Текст книги "Возвращение к звездам: фантастика и эвология"

Автор книги: Сергей Переслегин

Сергей Переслегин Возвращение к звездам: фантастика и эвология

От редакции
Агентство перспективных фантастических исследовательских проектов
Эпизод II

Эпоха русского/советского книгоиздания второй половины XX – начала XXI века четко разбивается на две части: период книжного дефицита, длившийся до середины 90-х годов, и период книжного перепроизводства, настигший страну с приходом третьего тысячелетия. Эти периоды изящно различаются первым вопросом, который задают русские книгоманы при встрече. Ранее спрашивали: «Что вышло новенького?» поскольку вычитывалось практически все. Сейчас спрашивают: «Что присоветуете прочесть?», потому что в океане современных изданий под похожими обложками оказываются как волшебные агнцы, так и разухабистые козлищи. Это соблюдается и в жестко коммерческой литературе, и в литературе бытового авангарда, позиционирующего себя как Большая Литература (пишется именно в такой фэнтезийной капитализации).

Подобная невозможность отделить зерна от плевел касается всей литературы в целом, а соответственно и фантастики – одной из любимых дочерей книгоиздания и кинематографа.

Попробуем заменить стремление поставить извечную оценку «хорош вообще» на оценку «хорош для чего-то». Как известно, великий Артур Конан Дойл хотел прославиться своими нетленными произведениями фундаментального характера, а остался навсегда в истории детективными рассказами о Шерлоке Холмсе, который применил научную методологию в актуальной социальной практике. Можно смело предположить, что мерой качества литературного произведения в нашем видении становится его инновационность, способность привнести новое в традиционное литературное пространство, а отнюдь не следование неким устоям.

Подобная литературная инновационность в первую очередь характерна для фантастической литературы.

Фантастика – достаточно уникальный литературный прием, давно сформировавший свое литературное же направление. Как и всякая приличная литературная зона, она ярко и страстно исследует в лучших своих образцах человека нашего времени и человека прошлых эпох. Она использует логически-психологические головоломки и криминальные сюжеты детективного жанра. Она выстраивает характерные для женского романа семейные саги, описывающие родовые истории цивилизаций. Но есть в ее литературном пространстве уникальная область: фантастика пишет о будущем, и в первую очередь – о человеке будущего.

На основе этого хочется выстроить некое Агентство перспективных фантастических исследовательских проектов (в английском представлении – FARPA: аббревиатура от Fantastic Advanced Research Projects Agency по аналогии с известным проектом DARPA[1]1
  DARPA – аббревиатура от Defense Advanced Research Projects Agency, Агентство перспективных военных исследовательских проектов. Это главное исследовательское подразделение Министерства обороны США, основная особенность которого заключается в том, что оно занимается именно перспективными разработками, основанными на новейших достижениях науки.


[Закрыть], подарившем миру Интернет), которое опишет важнейшие социальные вызовы и научные фронтирные исследования современности и даст отправную точку для формирования репера современной литературной критики, волшебную меру Зоила, о которой так мечтали братья Стругацкие.

Что ж, добро пожаловать в наш эксперимент: в первое литературно-критическое представление современной реальности!

Николай Ютанов

Возвращение к звездам

Вступление

В каждом

живет другой

на расстоянии

в одно крушение.

Карен Джангиров

На таком расстоянии любой приказ

Превращается рацией в «буги-вуги».

Иосиф Бродский

Эта работа создавалась 17 лет: она была начата весной 1985 и закончена весной 2002 года. Мир изменился, изменились и авторские замыслы. То, что некогда начиналось как рассуждение о природе Власти, вылилось в размышление о столкновениях времен и эпох. Миражи памяти стали текстами, посланными из одной жизни в другую, аналитические обзоры – комментариями к ним.

Современная теоретическая история в значительной мере опирается на концепцию Представления – метафоры одной системы в понятийных рамках другой. Так, формула есть Представление физического или химического процесса в информационном пространстве, а Медный всадник – Представление Петербурга в мире мифологем.

Эту статью можно читать как Представление Времени в Вечности. Или, если угодно – в Безвременье.

 
Превращаются ли блюзы в гимны,
Или блюзы суть только письма?
Превращаются ли блюзы в слезы,
Или блюзы суть только глаза?
<…>
Мы смешаем лучшее с худшим,
Мы помирим Изольду с Тристаном,
И докажем даже самым бездарным,
Что пришло уже время дарить.
 

