядь пшеничных волос.

– Создатели соционики были людьми широких взглядов. Они понимали, что все типы одинаково ценны. Простые же люди видели только преимущества своего типа и недостатки чужих. Они настаивали, что их тип, их квадра – лучшие! Естественно, они старались по возможности иметь дело только со своей квадрой. Даже в ресторанах и транспорте предпочитали сидеть рядом со своими. Пришлось привлекать математику для решения проблемы рассаживания попутчиков. Никто не хотел соседствовать с человеком некомфортного социотипа.

– Что тут плохого? – пожал плечами Егор. – Понятное желание, по-моему.

– Плохого ничего, пока не начались перегибы. Люди стали массово отказываться от контактов с представителями других квадр. Каждый стремился вести бизнес со своими, читать книги, написанные людьми своего типа, смотреть фильмы с актерами-дуалами, голосовать за политиков из своей квадры. Даже дантистов старались выбирать из своих. Я больше скажу: в цивилизованных странах прошли соответствующие парламентские реформы. Парламенты стали четырехпалатными, по числу квадр.

– А как они узнавали социотип писателей? – заинтересованно спросил Егор, считавший себя, в силу профессии киберписателя, причастным литературе.

Люба посмотрела на него с удивлением.

– Вы никогда не видели старых книг?

Егор помотал головой. В музее литературы на Покровке, куда он недавно ходил с Ниной, книг за этот период почему-то не было.

– Мама рассказывала, что семейная библиотека погибла при Потопе. А других книг тех времен мне не попадалось...

– По значку на обложке. Кружок цвета квадры, в нем аббревиатура социотипа автора. Но в случае крупных писателей в этом не было нужды, их типы и так все знали.

– Читать только авторов своего типа... – задумчиво проговорил Егор. – Это уже слишком, по-моему.

– Это как раз легко понять. Только когда читаешь книгу писателя одного с тобой типа, возникает то редкое созвучие, когда кажется, будто автор говорит твоими словами: что ты сам сказал бы так, если бы обладал писательским даром. Это волшебство – когда книга говорит твоими мыслями...

Егор промолчал. Завороженный рассказом Любы, он не хотел спорить. Она, как заправский лектор, продолжала:

– Дальше события разворачивались печальным образом. Началась сегрегация общества. Линии разлома проходили не по имущественным классам и этническим группам, как раньше, а по типам и квадрам. Должности в компаниях и на госслужбе принудительно распределяли согласно типам соискателей. Ввели законодательный запрет на профессии, не входящие в список рекомендованных для данного социотипа. Появились раздельные детские сады и школы. В мире победившей соционики детей неподходящего типа разлучали с родителями и отдавали в детские дома, подбирая им там комфортные группы. Кончилось тем, что квадры стали воспринимать как индийские варны. Причем никто, естественно, не хотел быть шудрами – отверженными, предназначенными для выполнения непопулярных и малооплачиваемых работ. Возник новый термин: соционический шовинизм. Так называли попытки навязать обществу ценности своей квадры или даже типа – то есть, поднять престиж проявлений своих сильных функций и низвести и обесценить слабые, которые одновременно являются сильными для других типов. Это привело к соперничеству между квадрами и угрозе гибели общества.

– Может быть, внедрение соционики слишком форсировали? – предположил Егор.

– Конечно, были и перегибы, и ошибки. Хотя они и близко не могли сравниться с тем, например, как в России внедряли марксизм.

Люба нервно затянулась и с шумом выдохнула дым.

– Собственно, так было всегда: люди разделены на касты с рождения. Для чего-то это задумано природой. Мы психически специализированы, подобно муравьям. Отсюда врожденное неравенство. Узнав соционику, человечество лишилось невиннности. Впервые в новейшей истории факт неравенства и чуждости людей разных типов психики был, наконец, осознан и публично признан. И никакая политкорректность не могла его замазать, слишком уж он резал глаза. Неравенство стало наглядным, как никогда. Последней каплей оказалась статистика...

– Статистика?

