Текст книги "Возвращение к звездам: фантастика и эвология"
Автор книги: Сергей Переслегин
Жанр:
Языкознание
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)
Где взять людей, которые будут их учить? Купить, уговорить, соблазнить. Пригласить из-за границы. Почему такого вуза до сих пор нет? Или почему этой кузницей кадров не является Высшая школа экономики, например? Потому что эти вузы формируют западный образ мысли и новорусский снобизм вместо западного снобизма аристократа от управления и русского образа мыслей. Переставить акценты удастся в новых стенах. В новом проекте. Да и то ненадолго. Но первое поколение «красных директоров» будет выпущено, и с их «румянцем», украшенным полномочиями, придется считаться. Решение об этой рискованной операции должен принять президент.
Декрет «о российских элитах» нам бы не помешал.
Бытие определяет сознание – считают экономисты. Иначе говоря, не будет экономики – оголодает культура. Если соревнование мировых систем идет по жетонам промышленного роста, то мы, как страна, или получим эти жетоны, или в пространстве экономических связей на мировом рынке с нами считаться не будут. При этом совершенно неважно: определяет ли бытие сознание, или наоборот – судят по показателям материального производства. Догонять Португалию как-то грустно, потому что догонять – самая неэффективная стратегия, а рассуждать «не догоню, так согреюсь» на языке экономики звучит – «перегреюсь», и потребуется срочный ремонт, для которого нет средств. А за перегревом взрыв бывает, хорошо если дефолт с разовыми суицидами, хуже если социальный с небольшой гражданской войной. Нужен успех в получении жетонов, а конкуренты уже бегут за ними второй круг.
Спасает только то, что экономическая беговая дорожка это не обязательно трек, бежать можно где угодно и когда угодно, лишь бы в оном году нечто получить и на весь мир озвучить. То есть через поле бежать можно, и прочие тризовские решения применять разрешается: например блоху подковать на смех Общему рынку. Цена вопроса, так сказать. Цена пиара.
Нейрофизиологи еще с советских времен твердят миру о недогруженности наших мозгов, а психологи сетуют на ограничивающие всякую деятельность убеждения. Значит, внутренний ресурс для быстрой деятельности есть, нет только привычки – раз, и управляющая система в клинче нависла над начинаниями – два.
Но, как Агата Кристи признавалась, что перед тем как начать писать роман, она громко повторяет сумму гонорара в течение двух суток. Так и у нас достаточно на всех уровнях повторять: китаец уже в Забайкалье! Японец уже бежит по спирали в небо! Американец уже заполняет милыми глупостями своих фастфудов мировые ландшафты! Ирландец переводит и издает всю литературу мира! А мы что?
Мы догоняем Португалию! Не смешно!
Один шанс мы пропустили: перевести столицу во Владивосток и тем самым основательно запутать и запугать конкурентов открытием нового океана и новой АТР– общности под русской идентичностью. Вместо этого обидели курильчан смертельно, поставив под вопрос их сезонную рыбу и рубежи Родины. Вышло нехорошо. Стратегию вместе с Россией Дальний Восток разрабатывать не спешит. Не верит. Продадут олигархи московские с молотка и Родину, и рыбу. Убеждения территории формируются быстро, а рассеять их сложно. В плохое вообще легче верить.
Долго, захлебываясь в документах, рождается в муках проект «Инновационная Россия». Хороший. Смелый. Жаль, УЖЕ УСТАРЕЛ. Пока принимают, изменились условия, а местные Агаты продались за океан.
Осталась нам хотя и худая, зато до боли знакомая «Барбаросса» – вперед, только не за Германию, а за Россию.
Что такое экономический блицкриг? Это воплощение проекта за год, от предпроектных разработок до продукта, и прекращение работы с ним той же командой опосля года. Кто останется с проектом? Тот, кто не хочет больше блицкрига, таких много. Они продолжают выпуск продукции, пока их не съедят конкуренты. Но руководство снимается и начинает новые предпроектные разработки.
(Историко-стратегический постскриптум к гибели «Колумбии»)
Опять мы отходим, товарищ, опять проиграли мы бой. Кровавое солнце позора Восходит у нас за спиной.
