Текст книги "Возвращение к звездам: фантастика и эвология"

Автор книги: Сергей Переслегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 35 страниц)

восходит к европейскому средневековью с известной его формулой: «Городской воздух делает свободным». И, кстати, не все города расположены на юридически городских землях¹²⁷.

В классическом советско-марксистском подходе делается упор на то, что основная часть населения города не занимается сельским хозяйством. Если включить нужное число оговорок (добавить «непосредственно» к «не занимается», добавить «в традиционном понимании» к «сельскому хозяйству» и т. п.), это, наверное, будет даже верно. Но данное определение неконструктивно – что-то вроде «комбинация – форсированный вариант с жертвой», а «картина – кусок полотна, с одной стороны замазанный краской». Кроме того, под него попадает, например, исправительно-трудовая колония. Если вдуматься, это не так уж и абсурдно, но все-таки настораживает…

Значительно более эвристичным является определение В. JI. Глазычева: «Город есть пространство возможностей, неутилитарное место обитания, самовоспроизводящаяся система деятельностей, не сводимая к материальному производству и его непосредственному обеспечению». Такой подход раскрывает город как единство двух объектов: «земного», материального, и «небесного», информационного, объясняет «прописанность» города в знаковых пространствах, указывает на важнейшее свойство города – соединять реальное с экзистенциальным. Это свойство налагает обязательное требование на архитектуру города – по крайней мере одно из городских зданий в обязательном порядке должно иметь выход в «тонкий мир», в социальное трансцендентное. В разные эпохи роль такого «знакового здания» мог играть Храм, Собор, Суд, Ратуша, Университет, Горком Партии¹²⁸. Одним из признаков кризисного характера современной эпохи является отсутствие в современной городской застройке однозначно воспринимаемого экзистенциального символа.

В логике В. JI. Глазычева город отличает от деревни именно «застроенность» информационного уровня, наличие собственных, принадлежащих только этому месту знаков, однозначно «читаемых» всеми людьми, принадлежащими данной культуре. Многие города Древнего Мира и возникали первоначально как храмовые, культовые центры географически распределенного сообщества: Ниппур в Месопотамии, Дельфы в Элладе, Мекка на Аравийском полуострове.

3

В предложенном мною социосистемном формализме город имеет совершенно особый

статус.

Социосистема есть способ существования носителей разума, высшая форма экосистемы, проходящая в своем развитии несколько последовательных фаз: архаичную, традиционную, индустриальную, когнитивную. Социосистема связывает материальное (физическое), информационное (знаковое) и социальное (коммуникативное) пространство, тем самым обеспечивая конвертацию информации в материальный ресурс, в конечном итоге – пищевой. Другими словами, социосистема проектирует информационное пространство на материальное, используя социальную среду как механизм этого проектирования. Познание

127Британские юристы трактуют «земли короны» как «государственные». У меня есть серьезные сомнения даже в том, что такое толкование фактически справедливо, во всяком случае, вне индустриальной фазы развития, но с правовой точки зрения оно не лезет ни в какие ворота.

128В действительности все еще интереснее. Роль «знакового центра» города может играть пустое пространство: например, площадь, на которой проходят городские карнавалы и праздничные шествия. В Советском Союзе во многих городах существовала пустая круглая площадь, символьное здание, а именно Кремль, в этом случае подразумевалось, но не строилось – оно существовало в информационном пространстве, но в материальном мире замещалось зданием Горкома Партии.

есть производство новой информации, экспансия в информационном мире. Обучение – воспроизводство информации. Управление – упорядочивание информации. Производство – конвертация информационного ресурса в необходимый в данный момент материальный ресурс. Качественный рост социосистем возможен в том и только том случае, когда приращение освоенной информационной среды происходит быстрее, нежели использование информации: темпы познания опережают темпы производства.

Четыре перечисленных процесса: познание, обучение, управление, производство – обязательны для социосистемы вне всякой зависимости от ее особенностей, происхождения, фазы развития.