– Данные о том, какие типы преобладают среди властной элиты. Когда их сопоставили со статистикой по уголовной преступности, ситуация оказалась крайне неловкой. Настолько неловкой, что ее стало невозможно выносить. И были приняты меры. Началось, как я говорила, с Америки. Так, во всяком случае, рассказывал мой дед.

Егор подавленно молчал. Из любиных слов выходило, что он абсолютно неверно представлял себе историю человечества за последние сто лет. Неверно представляли ее и его мать, и дед, и даже Мишка Сурмилов. Да и все остальные люди тоже. Либо все они сговорились между собой, желая обмануть Егора – что, конечно же, невозможно.

– Интересно, – наконец, сказал он, – что в вашей семье передавали эти знания. А вот мне дед ничего такого не рассказывал. Хотя должен был знать о соционике от своих родителей.

– Мои родители знали от деда, дед от своего отца. Передавали тайно, как при советской власти шепотом рассказывали детям об их происхождении и дворянских предках. Кто-то это делал, кто-то нет. Мне трудно судить, почему, – сказала Люба, пожав плечами.

– Странно, что столь широко распространенное знание сумели искоренить всего за поколение.

– Вы плохо знаете историю, – ответила Люба с печальной усмешкой. – К примеру, Мао Цзэдун ухитрился стереть опыт не жалких двух поколений, а тысяч лет китайской культуры! Это на самом деле просто: вычищаются архивы, книги и фильмы, вводится запрет на профессии для неблагонадежных, штрафы и наказания для упорствующих. И главное – перенастраивается поисковая система Гулла. Если чего-то нет в Среде Гулл, этого не существует в природе. Вуаля!

– Зачем вы рискуете, изучая соционику и передавая ее дочери, если это чревато последствиями? – спросил Егор. – Может, лучше забыть все и жить спокойно?

Люба улыбнулась и спросила Нину:

– Ты согласна все забыть?

– Ни за что! – решительно воскликнула та.

– Понимаете, какая штука, Егор... Человек, знающий соционику, обладает большим преимуществом в несоционическом обществе, в котором мы волею судьбы живем.

– Пост-соционическом, – поправила Нина.

– Можно и так, – согласилась Люба. – Важна суть, не термин. Такой человек становится зрячим в стране слепых. Он не ошибется в выборе профессии или, что несравненно важнее, будущего партнера на всю жизнь. Он рано распознает таланты и склонности ребенка и направит его по верному пути. Встречая незнакомца, он будет заранее знать, что от того ждать. Он понимает, кого следует избегать, а к кому стремиться. Кого нанять на работу, а кого отвергнуть. С кем делать бизнес, а от кого бежать, как от чумы. Он предвидит развитие и результат любых отношений: как своих с другими людьми, так и между окружающими. Такой человек не подставится миру слабой стороной. Любую задачу он будет решать с применением своих самых сильных способностей. Признаю, использование соционики в условиях ее запрета – это своего рода жульничество, читерство. Но преимущества слишком велики, чтобы отказываться от этого знания. Они с лихвой перевешивают любой риск.

– Ваш знакомый, погибший профессор, про которого рассказала мне Нина, наверное, не согласился бы, – осторожно возразил Егор.

На любино лицо набежала тень.

– Ему следовало тщательнее выбирать тех, кому можно доверять, – сказала она. – Он пренебрег соционикой и поплатился. Решил, что интрижка с конфликтером стоит того. Девчонка получила от него все, что хотела, а потом безжалостно с ним расправилась.

– Лучше переспать с конфликтером, чем с бездушным пластмассовым отродьем, – резко бросила Нина.

– Гулловские андроиды – наши дуалы, – недовольно сказала Люба. – Дуал всегда предпочтительнее конфликтера, даже если он робот.

– Неужели?! – язвительно воскликнула Нина. – Давай-ка спросим Егора, счастливого обладателя гулловского андроида. Ты уже спал с ней? Как это было, тебе понравилось?

– Нина, прекрати! Это невежливо, – потребовала Люба.