К. Симонов
Исследование Космоса можно грубо разделить на три этапа.
Первый был чисто военным. Стратегической целью было создание искусственного спутника Земли. Спутник был важен и сам по себе – в основном, из соображений престижа и как сертификат, удостоверяющий возможности страны доставить полезный груз (ядерную боеголовку) в любую точку земного шара. Успех, достигнутый в 1957 году, позволил перейти к иным горизонтам планирования: человек в космосе, исследования Луны, Марса, Венеры. Создание ракетно-ядерного щита.
Джон Кеннеди, вероятно, был единственным облеченным властью человеком, который воспринял полет Юрия Гагарина не как военный и политический, но как культурный и цивилизационный вызов. Адекватным ответом США должна была стать высадка на Луне, и Кеннеди санкционировал программу «Аполлон», более ресурсоемкую, нежели война во Вьетнаме, и, наверное, более рискованную, нежели Карибский кризис. Начался второй этап покорения Космоса.
Лунная гонка с первых и до последних дней носила нервный характер, поэтому принятые в ее ходе технические решения были сплошь и рядом малоудачны. На этом этапе пилотируемая космонавтика понесла первые потери – «Аполлон-1» и «Союз-1», Гриссом, Уайт, Чаффи, Комаров.
Летом 1969 года США выиграли Лунную гонку, достигнув решающего преимущества в Третьей Мировой войне. И конечно, сразу же начали раздаваться голоса с критикой «безумно дорогостоящего и ненужного» проекта. Какое-то время программа «Аполлон» продолжалась – очевидно, по инерции, но к середине 1970-х годов была окончательно закрыта.
По другую сторону «железного занавеса» тоже не было ясного понимания целей и способов их достижения. Советская лунная программа потерпела крушение и была прекращена. После отставки Н. Хрущева высшее партийное и государственное руководство утратило интерес к Космосу (хотя понимало его геополитическое и военное значение). Финансирование пилотируемых полетов продолжалось, но никакого «сюжета» соответствующие программы не имели. Если бы был жив С. П. Королев, он воспользовался бы возникшей ситуацией безвременья для реализации самых амбициозных своих планов – ни стране, ни космической программе, в сущности, уже нечего было терять. Но преемники Главного конструктора были слишком интеллигентны для подобной безумной стратегии.
В возникших условиях задачи пилотируемой космонавтике диктовала практика. Традиционная ненадежность советской радиотехники послужила одной из основных причин создания в СССР пилотируемых орбитальных станций, и именно эти станции оказались эмблемой и основным содержанием третьего этапа космических исследований. После непонятной катастрофы Союза-11, после ряда крупных неудач с первыми «Салютами», система «транспортный корабль – пилотируемая станция» обрела надежность железнодорожного экспресса. И здесь, разумеется, выяснилось, что значение долговременных орбитальных станций выходит далеко за рамки регламентного обслуживания автоматики, предназначенной для решения военных и простейших инфраструктурных задач. Конец семидесятых – начало восьмидесятых годов – это интереснейшие орбитальные исследования в области биологии, медицины, физики полупроводников. Всерьез обсуждался вопрос об орбитальном производстве сверхчистых материалов.
На этом этапе США бессмысленно потеряли темп. Лунная программа не получила развития, а в создании космических поселений американцы не преуспели: и станция «Скайлэб», и одноименная программа носят все черты плохо продуманной импровизации[222]222
Под долговременную орбитальную станцию переоборудовали третью ступень ракетоносителя «Сатурн».
[Закрыть]– трудно вообще понять, зачем НАСА понадобился этот сомнительный проект.
С 1981 года началась эксплуатация системы «Space Shuttle», создание которой было начато еще при «Аполлоне» и фон Брауне. Конструктивная идеология «челноков» относилась к эпохе Лунной гонки: подобно английским линейно-легким крейсерам серии «Фьюриес», «шаттлы» вошли в строй, когда сражение, ради которого они проектировались, давно закончилось. Как и «фьюриесы», «челноки» оказались «белыми слонами» – в новых исторических условиях перед ними не было задач, оправдывающих высокие эксплуатационные расходы и низкую надежность[223]223
Статистику смотри в статье «Усталость металла: аналитический экспресс-анализ версий катастрофы „Колумбии“» или на сайте.