Очень давно, две эпохи назад, я уже писал о Джоне Рональде Роуэлле Толкине. Тогда на русском языке были изданы только две его книги: «Хоббит» и почему-то обособленная первая треть «The Lord of the Rings» под названием «Хранители» – в великолепном, но очень вольном переводе В. Муравьева и А. Кистяковского.

В рамках эпохи нынешней та работа производит странное впечатление. Мир изменился, Толкин вроде бы остался таким, каким был, но изменились мы и читаем его теперь по-другому. А в статье 1985 г. с суровым названием «Проклятие власти», как на фотографии, запечатлелось прежнее восприятие, миросозерцание эпохи, уже ушедшей, но тогда и не подозревающей, что она исчезла.

«…Воздвигались высокие стены, образуя могучие крепости и мощные многобашенные твердыни; их владыки яростно враждовали друг с другом, и юное солнце багрово блистало на жаждущих крови клинках. Победы сменялись разгромами, с грохотом рушились башни, горели горделивые замки, и пламя взлетало в небеса. Золото осыпало усыпальницы мертвых царей, смыкались каменные своды, их забрасывали землей, а над прахом поверженных царств вырастала густая трава. С востока приходили кочевники, снова блеяли над гробницами овцы – и опять подступала пустошь. Из дальнего далека надвигалась Необоримая Тьма, и кости хрустели в могилах. Умертвия бродили по пещерам, бренча драгоценными кольцами и вторя завываниям ветра мертвым звоном золотых ожерелий. А каменные короны на безмолвных холмах осклаблялись в лунном свете, как обломанные белые зубья».

«Был в балете: мужики девок лапают…»

В. Высоцкий

Вчера, презрев приличия, возраст и некий страх быть осмеянной, посетила местный клуб любителей Толкина – разгромленную квартиру с характерным названием «Мордор». Впечатлений – масса. Отрицательных – больше. Но есть и такие, которые можно назвать высоким именем удивление – эмоцией, достойной продолжения жизни и творчества, оправдания самого что ни на есть бытового засранства во имя идеи. В общем, после «клевых и бессвязных бесед, пива и тусклого чая» они вдруг стали петь. Это меня проняло

неожиданно и сильно. Слова! Бог мой, как они собирают слова в свои песни, как это похоже на мое единственное, сокровенное, никому еще не открытое восприятие Толкина. Это даже не противоречит моему избалованному английскому.

Из музыки дивных видений,

Из слов позабытых преданий,

Игрою танцующей Тени

Соткалась ткань мироздания…

Стоит ли у Вас еще башня скорби «золотой Минас-Тирит», или ее превратили в Казино?

Мы за тремя огнями во тьму уходим

Избранники благой земли.

Ты пишешь, что все наши надежды на свободу «предпринимательства», а значит, и творчества очень быстро обернутся выхолащиванием и того и другого, но Бог с нами – что станет с этими детьми, которые уже ушли в мир Средиземья и поселились там, общаясь через свои песни и игры с тем, что ты, кажется, назвал Текущей Реальностью? Они-то останутся целы? Мне они как-то ближе, чем ваши эти пророки: «чего боишься, то и случится», «пусть все идет, как идет» и прочие философы от Кармы в кармане. У нас это слово еще не в ходу. Зато в моде – Хранители. Это куда как более мощное самопожертвование, чем разговоры с клиентом или паствой типа: «а что такого страшного случится, если этот подвиг ты не совершишь?». НЛП пока не стало современным, я читаю в грязных распечатках «Водителя троллейбуса» Р. Бендлер[2]2
  Ричард Бендлер (англ. Richard Wayne Bandler; род. 1950) – один из создателей (совместно с Джоном Гриндером) концепции нейролингвистического программирования (НЛП). Получил степень бакалавра философии и психологии в Университете Калифорнии в Санта-Круз в 1973 г., степень магистра психологии в JIovh Маунтейн колледж в Сан– Франциско в 1975 г.


[Закрыть] и думаю, что, если в какой-нибудь цивилизации два крохотных хоббита все еще плывут на восток, значит, «мудрые книги они в детстве читали» и честь свою, видимо, спасут, а зло увезут как можно дальше от своих маленьких счастливых земель.

Я вышла из толкинутого клуба немного ошарашенная, разговоров о чести там не было, на последней игре у них вообще победили темные силы, но в кухонном воздухе пахло стремительным Андуином, и это был Путь с течением, порогами и целью.