– Нет, конечно! С чего бы мне это делать? – смущенно ответил Егор.

– Неужели? – воскликнула Нина, не обращая внимания на мать. – Скажи еще, что не заказал ей соответствующие разъемы!

– Не заказал, – соврал Егор и отвернулся, чтобы Нина не увидела, как он краснеет.

Заказать интерфейсные разъемы его убедил Марк во время их первой встречи. "На общую стоимость это почти не влияет, но вдруг пригодится", – сказал менеджер. Егор не стал возражать. Однако спать с Наташей он действительно не собирался. По крайней мере, он сам так думал.

– Нина, я хочу, чтобы ты извинилась, – громко потребовала Люба.

– Еще чего!

– Девочки, не ссорьтесь, – робко вмешался Алехандро.

– Не лезь не в свое дело! – крикнула Нина.

Ее лицо побелело, губы дрожали, а на шее и щеках выступили багровые пятна. Она набрала воздух, чтобы что-то сказать, но передумала. Махнув в отчаянии рукой, Нина вскочила из-за стола и бросилась прочь из комнаты. Дверь хлопнула с такой силой, что хрустальные подвески люстры жалобно зазвенели. В комнате воцарилась тишина. Егор услышал, как открылись и закрылись двери лифта в коридоре. Он тоже встал, чтобы пойти вслед за Ниной, но Люба удержала его.

– Останьтесь, пожалуйста, – попросила она. – Вы ее не догоните, она уже внизу.

Она была права. Нина не пользовалась Твитчером, поэтому узнать ее местонахождение было невозможно.

– Простите, что так вышло, – сказал Егор.

Его слегка трясло. Егор ненавидил конфликты и вспышки страстей. Внезапная выходка Нины неприятно поразила его. Меньше всего он ожидал от нее подобного. И зачем только он рассказал ей про покупку робота?

– В этом нет вашей вины, – сказала Люба успокаивающе. – Она нервно относится к андроидам. Болезнь, лишившая ее чипа – тяжелое испытание для всех нас.

– Я понимаю, – сказал Егор и послушно сел.

Алехандро заботливо поставил перед ним свежеоткрытую бутылку и новый пакетик с саранчой. Егор благодарно кивнул и сделал из вежливости пару глотков. Они поговорили еще немного: в основном о Нине и о том, как трудно было Любе, когда она воспитывала дочь одна. Однако настроение было безнадежно испорчено и разговор не клеился. Наконец, Егор решился сказать, что ему пора. Люба не стала его удерживать.

Егор взялся помочь ей и Алехандро убрать со стола. Прихватив свою бутылку и початый пакет, он понес их на кухню. Кухня ему понравилась: просторная, без лишней мебели и посуды. Когда он выходил, взгляд зацепился за мелкую деталь. Егор уже прошел мимо, но что-то заставило его обернуться. То, что он увидел, на секунду лишило его дара речи. Рядом с холодильником стоял черный глянцевый шкаф. Точно такой же, как на кухне Егора.

Он замер посреди кухни, не зная, что думать. В этом доме живет гулловский андроид. Прячется ли он в одной из многочисленных комнат, или это один из членов семьи? Последняя мысль привела Егора в ужас. В уме его стремительно возникли картины одна хуже другой: вот он неделями ухаживает за гулловской роботессой, развлечения ради выдающей себя за девушку-инвалида; или ее мать-андроид рассказывает ему безумную конспирологическую теорию о сходстве психики роботов и людей, желая запутать его... но с какой целью?

К счастью, все разрешилось в ту же минуту. Алехандро выбросил пустые пакеты в мусоропровод, подошел к черному шкафу и выудил из его недр черный блестящий шланг, похожий на гастроэнтерологический зонд. Он сел на корточки возле стенки, лукаво подмигнул Егору и вдруг заглотнул шланг, затолкав его глубоко внутрь себя. Потом он закрыл глаза и неподвижно замер. Шкаф загудел сильнее, на лицевой панели зажегся ярко-красный огонек.