По определению, человечество в целом представляет собой социосистему. Понятно, что один человек не может эмулировать социосистему, по крайней мере стабильную. В этой связи возникает естественный вопрос о минимальной социосистеме, способной устойчиво воспроизводить себя. Таких «первичных», «базисных», «фундаментальных» социосистем за

129

всю историю оказалось всего две: город и национальное государство¹²⁹, причем только город представлен во всех фазах развития. Не зря Библия приписывает создание города уже второму поколению людей.

Итак, город является фундаментом любой социальности, поскольку представляет собой минимальную систему, поддерживающую и воспроизводящую все четыре базовые деятельности или, что то же – связывающую три «человеческих» пространства. При этом город, в отличие хотя бы от национального государства, ограничен территориально, фиксирован, конкретен. Другими словами, он не только связывает пространства между собой, но и структурирует каждое из них.

Эта пространствосвязующая функция является важнейшим проявлением города.

Толкование города как социальной ячейки, поддерживающей четыре социосистемных процесса, приводит к неожиданным выводам относительно деревни. Именно универсальность города делает его плохим конвертором информации в иные формы ресурсов. В этой логике деревня должна рассматриваться как выдающееся социальное изобретение, неолитический хайтек: высокоэффективный и высокопроизводительный преобразователь уже накопленной социосистемой информации в пищу. Деревня не занимается познанием. Деревня не требует управления (администрирование возникает в ней только вследствие необходимости отдавать излишки продуктов в город – на стадии перераспределения, а не стадии производства). Воспроизводство информации происходит в деревне внутри отдельного хозяйства – как конверсия от основной деятельности. Деревня, однако, полностью зависит от города в отношении орудий труда. Являясь чрезвычайно стабильной в стационарной среде, деревня практически лишена способности к выживанию в быстропеременных средах, поскольку модуль, отвечающий за познание, то есть – расширение контроля над информационным пространством, в деревне отсутствует.

Советская власть быстро выяснила, что деревня практически не управляема (ведь контур управления в ней редуцирован). В целях «включить деревню в коммунистическое строительство» в ней были инсталлированы базовые социосистемные функции в форме триады «сельсовет – школа – клуб», что, наряду с формальной коллективизацией, превратило деревни в «плохие города», сразу же начавшие терять население. В перспективе это привело к острому продовольственному кризису. Заметим также, что советская власть преуспела в строительстве «индустриальных деревень» – «городов», выстроенных вокруг структурообразующего предприятия и культивирующих единственный вид деятельности. Опыт показал, что индустриальная деревня неустойчива: ввиду сложности индустриальных форм деятельности они не могут воспроизводиться в изолированном хозяйстве и требуют

129К фундаментальным Представлениям социосистемы относится также род в значении «большая, многопоколенческая семья». Однако чисто родовые социосистемы представляют собой «экзотику вроде семьи Лыковых и некоторых других староверских общин, в клановых же структурах мы в обязательном порядке сталкиваемся с проявлениями города (полиса) или National State.

развитого «контура обеспечения». Как следствие, такие квазигорода либо проявляли тенденцию к деградации, либо стремились развиться в «нормальный город» – даже там, где для этого полностью отсутствовали условия (Норильск).

Город создал деревню как механизм своего продовольственного обеспечения. По мере роста производительности труда ценность деревни непрерывно падала, и в какой-то момент «содержание» деревни городом становилось нерентабельным. Начинался массированный процесс социокультурной переработки: города разрушали деревню, сгоняли ее жителей с земли (обычно, грубым физическим давлением, реже – экономическими методами воздействия) и адсорбировали «ионизированное» деревенское население, за несколько лет превращая его в городское. В каких-то случаях этот процесс мог идти в два этапа: сначала создавались рабочие предместья, своего рода «индустриальные деревни», затем, в следующем поколении, они объединялись с городом в единую неутилитарную структуру.

В настоящее время можно говорить о продолжении процесса социокультурной переработки городом деревенского населения, но в ином масштабе и в иной логике – Мировой Город поглощает Мировую Деревню.