[Закрыть] кораблей.
Первоначальный замысел предусматривал постройку шести «шаттлов» и двух аппаратов принципиально нового типа. Речь шла об орбитальных «космических буксирах» с двигателями на ионной тяге. «Буксиры» предназначались для перевода «челноков» с низкой круговой орбиты на геостационарную орбиту, а при необходимости – и на селеноцентрическую. Система «Space Shuttle» + «Space Tow» была прекрасным инструментом для освоения Луны. Велись эскизные проработки и по Марсу.
В реальности, однако, ни один «Шаттл» не побывал даже на высокой околоземной орбите, не говоря уже о прочих воздушных замках. «Буксиры» были сначала отложены, а затем и вовсе исключены из программ НАСА, флот «челноков» создавался более десяти лет и так никогда и не достиг штатной численности в шесть аппаратов.
Как результат, США получили сложный, дорогой и небезопасный в обращении аппарат, способный доставить в космос 6–8 человек и 29,5 тонны груза. В «третью эпоху» пилотируемой космонавтики такие возможности были избыточны:[224]224
Наиболее полезной работой, совершенной «шаттлами» за всю историю этой космической системы, стал ремонт орбитального телескопа «Хаббл». Необходимо, однако, иметь в виду, что эксплуатация «челноков» обошлась гораздо дороже, нежели новый «Хаббл».
[Закрыть] «нормальный» экипаж долговременной космической станции – это 2–3 человека.
Этап ДОС, начавшийся в 1971 году, продолжается в мировой космонавтике по сей день. В последнее десятилетие он приобрел международный характер – в связи с окончанием «холодной войны» и крахом СССР.
Кто-нибудь из читателей этой статьи способен на память назвать имена тех, кто сейчас находится на МКС? Ну хотя бы сказать, сколько их и из каких они стран?
Этот простой тест позволяет оценить современную меру популярности космических исследований. Большинство людей просто ничего не знают о них. Меньшинство знает и считает совершенно бессмысленными. «Человек уже сделал свое дело в космосе».
Что ж, катастрофа «Колумбии» – как ни цинично это звучит – пришла вовремя. Она прервала обычную космическую рутину и поставила под сомнение программу ДОС, вяло развивающуюся более четверти века. Когда-то С. П. Королев считал, что эта программа станет плацдармом для следующего шага – освоения «малой системы». Сейчас плацдарм оборудован со всеми удобствами. Жаль только «в текущей версии истории» он, надо думать, использован не будет.
Гибель «Колумбии» в резкой форме поставила перед человечеством вопрос «зачем?» Если пилотируемые исследования продолжаются «просто так», или «по традиции», или потому, что надо как-то использовать созданную ранее дорогостоящую технику, то вот вам цена традиции. Семь человек.
Если же эти полеты кому-то и для чего-то действительно нужны, если у них есть реальная цель и, следовательно, можно говорить о некой стратегии, то эта стратегия должна содержать вразумительный ответ на вопрос: зачем человек находится в космосе, хотя уровень риска таких полетов составляет 2 %, что очень много?[225]225
Согласно исследованиям психологов, человек начинает ощущать тревогу, если уровень риска превышает одну тысячную процента (10-5).
[Закрыть]
Вопрос, конечно, носит трансцендентный и личный характер. Тем не менее на него можно дать ответ, который претендует на статус объективного. Если этот ответ и не содержит в себе истину, он, во всяком случае, является вызовом возобладавшему здравому смыслу.
Тридцать пять лет назад, когда имена космонавтов и названия космических кораблей были на устах у всех, любой школьник понимал, что такое часовые пояса, и мог объяснить, как широта тропика и полярного круга связана с наклоном земной оси к плоскости эклиптики. Кроме того, он знал географию: наглядно представлял себе океаны и материки, острова и проливы, природные зоны и экономические районы.