Про статью твою «Проклятие власти» напишу тебе завтра. А сейчас иду на «белый совет», где меня, видимо, уволят со службы за старомодные взгляды и отсутствие коммерческой смелости…

И эти люди по сей день являются моими родителями! «Что длится целый век, тому продлиться вдвое», – сокрушенно произносят они и занимают все интернетское и вообще все компьютерное время, принадлежащее мне, казалось бы, безраздельно… Ведь компьютер подарил мне дядя. Не они, а дядя, и именно мне. Мама с папой пишут письма из завтра во вчера. А я их читаю. Они не запрещают. Мне незачем тайно подглядывать, я даже могу показать тексты подругам. Ага! Чтоб те выразительно покрутили у виска. Впрочем, у нас у всех трудности с родителями. Мои еще из лучших. Мне только 13 лет. Что обнадеживает. Они, значит, все-таки родили меня между делом, несмотря на всеобщий «Мордор». Еще я самая читающая девочка в школе. Из-за них. Привыкла. Читаю, даже когда пью пиво во дворе. Пиво горькое, а читать – это как долгая вкусная жвачка. Когда смешно, я читаю олухам вслух. Олухи – друзья. Некоторые врубаются – смеются.

Вышел фильм «Властелин Колец». Я сидела на первом ряду и очень боялась пропасть в Ортханке или свалиться с моста вслед за Барлогом, очень все было близко. Я вышла из зала: меня трясло. Всюду взрослые люди говорили про Толкина, правильный перевод и обсуждали эпизоды битв. Я от них шарахалась, они все мне казались Саруманами, когда-то Белыми. Я прочла Толкина в восемь лет и уже подзабыла. Вот молодец, профессор, ему время не мешает управлять сегодняшними людьми, только какой ему с этого прок? Надо спросить у отца, он любит такие вопросы.

Нынче ветрено, и волны с перехлестом…

И. Бродский

Ты спрашиваешь, «что с ними станет»? А, знаешь, ничего. «…Одряхлело и засохло Белое Дерево, а князь Менельдил, сын Анариона, умер, не оставив сына-наследника», горделивые замки обрушились, не то темные, не то светлые силы вырвались на свободу (предпринимательства), а эти ребята, мы зовем их, правильно, толкинутыми, остались теми же, что в мучительном 1993 году, когда в стране свершилось неназываемое предательство, или в славном 1991-м, когда были первые и в чем-то единственные «Хоббитские игрища» – с тех пор проведение их стало традицией и потеряло всякий смысл, подобно любой традиции, или в твоем 1987 году, когда смыслы еще не распакованы и семантический спектр таких понятий, как «ответственность», «свобода», «демократия», «честь», «любовь», «дружба», не сузился до современных узкоутилитарных значений.

В чем-то я, конечно, упрощаю. Многие вышли из тусовки, став писателями, издателями, бардами и капиталистами. Другие пришли в нее. Очень может быть, что в «Мордоре» не осталось никого из тех, кого ты знала. Но сам «Мордор» остался. Точно таким же. И «они» все так же хронически неспособны вымыть за собой посуду!

Суть, конечно, не в этом. Хотя и в этом тоже. Недавно достал книгу. Как ни странно, это выражение еще сохранилось – по крайней мере для немногих, читающих не только детективы и стандартизованную фэнтези с одними и теми же девицами и мечами на обложке. Никогда не любил Вальеху, но сейчас его и иже с ним просто ненавижу. Отвлекся. Так вот, книга была о Лоуренсе Аравийском. Там есть очень «толкинутый» эпизод. Лоуренс обратил внимание араба на то, что его верблюд весь покрыт чесоткой, тот в ответ рассказал англичанину, какую совершенную медико-эпидемиологическую службу арабы организуют сразу после полной победы восстания… Впрочем, сражался этот араб не хуже других.

У толкинистов тоже все хорошо с личной смелостью.

Осенью 1993 года, когда в России в очередной раз делили власть – на этот раз при помощи танков и пулеметов, – погибли многие. В том числе и ребята из московской толкинской тусовки. И совершенно напрасно, потому что в той стычке умирать было не за что и не за кого.

Неверие – основа нашего мира.

Ты возразишь, что с этим было все хорошо и в 1987 году, и даже в позолоченном восприятии прекрасных шестидесятых. Нет, не возразишь. Потому что ты читаешь Толкина и мечтаешь о преодолении «проклятья власти», о победе Белого Совета и крушении Темного Властелина Мордора. Потому что для тебя «два крохотных хоббита плыли на восток» – фраза, порождающая какую-то надежду: там и честь спасут, и зло унесет от родной земли…

Нет, я даже не циничен.

Увы, … «все „глубокие тайны гор“ обернулись бездонной ночью, открывать было нечего, жить незачем – только исподтишка добывай пищу, припоминай старые обиды да придумывай новые»…  Что еще? Еще мне суждено пытаться понять:  «Как же это получилось, что у нас такие души? Как же это получилось?»