Способность «уплотнять» и структурировать информационное пространство, «привязывая» информацию к земле, но не к отдельным людям-носителям, привела к быстрой анимализации древних городов. Города начинали «вести себя»: у них возникал характер, появлялись особые предпочтения, желания, или, напротив, отвращение к чему-то или кому– то, вокруг этих личностных проявлений, усиливая их, создавалась специфическая городская мифология – города рождали Богов и сами становились Богами… пары Вавилон – Мардук, Афины – Афина, Дельфы – Аполлон, Иерусалим – Яхве – лишь наиболее известные. По– видимому, информационные оболочки города были первыми информационными объектами, с которыми столкнулось человечество, и, во всяком случае, первыми информационными объектами, обладающими душой (эгрегорами). Римляне не случайно ввели понятие «гения города». Впрочем, уже древние шумеры знали о существовании невидимой, но действенной субстанции, связанной с городом, защищающей его, но переходящей при падении города к победителю. Формула: «Город N был побежден силой оружия, и его государственность (сущность, душа) перешла к городу М». В «Илиаде» ахейцы не могут взять Трою, пока Одиссею и Диомеду не удается выкрасть «палладий», в котором была заключена душа города.

Одушевленность города может рассматриваться как одна из его наиболее существенных характеристик. Можно с полным основанием заключить, что «смерть» информационного объекта, отождествляемого с городом (или его отсутствие ab initio, с самого начала, ab urbe condita), низводит город до статуса индустриальной застройки.

Города не вечны, но живут, как правило, достаточно долго, и с этим связана еще одна их важная функция — времясвязующая. Иногда приходится слышать, что города – источники инноваций, в то время как село сохраняет традиции. В действительности село не может сохранять ничего из сферы культуры – это противоречит его базовой функции информационного конвертора. Город же действительно сохраняет прошлое, запечатлевая его в своей структуре, архитектурных сооружениях, архивах. В городах с особенно древней историей, таких как Дамаск (наверное, древнейший живой город Ойкумены) или Рим, пересечение времен ощущается чисто физически. Городской ландшафт «схватывает» настоящее и сохраняет его для будущего.

4

С национальным государством город находится в сложных и, как правило, враждебных отношениях. Генезис National State ознаменован «наказанием» городов вплоть до их физического разрушения. Великий Новгород не столько «последняя республика, сожранная подрастающей монархией», сколько последний полис, низведенный создающимся единым государством до статуса индустриальной застройки. Иван IV убил Новгород,

подобно тому как Филипп II убил старую столицу Фландрии, а Людовик XIV вынул душу из древней Тулузы. Очень немногие города, как правило выполняющие геополитически важные функции, сохранили и приумножили свое значение. Единицы возвысились, получив статус национальных символов. Есть некоторая ирония в том, что именно эти центры – Париж, Вена, Санкт-Петербург, Москва, Нью-Йорк – первыми «оторвались» от структуры National State, образовав еще до Первой Мировой войны совершенно особое «комьюнити» – Мировой Город, источник когнитивной фазы развития, инструмент глобализации и ее орудие в борьбе против национального государства.

5

Современная городская среда обладает тремя важнейшими качествами:

Комфортностью, определяемой согласно социомеханике¹³⁰ уровнем развития ускоряющих (физических) технологий и обеспечивающей комфортное существование жителей города, согласование их материальных потребностей с природными условиями

Трансцендентностью, связанной со степенью неутилитарности среды. Трансцендентность определяется уровнем развития управляющих (гуманитарных) технологий и обеспечивает духовные/экзистенциальные потребности жителей города

Системностью, которая понимается в нескольких смыслах:

как представленность в городе всех четырех базовых социосистемных процессов

как связность материального, информационного и социального Представлений

города

как связность между комфортностью и трансцендентностью, то есть между пространствами гуманитарных и физических технологий (социомеханический баланс)

как связность между различными видами деятельностей, представленных в

городе

как наличие информационного объекта (гения, голема, эгрегора или динамического сюжета), ассоциированного с городом

Городская среда включает в себя научную, образовательную, административную, производственную среды. Линейные комбинации этих «первичных сред» образуют «вторичные городские среды»: хозяйственную, культурную, социальную, политическую.