Сейчас ситуация изменилась радикально. В десятом классе хорошей Санкт– Петербургской школы никто не может показать на карте Бассов пролив, да и Ла-Манш видели далеко не все, или дать внятное толкование феномену смены времен года. Физический смысл полярного круга не понимает ни один школьник. То, что Земля – шар, ученики пока еще помнят, но геометрические размеры этого шара уже представляют довольно слабо. В целом складывается «карта знания», характерная скорее для средневекового сознания, чем для индустриального.
Приведем в качестве примера структуру личной Вселенной современной пятнадцатилетней девушки (результат интервьюирования).
Земля имеет форму шара радиусом около 100 000 километров. Расстояние до Луны составляет около 500 000 километров, Солнце находится «несколько дальше, возможно, до него более миллиона километров». Земля вращается вокруг своей оси и вокруг Солнца – система мира пока еще осталась гелиоцентрической. В Солнечной системе девять планет. Звезды «очень маленькие (дословно: «децильные») и, наверное, находятся там же, где Солнце. Может быть, ближе или раза в полтора дальше».
Вселенная сжалась до несчастного миллиона километров, причем 10 % ее занимает Земля.
При чем здесь Космос? С формальной точки зрения увлечение космонавтикой помогает удерживать рамку представления о Земле как о небесном теле: сплюснутом у полюсов эллипсоиде вращения с большой полуосью около 6400 км, совершающем за год оборот вокруг Солнца и за сутки оборачивающемся вокруг своей оси, наклоненной к плоскости орбиты под углом 66 градусов 23 минуты[226]226
Это представление естественно порождает несколько групп знаний: географические координаты (отсюда, в свою очередь, протягивается «стрелка» к сферической и цилиндрической координатным системам, обобщенным координатам и теоретической механике), смена дня и ночи, линия смены дат, западный перенос в атмосфере, пассаты, экваториальные и полярные течения, Гольфстрим, климатическая зональность, смена времен года, полярный день и полярная ночь, ряд оптических законов.
[Закрыть]. Другими словами, Космос позволяет перейти в рефлексивную позицию относительно Земли, увидеть земной шар со стороны.
На философском (точнее, цивилизационном) уровне мышления связь выглядит еще более явной. Пока человечество было занято Космосом, и прежде всего Глубоким Космосом, линия фронтира все дальше отодвигалась от Земли. В 1969–1974 гг. фронтиром была Луна; за чертежными досками велась проработка марсианского проекта, а в художественной литературе исследовалась проблема галактического этапа развития Цивилизации. Земля была «хоумлэндом», привычным, родным, изученным, безопасным, понятным миром. А свою «малую Родину» люди, обычно, знают. Даже не учат – просто знают.
В последней четверти XX столетия время – по крайней мере, в исследованиях Космоса – пошло назад. Луна была потеряна: сегодня ни одно государство не может повторить программу «Аполлон», и, то, что эта невозможность носит организационно– финансовый, а не технический характер, не меняет дела. С оставлением Лунного плацдарма фронтир отступил к Земле и в значительной мере потерял определенность. И люди, в большинстве своем, утратили рефлективный взгляд на Землю. Тем самым Земля перестала быть хоумлэндом и лишилась атрибута понятности. Сразу же мир потерял в глазах людей определенность и рассыпался в фасеточную структуру, характерную скорее для средневекового, чем для индустриального сознания.
Эту фразу нужно понимать буквально: несмотря на глобализацию (а может быть, благодаря ей), современный человек ощущает географическую реальность «точечно». Пространство, разделяющее цивилизованные домены, видится лишенным метрики, в том числе семантической, и населенным дикими людьми, которые, может быть, и не люди вовсе. Земля, как целое, не воспринимается вообще или представляется неопределенной в форме и размерах, непонятной и небезопасной.
С отступлением линии фронтира мера неопределенности возрастает. Когда человек совсем уйдет из Космоса, массовое сознание окончательно поглотят раннесредневековые поведенческие паттерны.
Итак, пилотируемый Космос представляет собой важнейший инструмент социальной рефлексии. Самим фактом своего существования он формирует внешнюю по отношению к Земле позицию, являя собой «зеркало мира». Утрата такого зеркала приводит к деградации и последующей фрагментации коллективного тоннеля Реальности по средневековому образцу.