– Вы хорошо себя чувствуете? – спросила Люба, заметив, как побледнел Егор.

– Да, – сказал он. – Я не представлял, как это выглядит.

– Еще не видели, как они едят?

Егор отрицательно покачал головой. Он представил свою Наташу со шлангом во рту и ему стало нехорошо.

– К этому быстро привыкаешь, – успокоила его Люба. – Так специально задумано, чтобы не делать в теле лишних отверстий. Потом их способ даже кажется забавным.

Егор вздохнул с облегчением, параноидальные мысли быстро оставили его. Поблагодарив Любу за гостеприимство, он собрался уходить. Она проводила его до лифта. Алехандро остался на кухне: по словам Любы, процедура зарядки и пополнения расходных материалов занимает около получаса. Уже стоя в дверях, Егор неожиданно для себя попросил разрешения придти еще раз. Он надеялся помириться с Ниной.

Люба улыбнулась и сказала:

– Завтра воскресенье, я весь день свободна. Буду рада вас видеть.

Егор поблагодарил, попрощался и зашел в лифт. Двери закрылись, отрезав и оставив позади еще один кусочек жизни. Один из самых странных кусочков, признался он себе.

Всю дорогу домой Егор и Наташа молчали. Он обдумывал поразительные вещи, которые услышал сегодня, и пытался сложить в единую картину свои представления о мире, подвергшиеся столь неожиданной и радикальной перетряске. О чем думала Наташа, Егор не знал. Она затаилась в глубинах его мозга и никак не давала о себе знать.

18.

«Английское общество бурно обсуждает новость в законодательстве о престолонаследии. После принятия закона, разрешающего претенденту на престол быть агностиком, планируется сделать следующий шаг. Согласно внесенному в парламент законопроекту, претендент теперь может быть гулловским андроидом, если он управляется другглом члена монаршей семьи и соответствует остальным критериям, включая пол, старшинство и место в очереди. Это решение находится в рамках мирового тренда и призвано осовременить институт монархии. Глава Королевского робототехнического общества лорд Уистлер горячо одобрил инициативу, назвав ее своевременной и давно назревшей».

Клик!

К обеду следующего дня Егор вновь сидел в огромной гостиной Тульчинских. Люба с Алехандро суетились на кухне, грохоча посудой и шутливо переругиваясь. Нины не было. Люба сказала, что она уехала пожить к отцу. Такое случалось во время их редких размолвок. "Похоже, с появлением в доме андроида они стали ссориться чаще", – подумал Егор.

Узнав, что Алехандро робот, Егор начал понимать причину ее срыва. Лишенная собственного друггла, она, видимо, считала покупку матерью гулловского робота чем-то вроде предательства. От мысли, что Нина бродит где-то одна под дождем и плачет, его сердце сжималось от жалости. Что ж, лучше у отца, чем на улице.

Он вспомнил, как спорил с ней однажды о гулловских роботах в человеческих семьях и Нина бросила ему в сердцах: "Представь, что твоя мать спит с андроидом. Тебе такое понравится?" Егор живо представил, что отчим Борис Семенович на самом деле – андроид. В его воображении Корвацкий, даже будучи роботом, по-прежнему оставался хорошим человеком. "Представил, – сказал он Нине. – Все в порядке". Она тогда обвинила Егора в том, что он априори настроен к роботам благожелательно. Пожалуй, так. Но куда благожелательнее он относился к Корвацкому. Егор подумал, что надо их познакомить при случае.

Внезапно в голову ворвался металлический голос дикторши. Она сообщила о неизбежной гибели рынка произведений искусства по причине падения цен на трехмерные атомные принтеры. Егор дернул головой, словно одолеваемый мухами вялый тюлень. Во времена его детства, до аквапленки, этих красивых морских зверей еще можно было встретить на московских набрежных.