Пространствосвязующую функцию несет на себе «базовое» городское здание: дворец, ратуша, мэрия, храм, собор, университет, фабрика…

Одушевленность города представлена, во-первых, в самой структуре улиц и площадей и, во-вторых, в том особенном здании или сооружении, которое является символом, знаком этого города: для Москвы – Кремль, для Санкт-Петербурга – Медный Всадник, для Лондона – Тауэр, для Парижа – Эйфелева башня и т. д.

Времясвязывающая функция может быть задана историческим центром города, его архивами и библиотеками.

В этой логике можно продолжить разговор о количественных критериях, при которых происходит переход от поселка городского типа к настоящему городу, и рассмотреть «минимальные города».

Своеобразный рекорд принадлежит герою Д. Дефо Робинзону Крузо из Йорка. Этот «малообразованный английский моряк» создал на необитаемом острове город, состоящий (первоначально) из одного-единственного гражданина. Однако все городские структуры были построены и функционировали.

Прежде всего отметим, что Робинзон поочередно занимался всеми четырьмя базовыми социосистемными деятельностями. У него было налаженное производство. Была четкая система управления, скопированная с его Родины: недаром Робинзон почти без

13 °Cм.: Переслегин С., Столяров А., Ютанов Н. О механике цивилизаций/ /Наука и технология в России. 2001. № 7 (51). 2002. № 1 (52).

проблем осуществляет «социокультурную переработку» Пятницы, а в заключительных главах романа побеждает пиратов и судит их как генерал-губернатор острова, представляющий священную особу короля Великобритании. Робинзон с помощью Библии постоянно воспроизводит свои знания языка и культуры (обучение). Наконец, Робинзон исследует остров, решает проблему урожайности, строит лодки, переходя от неудачных моделей к удачным. Если его и нельзя назвать исследователем, то, по крайней мере, можно утверждать, что он тратил часть своих сил на познание, причем не всегда его цели были утилитарны.

Для каждого вида деятельности у Робинзона было отдельное «помещение». Календарь исполнял обязанности Ратуши и осуществлял времясвязывающую функцию. Библию Робинзон читал в Храме. Что же касается «души острова», то она была неразрывно связана с личностью самого моряка из Йорка, подобно тому как Санкт-Петербург обрел душу государя-реформатора.

Современные Помпеи можно рассматривать как город с нулевым постоянным населением. Этот мертвый город широко представлен в культурном, информационном, знаковом пространствах, у него есть своя система символов (порожденная Везувием), его имя брендировано и ребрендировано.

Виртуальным (мнимым) населением обладают знаменитые литературные города, отражающие Реальность: Петербург Достоевского, Москва Булгакова, Дублин Джойса, Троя Гомера, и вымышленные: Янтарь, Зурбаган, город Солнца, Камелот. Особняком в этом списке стоят имеющие отрицательное население адский город Дит и город-символ Осгилиат, «в развалинах которого поселились тени – призрачные ночью и прозрачные днем».

Все перечисленные города подлинны (Петербург Достоевского кому-то до сих пор представляется даже реальнее самой жизни), они оказывают воздействие на обыденный мир и, между прочим, брендированы получше многих «настоящих» городов. Все они поддерживают социосистемные процессы, хотя и бессознательные, являясь частью огромной, создающейся на наших глазах социальной машины – Мирового Города.

6

Вышесказанного вполне достаточно, чтобы ответить на вопрос о городских брендах. Собственно, бренд – это не более чем количественная оценка стоимости

информационного объекта, обычно взятая «с потолка». Любой город может быть брендирован, поскольку представляет собой информационный конструкт, причем древнейший и «сильнодействующий»¹³¹. И конечно, реальная цена брендов Санкт– Петербурга, Парижа или Нью-Йорка оставляет далеко позади пресловутую троицу: Coca– Cola, Audi, Apple.

В сущности, стоимость национальных брендов, о которой некоторое время назад написали едва ли не все новостные ленты Интернета («Путин в четырнадцать раз беднее Буша» и т. д.) складывается именно из стоимости брендов национальных городов. И в этой логике естественно возникает вопрос: сколько же все-таки стоит бренд Мирового Когнитивного Города?