Прочитав «Хранителей» (и написав «Проклятие власти»), я как-то незаметно воспылал желанием создать Кольцо. Ну, пусть не То, Единственное, но довольно похожее. Кольцо, выводящее человека из мира Текущей Реальности и открывающее перед ним Информационное пространство. Некогда Профессор владел им – судя по тому, как свободно совершал он переход между Отражениями. Да, я забыл, что ты привыкла к строгим определениям.

Пожалуйста.

«Информационным объектом называется структурированная информация, существующая и развивающаяся независимо от своих носителей».

«Кольцом называется информационный объект, взаимодействующий с Владельцем или Создателем и лишь во взаимодействии с ним порождающий новые смыслы».

То есть Кольцо – информационный объект, созданный искусственно и «скроенный по мерке». Это – информация, которая только вместе с личностью владельца превращается в развивающийся, питающийся, функционирующий – живой – объект и которая поэтому вынуждена оберегать и лелеять этого владельца в Текущей Реальности и в информационном мире.

Вот тебе повод для размышлений. По чьему пути я иду? Ауле, Феанора, Саурона, Темного Властелина? Кстати, тебе будет интересно: на Всесоюзных «ХИ» 1993 года я был Сауроном. И меня развоплотили Хранители Кольца. Такая вот история…

Игровиков в чатах не любят: ну их, пусть уходят в свои чаты. «Если жить не можешь, играй в куклы», – говорит Лесли про игронутых. Она недавно сделала аборт. А Пашка ей говорит: «Если не можешь играть – живи, вдруг получится». Я люблю Пашку. Он редко приходит. Для него нет роли ни в одной книжке. Он ходит, дышит себе, увлекается своей диковинной микробиологией, зовет меня Кошкой. Каждый из нас учится, как справиться со скукой: я читаю книжки, Пашка смотрит в микроскоп, Лесли собирает острые ощущения, близнецы просто толкутся. В школе все учителки носят фальшивые кольца и поблескивают ими, а что-то реальное сделать боятся. Это хуже, чем Мордор, там хотя бы ясно, куда воевать.

Взрослые думают, что мы съедены рекламой. Дураки, это они ею съедены! У нас комплексов мало, мы это все с детства видели, а иногда и пробовали, у друзей, кто побогаче. А они без этих фантиков прожили и вопят теперь: пропала культура. Вон Толкин никуда не пропал. Толпы к кино рвутся. А пока «сникерс» по телеку показывают можно позвонить, чаю налить и даже сделать математику, и никто никого не предает при этом.

А каков он должен быть, эпос XX века? Русские былины, «Эдда», «Песнь о нибелунгах», кельтские сказания заканчиваются одинаково: герои, будь то богатыри, викинги, рыцари, либо погибают, либо – после славных блистательных побед – сталкиваются с неразрешимыми проблемами. Получается, что эпос – это память о прошлом и тревога за будущее, близкое, неотвратимое, в котором бессильны воспетые легендами витязи. Так остались в памяти народов Средиземья Элендил, Исилдур, Гил-Гэлад, сумевшие «развеять ночь, развеять, но не превозмочь».

Итак, все эпосы заканчиваются ощущением тупика и страха перед грядущим, невольным желанием продлить героическое прошлое.

«Хранители» – тоже тревога за будущее, ощущение наплывающей тьмы.

Не символично ли, что эпос XX века указывает нам если не путь, то возможность пути?

Близится реальная битва за Кольцо. И вновь точной оказывается толкинская символика: не объединенные дружины Свободных Народов способны защитить мир, а взаимная верность Хранителей. Если зло рассеяно в обществе, выход один – преодолеть его в себе и друзьях. Преодолеть и нести в Затемненные Земли доброту, человечность и мудрость – единственное оружие, которое способно уничтожить Темные Силы, а не просто в очередной раз временно сломить их. Это гораздо труднее, чем воевать. Тем более что мирный путь Хранителей остается смертельно опасным.

Им предстоит долгая и тяжелая битва. И почти безнадежная. Поэтому так горек оптимизм Толкина. Вторая часть «Хранителей» наполнена прощаниями: светлыми – с Раздолом и Лориэном, горестными – с Гэндальфом и Боромиром. Постоянно повторяется неумолимое «никогда». Никогда больше не увидят Фродо и Арагорн цветущего Лориэна. Исчезнет и никогда не вернется чудесная магия Третьей Эпохи. Никогда не жить эльфам среди исполинских ясеней Благословенного Края.