Он начал привыкать к подлому вероломству дикторши. Она всегда выбирала для своих вторжений момент, когда Егор был расслаблен или о чем-то задумывался. Должно быть, компьютер Департамента гражданской ответственности отслеживал активность его мозга, чтобы нанести удар побольнее. Самые разрушительные выпуски новостей случались рано утром, когда Егор, едва проснувшись, не мог оказать ментального сопротивления. Его день после такого начала бывал испорчен напрочь. Со временем он привык и стал испытывать меньший стресс. Тогда они изменили тактику. Теперь новости неожиданно включались в любой момент в течение дня.

Сморщившись, как от зубной боли, Егор вынужденно узнал, что экспертиза подлинности предмета искусства стоит дороже его пиратской копии, отпечатанной на атомном принтере. Когда голос заговорил о нарушениях авторских прав на вещи, Егор против воли заинтересовался. Однажды у него украли текст речи, тема была ему близка.

В прежние времена от воровства страдали создатели нематериальных ценностей: музыканты, писатели, фотографы, работники индустрии игр и кино. Теперь настала очередь дизайнеров, художников и скульпторов. Недалек день, подумал Егор, когда отпечатанные на принтере пиратские копии промышленных товаров станут стоить дешевле оригиналов. Тут-то и наступят полный коллапс и гибель всей экономики. Ждать, судя по всему, осталось недолго.

Люба внесла и поставила на стол большое закрытое блюдо. Она открыла крышку и гостиную наполнил аппетитный запах тушеного мяса с картошкой. Егор некстати вспомнил о хомяке Квелле, но благоразумно не стал ни о чем спрашивать.

Стол был сервирован заранее. Перед Егором стояла пара фарфоровых тарелок разного диаметра одна в другой и два хрустальных бокала; вокруг тарелок лежали старинные ножи и вилки причудливых форм, но без колец для среднего пальца. Как пользоваться этим инструментарием, он не знал.

На верхней тарелке была нарисована картинка. Дородные женщины в ниспадающих одеяниях щекотали привязанного к дереву пухлого младенца с крылышками за спиной. Младенец отчаянно рвался на волю, но крепкие веревки не давали ему освободиться. Егор незаметно потрогал пальцем шершавое изображение и убедился, что оно не виртуально. Наташа пояснила: это нимфы наказывают купидона за допущенные политические просчеты. Нимфы и купидоны относились к мифологии и, подобно суккубам, никогда не существовали.

Люба разложила еду по тарелкам, а Алехандро налил всем красного вина с затонувшей фуры, на сей раз из бывшей Франции – еще один подарок от друзей. Затем она сказала тост в честь гостя. Егор понимал, что Люба старается загладить впечатления от вчерашнего вечера. Но ему все же хотелось верить, что он ей нравится и ее хлопоты искренни.

В отсутствии дочери Люба перешла на телепатию. Ее мысленный голос оказался звонким и чистым; именно таким, какой ожидаешь услышать при виде ее тонких черт и хрупкой фигуры. Внешность и голос пришли в соответствие, избавив Егора от неловкого чувства, будто он разговаривает с мальчиком-стариком. Посмотрев на Любу другими глазами, он отметил ее аристократическую красоту. Нина унаследовала многое, но сравнение с матерью проигрывала, ей недоставало шика и умения себя держать. Жизнелюбие Тульчинской, ее страстная жестикуляция и особая, казавшаяся иногда вкрадчивой манера разговора почему-то напомнили Егору священника Петра Авдеева.

Алехандро без Нины буквально ожил. Он оказался отличным собеседником, азартным и чутким. Он непрерывно шутил, заставляя Егора смеяться до колик в животе. Все, что говорил любин друггл, казалось Егору очень смешным. Егор и сам был в ударе: после каждой его фразы Алехандро взрывался от смеха, постанывая и вытирая слезы со щек. С каждой минутой андроид все больше нравился Егору.

Мясо, как и табак, оказалось с черного рынка. Чье оно, Люба не знала.

– В наше время есть мясо само по себе уже много, – сказала она и заразительно засмеялась.

Оно было довольно вкусным. Пожалуй, впервые в жизни Егор ел мясо с удовольствием. Оказывается, важно не что именно ешь, а кем и как блюдо приготовлено. Это стало для него, привыкшего к пасте из домовых автоматов, очередным открытием.