Отступление с космических плацдармов – неважно, осуществляется ли оно из экономических соображений, или мотивируется ценностью человеческой жизни, или обосновывается философско-психологическими императивами, – есть одновременно и отход с Земли на землю. А для европейской цивилизации, жизнесодержащими ценностями которой являются свобода и познание, а структурообразующим принципом – развитие, в том числе и в форме неограниченной экспансии, потеря захваченного пространства означает движение вспять во времени. «Кино», которое прокручивается в обратную сторону.
И опять-таки – это не поэтический образ, а реальность, в том числе и экономическая. С семидесятых годов падает производительность капитала. К концу XX века этот параметр опустился до уровня 1890-х годов, причем скорость падения нарастала. На рубеже тысячелетий ослабление способности денег производить деньги привело к кризису высокотехнологичных секторов экономики,[227]227
Это привело к падению основных экономических индексов в США и опосредовано в остальном мире. Суммарные потери Dow Jones Industrial составили около 2500 единиц, что эквивалентно уменьшению активов более чем на два триллиона долларов.
[Закрыть] сейчас в связи с неконтролируемым ростом золотовалютных резервов крупнейших индустриальных государств речь идет уже о кризисе ликвидности капитала.
Даже чисто формально потери от десятипроцентного снижения отдачи капиталовложений превышают в разы все затраты на исследование и освоение Космоса оптом – прошлые, настоящие и будущие.[228]228
Даже если считать их «чистыми затратами» и притворяться, что телекоммуникационные системы, спутниковая связь, космическая метеорология и т. п., не говоря уже о конверсионных производствах (тефлон, например), к космическим исследованиям никакого отношения не имеют.
[Закрыть] В действительности дело обстоит гораздо хуже: падение ликвидности капитала есть проявление общего кризиса индустриальной экономики и соответствующей фазы развития.
Кризис этот, конечно, неизбежен, но темпы его нарастания и способ разрешения зависят от нас. Сейчас есть все основания опасаться, что развитие событий пойдет по наихудшей версии «постиндустриальной катастрофы» с демонтажем существующей промышленной цивилизации.
Отступление культуры, ее движение вспять во времени проявляется не только в сворачивании космических исследований и перманентном кризисе сверхзвуковой пассажирской авиации. Весьма показательна внезапно проснувшаяся у ряда горожан тяга к земле (в России это проявляется в совсем уж уродливой форме работы на приусадебных участках).[229]229
Стоимость продукции, выращенной на таких участках, заоблачна. Естественно, с учетом реальной цены рабочей силы – квалифицированных городских специалистов. Необходимо также принять во внимание отрицательное влияние воскресного труда на выполнение специалистом своих прямых обязанностей. Уже сейчас есть фирмы, в которых работникам доплачивают за то, что они отдыхают в выходные дни.
[Закрыть]
Цивилизация есть системный объект, и регресс в одних культурных областях отнюдь не компенсируется прогрессом в других.[230]230
У поэта и историка Л.Вершинина эта мысль приводится в приложении к Российской империи:
Подумайте, граф, толково:отступишь всего на шаг —и станет русское словобесцельной грудой бумаг.Осыплется слава пылью,держава сгорит в огне…И Ригу сдадим, и Вильно,и Ревель уйдет чухне!
[Закрыть] И оставление Лунного плацдарма не случайно сопровождалось торможением научного и технологического развития; падение производительности, а затем и ликвидности капитала есть просто оборотная сторона кризиса НТР.
Иногда приходится слышать, что космическая экспансия не столько остановилась, сколько была переведена в виртуальную область. Нет смысла покорять Вселенную с помощью космических кораблей, имея в качестве перспективы для ближайших поколений в лучшем случае малую систему, если в воображаемых мирах, живущих внутри компьютера и отображающихся на его дисплее, уже сегодня можно завоевывать Галактику.
Опыт показал, однако, что современные компьютерные развлечения являются не вполне достаточной заменой реальности – просто потому, что всякая деятельность в виртуальном мире носит иллюзорный характер.