ГОРОД В ЭПОХУ ПЕРЕМЕН

Ветер поднимается, звезда меркнет, Цезарь спит и стонет во сне, – Скоро станет ясно, кто кого свергнет, И кого убьют на войне.

131О том, насколько сильнодействующим объектом является Город, многое могли бы рассказать солдаты вермахта, похороненные под Ленинградом.

М. Щербаков

Еще только полгода назад катастрофические прогнозы будущности мировой экономики популярностью не пользовались. Считалось, что проблема терроризма взята под контроль, а перспективы развития технологического мейнстрима (нано-, био-, инфотехнологии, технологии природопользования), кстати, действительно впечатляющие, сами по себе, одним только фактом существования соответствующих экспертных оценок, способны обеспечить ликвидность переоцененных выше всякой разумной нормы деривативов. Примерно в такой же логике можно накормить страну хлебом следующего урожая, призвать под ружье еще не родившееся поколение или запитать сегодняшние энергостанции от той Новой, которой Солнце станет в очень отдаленном будущем¹³².

А потом в нескольких средней значимости банках США начались вполне предсказуемые проблемы с ипотечным кредитом, и правительство Буша-младшего не преминуло воспользоваться давно обкатанной схемой экспорта финансового кризиса в Европу и Россию. В результате мировые рынки трясет и лихорадит полтора месяца подряд, аналитики вспоминают Великую депрессию, а население ждет, когда все наконец утрясется.

Что ж, в этот раз, скорее всего, действительно утрясется, хотя я не стал бы биться об заклад на благополучный исход. Но кризисы, если только их внутренние причины не ликвидированы, имеют тенденцию повторяться, нарастая. Рано или поздно предел прочности финансовой системы будет превзойден.

Ипотечный кризис 2008 года вызван, несомненно, полным отрывом экономики производных ценных бумаг (фьючерсов, опционов, опционов на фьючерсы и т. д.) от какого– либо реального производства. Это – правда, но, к сожалению, не вся. Потому что колебания курсов вполне обеспеченных товарами (даже не услугами) ценных бумаг, типа акций российского Газпрома или американского GE, свидетельствуют, что кризис испытывает не только деривативный, но и фондовый рынок, а его индикаторы перестали иметь отношение к развитию экономических процессов. Иными словами, стоимость акции на бирже перестала отражать нужность бизнеса, его успешность, его конкурентоспособность, его перспективы… эта стоимость – просто цифра, которая вообще ничего не означает. «Шестьдесят шесть! А что шестьдесят шесть? А что приборы?».

Но и это еще не вся правда. Западная экономика построена на экономическом механизме, который не может работать без развитой системы кредитования. А кредиты подразумевают необходимость неуклонного экономического роста. А неуклонный экономический рост в конце концов сводится к неограниченной экспансии: должны расти рынки, население, его покупательная способность. В конечном счете – территория, контролируемая кредитной экономикой.

Так и продолжалось более двухсот лет, а возникающие при смене масштабных факторов проблемы разрешались через такты высокотехнологической деструкции – мировые войны. Однако земной шар неожиданно оказался конечен, и глобализация исчерпала его. Что же касается новой мировой войны, то – да, такая возможность существует, но пока еще мировые элиты не решили, не окажется ли лекарство страшнее самой болезни. Я, надо заметить, полагаю, что все дороги ведут в один и тот же Рим.

Итак, мыслимы следующие пути разрешения – пусть не данного конкретного американско-ипотечного кризиса, но прогнозируемого сверхкризиса:

Мировая война с ограниченным, но значимым использованием ядерного оружия

Тотальное экономическое упрощение, отказ от деривативов, жесткий государственный контроль над ценными бумагами, в конечном итоге – уход бизнеса сначала в какой-то аналог «золотого стандарта», потом в кэш, наконец, в барте р¹³³

132АзимовА. Конец вечности. М.: ЭКСМО, 2008.