Вино показалось ему скисшей микстурой. Люба его мнение не разделяла. Она пила с удовольствием, причмокивая и комментируя букет. К счастью, на правильном применении ножей и вилок никто не настаивал. Алехандро и вовсе орудовал руками, вылавливая из соуса куски покрупнее и подкладывая их Любе.

Обед проходил замечательно, если не считать отсутствия Нины. Ничто не предвещало беды, однако она произошла.

– Егор, вы же понимаете, что у вас с Ниной ничего не получится? – спросила вдруг Люба, глядя на него в упор.

Он посмотрел на Алехандро в поисках поддержки, но тот со скучающим видом уставился в сторону, явно не собираясь приходить на помощь.

– Почему? – спросил Егор растерянно.

– Вы – тождики. От слова "тождество" – так мы называем людей одинакового типа, – сказала Люба.

Заметив, как Егор изменился в лице, она поспешила успокоить его:

– Вы очень симпатичный человек, воспитанный и добрый. Вижу, вы из хорошей семьи. У вас прекрасная работа с блестящими перспективами... Нина, моя лапочка, тоже замечательная девочка. Но, поймите – природа не допустит, чтобы вы были вместе! Вы разбежитесь через несколько лет, как это произошло у нас с ее отцом. Мы – тождики, и самонадеянно думали, что сможем приспособиться. Еще бы, ведь мы оба знали соционику!..

В ее последних словах прозвучала горечь. Егор вновь вспомнил слова Марка: двадцать три процента совместимости. "Не потенциал для убийства, но тоже ничего хорошего".

– Я люблю ее, – упрямо возразил он. – И я ей нравлюсь... кажется.

– Ну и замечательно! – воскликнула Люба, всплеснув руками. – Дружите, общайтесь, ходите в театр – или куда там сейчас ходят... Только не допускайте, чтобы дело зашло слишком далеко. Не разбивайте друг другу жизнь.

Егор удрученно молчал. В глубине души, не находя сил признаться себе в этом, он с ужасом понимал, что Люба, возможно, права.

Об этом говорили едва заметные признаки, которые он внимательно примечал. Егор иногда чувствовал скуку в компании Нины. Они думали и смотрели на мир одинаково. Чувство абсолютного понимания, так восхищавшее его поначалу, уступило место предсказуемости. Они находили все меньше сюрпризов друг в друге. Восторг первых дней знакомства почти не посещал Егора. Встречаясь, они уже не говорили, но больше молчали – и не от слияния душ, а просто от того, что нечего было сказать. А ведь прошел всего только месяц с небольшим!

Страдая от неловких пауз, Егор всякий раз вспоминал предостережение Марка – и Нины. Со дня их первой встречи она не упускала случая напомнить, что их отношения обречены. От ее частых напоминаний он поневоле стал привыкать к мысли, что их свидания – эфемерное, временное счастье; незаслуженная удача, которая будет отнята в свой срок. Егор не понимал: то ли Марк и Нина были правы, то ли он оказался запрограммирован ими на неизбежное расставание. Их убежденность в неотвратимости разрыва походила на самосбывающееся пророчество. Душа Егора истекала кровью, словно его поразили виртуальным вуду-ножом. К своему ужасу, он сам почти готов был поверить в их правоту.

И вот Люба открытым текстом говорит ему то, чего он так боялся.

– Эта ваша соционика, вместе с историей всемирного заговора, конечно, интересны, – сказал Егор обиженно. – Но зачем проецировать ее на собственную дочь? Стоит ли вмешиваться в ее жизнь на основе умозрительной теории?

– Егор, вы, должно быть, плохо изучили курс психологии роботов. К кому же еще применять соционику, как не к близким людям? Она для этого и предназначена!

Люба откинулась на спинке стула, закинув руки за голову, и внимательно смотрела на Егора. Ее глаза светились сочувствием.