«Наш нынешний мир суров и опасен, и некоторые свободные земли затемнены, а любовь часто оборачивается печалью, но становится от этого еще прекраснее», – говорит в «Хранителях» Хэлдер.

С незапамятных времен структура Ойкумены, мира Обитаемого, который Дж. Толкин называет Ардой, определялась так называемыми вековыми конфликтами. Следуя романтическому, эпическому, а в конце концов христианскому западному мироощущению, мы вправе назвать их Представлениями одного вечного конфликта между добром и злом. У Толкина зло персонифицируется в образах Мелькора и Саурона и их присных, в государствах-крепостях Утумно, Ангбад, Мордор. У нас в Текущей Реальности на эту роль претендовали (за последние две сотни лет) наполеоновская Франция, николаевская Россия, кайзеровская, а затем гитлеровская Германия, наконец, Советский Союз.

Как и писал Толкин, победы всякий раз оказывались поразительно бесплодными и на смену одному Черному Властелину чуть раньше или чуть позже с неизбежностью вырастал другой, еще более черный. Его давили за умеренную цену от одного до пятидесяти миллионов человеческих жизней, и все опять начиналось сначала, так что создавалось впечатление, что кто-то очень заинтересован в вечном круговороте «падений, побед, неизбежных прозрений».

Книга Толкина с этой точки зрения – продукт своей, западной (англо-саксонской) культуры.

И – ирония истории – текст создавался больше двадцати пяти лет. Практически, он был начат еще в Первую Мировую войну, а закончен, когда ушла в прошлое Вторая и на роль Мирового зла вместо побежденной и повергнутой Германии была единогласно избрана страна Советов.

Само собой разумеется, Толкин создавал эпос. Эпос из другого Отражения, и уже поэтому проводить аналогии между событиями Текущей Реальности и текстами Профессора нельзя. Но ведь проводили же! Почему-то чаще всего со Второй Мировой войной, хотя если Толкин и имел в виду какие-то осмысленные намеки на исторические события, то это, конечно, были события той войны, в которой он сам участвовал. В результате христианское содержание толкинского эпоса, посвященного борьбе со злом абстрактным и вечным, вольно или невольно претворилось в сознании тех ста миллионов или что-то около этой цифры читателей в содержание политическое, направленное против конкретного зла, персонифицированного в образе Гитлера или безличного великого вождя и учителя. А это означает, что книга Дж. Толкина, вопреки воле создателя, стала оружием в идеологической борьбе.

В результате наше восприятие «Властелина Колец» не могло не измениться. В 1985 году мы читали текст глазами если не самого Белого Совета, то, во всяком случае, людей, сочувствующих ему. Ныне же гораздо ближе нам «взгляд из Мордора», павшего, разрушенного, обесчещенного государства. И волей-неволей мы считаем толкинский эпос историографией победителей.

Сто пудов, так все и было, и случится еще не раз. Взрослые, они как дети: откроют Закон и любуются, а по нему выходит, что раз от разу все более трудно выиграть. Все знакомые у нас тоже такие, как мама с папой, с ними весело, они как дети, только умные дети: читают Гарри Поттера, Толкинский «кирпич», Желязны, Винджа и Симмонса, Эко и Павича, ходят на «Звездные войны» и запростяк целыми днями обсуждают все это. Пашка говорит, что это поколение так и не выросло, осталось подростками: они – фантазеры, умники и затейники, они азартные и радостные, как школьники, первый раз поставившие опыт по химии. Они учат нас изобретать, а мы идем курить. Про них говорят, «они сохранили юношескую креативность», еще у них есть честь, как у мушкетеров, это когда чего-то не хочется, но ты почему-то должен. Это нам совсем не подходит. Мы хотим купить на то, что есть, а долги отдать. Если моих родителей допустить, то они вмешаются в эволюцию и сыграют с ней партию в бридж. Когда нужно отвечать за что-то, они страдают и нервничают, перекладывают нервы друг на друга, и честь при этом ни при чем. Они даже деньги зарабатывают – и немалые, но смотрят на них, как на чудо, и исчезают эти деньги, конечно, потому, что куда, мол, откладывать – мир переменчив. А есть-таки папы, которые сели в кресла и стали важными, но как выпьют – нет-нет да и начинают играть в электрические паровозики, игры компьютерные или жен друг у друга сманивать. В открытую. У нас во дворе, если люди определились в пару, никто им не мешает. Разойтись сами могут – тогда и разбирайте, кому кого. Осенью у нас на скамейках под липами – Мордор, а весной, так там же и Лориэн. Все от солнца зависит и от длины дня.