133Для Запада такой прогноз звучит более чем абстрактно. Мы, однако, имели

• Перестройка экономики с отказом от кредитного механизма или его серьезным ограничением

На практике во всех случаях речь идет о тотальном упрощении экономики и ее откате назад – к конструкциям 1950-х годов, если не ранее. Однако сейчас на земном шаре живет намного больше людей и эти люди привыкли к совершенно другому уровню потребления. Следовательно, простой откат назад – как в Windows: «Загрузить последнюю удачную конфигурацию? Да/Нет» – невозможен. Приходится предсказывать, что современные жизненные форматы кардинально изменятся и далеко не все нации и государства переживут эти изменения безболезненно.

Теоретически мыслим и альтернативный вариант: резкое усложнение экономики, быстрое увеличение характерных частот ее процессов, повышение замкнутости по веществу и энергии, переход к соконкурентным механизмам. Такой прогресс возможен, но он будет сопровождаться коренной перестройкой привычных хозяйственных механизмов, даже более радикальной, чем в псевдокатастрофических сценариях.

Неизменно город концентрировал в себе производство и управление, образование и познание, вызовы и ответы, противоречия и вызванное ими развитие. Город, как человек и корабль, всегда имеет собственное имя и почти всегда – судьбу или участь.

История Человечества – история его городов.

Кризисы этой истории – катастрофы городов и городских цивилизаций.

2

Мы можем поэтапно проследить некоторые такие кризисы.

Римская империя отличалась от греческой цивилизации не только сетью дорог, но и отлаженным городским хозяйством, важнейшую часть которого составляли акведуки, подающие в город чистую воду. Своеобразный «хайтек» античности: в наши дни было бы непросто, пользуясь только римскими технологиями, рассчитать акведуки, построить их и заставить бесперебойно работать.

Эта система обеспечивала не только удобную и комфортную жизнь, но и само существование крупного античного города в эпоху, не знающую ни антибиотиков, ни асептики.

Крупный античный город, разумеется, не обеспечивал себя продуктами питания, даже с учетом окрестных сел. Он существовал только благодаря отлаженному и охраняемому Империей механизму доставки хлеба из Африки и с Сицилии.

Охрана со стороны Империи – здесь ключевое понятие. Маленькие города могли существовать как крепости. Большие также обносились стеной, но особого смысла в этом не было: город не мог ни запасти достаточно хлеба для длительной осады, ни обеспечить свою противоэпидемическую защиту без акведуков.

Нужно отметить, что в известной мере в кризисе V–IX веков оказалось действенным известное правило ТРИЗа: Империи уже не было, а функции ее выполнялись. Варвары, захватившие Галлию, Италию, Испанию, Африку¹³⁴, были своими, домашними, латинизированными варварами, и они прекрасно понимали, какую ценность представляют города и городская система жизнеобеспечения, восстановить которую в случае серьезной поломки было уже невозможно. Как могли, варвары, сменившие римлян, поддерживали существование городов, тем более что городское население начало сокращаться уже в последние века Империи и нагрузка на дороги и акведуки была относительно умеренной. Но по мере того как усугублялся кризис античности, возможности городских властей становились все более ограниченными.

возможность наблюдать все эти стадии при коллапсе советской экономики в 1990-е годы. Следует учесть, что на сей раз крах будет всеобщим и никаких продовольственный посылок из Соединенных Штатов не пришлют.

134Римская провинция со столицей в Карфагене.

Мы называем период, наступивший вслед за разрушением акведуков и гибелью античного города как структуры, поддерживающей равновесие между физическим, социальным и информационным (тонким) миром и организующей систему человеческих деятельностей, Темными веками.

У нас в России, в период распада СССР и кризиса 1990-х годов, мы могли наблюдать слабые отголоски подобного кризиса городской жизни – кратковременное сокращение населения мегаполисов, расцвет натурального хозяйства под стенами столицы, блошиные рынки. В самой России кризис продолжался десять лет, был институционализирован, но остался под определенным контролем. Но Ереван, на гребне волны борьбы за экологию отказавшийся от атомной энергии, воочию изобразил, что такое остаться без электроэнергии в условиях современного индустриального хозяйствования. А город Шевченко на побережье Каспия был покинут людьми и остался жутковатым символом отступления цивилизации и образования антропустынь.