– Я не хочу, чтобы вы чувствовали себя уязвленным, – сказала она. – Вы ни в чем не виноваты. Я надеюсь, вам повезет и вы встретите девушку типа ESTJ. Вот с ней вы составите отличную пару.

– А Нина? – ревниво спросил Егор.

– Ей тоже нужен ESTJ. Парень, естественно.

Пересев подальше от Егора, Люба взяла в зубы предусмотрительно скрученную и зажженную Алехандро сигарету. Стол заволокло вонючим дымом.

– Ваша проблема в том, что вы мне не верите, – сказала Люба. – Вернее, не до конца верите. Вы сомневаетесь в предсказательной силе соционики.

Егор согласно кивнул. Верить в предопределенность человеческих отношений из-за типологии роботов его ум отказывался.

– Давайте я расскажу вам о вас, – предложила она. – Я встретила вас только вчера, но вы одного типа с Ниной, а уж ее-то я знаю как облупленную.

– Попробуйте, – сказал Егор, нервно потирая нос.

И Люба стала рассказывать. Она перечислила эмпатию и дар видеть людей насквозь, развитую интуицию, безудержное воображение, нелюдимость, сосредоточенность на внутреннем мире в ущерб внешнему, перфекционизм, склонность увязать в деталях, ослиное упрямство, робость, физическую неуклюжесть, болезненную щепетильность, непрактичность и неприспособленность к материальноой стороне жизни, стремление избегать конфликтов, ненависть к обсценной лексике и множество других, в том числе интимных, деталей, о которых никто, кроме Егора, включая даже его мать, знать не мог. Она упомянула также его вечную посредническую роль в семейных ссорах и, что, обидевшись на человека, он прерывает с ним всякий контакт, полностью отказываясь от общения. Не могла же она знать про его размолвку с дядей?

Егор был потрясен. Описание легло на него как влитое. Некоторые из перечисленных качеств он прежде не осознавал, но Люба была совершенно права: все это он, Егор Лисицын собственной персоной.

И все же он решился возразить:

– Ну и что? Просто вы хорошо знаете свою дочь...

– Вот именно! – вскричала Люба, всплеснув руками. – У вас одинаковая психическая конструкция. Соционика – не гадание на... на чем они сейчас гадают? Это таблица Менделеева в психологии: находите свой тип, потом тип партнера, ведете пальцем две линии до точки пересечения и видите: ничего у вас не получится! Значит, нужно искать человека из другого столбца. Наш склад ума и все возможные варианты отношений с другими людьми прошиты в мозгу с рождения. Поймите это, наконец! Нет выхода.

– И смириться?

– Лучше смириться, – грустно ответила Люба. – Если сумеете. Я надеюсь на вашу интуицию. Если вы честно спросите себя, свой внутренний голос – возможно ли у вас с Ниной совместное будущее, вы убедитесь, что ответом будет "нет". Вы INFJ, ваша интуиция не может вас обмануть.

– Вы меня переоцениваете, – сказал Егор.

Он не рискнул бы последовать ее совету, поскольку необъяснимым образом чувствовал, что она может оказаться права.

– Я просто смотрю на таблицу на внутреннем экране, – объяснила Люба, постучав себя пальцем по переносице. – У INFJ трехмерная интуиция возможностей. Поэтому вы видите, как может – и, скорее всего, будет – развиваться касающаяся вас ситуация при любом развитии событий. Причем видите автоматически, это от вас даже не зависит.

– Да ладно... – пробормотал Егор с недоверием.

Алехандро пихнул его локтем в бок и сказал, ухмыляясь:

– Готов спорить, ты уже представил в воображении, как переспал с Ниной, Любой и своим андроидом.

– Хороший пример, – сказала Люба с усмешкой. – Что, он не прав?

– Может, я еще и с тобой мысленно переспал, инкуб?! – бросил роботу рассерженный Егор.

– Ну уж, нет, – ответил тот и со смехом отодвинулся.