Само собой, «высокая виртуальность», в которой нельзя поставить эксперимент, позволяющий провести различие между ней и реальным миром, обладает всеми свойствами подлинности. Но, во-первых, построить такую виртуальность ничуть не легче, чем запустить в массовую серию десантные сигма-Д-звездолеты, и, во-вторых, Текущая Реальность так или иначе останется самым продвинутым из миров-отражений: ВИРТУ вторично относительно ВЕРИТЭ.
«Даже сейчас мы с Блейсом каждый могли бы найти тени Янтаря, где каждый из нас стал бы правителем и смог бы провести все время постоянно сидя на троне. Но для нас это было совсем не то. Потому что ни один из этих городов не был бы реальным Янтарем, городом, в котором мы родились, городом, от которого все остальные города обрели свои формы».[231]231
Желязны Р. Янтарные хроники (Хроники Эмбера). СПб.: Terra Fantastica, 1996. Термины ВИРТУ и ВЕРИТЭ также принадлежат Р. Желязны (Желязны Р., Линдсколд Дж. Доннерджек. М.: ACT, 1999).
[Закрыть]
Во всяком случае, «здесь и сейчас» ссылки на виртуальный космос и «невероятное развитие компьютерных технологий» являются всего лишь удобной возможностью замаскировать проблему и сделать вид, что все не так уж плохо.
Последний ответ на вопрос «зачем?» дает социальная термодинамика. В отсутствие космической экспансии (хотя бы в паллиативной форме исследований) ноосфера Земли по мере завершения процесса глобализации приобретает все черты замкнутости. Для замкнутых социосистем выполняется закон неубывания социальной энтропии, то есть меры страдания человека в социуме. Иными словами, всякая социальная инженерия в глобализованном мире, ограниченном рамками Земли, бессодержательна и, более того, аморальна: любое улучшение человеческого существования в одной области замкнутой системы ухудшает его в других областях. В действительности дело обстоит даже хуже, поскольку любые необратимые процессы в обществе сопровождаются выделением социального тепла. Со временем «перегрев» глобализованного мира с неизбежностью достигнет величины, несовместимой с индустриальными формами организации.
Итак, значение космических исследований определяется не утилитарной пользой, которую можно от них получить (такая польза, если только не ограничиваться близким околоземным пространством, по меньшей мере, сомнительна), но культурными и цивилизационными императивами. Люди должны находиться в Космосе для того, чтобы человечество сохраняло потенциал развития. Люди должны знать Космос, чтобы их личные вселенные не съеживались до радиуса горизонта. Люди должны осваивать Космос, потому что иначе нельзя решить проблему глобализации.
В предложенных смысловых координатах «Колумбия» и ее экипаж, а в широком смысле – и вся космическая программа приобретают статус гамбитной пешки в той странной шахматной партии, которую человечество тысячелетиями ведет с неведомым Игроком, заметим, получив преимущество по дебюту. Сейчас принято говорить о «ситуационном управлении», пришедшем на смену проектному и традиционному подходу. В сущности, ситуационное управление сводится к вполне известному по штабным играм рубежа XIX–XX веков контекстному сценированию. И в этой рамке анализ катастрофы «Колумбии» может быть расписан по трем сценарным веткам, содержание которых символически выражается следующими цитатами:
«Тайманов пожертвовал в дебюте пешку, но инициативы получил не больше, чем мог бы иметь при равном количестве пешек. В течение всей партии белые мучительно старались отыграть пешку, но так и не преуспели в этом, а лишняя черная пешка прошла в ферзи (Д. Бронштейн. Международный турнир гроссмейстеров.[232]232
Бронштейн Д. Международный турнир гроссмейстеров. М.: Физкультура и спорт
[Закрыть]
«Любопытное положение с геометрическими мотивами. Черные кони симметрично расположены по краям доски, готовясь к прыжкам на с4 и f4, черные ладьи стоят рядышком на 7-й линии, а белые – на вертикали с. И те и другие играют пока роли скорей объектов, чем субъектов атаки. Диагональ d1 – h5 загружена фигурами, которые не сильны в действиях по диагоналям… Можно взять пешку е5, тогда все фигуры придут в движение, наступит хаотическое состояние…» (Б.Вайнштейн. Мыслитель).[233]233
Вайнштейн Б. Мыслитель. М.: Физкультура и спорт, 1981.
[Закрыть]