Для того чтобы погубить город, не всегда нужна глобальная страновая катастрофа. Например, Детройт фактически стал антропустыней, когда из него ушла деятельность: в связи с энергетическим кризисом дорогие мощные автомобили утратили конкурентоспособность и автомобильная столица мира превратилась в город с маргинальным населением, преимущественно черным. Фотографии развалин Детройта есть в Интернете, они производят впечатление.

3

В период любых катастроф город должен сохранить население, систему деятельностей и свою информационную оболочку – душу. На практике это означает, что должно сохраниться городское коммунальное хозяйство, а также снабжение города энергией и продовольствием. То есть нужно любой ценой обеспечить функционирование коммуникаций и наличие жизненно необходимых ресурсов. Кроме того, город должен остаться городом, то есть неутилитарной системой, пространством возможностей, полем выбора жизненных траекторий.

Чем крупнее город, тем проще выполнение информационных и социальных требований, которые принято считать постиндустриальными, хотя они были характерны и для первых городов Двуречья, и тем сложнее выполнение требований материальных. Москва, например, потребляет 16 ГВт электроэнергии (примерно шестую часть всей электроэнергии, производимой в России). В конечном счете для каждой фазы развития человечества существует два предела города: снизу и сверху. Если город становится слишком маленьким, он перестает выполнять городские функции и главную из них – служить проводником в «тонкий» информационный мир. Если город неограниченно растет, он сталкивается с проблемой коллапса коммуникаций. Москву уже сейчас невозможно насытить дорогами, развязками и парковками, сколько их ни строй и сколько специалистов с Запада ни приглашай. В сущности, минимальные, оптимальные и допустимые размеры города определяются балансом между физическими и гуманитарными технологиями, и сам город как ведущая форма человеческого существования выстраивает этот баланс за счет неэквивалентного обмена товарами, услугами и энергией с окружающим пространством. Город тем эффективнее, чем более замкнутой системой он является.

Здесь необходимо учитывать, что чем крупнее город, тем, как правило, дороже стоит городская земля. В результате в мировых городах очень скоро оказывается нерентабельным любое производство, даже изготовление наркотиков. Такие города сохраняют только управляющие функции, все же остальные деятельности бегут с их сверхкапитализированной территории. Заметим, что управление остается в значительной степени либо формальное и фиктивное, либо оно идет через контроль над финансовыми потоками, то есть в конечном счете через биржу, ценные бумаги, деривативы… И в этом отношении современный кризис – это кризис мировых городов. Той единственной функции, которую они пытаются

выполнять.

Понятно, что в условиях кризиса, катастрофы, перестройки экономики эти города начинают играть чисто паразитную функцию. Они пытаются организовывать мировое производство, но без них оно работало бы лучше. При этом за свою деятельность, в сущности вредную, мировые города присваивают огромную геоэкономическую ренту.

В этой ситуации есть только одна развилка: умирание мировых городов с образованием огромных антропустынь или же обретение этими городами новой системы деятельностей, столь значимой, что ее выгоды перевешивают все затраты на содержание крайне дорогого, «предельного» и, в общем случае, весьма неэффективного монстра– многомиллионника. И очень существенно, что эта деятельность не может быть осуществлена в городах умеренных размеров.

Речь может идти только о принципиально новых, прорывных технологиях, технологиях постиндустриального перехода. Их довольно много, но акцептованы мировыми элитами и, предположительно, оплачены только технологии мейнстрима, перечисленные выше. Нано-, био-, IT-, природопользование.

4

Вокруг города как сложной системы ходят-бродят эксперты аналитики и вечно придумывают различные способы описания и переописания, чтобы, вестимо, получить какие-то инвестиции для городского развития или, если это эксперты внешние, – оплатить свой труд создателя модели. Такова природа всех программных, проектных, стратегических, сценарных разработок. Архитекторы, равно как поэты и психологи, видят город как целое, могут присвоить ему статус живой системы и даже говорить о возможностях самоосуществления города, субъективного произрастания, расцвета, умирания и развития.