Люба расхохоталась, запрокинув голову и обнажив длинные острые зубы. Егор не сдержался и тоже прыснул. Они втроем хохотали взахлеб, пока у него не заболел живот. Наконец, он замахал руками и взмолился:

– Пощадите, не могу больше.

Егор не стал признаваться, что Алехандро частично прав – во всяком случае в том, что касалось Нины и ее очаровательной матери. Он предпочел увести разговор на менее скользкую тему.

– А как можно узнать свой тип? – спросил он. – По внешности?

– По внешности легко ошибиться, – ответила Люба. – Конечно, косвенная связь типа с внешностью есть, но она трудно формализуема. Определение типа всегда было камнем преткновения для соционики. Ведь что такое социотип? Это способ организации ума, а ум – материя зыбкая, измерить его нечем. Когда соционика делала первые шаги, тип определяли с помощью тестов семантики. Нередкими были ошибки, со всем вытекающими для человека последствиями.

– Изучали произнесенные фразы? – предположил Егор.

– Да. В то время чипов еще не было и мозг рассматривался как черный ящик. Сопоставляя входящие и выходящие данные, строили предположения о том, что происходит внутри. Испытуемый проходил интервью и для верности письменный тест, а потом результаты анализировали специалисты. Причем их выводы о типе испытуемого не всегда совпадали.

– Кошмар, – сказал Алехандро и подмигнул Егору. – Неверно определенный тип – неправильно прожитая жизнь.

– А что спрашивали на этих интервью? – спросил Егор.

– Смущает ли вас, что мои брюки сделаны из кожи ребенка? – театрально продекламировал Алехандро, хлопнув себя по ляжкам, и в ответ на испуганные взгляды пояснил: – Это типовой вопрос эмпатического теста на отличие человека от робота из "Снятся ли андроидам электрические овцы?" Никто не писал о нас лучше Филипа Дика – на мой вкус, конечно. Он не видел разницы между нами и людьми.

– В наше время, прежде чем ответить, человек поинтересуется партийной принадлежностью родителей ребенка, – заметил Егор. – И ценой брюк.

– А в недавнем прошлом – его социотипом, – подхватил Алехандро. – Чего жалеть, если он из другой квадры?

Люба взъерошила свои солнечные волосы и сказала:

– В нашем сознании есть своего рода фильтр, не пропускающий в восприятие часть данных о внешнем мире. Не спрашивайте, откуда он там взялся – это вопрос к господу богу, а не ко мне. Согласно соционике, этот фильтр состоит из восьми... назовем их слоями. В соционике их называют аспектами или функциями, но нам это сейчас неважно. Так вот, тест выявлял, образно говоря, проницаемость этих слоев.

– Это последствие вживления чипов? – спросил Егор, вспомнив аудиопрокламации борцов с чипами.

– Это наша природа. Фильтр был всегда – столько, сколько мы существуем как вид. Главное различие между людьми заключается в том, что одни и те же слои у разных типов имеют разную проницаемость. Комбинации разной проницаемости слоев дают шестнадцать непохожих между собой картин мира. Каждая из них по-своему ущербна. Если человек, к примеру, выраженный логик, то он неважно ориентируется в человеческих отношениях. Если сенсорик, – крепко стоит на земле, – у него проблемы с воображением и интуицией. А интуит, в свою очередь, будет испытывать трудности с материальной жизнью. Мы инструменты узкого назначения. Поэтому типы так названы: "администратор", "гуманист", "мастер", "советчик" и так далее. Их названия отражают нашу психическую специализацию.

– Восемь аспектов – как у роботов? – уточнил Егор, вспомнив университетский курс по "Психоробу". – Экстравертные и интровертные логика, этика, сенсорика и интуиция?

– Это у них – как у нас, а не наоборот, – поправила Люба. – Но, по сути, да. Задавая вопросы, затрагивающие восприятие соответствующих аспектов мира, тестировщики пытались выяснить прозрачность слоя. Чем слой прозрачнее, тем выше, как раньше говорили, мерность функции. Тем она сильнее и тем увереннее чувствует себя человек в этих областях жизни.